Убить чужой рукой

Глава 12

Кэтрин ехала к отцу. Солнце садилось, еще один день подходил к концу. Зима поднимала уродливую голову. Кэтрин совсем измучилась. Ее охватила глубокая усталость, заставлявшая чересчур крепко стискивать руль и ерзать на сиденье. Джимми всегда поддразнивал жену и говорил, что она ужасный водитель и однажды уснет и разобьется насмерть, прежде чем доберется до первой остановки.

Воспоминание о Джимми отозвалось острой, режущей болью где-то в глубине. Сколько времени прошло с того момента, когда они сказали друг другу доброе слово? Сколько лет миновало с тех пор, когда они хотя бы делали вид, что любят друг друга? Наверное, это не важно. Он оставался неизменной частью ее мира, и она тосковала по нему, точь-в-точь как калеки тоскуют по отрезанной руке. Тогда у Кэтрин было все, теперь же она ощущала себя до странности ущербной.

Она подъехала к дому отца. Ее дому. Родители купили его, когда ей исполнилось пять лет. Одноэтажная постройка, окруженная точно такими же скромными домами и участками. Немногое изменилось за эти годы. Все та же белая наружная обшивка и красные ставни. Вторник — день уборки. В субботу все возились в саду. А вечером в среду отец вместе с Макглахенами и Боделлсами пил пиво и играл в карты. И сейчас во время ее визита он станет рассказывать об их детях и внуках. Кто-то из ее сверстников теперь заправляет бакалейным магазином, кто-то работает в банке, кто-то водит грузовик и бахвалится собственным домом, кучей лохматых ребятишек и веселых собак. Дети, с которыми она играла, жили нормальной, счастливой жизнью.

Иногда, вскоре после того как случилось несчастье, она удивлялась: почему на ее месте не оказался никто из них? И никто из них не увидел синий «шевроле»? Почему их не остановили и не предложили поискать загадочную пропавшую собаку?

Господи, она ненавидела эту улицу.

Кэтрин припарковала «мерседес». На отцовском крыльце горел фонарь, освещая коротенькую кирпичную дорожку и четыре ступеньки, ведущие к парадной двери. Она глубоко вздохнула, приказав себе не забывать о деле, и вылезла из машины.

Ее охватил холод, и Кэтрин невольно задрожала. Она посмотрела вперед, туда, где под деревьями густел сумрак — точь-в-точь темный туннель, откуда нет выхода. Она оглянулась и увидела то же самое.

И почувствовала, как ненавидит это проклятое место — дом, сад, обстановку семидесятых годов. Жестокая судьба привела сюда ее родителей. И насколько она могла судить, еще большей, на этот раз сознательной, жестокостью оказалось то, что они не переехали.

«Дело не в обстановке, — твердил ее отец после случившегося. — Это был всего лишь один человек. Если мы переедем, как отнесется к этому Кэтрин?»

«Я бы подумала: вам не все равно».

Кэтрин втянула в себя воздух, почувствовав, что у нее вот-вот перехватит дыхание, сжала кулаки и мысленно приказала: «Подумай о чем-нибудь хорошем». А потом добавила: «К черту!» — и направилась к дому.

Отец уже ждал ее. Она поднялась по ступенькам, он открыл деревянную дверь, позволив ей пройти, а сам посторонился. Потом взял ее пальто и, по своему обыкновению, спросил:

— Как доехала?

— Хорошо.

— Пробки?

— Нет.

Он фыркнул.

— С другой стороны, возвращаться в город в субботу вечером…

— Я постараюсь.

Отец снова что-то проворчал насчет машин (ему не нравилось ее место жительства еще больше, чем ей — его), а потом вялым жестом пригласил ее в маленькую гостиную. Все тот же мохнатый золотистый ковер и диван с коричневой обивкой. Однажды Кэтрин предложила ему сменить обстановку. Он покачал головой: диван был удобным, ковер — практичным. Отец не хотел никаких «фантазий».

