Убить чужой рукой

Глава 19

— И как это бывает?

Бобби сидел в маленьком тесном офисе в Уэлсли. Он насчитал четыре серых металлических шкафа для документов и штук пять дешевых книжных полок, заваленных бумагами и картонными папками с яркими надписями. На небольшом кусочке стены, в промежутке между кучами документов и потолком с пятнами потеков, криво висели два диплома в рамочках. Массачусетсский университет и бостонский колледж.

Бобби попытался представить себе кабинет адвоката, защищающего интересы Джеймса Гэньона. Наверное, он выглядит совершенно иначе. Дипломы скорее всего будут из Гарварда или Йеля. Плюс секретарша, панели вишневого дерева и роскошный, до самого горизонта, вид из окна на деловой Бостон.

Основное, чего достиг в жизни Харвей Джонс, — это чердак над магазином скобяных изделий. Последние семь лет он занимался юридической практикой. Ни партнеров, ни секретаря. Сегодня он даже обошелся без строгого костюма.

Этого типа Бобби порекомендовал один из его коллег. В ту самую минуту, когда Харвей услышал его имя, он согласился с ним встретиться. Немедленно. В воскресенье. Бобби так и не понял, хорошо это или плохо.

— Итак, — пытался ему объяснить Харвей, — слушания проходят в окружном суде Челси. Истец должен предоставить доказательства и убедить судью в том, что имеются достаточные основания для возбуждения уголовного дела, то есть совершено преступление. Наше дело — опровергнуть этот факт.

— Как?

— Вы, разумеется, дадите показания и объясните, почему ситуация, по вашему мнению, потребовала применения оружия. Мы приведем к присяге других патрульных, находившихся там в ту ночь. Вашего лейтенанта… как, вы сказали, его фамилия?

— Джакримо.

— Лейтенанта Джакримо. Пусть он тоже даст показания. И остальные патрульные, которые могут непредвзято подтвердить: у вас были все основания подумать, будто Джимми Гэньон собирается застрелить жену.

— Никакого подтверждения никто не даст. Я первый снайпер, занявший позицию. Никто не видел того, что я.

Харвей нахмурился и что-то записал.

— А разве снайперы обычно работают не в паре? С корректировщиком или кем-то еще в этом роде.

— У нас было мало людей.

Снова вздох и пометка в блокноте.

— Ну что ж, мы можем опираться на два пункта. Во-первых, на вашу репутацию. Скажем о том, что вы прошли основательную подготовку. Пусть ваш лейтенант подтвердит, какие у вас замечательные навыки, что вы отлично подготовленный, очень опытный снайпер, достаточно квалифицированный для того, чтобы самостоятельно принимать решения.

Бобби кивнул. Именно этого он и ожидал. Каждое упражнение, предлагаемое бойцам отряда специального назначения, снабжалось внушительной документацией — и в любой день, если потребуется, лейтенант докажет, что его люди обладают необходимой квалификацией. Если нет документов — нет ничего, проще говоря. Лейтенант Бруни неизменно проверял, чтобы буквально каждое их действие надлежащим образом протоколировалось.

— Конечно, — сказал Харвей, — у Джеймса Гэньона есть преимущества.

— Он ведь судья.

— И вдобавок в суде первой инстанции, — закончил Харвей и поморщился. — В гражданском суде не тратят много времени на размышления о том, что именно может повлечь за собой уголовное преследование. Это дело суда первой инстанции. Подумайте теперь, какая перспектива открывается для гражданского суда: есть судья, спец по уголовному праву, заявляющий о наличии преступления. Это придаст им вес. Если досточтимый судья Джеймс Гэньон говорит, что было убийство, значит, так оно и есть!

— Потрясающе, — пробормотал Бобби.

— Но и у нас имеются козыри в рукаве, — ободряюще продолжил Харвей. — Надеюсь, окружная прокуратура окажется беспристрастна — расследует этот инцидент и подтвердит оправданность применения оружия. Это будет великолепно. Конечно, — добавил он, — вероятно, именно поэтому Гэньон так рьяно принялся за дело. У прокуратуры уйдет несколько недель на то, чтобы докопаться до сути, в то время как судья Гэньон попытается закончить все это в считанные дни. Тогда вы снова столкнетесь лицом к лицу, и никакая прокуратура вам не поможет.

