У стен столицы

Боевое крещение

После тяжелого марша по бездорожью наши батальоны на рассвете заняли исходное положение для атаки на опушке леса у села Языкова. Комбриг предложил мне вместе с ним объехать позиции. Что увидели мы? Некоторые подразделения уже начинали обживать занятый рубеж: делали снежные окопы, насыпали перед ними высокие брустверы, ломали ветки деревьев и устилали ими дно окопов. Безверхов то и дело подзывал к себе командиров рот, батальонов, давал им последние указания. Везде бойцы внимательно слушали его напутственные слова.

В роте лейтенанта Черепанова мы встретили старшину 2-й статьи Петра Никитина, бывшего минера тральщика «Потрокл», которым я до войны командовал на Тихоокеанском флоте. Никитин с вещевым мешком за плечами и гранатами за поясом лежал в снежном окопе, словно впередсмотрящий на баке корабля, зорко всматривался в даль. Петр Никитин до службы был сборщиком женьшеня. По глухим лесам Сихотэ-Алиня бродил он, как и его отец, в поисках «корня жизни». Придя на флот, Никитин в скором времени стал лучшим минером в дивизионе, отлично нес походные вахты на тральщике. После службы Петр мечтал окончить сельскохозяйственный техникум и выращивать женьшень на плантации колхоза.

— Вот где встретились, товарищ командир! — окликнул он меня.

До начала атаки оставалось несколько минут, и мы с комбригом направились на КП.

— Увидимся в Языкове! — крикнул я вместо прощания своему бывшему подчиненному.

Безверхов выбрал место для своего КП на небольшом холме у опушки леса, где рос огромный, развесистый дуб. Когда мы подъехали, на его изогнутом стволе, у самой верхушки, уже сидел наблюдатель с биноклем, а внизу суетились два связиста. Они устанавливали полевой телефон на утоптанном снегу. Отсюда было видно всю снежную равнину до самого села Языкова. Ни куста, ни бугорочка. Искрящийся на солнце снег слепил глаза после бессонной ночи. Все пространство перед нашими позициями простреливалось из любого вида стрелкового оружия. Это расстояние нужно было преодолеть одним броском, чтобы избежать лишних потерь. Гитлеровцы, засевшие в домах, пока ничем себя не обнаруживали.

Начала бой артиллерия. В морозном воздухе раздались резкие удары орудий. С деревьев посыпался иней. В небе засветились сигнальные ракеты. Через головы бойцов со свистом полетели снаряды. Это наши артиллеристы открыли огонь по фашистскому штабу, местонахождение которого указал пионер Сережа — «маленький разведчик». Мы увидели, как у самого дома взметнулись разрывы, как вскоре заметались от дома к дому, словно потревоженные в гнезде осы, фрицы.

Первым поднялся в атаку второй батальон. Его командир капитан Голяко повел моряков вперед. Они шли стремительно, на ходу распахивали шинели, из-под которых виднелись полосатые тельняшки. Краснофлотцы надели заветные бескозырки, прибереженные к такому случаю, как бы открыто предъявляя гитлеровцам свои визитные карточки: идут моряки, это ничего хорошего вам не сулит!

— Молодцы! Смотри, комиссар, как они идут, — проговорил довольный Безверхов.

— Да, хорошо, — удовлетворенно ответил Евгений Васильевич.

Комбриг еще раз поднял к глазам бинокль, но тут же нахмурился.

Противник из всех видов оружия открыл огонь по атакующим. Стреляли пушки, крупнокалиберные пулеметы, минометы. А тут еще вскоре над полем боя появились немецкие бомбардировщики. Они развернулись и один за другим стали пикировать на боевые порядки наступающих. Огненно-черное облако поднялось над зимним полем.

Моряки залегли.

— Ну ладно, пусть гитлеровцы вступят в бой со вторым батальоном. Подождем! — сказал Безверхов. — А этим временем выдвинем вперед нашу артиллерию для стрельбы прямой наводкой по целям, которые обнаружат себя.

Так вскоре и произошло. На поле показались наши пушки на конной тяге. Вскоре их огонь подавил на время огневые средства противника. И тут комбриг подал сигнал атаки для первого и третьего батальонов.