Кэтрин присела на краешек узенького кресла, сложив руки на коленях. Входя в эту комнату, она всегда чувствовала себя так, будто попадала в черную дыру: непонятно, куда смотреть и как себя вести. Сегодня она выбрала пятнышко на ковре и уставилась на него.

— Мне нужно с тобой поговорить, — тихо сказала она.

— Хочешь пить? Принести тебе что-нибудь?

— Нет.

— У меня есть содовая, она же тебе нравится.

— Я не хочу пить, папа.

— Может быть, простой воды? После такой долгой поездки у тебя, наверное, совсем в горле пересохло. Давай-ка я принесу воды.

Она сдалась. Отец, шаркая, пошел на кухню, а вскоре вернулся с двумя стаканами с нарисованными маргаритками. Кэтрин сделала несколько глотков.

— Ты знаешь о случившемся, — сказала она.

Отец не смотрел на нее, его взгляд блуждал по комнате. Наконец он остановился на портрете своей жены, висевшем над камином. Кэтрин показалось, что отцовское лицо сразу стало старым и грустным.

— Да, — наконец ответил он.

— Мне очень жаль, что все так закончилось и что Джимми мертв.

— Он тебя обижал, — сказал отец. Кэтрин впервые услышала нечто подобное из его уст.

— Иногда.

— Он был плохим человеком.

— Неправда.

— Ты так нуждалась в его деньгах? — спросил отец, и Кэтрин поразилась внезапному гневу, прозвучавшему в его голосе.

Она запнулась, руки у нее затряслись. Она попыталась сделать еще глоток, но стакан дрожал в ее кулаке. Больше всего ей хотелось выбежать отсюда.

— Он был добр к Натану.

— Плевал он на вас обоих.

— Папа…

— Ты должна была уйти от него.

— Все сложнее…

— Он тебя бил! Тебе следовало его бросить! И вернуться домой.

Кэтрин открыла рот. Она не знала, что сказать. Отец никогда ей такого не предлагал, да и вообще ничего не говорил по поводу ее брака. Он пришел на свадьбу, пожал Джимми руку и пожелал новоиспеченному супругу удачи. Он был слишком занят покером, встречами ветеранов и повседневными делами. На Рождество и День благодарения он исправно появлялся в доме родителей Джимми, ел индейку, дарил Натану подарки, целовал Кэтрин в щечку — вот и все, потом отец снова возвращался к себе домой, в то место, которое он так любил, а Кэтрин ненавидела. Иногда она думала: как все могло бы обернуться, если бы мать была жива? Кто знает?

— Это не важно, — наконец сказала она.

— Мне кажется, наоборот. — Отец тоже отхлебнул воды.

— Тем не менее есть одна проблема. Гэньоны, родители Джимми, возбудили против меня дело по поводу опеки над Натаном. — Она вздернула подбородок. — Они заявляют, будто я плохо с ним обращаюсь.

Отец ничего не ответил. Он сделал еще пару глотков, покрутил стакан в руках, снова отхлебнул. Молчание затянулось. Кэтрин недоумевала. Где бурные эмоции? Неужели он не собирается бросаться на защиту дочери? Минуту назад отец провозгласил, что ей уже давно следовало обратиться к нему за помощью. А теперь?

— Он болен? — спросил отец.

— Они говорят, я причиняю Натану зло, кормлю его испорченной пищей. Они думают, я намеренно сделала так, чтобы он заболел.

Отец поднял глаза:

— Это правда?

— Папа!

— Он же все время в больнице.

— Натан нездоров!

— Но доктора никогда ничего не находили.

— Сейчас у него панкреатит. Позвони доктору Рокко, ну хоть кому-нибудь! — Она вскочила. — Это мой сын! Я прошла огонь и воду, пытаясь ему помочь. Как ты можешь… Как ты смеешь! Черт тебя побери, как ты смеешь?!