— Он способен так быстро все провернуть?

— Если у него есть деньги, чтобы заплатить всем адвокатам за сверхурочную работу, то, конечно, он сделает все, что пожелает. А я, в свою очередь, постараюсь задержать его. Но учтите… — Харвей осмотрел свой захламленный кабинет. Бобби проследил за направлением его взгляда. Один человек против целой армии самых высокооплачиваемых адвокатов, Каморка на чердаке против панелей из красного дерева. Они оба представили себе эту картину.

— Значит, он попытается ускорить процесс, а мы — замедлить его, — тихо сказал Бобби. — Он пустит в ход свой опыт специалиста по уголовным делам. А мы надеемся, что окружная прокуратура выскажет прямо противоположное мнение. И что тогда?

— Тогда они перейдут на личности.

Бобби уставился на адвоката, тот пожал плечами.

— Вы утверждаете: имелась непосредственная угроза. Противная сторона говорит, что вы ошиблись. Чтобы это доказать, они станут искать подоплеку. Вспомнят о вашей семье. В детстве вы были склонны к жестокости? Любили оружие? Они начнут копаться в вашей личной жизни. Молодой одинокий полицейский. Вы часто бываете в барах, ведете беспорядочную половую жизнь, затеваете скандалы? Плохо, что вы без жены и детей, всегда складывается приятное впечатление, когда у человека есть семья. Как насчет собаки? У вас нет славной собачки — черного лабрадора или золотистого ретривера?

— Никаких собачек, — отозвался Бобби. — Я домовладелец. Но у моей жилицы есть кошки.

— Ваша жилица молодая и красивая? — подозрительно спросил Харвей.

— Пожилая женщина, она живет на пенсию.

Харвей просиял:

— Отлично. Значит, вы вроде как человек, который помогает старикам. Потом, конечно, вам зададут вопрос о ваших бывших подружках.

Бобби вытаращился на него.

— У меня их несколько, — признал он.

— Вы с ними расстались по обоюдному согласию?

— Да.

— Уверены?

Он подумал о Сьюзен. Честное слово, он не знал, что она чувствует теперь.

— Нет, — сказал он. — Не уверен.

— Вас будут расспрашивать о соседях. О давнем-давнем прошлом. О ваших предубеждениях — быть может, вы не любите чернокожих, или латиноамериканцев, или людей, которые ездят на «БМВ».

— У меня нет предубеждений, — сказал Бобби, потом замолчал, нахмурился и ощутил что-то вроде дурного предчувствия. — Я арестовал пьяного за рулем.

— Пьяного?

— В тот самый день. Парень вел джип в состоянии алкогольного опьянения, побил несколько машин и начал буянить, когда мы пытались запереть его в камере. Все показывал, какой он крутой. Я сказал ему пару слов.

— Каких?

— Назвал его сукиным сыном, — равнодушно отозвался Бобби.

Харвей моргнул.

— Да, это важно. Есть что-нибудь еще, о чем мне следует знать?

Бобби долго смотрел на адвоката. Он немного подумал и наконец решился:

— Я не хочу, чтобы в качестве свидетеля вызывали моего отца.

Харвей с любопытством взглянул на него.

— Мы не станем допрашивать его, если вы не захотите.

— А если его вызовет противная сторона?

— Это же ваш отец. Он наверняка будет свидетельствовать в вашу пользу, и они не захотят его вызывать.

— А вдруг? — настаивал Бобби.

Теперь Харвей уловил его сомнение.

— Я чего-то не понимаю?

— Я не хочу, чтобы он присутствовал в качестве свидетеля. Точка.

— Если они о чем-то знают, Бобби, — то, чего вы мне не сказали, у нас не окажется выбора.

— Может, ему… уехать из штата?

— Ему пришлют повестку. Если он не ответит на требование суда, то они возбудят против него дело.

Бобби это не понравилось.

— А если я не стану давать показания?

— Тогда вы проиграете, — откровенно ответил Харвей. — Суд будет располагать только версией противной стороны, а Гэньоны утверждают, что вы совершили предумышленное убийство.