— Что там на левом? — крикнул Безверхов телефонисту. — Передать: не медлить! Вперед! Вперед!

Заминка тревожила его. Полковник понимал, что значит потерять темп атаки. Выхватив из рук связиста трубку, он присел у корней дуба.

— Майор Тулупов? Что медлишь? В чем дело? Поднимай людей! — раздалось на противоположном конце провода. — Батальон, говоришь, в движении, а почему задерживается? Где лыжники? Прошли они лощину? Сейчас начарт поддаст огоньку, поможем. Ну, поднимай моряков! Еще один рывок!

Безверхов настойчиво и упорно добивался выполнения своего плана окружения Языкова.

Прошли первые полчаса боя. Еще полчаса. На КП стали поступать донесения. Комиссар Г. И. Романов из второго батальона сообщал: «Батальон ворвался на окраину, ведет бой за каждый дом. Фашисты упорно сопротивляются». При подходе к кладбищу рота лейтенанта Л. С. Борзаковского была прижата к земле сильным огнем из крайнего дома. Подоспевший в это время артиллерийский расчет сержанта Кривицкого выкатил на руках свою пушку и прямой наводкой несколькими выстрелами уничтожил засевших в доме гитлеровцев.

Вскоре из первого батальона тоже прибыл связной и доложил, что подразделение ведет бой за школу, где гитлеровцы хорошо укрепились. Особенно отличились наши пулеметчики. Командир роты был ранен, но, увидев, что расчет вышел из строя, сам лег за пулемет и вел огонь, пока не выбил немцев из школы.

Все тише слышались дробь пулеметов, разрывы гранат. Бой переместился с окраины села вглубь. Еще немного — и враг будет полностью уничтожен. И вдруг — печальное известие: «Убит командир второго батальона, комиссар ранен». Это была тяжелая потеря. Комбриг приказал немедленно перенести КП в район кладбища, ближе ко второму батальону, оставшемуся без командира. Отсюда и лучше просматривалось село, западные подходы к нему.

Держались еще несколько укрепленных точек: каменная церковь и ряд домов у обрывистого склона холма. Москвич главстаршина Г. И. Стулов с моряками Худяковым и Борисовым, скрываясь за постройками, переползая сугробы, подкрались к вражеской пушке, стоявшей между домами. Перебив гранатами немецких артиллеристов, они захватили орудие, выкатили его на улицу и прямой наводкой открыли огонь по колокольне церкви.

Веером разлетались осколки кирпича. Колокольня окуталась дымом и красноватой пылью. После нескольких метких выстрелов пулеметы верхнего этажа замолчали.

Моряки уже были готовы открыть огонь и по нижнему этажу, откуда гитлеровцы еще огрызались пулеметными очередями, но разведчик Пяткевич доложил, что там свои, колхозники. Боец сообщил, что под церковью — овощехранилище и там скрываются жители села, выгнанные немцами из домов.

— Делать нечего, придется добивать фрицев врукопашную, — заключил лейтенант.

Окунев, Захаров и Прохоров подобрались к окнам церкви и забросали пулеметчиков противника гранатами.

Наступавшие с разных сторон подразделения бригады соединились вечером в центре Языкова. Но тут начался артиллерийский обстрел села. Оказывается, огонь вела батарея крупного калибра из Ольгова. Стреляла она довольно метко: видимо, вражеский наблюдатель хорошо просматривал наше расположение. После каждого залпа мы терпели урон в людях.

Безверхов приказал командиру артиллерийского дивизиона капитану М. С. Мамаеву подавить огонь батареи. В результате тщательного наблюдения капитан установил, что наблюдательный пункт противника находится на колокольне села Ольгова. Рассчитав данные для первого залпа батареи, капитан сам встал к орудию. Стрельба оказалась эффективной: НП противника был уничтожен. Через несколько минут огонь немецкой батареи прекратился и не возобновлялся в течение всего дня.

Удар по Языкову был сокрушительный. Однако некоторой части вражеского гарнизона удалось вырваться из кольца. Задуманный комбригом план окружения гитлеровцев, таким образом, не был полностью осуществлен. Причиной тому послужила неудача на левом фланге батальона майора Тулупова. Здесь произошло драматическое событие.

