Убить чужой рукой

Глава 11

Мужчина сидел за столиком кафе на Фенелл-холл и хмуро смотрел то на свой кофе, то на окружающий пейзаж. Какого дьявола случилось с этим местом? Фенелл-холл, каким он его помнил, всегда был местом средоточия маленьких бутиков, старых ирландских пабов и дрянных магазинчиков с сувенирами. Теперь его глазам представали магазин «Дисней» и фирменный салон Анны Тэйлор. Исторический район превратился в идиотский пригородный пассаж. Вот вам и прогресс.

Мужчина сердито фыркнул, отхлебнул кофе и поморщился. Он десять лет мечтал попробовать это пойло, двойной мокко, наблюдая по телевизору за тем, как персонажи фильмов, рок-звезды и актрисы отдыхают в маленьких шикарных кафе, потягивая эту дрянь. На тебе одежда по мерке, ты пьешь напиток с переизбытком кофеина, а затем садишься в потрясающий джип (рядом с тобой жена, похожая на Дженнифер Энистон, на заднем сиденье пыхтит золотистый ретривер). Здравствуй, американская мечта!

Миновали годы, и он получил ответ: двойной мокко по вкусу мало чем отличается от кошачьей мочи. Он более не рисовал в своем воображении потрясающих джипов, футбольных матчей или идеально подстриженных газонов. Он думал лишь о том, что по глупости позволил развести себя на такую сумму. Ему очень хотелось подойти к стойке. Он встанет прямо перед мрачной черноволосой барменшей с многочисленными сережками. Он ничего ей не скажет, просто встанет и посмотрит ей в лицо. Она вернет ему деньги через минуту или даже раньше. А потом торопливо выскочит через заднюю дверь и станет нервно курить, взволнованная и недоумевающая.

Хотел бы он тогда увидеть ее лицо. За последние двадцать пять лет больше всего он скучал по искаженному страхом девичьему лицу. Он хотел увидеть, как расширятся ее глаза, зрачки почернеют, а лицо начнет бледнеть. А потом наступит этот невероятно эротичный момент, когда черты оцепенеют от ужаса и ее страх перестанет быть неопределенным и смутным. И она поймет, что он действительно собирается ее убить, она сейчас полностью принадлежит ему и ничего не может с этим поделать.

Этот мужчина провел взаперти восемь тысяч триста шестьдесят три дня. Он попал за решетку, когда ему едва перевалило за двадцать. Конечно, он был очень рослым для своих лет, необычайно сильным и, как говорили соседи на суде, «до ужаса странным». И все-таки он по-прежнему оставался ребенком.

Всего несколько часов назад, в зрелом сорокачетырехлетнем возрасте, он снова стал полноправным человеком. Совет по условно-досрочному освобождению решил, будто солидный срок, проведенный в тюремных стенах, предположительно искоренил его основной инстинкт. Конечно, отсидев за решеткой почти двадцать пять лет, он станет паинькой.

Он задумался. Ничего подобного. Сказать по правде, ему больше всего хотелось кого-нибудь убить.

Мимо прошли две девушки. Восемнадцать-девятнадцать лет. Одна из них поймала его взгляд и сделала неприличный жест, а потом слегка качнула бедрами. Джинсы на ней так низко сидели и были настолько узкими, что казались нарисованными. Он почти беззвучно пробормотал одно лишь слово, и девушка внезапно ускорила шаг, таща за собой испуганную подружку. Мужчина улыбнулся и позволил им уйти. Это стало компенсацией за скверный кофе.

Его тюремная эпопея началась с камеры предварительного задержания — комнаты с двухъярусной койкой в блоке усиленного режима. «Не вздумай ничего крушить, — жестко сказал назначенный судом адвокат. — Для парня вроде тебя обстановочка в самый раз».

В первую ночь сосед по камере забился в угол и начал умолять, чтобы его не насиловали. Он с отвращением посмотрел на плачущее существо — с психами он дела иметь не желал.

На следующую ночь сосед снова плакал, и тогда он, дав волю своим инстинктам, избил маленькую дрянь до потери сознания. По крайней мере тот заткнулся. Так в его послужном списке появилось дополнительное правонарушение. Плюс репутация.