Бобби снова кивнул и опустил голову. Он пытался заглянуть в будущее, представить, чем отзовется тот вечер, когда он, видит Бог, выполнял свой долг. Ничего светлого. Ничего приятного.

— Я могу выиграть? — негромко спросил он. — У меня есть хоть один шанс?

— Шанс есть всегда.

— У меня нет таких денег, как у Гэньона.

— Да.

Бобби пошел на откровенность:

— И у меня нет таких адвокатов.

Харвей ответил:

— Да.

— Как думаете, вы справитесь?

— Если мы сумеем добиться отсрочки дела и дождаться решения прокуратуры и если прокуратура решит, что применение силы было оправдано, тогда — да, я думаю, мы можем выиграть.

— Слишком много «если».

— И не говорите.

— А потом?

Харвей поколебался.

— Он ведь имеет право подать на апелляцию? — намекнул Бобби. — Если это всего лишь гражданский суд, значит, Джеймс Гэньон может обратиться в суд округа, затем в суд первой инстанции, потом в Высший апелляционный суд. И дело продолжат рассматривать, ведь так?

— Да, — отозвался Харвей. — Он будет предпринимать все новые и новые попытки, делать откровенно ложные выпады, а вам неизменно придется тратить время и деньги, чтобы их отразить. Но есть и свои плюсы. Я знаю нескольких молодых адвокатов, они охотно возьмутся за это дело ради практики, и еще нескольких, которые примут участие в нем ради славы. Но вы правы — это противостояние Давида и Голиафа. И учтите, Голиаф — не вы.

— Все, что нужно, — время и деньги, — пробормотал Бобби.

— Он стар, — напомнил Гэньон.

— Вы хотите сказать, однажды его не станет? — напрямик уточнил Бобби. — Да уж, оптимальный вариант — еще один труп.

Харвей не стал лгать.

— В такой ситуации, как ваша, именно так оно и есть.

Бобби поднялся и достал чековую книжку. У него всегда имелась небольшая сумма про запас. Он надеялся однажды куда-нибудь вложить ее — например, если дела у него со Сьюзен наладятся, деньги пойдут на свадьбу. Теперь он выписал чек на пять тысяч долларов и положил на стол Харвея Джонса.

Если верить адвокату, это затянется на неделю. Конечно, Бобби знал то, о чем неизвестно Харвею: если его отца вызовут в качестве свидетеля, он проиграет процесс.

— Этого достаточно?

Харвей кивнул.

— Я позвоню вам завтра в пять, — сказал Бобби, — чтобы узнать, как идут дела.

Они пожали друг другу руки, и Бобби отправился домой.

В уобурнском стрелковом тире в воскресенье днем было пусто. Бобби покатал между пальцами оранжевые губчатые затычки, сунул их в уши, потом надел защитные очки. Он принес сюда свой «смит-и-вессон» и непонятно зачем — «кольт».

Когда Бобби каждый месяц сдавал на квалификацию, он никогда не делал больше одного выстрела. Ты как следует готовишься, а потом один раз стреляешь. Так называемый холодный выстрел. Самая первая пуля идет по холодному стволу. Она накаляет его, и у каждого последующего выстрела получается своя, слегка отличная траектория.

Предполагается, что снайперу не нужен второй выстрел. Одна пуля — один труп, вот и все — и так каждый день, тренировка за тренировкой. Один «холодный» выстрел.

Теперь Бобби выложил шесть коробок с патронами, латунные оболочки позвякивали внутри. Он открыл первую коробку и принялся заряжать.

Он начал со «смит-и-вессона», с десяти футов, чтобы размяться, потом отодвинул мишень на двадцать один. Исследования говорят, что обычно полицейским приходится стрелять именно на этой дистанции, и потому ее так любят те, кто делает разметки в тирах. Бобби всегда удивляло: кто проводит подобные исследования и почему эти люди никогда не задумываются над тем, каков может быть итог злополучной перестрелки?

Сначала дело не клеилось. Худший результат в его жизни — и крайне непривычный для человека, заслужившего репутацию профи в национальной стрелковой ассоциации. Интересно, не притаился ли где-нибудь здесь частный сыщик, который на суде предъявит эту мишень в качестве улики. Он поднимет ее и покажет всем ужасающий разброс отверстий: «Взгляните, ваша честь. И этого парня полицейский департамент называет профессионалом».

