Убить чужой рукой

Глава 30

— Вы же говорили мне, будто заключили с отцом договор, — сказала Элизабет. — Вы, кажется, упомянули, что он попал в аварию, когда вел машину в нетрезвом виде, и потому он решил завязать.

— Я соврал.

— И часто вы врете?

Бобби пожал плечами:

— Иногда вам нужно готовое объяснение, а мне не хотелось рассказывать о том, как мой отец бросился с ножом на брата. Кроме того, инцидент с вождением в нетрезвом виде тоже имел место. Это был один из отцовских рецидивов, трезвый образ жизни не так-то просто достается. Скорее шаг вперед, два назад. Примерно в то же время у меня начались свои проблемы. Так что — да, мы заключили договор.

— Понятно. Значит, вы мне солгали, но в вашем представлении это ложь с частицей правды.

— Что-то вроде того.

— Ага. Наверное, когда вы были ребенком и получали синяки, то придумывали для них «объяснение». И когда ваш отец не приходил на родительское собрание или ставил вас в неловкое положение перед друзьями, вы снова придумывали «объяснение», которое могло содержать крупицу истины?

— Да, да, я вас понял.

— Вы говорите, будто у вашего отца дела наладились, но мне кажется, тридцать лет назад вы шли по тому же самому пути — и снова лгали.

Он не ответил. Элизабет подумала, что он мысленно выстраивает речь в свою защиту, но вдруг Бобби удивил ее, признавшись:

— Мой отец с вами бы согласился.

— Да?

— Он вступил в Общество анонимных алкоголиков восемь лет назад. Для него это оказалось все равно как увидеть Бога. Он буквально помешан на искуплении, хочет покаяться во всем совершенном, поговорить о прошлом, попросить прощения. Мой брат Джордж не отвечает на его звонки, а что касается меня… Я просто хочу забыть. Что было, то было, не понимаю, зачем на этом зацикливаться?

— Бобби, разве вы никогда не злились? Сильнее, чем следовало бы?

— Наверное.

— Вы не заглядывали в будущее и не чувствовали абсолютную безнадежность?

— Возможно.

— А иногда вам казалось, будто все вышло из-под контроля?

Он взглянул на нее, явно очарованный.

— Да.

— Вот почему вам с отцом нужно поговорить. Ваша семья изменилась, но не исцелилась. Отчасти, простив отца, вы словно дали самому себе позволение ненавидеть его за сделанное. Пока вы это не признаете, вы не сдвинетесь с места и не сможете полюбить его таким, каков он есть сейчас.

Бобби улыбнулся, его измученное лицо слегка оживилось.

— Я ненавижу свою мать, разве этого мало?

— Ваша мать — слишком легкая мишень, Бобби. Она ушла, и вам пришлось любить отца — он оказался единственным, кто о вас заботился. Но одновременно вы боялись и ненавидели его за то, как он с вами обращался. Если то, что случилось с вами, вина матери, значит, надо любить отца. Это называется «перенесенный гнев». Тридцать шесть лет назад вы получили серьезный удар.

— И поэтому я целился из пистолета в человека, которого никогда не видел? — сухо спросил он.

— Не знаю, Бобби. Только вы можете ответить на этот вопрос.

Бобби крепко сцепил пальцы и кратко заметил:

— Сьюзен сказала, я злой.

— Сьюзен?

— Моя девушка, бывшая. Когда мы разговаривали… она сказала, что я добровольно порчу себе жизнь, я лелею свой гнев, поскольку нуждаюсь в нем.

— И что вы думаете?

— Я был вынужден. — Он повысил голос и возбужденно заговорил: — Разве это плохо? Людям нужны полицейские, парни вроде меня, которые сидят на крышах с винтовками. Если бы не я, Кэтрин Гэньон и ее сын погибли бы. Или это не считается?

Элизабет промолчала.

