У стен столицы

Комбриг ведет в атаку

— Штабу в ружье!

Эту команду подал комбриг Безверхов, прискакавший на лошади в село Дьяково. Через считанные минуты весь наличный состав штаба, политотдела и тыла бригады выстроился перед домом. Полковник коротко сообщил обстановку:

— На участке батальона Тулупова гитлеровцы прорвались к Языкову. Резервов у нас нет. Впрочем, резерв — это мы. По машинам!

Полсотни людей быстро взобрались на немецкие грузовики, стоявшие с уже заведенными моторами.

— На хозяйстве остаться одному начальнику штаба, — распорядился комбриг, — держать связь со штабом армии, докладывать о том, как будет складываться обстановка.

Машины двинулись к переднему краю. На опушке леса съехали на обочину. Отряд высадился. Комбриг коротко поставил задачу, приказал проверить оружие, приготовиться к бою. Улучив минутку, комиссар Бобров обратился ко всем с такими словами:

— Товарищи, большинство нашего отряда — коммунисты. У каждого из нас помимо винтовки, автомата, гранат есть оружие особого боя. Пристрелянное, выверенное, безотказное, грозное! Оно не делает осечек. И оружие, о котором идет речь, — наш личный пример в бою. Применить это оружие — значит, несмотря ни на что, невзирая ни на какие трудности, идти вперед, увлекать за собой всех.

— Понимаем. Не подведем! Верьте!

Эти слова моряков звучали как клятва.

Все быстро приготовили пулеметы, гранаты к бою. Редкой цепью во главе с Безверховым двинулись в сторону врага. Из-за реки, где засели гитлеровцы, послышались выстрелы, невдалеке от нас стали рваться мины. Показав рукой в направлении реки, комбриг крикнул:

— Вперед, за мной!

Он увлек людей на лед, сковавший русло. Теперь уже, прикрываясь высоким берегом, мы были в безопасности, чувствовали себя как в траншее. Излучина огибала лесок подковой.

— Последней десятке остаться здесь, вызвать огонь на себя! Остальные — за мной! — скомандовал комбриг.

Хрустевший под ногами сухой снег в этот момент, мне казалось, напоминал Безверхову пески Средней Азии. Двадцать лет назад вот так же бежал он не по заснеженному, а по песчаному оврагу в Кара-Кумах, чтобы отрезать банду басмачей от реки и захватить переправу. Тогда атака удалась блестяще. Недаром командир дивизии наградил его за этот бой туркменским скакуном белой масти и клинком дамасской стали с золоченым эфесом.

Комбриг изредка останавливался, поджидая отстающих. Все видели на его лице выражение необыкновенной решимости. В этот момент, опять казалось мне, Безверхов думал только об одном: неужели сейчас испытанный маневр не удастся? Ведь сегодня противник у стен Москвы! Эта мысль невольно передавалась и нам, когда бежали в атаку под вой мин и свист пуль. И у нас рождалась решимость — умереть, но не пропустить врага на своем участке к родной столице.

Выбрав удобное место, комбриг остановил людей. Отсюда было видно, как гитлеровцы небольшими группами перебегали поле, накапливались в лесу. Их расположение с фланга просматривалось насквозь. Морякам оставалось преодолеть небольшое открытое место, чтобы оказаться в тылу у фашистов. Комбриг быстро оценил обстановку.

— Пулемету прикрыть огнем! Взвод, за мной!

С этими словами комбриг первым выскочил на берег. Моряки — за ним.

Немцы, видимо, не ожидали обхода своей позиции. Пулеметный и минометный огонь они открыли с опозданием. Заговорил и наш пулемет. Стрельба противника заметно ослабла. Вот уже недалеко спасительный пригорок с высоким сугробом снега. В следующую минуту впереди атакующих разорвалось несколько мин. Осколки со свистом пролетели над головой.

— Ложись! — крикнул комбриг.

Люди падали в еще дымившиеся воронки. Но не все миновали беду. Двух бойцов словно подкосило: они опустились на землю замертво. Двух ранило. Комбриг, стоя на одном колене, короткими очередями бил из автомата.

— Товарищ полковник, ложитесь, убьют! — с мольбой во взгляде кричал ординарец. — Видите, какой огонь!

— Ну вот, то рвался от меня на передовую, — бросил комбриг скороговоркой, — а теперь, будь твоя власть, и меня бы потянул отсюда в штаб.

Вроде и немудреная была реплика полковника, но все, кто бежал рядом с ним и услышал ее, еще более воспряли духом: комбриг не мыслит себя в трудную минуту вне атакующих рядов, а нам-то уж тем более надо быть на линии огня.

После небольшой заминки моряки снова открыли огонь из винтовок, потом по взмаху руки полковника дружно поднялись и побежали вперед. До пригорка добежало человек тридцать.

— Окопаться! — дал приказ комбриг.

Положение складывалось критическое: немецких автоматчиков целая рота, а моряков — горстка. И тут полковник дал сигнал — красную ракету — нашим минометчикам, находившимся в Языкове. Через несколько минут от разрывов мин загудел лесок, где накопились фашисты. Понеся большой урон, теснимые нашими бойцами, немцы начали отступать. Брешь в линии фронта была закрыта.

Когда миновала опасность, Безверхов вдруг остановился у одиноко стоявшего дерева и, держась за ствол, стал медленно опускаться на землю. Подбежавшие товарищи подхватили его на руки. На мгновение Яков Петрович потерял сознание, но быстро пришел в себя. Он был ранен. После перевязки комбриг остался в строю.

На другой день я встретил Якова Петровича, он был свеж и бодр, как всегда.