Рота лыжников лейтенанта В. Д. Сморгунова должна была обойти село с тыла, перерезать дорогу на Борнсово и ударить по Языкову с запада. Лыжники проделали 20-километровый путь, бесшумно подошли к селу на рассвете. Им осталось преодолеть широкую открытую лощину, которая хорошо просматривалась противником.

Чтобы не обнаружить себя, рота залегла на опушке березовой рощи, вплотную подходившей к крайним домам колхозников. Сморгунов предполагал с началом атаки коротким броском пересечь лощину и замкнуть кольцо окружения. Моряки залегли и стали ждать сигнала атаки. Через полчаса небо осветила ракета. Вдали в просветах между белыми стволами берез уже были видны темные очертания построек.

Лыжники поднялись и, утопая в глубоком снегу, двинулись вперед. Неожиданно рощу потрясли оглушительные взрывы. Дым застлал все вокруг. Бойцы попали на минное поле. Раненый лейтенант Сморгунов нашел в себе силы подняться и с криком «За мной!» рванулся вперед к селу. Он понимал, что выход из создавшегося положения может быть только такой. Уцелевшие краснофлотцы устремились за своим командиром.

Не успел офицер с группой воинов добежать до опушки, как их накрыли новые взрывы. Это били уже немецкие минометы. Сморгунов и бежавшие с ним рядом бойцы упали замертво. Но все же остатки лыжного отряда удалось спасти. Вскоре подошли наши танкетки. Они с гулом и стрельбой приближались к селу по еле заметной дороге. Старшина роты Пузанов, возглавив лыжников, увлек их за танкетками и вывел товарищей с минного поля, а также из-под обстрела.

Но и здесь вышла заминка. Танкетки из-за глубокого снега двигались колонной. Немецкая противотанковая батарея пристрелялась к ним и в несколько минут подбила две машины. Две другие танкетки при поддержке лыжников ворвались на позицию батареи, разогнали и частично истребили ее прислугу. Но перерезать дорогу, выходящую из Языкова, не удалось. Тем не менее большинство солдат и офицеров вражеского гарнизона не вырвалось отсюда. 400 гитлеровцев нашли здесь свой конец.

Когда мы вступили в село, то увидели такую картину. Посредине улицы стояли подбитые танки, огромные грузовики-вездеходы, штабные автобусы, мощные тягачи, раздавленная пушка. Везде валялись трупы фашистов. Особенно много их было около развороченного нашим снарядом штабного дома. Кругом дотлевали остатки горевших построек. Около церкви возвышались штабеля ящиков со снарядами и патронами, оставленные противником. Тут же печально чернели наши обгоревшие танкетки, а на снегу лежали раненые и убитые моряки.

Интересные находки обнаружили мы после освобождения Языкова. В кабине брошенного неприятелем бронетранспортера находился аккуратный фанерный ларец, в котором хранилась подкова, совершенно новая, тщательно отшлифованная, смазанная маслом и завернутая в водонепроницаемую бумагу. Долго думали мы, каких же лошадей гитлеровцы собирались подковать, ведь их поделка не подходила даже для самого большого артиллерийского жеребца. Пленный пехотинец сообщил, что немецкие шоферы, танкисты и артиллеристы такие подковы прикрепляют к машинам или возят с собой для счастья, как талисманы, якобы оберегающие от смерти. Эти талисманы спасали их владельцев во Франции, в Бельгии, но под Москвой изменили: около транспортера, завязшего в реке, были найдены десятки немецких трупов. «Счастливчиком» оказался лишь тот, кто, бросив машины и подковы, удрал на своих двоих.

В штабном фургоне гитлеровцев оказалось несколько комплектов нового офицерского обмундирования со знаками различия, орденами и медалями. Пленный лейтенант рассказал, что офицеры его полка готовили это обмундирование к параду на Красной площади в Москве.

Они были совершенно уверены, что войдут в столицу в ближайшие дни, рассматривали подступы к ней в бинокли и стереотрубы. Но, как гласит старая русская пословица, око видит, да зуб неймет.

В ходе боя было полностью очищено от фашистов село Языково — первый опорный пункт в системе пяти деревень. Боевое крещение принято. «Теперь уже по праву „православных“, — шутили моряки, — будем бить проклятых антихристов».