— Люди ждут от нас всеведения. Но я ведь всего лишь человек, так? Я делаю все, что в моих силах. Меня вызвали. Я не помнил, кто такие Гэньоны, а даже если бы и помнил, то откуда мне знать о них и их семье? Я отреагировал на увиденное. А передо мной находился человек, который наводил пушку на жену и ребенка. Я не убийца, черт возьми. Мне пришлось его застрелить!

Элизабет по-прежнему молчала.

— А если бы я промешкал? Просто наблюдал и ничего не делал? Он убил бы свою жену. И сына. И это была бы моя вина. Ты стреляешь — и все хреново, не стреляешь — и опять-таки все не так. Как угадать? Черт подери, откуда мне было знать, что делать? Он целился в них из пистолета — в упор. А потом у него на лице появилось это выражение, я такое уже видел. Господи, я столько раз наблюдал нечто подобное, я устал от того, что другим людям причиняют боль! Вы не поверите…

Его голос оборвался, плечи вздрогнули, послышались глухие всхлипывания. Бобби отвернулся от нее, смущенный этой вспышкой, и крепко схватился за спинку стула в поисках опоры.

Элизабет не шевелилась. Она не подошла к нему, просто сидела на месте, позволяя Бобби выплакаться — зло и бурно. Он в этом нуждался. Маленький эмоциональный всплеск, запоздавший на тридцать шесть лет.

Он вытер лицо, торопливо провел по щекам тыльной стороной ладони.

— Я просто устал, — неловко сказал он, не то оправдываясь, не то извиняясь.

— Я знаю.

— Мне нужно немного поспать.

— Да.

— Завтра у меня трудный день.

Элизабет произнесла:

— Сейчас не самое лучшее время, чтобы принимать серьезные решения.

Он засмеялся:

— Думаете, судью Гэньона это волнует?

— А вы не можете выйти из игры, Бобби? Взять небольшую передышку?

— Только не в том случае, когда окружная прокуратура ведет официальное следствие. И кроме того, вокруг столько всего творится…

— Хорошо, Бобби. Сядьте. Есть еще один вопрос, который мы должны обсудить, прежде чем вы уйдете. Нам нужно поговорить — и начистоту — о Кэтрин Гэньон.

Кэтрин и Натан стояли в вестибюле отеля «Ритц». Они выглядели странно — женщина с маленьким ребенком, без всякого багажа, пытающаяся в такой час получить номер. Ей было наплевать. Натан по-прежнему трясся в ее руках, лицо у него было белым от страха, глаза расширились. Панкреатит, подумала она. Или инфекция, или сердечный приступ, или бог весть что. Натану всегда становилось хуже, когда он волновался.

Она возилась с сумочкой — пыталась положить ее на стол, не спуская Натана с рук. Наконец появился служащий и, судя по всему, удивился, увидев клиента в столь позднее время.

— Мэм?

— Мне нужен номер, пожалуйста. Для некурящих. Любой, какой у вас есть.

Мужчина поднял брови, но ничего не сказал. Да, у них есть свободный номер для некурящих с двуспальной кроватью. Или нужна детская кроватка?

Кэтрин отказалась от кроватки, но попросила зубную щетку, пасту и три дополнительных ночника. В этом нет ничего необычного, они получат все, что захотят.

Кэтрин достала кредитную карточку, и служащий сунул ее в щель аппарата.

— Мм… Можно получить какое-нибудь удостоверение личности?

Кэтрин поглаживала Натана, пытаясь умерить дрожь.

— Простите?

— Удостоверение вашей личности, например водительские права. В целях безопасности.

Кэтрин была озадачена, но тем не менее послушно начала рыться в сумочке. Она вытащила водительское удостоверение, и служащий целую вечность рассматривал фотографию, а потом снова взглянул на нее.

— Мэм, эта кредитная карточка числится как украденная.

— Что?

— Мэм, я не могу ее принять.

Кэтрин уставилась на него так, словно он говорил на иностранном языке. Ей нужен номер. Отличный номер в дорогом отеле, где не случится ничего плохого. Конечно, когда ты окружена шелковыми драпировками и мягкими подушками, чудовища тебя не найдут.