Тогда он этого не понял, но стервятники уже насторожились, тюремная молва работала вовсю. Учиненная им расправа сделала его «своим», а потом начались настоящие приключения. У белого мужчины в тюрьме два выхода: присоединиться к «арийскому братству» в поисках защиты от чернокожих и латиноамериканцев или положиться на Господа Бога. Но надежда на Божью помощь в каменных стенах «Уолпола» казалась весьма шаткой. И парень выбрал неонацизм.

Он получил подобающее образование. Как делать отверстия в стене камеры и прятать туда наркотики, а потом замазывать тайник зубной пастой. Как проносить сигареты, кокаин, героин и остальное в отворотах брюк. Как закрепить лезвие бритвы на металлической сетке кровати или внутри сливного бачка, чтобы отвадить неопытных охранников совать туда руки.

Он научился жить среди неопрятных, подлых, злых людей. Прилюдно справлять нужду. Не просыпаться от чужих воплей, но вскакивать от любого подозрительного шороха. Научился проводить день за днем, вдыхая застоявшийся, спертый воздух, пропитанный запахами мочи и хлорки.

И все-таки этого оказалось недостаточно. Его подловили на второй год. Бостонские бейсболисты пытались вырваться в финал, и вся охрана прилипла к телевизору. Латиноамериканцы появились как будто из ниоткуда и сильно избили его. Охранники поклялись, что ничего не видели. То же самое сказали двое его приятелей-неонацистов, которые тоже не отрывались от игры.

Однако он был крупным, сильным и жестоким и ухитрился поломать восьми нападающим ребра, носы и запястья. Его ударили в живот самодельным ножом, повалили наземь, как раненого носорога, и оставили истекать кровью на полу.

Потом на него наткнулся один из «арийцев».

— Трахаешь детишек, да? — сказал он и плюнул ему в лицо.

Он начал строить планы мщения, корчась на цементном полу в луже собственной крови.

Тюремная охрана не была глупа. Засунь его в общую камеру — и он умрет. Запри его в камеру на двоих — и отдаст концы его сосед. Что делать?

Одиночка — единственное, что оставалось. Ему хватило всего лишь одной недели, чтобы осознать: чертов адвокат в конце концов оказался прав — для такого человека, как он, это самая подходящая обстановочка.

Теперь он проводил дни в одиночестве, в камере шесть на восемь футов. Каждый день его выпускали на час размяться во внутреннем дворике размером с собачью будку или заняться личной гигиеной. Сквозь прямоугольное окошко, точь-в-точь по размеру лица, он наблюдал, как листья становятся зелеными, потом золотыми и бурыми. Как деревья покрываются листвой, а после обнажаются и прячутся под снегом. Как до боли медленно зима сменяется весной — месяц за месяцем, год за годом.

Лучшее, на что он мог сейчас надеяться, — стать «бегунком», то есть заключенным, выполняющим хозяйственную работу на этаже в обмен на перевод в более просторную камеру. Наверное, для него это чересчур шикарная жизнь. Самым волнующим событием стало позволение полюбоваться на Бритни Спирс по телевизору.

Так много времени. Сидеть. Строить планы. Размышлять о будущем.

Тюрьма — это власть. Власть — это деньги. Его ненавидели и боялись — он терпел. Копил сигареты, делал тайники. Ждал, когда в эти стены войдет новичок — человек, который меньше задумывается о сделанном и больше о том, что можно сотворить еще.

На это ушло восемь лет. Счастливым избранником стал парень чуть старше его самого, когда он впервые появился в «Уолполе», только костлявый, как скелет, и весь в прыщах. Он снимал неприличное видео с участием маленьких девочек, находившихся на попечении его матери. Парень отправился прямиком в камеру предварительного заключения, где ночи напролет сидел с вытаращенными глазами, прекрасно понимая, что, если за ним придут, ему не дадут ни малейшего шанса.

И тут появился этот человек. Сунул денег охраннику, и тот передал парню записку, подписанную «Мистер Босу». Снова взятки, снова записки — парень поддался и был готов на все. Мистер Босу его убедил. Если парень хочет выжить, нужно бить первым — и сильно. Создать себе репутацию сейчас, в первые две недели, и все оставят его в покое.

Парень послушался этих советов, и мистер Босу любезно дал ему еще несколько наставлений: как сделать заточку, спрятать ее, как быстро вытащить заостренный кусок металла, ударить исподтишка и поразить цель.