Кэтрин кричала как безумная, на шее у нее вздувались вены, а в глубине сознания нарастала уверенность: именно это она и хотела сделать уже давным-давно, С того самого дня, когда подняла трубку и услышала, как Джимми равнодушно обсуждает с адвокатом грядущий развод.

«Вы уверены, что деньги ей не достанутся? — спрашивал он. — Мои родители непоколебимы, они не оставят ей ни цента».

«Она не получит ни Натана, ни денег, — уверял его адвокат. — Все предусмотрено. В течение часа документы будут готовы».

— Я люблю своего сына! — кричала она отцу. — Почему никто не верит, что я люблю Натана?

А потом она сломалась. Ноги подкосились, и Кэтрин рухнула на этот ужасный коричневый диван, опустила плечи, из ее горла вырывались странные икающие звуки. Она не могла собраться с силами. Потерянная, напуганная мыслями о будущем: когда у нее не останется не только Джимми, но и Натана, ей придется вернуться в свою кишащую крысами квартиру. Ни семьи, ни денег. Одна. И снова на улице появится синий «шевроле». А в земле откроется дыра. И на этот раз ничто ее не спасет.

Отец по-прежнему сидел напротив нее и не отрываясь смотрел на портрет жены. Это придало Кэтрин сил. Она собралась с духом и вытерла сухие глаза тыльной стороной ладони.

— Ты меня поддержишь? — тихо спросила Кэтрин.

— Тебе нужны деньги?

— Нет, папа. — Ее голос снова обрел силу. Она заставила себя говорить спокойно, словно с ребенком. — Будет судебное слушание. Сегодня я встретилась со своим адвокатом. Гэньоны найдут свидетелей, чтобы оговорить меня. Мне тоже нужны свидетели, которые подтвердят: я хорошая мать. Или по меньшей мере, что я не представляю угрозы для Натана, — оговорилась она.

— Где он сейчас?

— В больнице. У него панкреатит.

— Разве ты не должна быть там?

— Конечно, мне следует поехать туда! — Кэтрин попыталась вдохнуть поглубже. — Но я здесь, папа, и говорю с тобой о будущем Натана, поскольку не хочу потерять своего сына, кто бы там что ни думал!

— Гэньоны — неплохие люди, — отозвался тот.

— Да, по-своему. Я уверена, они обожают Натана.

— Он — это все, что у них теперь осталось.

— Он — это все, что осталось у меня.

— Думаю, они о нем позаботятся.

Кэтрин заморгала, чувствуя легкое недоумение.

— Я тоже стану о нем заботиться.

Отец наконец взглянул на нее, и ее напугала боль, которую она увидела на его лице.

— Ты была таким счастливым ребенком.

— Папа?

— Я смотрел наше семейное видео. Убирался на чердаке и нашел старые кассеты. У меня ведь артрит, ты знаешь, мне трудно подниматься по лестнице. И потому я подумал: надо разобрать эти коробки, вычистить там все, пока я еще могу залезть на чердак. И я нашел старые пленки. Вчера вечером я их просмотрел.

Она не могла сказать ни слова. В глазах отца блестели слезы.

— Ты была такая славная, — прошептал он. — С «конским хвостом», перевязанным большим красным бантом. Твоя мама каждое утро расчесывала тебе волосы, и ты сама выбирала ленточку. Красный был твоим любимым цветом. А еще — розовый. Ты играла во дворе. Наверное, снимали твой день рождения, хотя пирога я не заметил. Пришли твои друзья, и мы наполнили бассейн. Вы смеялись, брызгались и визжали, когда я включал шланг. Вы смеялись, — повторил он почти беспомощно. — Кэтрин, я больше двадцати лет не видел тебя смеющейся.

У нее что-то сжалось в груди. Она хотела ответить ему, но в результате лишь покачала головой, как будто в знак возражения.

— Мама тебя так любила. — Отец быстро встал и отвернулся от нее. — Я рад, что она умерла. И не увидела того, что случилось потом.