— Возможно, ваш муж… — мягко намекнул служащий.

— Да, да, все в порядке, — пробормотала она. — Он недавно потерял кредитку. Я не подумала, что компания заблокирует обе.

Она, конечно, знала: Джимми тут ни при чем. Такое изящество ему всегда было чуждо. Это дело рук ее свекра. «Твои дела только начинают идти все хуже…»

— У вас есть другая кредитка?

— Сейчас посмотрю. — Она открыла бумажник и принялась изучать коллекцию пластиковых карточек. Можно, конечно, попробовать, но итог, в общем, известен заранее. Джеймс вездесущ. Чем больше карточек окажется заблокированными, тем больше поводов для подозрений возникнет у служащего.

Она проверила наличные. Сто пятьдесят долларов. Маловато для «Ритца».

Кэтрин предприняла последнюю попытку, стараясь, чтобы в голосе не звучало отчаяние:

— Если вы посмотрите на адрес, указанный на водительском удостоверении, то увидите: я живу совсем неподалеку. К сожалению, сегодня вечером произошло ужасное несчастье, и мой сын не может заснуть дома. Нам всего лишь нужно место, где мы можем побыть несколько часов. У меня нет другой кредитки, но завтра, клянусь, я выпишу чек.

— Мэм, чтобы мы могли дать вам номер, нужна кредитная карточка.

— Пожалуйста…

«У меня много сил… Ты себе не представляешь…»

— Мне жаль, мэм.

— Ребенку четыре года!

— Сожалею, мэм. Наверное, у вас есть родственники, которые вам помогут?

Кэтрин отвернулась. Она не хотела, чтобы посторонний человек видел ее слезы.

Пересекая вестибюль, она увидела банкомат. Цепляясь за последний шанс, достала банковскую карту. Сунула в прорезь. Набрала код.

На экране вспыхнула надпись: «Пожалуйста, обратитесь в ближайшее отделение банка».

Аппарат выплюнул карточку. Вот и все. Ни кредиток, ни наличных. Она пыталась держаться на один шаг впереди, но свекор ее все-таки обогнал. Да и что она может сделать со ста пятьюдесятью долларами?

Кэтрин глубоко вздохнула. На мгновение в ее сознании зазвучал тихий голос. «Просто отдай им Натана». Если она сделает верный ход, то сумеет заставить Джеймса выписать ей чек. Нет, заплатить наличными. Или, еще лучше, перевести деньги на счет. Сколько они заплатят за ее сына? Сто тысяч, двести тысяч, миллион?

Она плохая мать. Она не знает, как любить ребенка, что чувствовать. Маленькой невинной девочкой она попала в заточение и поняла: человеческое существование — это пустая скорлупка. Кэтрин была не такой, как все, она просто изо всех сил старалась подражать тому, что видела у других.

В итоге у нее появился муж, а затем и ребенок.

И вот теперь ей тридцать шесть, и она по-прежнему боится темноты.

Кэтрин вытащила мобильник. Набрала номер. Целую вечность раздавались гудки, а потом ей ответил мужской голос.

— Пожалуйста, — прошептала она. — Нам больше некуда пойти.

— Вы думаете, муж плохо обращался с Кэтрин Гэньон? — спросила Элизабет.

— Да.

— Может, она это заслужила?

— Откуда мне знать?!

— Ну же, Бобби. Вы сердитесь на свою мать, на Кэтрин. Отчасти из-за того, что эти две женщины, по-вашему, могли бы вести себя иначе. Им следовало что-нибудь предпринять и перестать быть пассивными жертвами.

— Я наблюдал за ней, — кратко отозвался тот. — Иногда отец приходил уже сильно на взводе, и она принималась его ругать. «Ты снова напился? Господи, неужели хотя бы один день ты не можешь побыть приличным человеком? Вспомни о своей семье!» Все мы знали, что произойдет дальше.

— Он бил ее?

— Да.

— Она давала сдачи?

— В общем, нет.

— Но ведь он ее бил! А потом?