Наверное, Бобби больше никогда не сумеет стрелять по бумажной мишени. После того как ты убил человека, все остальное — просто игрушки.

Эта мысль его расстроила. Глаза слезились, и было тоскливо. Он злился и не знал, что с ним творилось.

Он опустил «смит-и-вессон», взял «кольт», потом положил и его. И впервые за долгое время просто постоял, одолеваемый непонятными чувствами, пощипывая себя за переносицу и пытаясь обрести спокойствие.

В другом конце тира еще один профессионал, Дж. Диллон, заканчивал стрельбу. Бобби сошел со своего места и, укрывшись в тени, принялся наблюдать за тем, как работает старший.

Сегодня Диллон стрелял из пистолета двадцать второго калибра, который, в общем, весьма отдаленно смахивал на настоящее оружие. Огромная деревянная рукоятка, мало походившая на рукоятку, а скорее на кое-как обтесанный сук. Ствол, отливающий серебром, ярко-красный оптический прицел. Все, вместе взятое, выглядело точь-в-точь как бластер из «Звездных войн».

На самом деле этот пистолет, сверхлегкий, выполненный по индивидуальному заказу в Италии, стоил больше полутора тысяч долларов. Только очень крутые ребята пользовались такими штуками, а в мире профессиональных стрелков Диллон по праву считался крутым.

Диллон был своего рода конкурентом — он входил в международную стрелковую ассоциацию. Тамошние парни — первые специалисты по боевой стрельбе. Они поражали скоростью и точностью, отработанными в замысловатых тренировочных ситуациях: например, их учили стрелять с седла, или пробираясь по сильно пересеченной местности с тяжелым саквояжем, прикованным наручниками к правой руке, или прокладывая дорогу через джунгли, с ногой в лубке. Чем труднее оказывалась ситуация, тем больше она нравилась.

Стрелки из международной ассоциации всегда говорили, что стрелять по мишени — к чему привык Бобби — это как наблюдать за растущей травой. Боевая стрельба — там, где жарко.

Теперь Бобби следил, как Дж. Диллон заряжает свой уникальный пистолет, берет его в левую руку и быстро стреляет шесть раз подряд. Спокойно. Собранно. Не моргнув глазом.

Бобби не нужно было смотреть на мишень, чтобы убедиться: все шесть выстрелов легли в яблочко. Диллон тоже в этом не нуждался. Он уже перезаряжал пистолет.

По слухам, Диллон — бывший морской пехотинец, уволенный с лишением всех прав и привилегий. Некогда он жил в Аризоне, где, как поговаривали, убил человека. Может, сплетни начались из-за неровного рубца у него на груди. Или из-за силы, которую не умалили годы. Или из-за того, что Диллон в свои пятьдесят лет по-прежнему мог заткнуть любого лишь одним мрачным, угрожающим взглядом.

Бобби не слышал всего, но ему как полицейскому штата Массачусетс было известно о Дж. Диллоне нечто такое, что знали далеко не все: десять лет назад некто Джим Беккет, бывший коп, серийный убийца, вырвался из тюрьмы строгого режима — из «Уолпола». За краткий срок, проведенный на свободе, Беккет оставил позади себя длинный кровавый след и недобрую память в силовых структурах, уничтожив нескольких патрульных, одного снайпера и агента ФБР.

Бобби не знал подробностей, но, судя по слухам, в конце концов Джима Беккета поймала не полиция. Это сделал Диллон, когда Беккет убил его сестру.

Диллон поднял глаза и встретил взгляд Бобби.

— Самая дрянная стрельба из того, что я видел, — сказал он.

— Я сожгу свою мишень.

— Правильно.

Бобби ухмыльнулся.

Диллон снова прильнул к прицелу, и Бобби отошел. Они никогда не разговаривали подолгу, хотя оба уважали друг друга за профессионализм.

Диллон отодвинул мишень на пятьдесят футов. По-прежнему левой рукой прицелился, вдохнул, выдохнул, снова вдохнул — и Бобби физически почувствовал, насколько сосредоточен этот человек. Палец Диллона шесть раз нажал на курок — амплитуда движений была не больше, чем у крыльев летящей бабочки. За три секунды стрелок разрядил обойму.