— Папа…

— Здесь что-то не так, Кэтрин. Ты возвратилась к нам. Бог свидетель, мы были бесконечно благодарны Ему за то, что ты вернулась из ада. Но что-то произошло. Наша маленькая девочка умерла, и я не знаю, кто сейчас стоит передо мной. Ты перестала смеяться. Иногда я даже не уверен, способна ли ты чувствовать хоть что-нибудь.

Она снова качнула головой, но он энергично закивал, словно достиг наконец цели, ради которой проделал столь долгий путь. Отец повернулся к Кэтрин, и она заглянула ему в глаза.

— Ты должна отдать им Натана.

— Он мой сын.

— У них много денег, они как следует о нем позаботятся. Может, найдут хорошего врача.

— Я и сама пыталась найти ему хорошего врача!

Отец продолжал говорить, будто не слыша ее:

— Они ему помогут. Именно так, наверное, нам и следовало поступить уже давно.

Кэтрин встала.

— Ты мой отец. Я прошу поддержки, стоит ли мне на тебя рассчитывать?

— Ты делаешь ошибку.

— Я могу на тебя рассчитывать?

Он потянулся к ней, словно собираясь взять за руку. Она в бешенстве отдернула ее. Отец грустно улыбнулся.

— Ты была счастливым ребенком, — повторил он. — Наверное, еще не поздно. Может, если ты сделаешь правильный выбор, то снова будешь счастлива. Ты же знаешь, именно этого хотела твоя мать. Даже когда она заболела раком. Она не просила Бога сохранить ей жизнь. Она молилась, чтобы Он позволил снова увидеть твою улыбку. Но ты не улыбалась, Кэтрин. Твоя мать умирала, а ты не соизволила хотя бы слегка скривить губы.

— Ты на меня сердишься? Вот в чем дело? Ты злишься, что я не улыбалась, когда моя мать умирала? Ты… ты…

Кэтрин не могла говорить. Изумление и гнев охватили ее. Если бы ей удалось дотянуться до каминной полки, она бы ухватилась за нее и обрела опору. В следующее мгновение Кэтрин увидела, словно посторонний предмет, свою собственную руку, схватившую латунный подсвечник. Она явно намеревалась запустить его отцу в голову.

Кэтрин не знала, чему удивляться сильнее: глубине скорби или силе гнева.

— Спасибо за то, что уделил мне время, — донесся до нее собственный голос. Она опустила руки, с трудом разжала кулаки. Вдох — выдох. К ней возвращалось спокойствие. Ледяное спокойствие. Но это лучше для нее и для ее отца, чем любое другое чувство.

Кэтрин взяла пальто и осторожно пошла к двери.

Отец стоял на пороге позади нее и наблюдал, как она спускается по ступенькам и идет к машине. Он поднял руку в знак прощания, и легкомыслие этого жеста заставило ее прикусить нижнюю губу, чтобы удержать вопль.

Двигаясь с отработанной четкостью, Кэтрин вывела машину задним ходом и медленно выехала с подъездной дорожки. Снять с тормоза, переключить коробку скоростей, нащупать педаль газа. Она поехала по улице, поджав губы так, что они превратились в одну бескровную полоску.

Ей нужна помощь. Адвокат выразился предельно ясно. Если ее никто не поддержит, Гэньоны выиграют дело и отнимут у нее Натана. Скорее всего Кэтрин больше никогда его не увидит.

Она останется одна. И погибнет.

Боже, что ей делать?

Она не могла собраться с мыслями, но отчаянно искала выход. Ну конечно, вот почему ей не удается сосредоточиться. Она поняла это лишь на третьем или четвертом перекрестке. Подняла глаза и взглянула в зеркальце заднего вида.

Кто-то воспользовался ее губной помадой, Кэтрин оставила косметичку на сиденье. Это был ее любимый цвет, темно-красный, цвет праздничных роз — или свежепролитой крови.

Послание оказалось коротким: «Смерть».