Бобби пожал плечами:

— Не знаю. Он злился, а потом в конце концов остывал.

— Значит, если он начинал злиться на вашу мать, как вы сказали, то срывал зло на ней, а затем успокаивался?

— Наверное.

— Он не бил вас или брата?

— Если мы держались от него подальше — нет.

— Как вы думаете, мать это учитывала?

Бобби помолчал. Казалось, он был обеспокоен.

— Не знаю.

— Любовь женщины к мужчине — очень непростая вещь, Бобби. Так же как и любовь к детям.

— Да уж, она нас так сильно любила, что даже ни разу не позвонила.

— Я ничего не могу на это возразить, Бобби. Я никогда с ней не встречалась. Некоторые женщины чувствуют себя слишком виноватыми.

— Я думал, мы говорим о Кэтрин, — напомнил Бобби.

— Да. Как вы полагаете, Кэтрин провоцировала своего мужа?

— Она на это способна.

— А вечером в четверг?

Он снова зашагал по комнате.

— Вероятно, но это не важно. Однако… — Бобби взглянул на Элизабет. — Меня беспокоит то, что мы виделись и беседовали до случившегося. Конечно, я ее не запомнил, могу поклясться. Но она расспрашивала меня о моей работе, о том, в каких случаях вызывают группу быстрого реагирования. Почему она интересовалась именно этим? О чем она думала?

— Вы же сказали, Кэтрин — манипулятор.

— Вот именно. Но в то же самое время… могла ли она и вправду все подстроить? Я абсолютно уверен: даже не подумал бы стрелять, если бы Джимми не схватился за пушку. Значит, сначала ей пришлось выстроить сценарий таким образом, чтобы заставить его взяться за пистолет, а затем она должна была рисковать собой и сыном, стоя на прицеле у пьяного мужа?

— Опасно, — заметила Элизабет.

— Не то слово. — Бобби покачал головой. — Если бы в комнате находилась только она, я бы не стал исключать такой вариант. Но вряд ли она поставила бы под угрозу жизнь сына.

— Вы не верите, что Кэтрин плохо обращалась с Натаном?

— Нет.

Элизабет изогнула бровь.

— Похоже, вы и в самом деле убеждены.

— Да.

— А я, скажу вам, далеко не так в этом уверена! На самом деле чем больше я узнаю о Кэтрин Гэньон, тем сильнее понимаю характер взаимоотношений между ней и мальчиком.

— Вы думаете, как все остальные.

— Кэтрин эгоистична, вы же говорили так. И она сама жертва жестокого обращения, а такого рода вещи имеют последствия.

— И я жертва жестокого обращения, — сухо сказал Бобби, а потом добавил, даже с вызовом: — И как мы недавно установили, я тоже люблю врать!

— Бобби, посмотрите на меня. Если Кэтрин Гэньон чувствует угрозу своей жизни, неужели вы искренне полагаете, будто есть некая черта, которую она не перейдет? И что она не пожертвует кем-нибудь, чтобы спасти себя?

Бобби дерзко посмотрел на нее.

Но Элизабет не остановилась. Ради его спасения она не имела права так поступать.

— Вы не поверите, Бобби, но существует еще одна причина, из-за чего в четверг вечером вы вмешались в ход событий. В глубине сознания вы понимаете: Кэтрин способна подстроить убийство своего мужа. Вы просто не знаете, как именно она это сделала.

— Он ее унижал!

— Откуда вам это известно?

— Она сказала.

— Она лжет.

— Доктор Рокко видел синяки.

— Кто такой доктор Рокко?

Бобби покраснел.

— Ее бывший любовник.

Элизабет быстро сменила тему:

— Зачем вы вчера встречались со Сьюзен?

Бобби явно удивился.

— Я… вроде как должен был это сделать. Мы ведь два года встречались… Мне следовало по крайней мере попрощаться с ней.

— И что она сказала?

Он пожал плечами:

— Почти ничего. Мы уже расстались, что нам было говорить?

— Это вас расстроило?

— Не знаю.