На латиноамериканцев он плевал. Черт с ними, они убивают белых парней просто ради развлечения. У «мистера Босу» оказались куда более грандиозные планы.

Это случилось в четверг в столовой. Парень разносил еду сокамерникам. Двое неонацистов встали в очередь. Он попросил: «Подождите, мне нужно еще кое-что взять», — обошел их с другой стороны, никто не обратил на это внимания.

Первого неонациста он ударил прежде, чем тот успел хотя бы вскрикнуть. Второй в изумлении поднял поднос и получил нож в горло.

Мистер Босу слышал рассказы о случившемся. Этот мальчишка, весивший каких-то сто пятьдесят фунтов (и то после обеда), оказался на удивление сильным. Он прыгнул на двоих заключенных, как хищник, оскалив зубы, с яростью в глазах, и обоим перерезал глотки. Кровь из артерий брызнула во все стороны. Никто из сидевших за столами не понял, от чего эти красные пятна на их рубашках — от крови, извергаемой умирающими, или от томатного соуса к спагетти.

Ад разверзся. Все остальные неонацисты повскакивали из-за столов и как тупоголовые неандертальцы бросились на ближайшего латиноамериканца, вместо того чтобы напасть на этого нескладного юнца, добивавшего их соратников.

В столовую ворвалась охрана, пинками под колени опрокидывая тех, у кого не хватило ума броситься на пол. Помещение полностью оцепили, выли сирены, а парень стоял в самом центре побоища, тряс заточкой, зажатой в окровавленном кулаке, и вопил: «Не смейте ко мне прикасаться, сукины дети!»

Это был его звездный час. «Мистер Босу» удивился и невероятно обрадовался успехам своего ученика. Через два дня, разумеется, парень исчез. Лужа крови в прачечной — и никаких признаков тела. Как поговаривали, тефтельки сегодня есть не стоит.

После этого в тюрьму отправили специальную комиссию для изучения вопроса о «преступных группировках». Начальник тюрьмы заставил заключенных посмотреть фильм о расовой терпимости. С тех пор все они, перед тем как вышибить противнику мозги, стали говорить: «Я ничего не имею против твоей национальности, сукин сын, все дело в тебе».

Несколько дней он чувствовал себя очень хорошо, а потом с прежним воодушевлением принялся рассматривать голые стены.

Тем не менее начались перешептывания и пошли слухи о загадочном мистере Босу: у него есть друзья и связи, мистер Босу — никто не знал, что это за человек, — даже за решеткой может «делать дела».

Он был удовлетворен. Сидя в абсолютном уединении, в крошечной камере, он сделал нечто особенное — стал ночным кошмаром для каждого заключенного.

Теперь, нарезая круги по внутреннему дворику, подтягиваясь, отжимаясь, разрабатывая бицепсы и качая пресс, он знал: после всего этого начнется другая жизнь. Он собирался вырваться отсюда и вернуться в свой мир, став сильнее, умнее и злее, чем раньше.

И тогда все наладится.

Прежде он был мальчишкой, подчинялся своим инстинктам и делал ошибки. Теперь он стал мужчиной. У него есть опыт, он понял всю важность терпения и знал правовую систему снаружи и изнутри.

Блистательный мистер Босу не намерен трудиться за конвейером. И выполнять тяжелую, монотонную работу. Он не будет каждый день кланяться и выражать свою благодарность за то, что ему, жалкому выродку, позволили зарабатывать себе на хлеб.

Он заслужил награду. И не собирался когда-нибудь еще возвращаться в тюрьму.

Нет, нет, у него есть планы. Можно сказать, карьера. Он задумался над этим еще до того, как связался со своим загадочным благодетелем — человеком, устроившим ему досрочное освобождение и уладившим все неизбежные формальности.

Мистер Босу собирался заработать уйму денег, делая то, что у него получалось лучше всего: разрушать чужие жизни.

Он улыбнулся, скомкал в кулаке пластиковый кофейный стаканчик и поднялся из-за стола. К нему тотчас же обернулись, посмотрели. И так же быстро отвели взгляды.

Мистер Босу уже один раз ошибся — двадцать пять лет назад. Он оставил ее в живых.

И повторять эту ошибку он не хотел.