Когда Диллон снял мишень, Бобби покачал головой. В этот раз Диллон не просто всадил все пули в яблочко: отверстия выстроились в форме звезды.

— Хвастаешься? — спросил Бобби.

— Надо же хоть что-то отнести домой девочкам.

— Дочкам?

— Да. Одной шестнадцать, второй шесть.

— И обе стреляют?

— У старшей, Саманты, здорово получается.

Бобби понял намек. Если, как говорит Диллон, у его дочери здорово получается, это, вероятно, означает, что она может заткнуть Бобби за пояс. А учитывая вещи, которые иногда творят мальчишки-подростки, этот навык ей весьма пригодится.

— А младшая?

— Лэнни? Вся в мать. Терпеть не может звука стрельбы, зато умеет кое-что еще. Ты бы видел, как она ездит верхом.

— Мило.

Диллон собирал пустые гильзы, Бобби принялся помогать. Латунь — самая дорогая часть патрона. Настоящие стрелки любят отдавать гильзы в переплавку и самостоятельно готовят себе боезапас.

— Ты женат? — спросил Бобби.

— Уже десять лет, — ответил Диллон.

А старшей дочери шестнадцать. Бобби мысленно посчитал в уме.

— Чем занимается жена?

— Тесс? Работает воспитательницей в садике, растит девочек и заодно не позволяет мне влезать в переделки.

— Похоже, ты неплохо живешь.

— Точно.

— Что ж, а я, пожалуй, пойду еще постреляю.

Но Бобби не двинулся с места. Диллон наблюдал за ним, и взгляд у него был выжидающий. Между стрелками существуют узы, неведомые другим. Они ценят искусство и уважают технику. И понимают, снайперам не нужны всякие штучки, они заняты тем, что отбивают охоту затевать перестрелки. Бобби сделал то, что следовало, и вовсе не из-за желания кому-либо навредить.

— Это было трудно? — негромко спросил Бобби. — Потом, я имею в виду.

— Когда — потом? Когда я застрелил парня в Аризоне или когда убил Джима Беккета?

— И то и другое.

— Прости, сынок, но я никогда и никого не убивал.

— Даже Беккета?

— Да. — Диллон грустно улыбнулся, потом расправил плечи. — Хотя и нельзя сказать, что не пытался.

— Вот как? — отозвался Бобби, и в его голосе невольно прозвучало явное разочарование.

Диллон задумчиво смотрел на него несколько секунд, а потом обвел рукой пустое пространство.

— Десять лет назад, — объявил он, — я даже и не думал оказаться здесь. И что у меня будет жена, дочери. Я даже и представить не мог, что найду… счастье.

— Из-за Беккета? — спросил Бобби.

— Из-за многого. Я никогда никого не убивал, но много раз был очень близок к этому. — Диллон пожал плечами. — Я знаю, каково это — сидеть и ждать, наводя перекрестие прицела на чью-то голову. И что такое — заставить себя спустить курок.

— Тогда я об этом не задумывался.

— Нет, конечно. Ты был слишком занят — делал свою работу. Зато теперь, когда у тебя много времени и жизнь пошла своим чередом, ты начинаешь вспоминать все снова и снова и в тысячный раз гадать, что ты еще мог сделать. И можно ли было вообще что-нибудь изменить.

— Я твержу себе, что это не важно. Прошлого не воротишь, нет смысла мучить себя.

— Хороший совет.

— Так почему я не могу ему последовать?

— У тебя не получится. Тебе жаль, Додж? Я тоже о многом сожалею. Я могу написать тебе целый список людей, которых я бы хотел спасти или убить. Дай мне пять минут и бутылку текилы — и вся моя жизнь пойдет к чертям.

— Но ты ведь этого не сделаешь.

— Тебе придется утешиться, Додж. Найди то, что даст тебе сил и внушит надежду — даже в скверные дни, когда так хочется обернуться назад.

— Семья, — подсказал Бобби.

— Семья, — согласился Диллон.

Бобби пристально взглянул на него:

— Так кто все-таки убил Джима Беккета?

— Моя жена.

— Тесс?

— Да, эта женщина вполне способна взять в руки пушку.

— И как она после того, как убила человека?

— Если честно — до сих пор ни разу еще не притронулась к оружию.