— Когда вы решили с ней увидеться, то действительно хотели поставить точку в ваших отношениях? Или втайне желали чего-то еще? Вы думали, она станет бороться за вас? Попросит остаться? Или в глубине души полагали, будто она любит вас так сильно, что не позволит уйти?

— Я бы никогда… — Но Бобби не смог продолжить. Захваченный врасплох, сбитый с толку, он оказался не в силах солгать и прошептал: — Как вы узнали?

— Человек, которого вы некогда любили, ушел и не вернулся. Теперь, спустя все эти годы, вы по-прежнему боитесь, что те, кого вы любите, уйдут. Чем дольше женщина остается с вами, тем больше вы тревожитесь. И тогда, Бобби, вы начинаете устраивать ей маленькие испытания. Женщина или начнет бороться за вас, или уйдет. Оба варианта вас успокоят. По крайней мере временно.

— Господи, — тихо сказал он.

— Когда Кэтрин позвонила, вы попросили ее оставить вас в покое, ведь так?

— Да.

— Но она не отступила. Она упорно искала с вами встречи. Говорила, что вы ей нужны, напоминала о своем бедном больном сыне, а когда вы приходили, делала так, чтобы вы видели ее вместе с Натаном. В случае с другими мужчинами, полагаю, она пускает в ход свою сексуальность. Но ваш идеал — это женщина не в кружевном белье, а та, которая никогда не бросит своего ребенка.

Бобби закрыл глаза. Доктор Лейн видела, как на его лице отражалось осознание всего этого. Медленно, но верно он приходил в ужас.

Элизабет наклонилась к нему:

— Я задам свой вопрос еще раз: Бобби, Кэтрин Гэньон могла стать причиной смерти мужа?

Он пробормотал:

— Да.

Элизабет кивнула:

— Значит, вам нужно оставить все как есть, Бобби, прекратить эти встречи, поскольку Кэтрин Гэньон — хищница. А вам теперь и самому ясно, что вы идеальная жертва.

Пробило уже три часа ночи, когда Бобби наконец добрался до дома. В квартире света не было, только красный огонек автоответчика поблескивал во мраке.

Бобби опустился на деревянный табурет на кухне. Он чувствовал себя опустошенным, выжатым, словно его покинули и чувства, и разум. Впервые за долгое время он просто сидел и смотрел на мерцание огонька. А потом медленно потянулся и включил автоответчик.

Лейтенант Бруни. Приятель. Прерванный звонок. Отец. Еще два прерванных звонка. Тишина.

Бобби опустил голову на руки.

Три прерванных звонка. Он подумал: «Кэтрин».

Бобби сжал виски. Выбросить ее из головы, не позволять впутываться в его жизнь. Пока он сидел в кабинете доктора Лейн, все казалось таким понятным. Теперь же, часом позже, один и в темноте, он снова думал о Кэтрин.

Все ли у нее в порядке? Как дела у Натана, и куда они пойдут? Уж точно не к свекру, это ясно.

Может, у нее есть еще один любовник. А почему нет? Кэтрин, разумеется, не тратит времени даром. Она не из тех женщин, которые берутся за серьезные дела в одиночку. Наверняка у нее припасен какой-нибудь состоятельный поклонник. Или она уже подцепила еще одного доктора? А вероятно, и адвоката. Да, это должен быть по-настоящему крутой парень, чтобы бросить вызов судье Гэньону.

Бобби мог поклясться, что Кэтрин быстро подберет следующую кандидатуру. Красивое платье, удачное время, завлекательное покачивание бедрами.

Он хотел бы ее возненавидеть, но не мог. Кэтрин делала все, чтобы выжить, и он ее понимал.

Если бы в четверг вечером звонок принял кто-то другой — снайпер, чей отец никогда не бил мать, человек, который никогда не видел выражения безнадежности на лице близкого человека, — остался бы Джимми Гэньон жив?

Была бы Кэтрин мертва?

Никто не знает.

Бобби уткнулся лицом в руки. Он дышал прерывисто и устало.

Он изо всех сил старался не мечтать.