Убийца читал Киплинга (Где и заповедей нет)

Глава 15 Это невозможно, господин доктор

— Господин доктор О’Флаэрти, — доложил Хиггс. — Привез протоколы вскрытия.

— Не позволяй ему ничего определить по твоему лицу, — быстро предупредил Паркер. — Будем говорить с ним так, будто нам все ясно и понятно. В такой ситуации сплетни станут самоубийством для следствия.

Они оба встали при появлении доктора О’Флаэрти, который осмотрелся, положил котелок на одно из кресел и подошел к столу, держа в руках папку из желтой кожи с большим блестящим замком.

— Я привез результаты вскрытия, господин комиссар.

— Благодарю вас. Пожалуйста, садитесь, господин доктор, — Паркер пододвинул ему кресло. — Правда, я просил вас не утруждать себя и по телефону сообщить предварительные выводы, но раз вы решили приехать лично, тем лучше. Ничего интересного, да?

Доктор О’Флаэрти медленно оторвал взгляд от бумаг, которые вынул из папки. Потом взглянул на Паркера так, словно неожиданно увидел перед собой поразивший его экземпляр экзотического, незнакомого ему создания.

— Напротив, господин комиссар, — наконец ровным голосом произнес он. — Ваши предыдущие выводы оказываются абсолютно ложными в свете достижений судебной медицины. Поэтому лучше перейдем сразу же к фактам…

— То есть… Значит вскрытие?.. — пролепетав эти обрывочные слова, Паркер в растерянности замолк.

Алекс встал, подошел к столу и сел напротив врача.

— Поэтому я и приехал лично и не доверил результаты экспертизы телефонному разговору, — доктор О’Флаэрти взял лежавший сверху лист. — Позвольте опустить технические термины и сразу перейти к сути дела.

— Конечно, — тихо сказал уже пришедший в себя Паркер. — Так будет лучше всего.

— Итак, выстрел, который пробил грудь умершего генерала Сомервилля, НЕЛЬЗЯ БЫЛО, по моему мнению, под которым я готов присягнуть в суде, СДЕЛАТЬ ИЗ РЕВОЛЬВЕРА, которым, как подсказывает положение трупа, УМЕРШИЙ САМ ВОСПОЛЬЗОВАЛСЯ. Пуля прошла сквозь тело почти поперек, с левой стороны к правой, учитывая, что умерший не был левшой, это потребовало акробатического, неестественного положения руки, державшей оружие в момент выстрела. Люди стреляют в себя сбоку в висок, но не совершают самоубийства, выстреливая себе в грудь сбоку. Они прикладывают оружие так, чтобы дуло было направлено на тот орган, который, по их убеждению, должен быть поврежден. Мой вывод подтверждается, впрочем, еще одним дополнительным фактом: оружие обнаружено на полу под бессильно свисавшей рукой покойного. Но если бы генерал Сомервилль выстрелил, держа револьвер с противоположной стороны тела, то, учтя мощную отдачу кольта 45 калибра, револьвер либо вылетел бы у него из руки, так как пуля наискось пробила сердце, вызвав мгновенную смерть, либо рука с оружием упала бы на стол, перед которым в кресле сидел умерший…

— Вы абсолютно уверены в том, что говорите, господин доктор?

— Я врач с тридцатипятилетним стажем, — с достоинством парировал доктор, — и знаю, в чем состоит ответственность, связанная с моей профессией. Буду вам весьма обязан, господин комиссар, если вы оставите замечания подобного рода для тех, кто находит удовольствие в выслушивании грубостей, даже непреднамеренных.

— Приношу свои извинения, — сказал Паркер. — Но хотя я давно занимаюсь следственной работой, в данном случае все обстоятельства говорят о том, что НИКТО не мог убить генерала Сомервилля! Так, по крайней мере, я считал до вашего прихода. То, что вы говорите, господин доктор, поражает меня. Видите ли, сэр, глушителем не пользовались, а с того момента, когда генерала видели живым, никто не входил в павильон, то есть никто, кому удалось бы выстрелить так, чтобы его не услышал человек, который стоял поблизости и к которому я испытываю полное доверие. Еще раз прошу извинить меня, но согласились бы вы с тем, что генерал Сомервилль все-таки совершил этот акробатический трюк, если было бы доказано, что убить его никто не мог?

Прежде чем ответить, доктор О’Флаэрти минуту пристально всматривался в лицо комиссара:

— Нет! Представьте вы мне хоть сто свидетелей, которые под присягой будут утверждать, что неотрывно смотрели на генерала Сомервилля и видели его в ту минуту, когда он совершил самоубийство, я всех их назову лжецами.

— Вы шутите, господин доктор… — Паркер забарабанил пальцами по столу. — Я не дискутирую с вами по медицинским вопросам, тут я, как вы справедливо заметили, отнюдь не являюсь авторитетом. Но сам факт случающихся противоречий в положении тела и оружия известен судебной медицине, и нередко врачи высказывали мнение, которое, несмотря на его абсолютно правильное профессиональное обоснование, оказывалось ложным.

— Возможно, — согласился О’Флаэрти, — но позвольте мне высказаться до конца, и мы избежим ненужных слов на эту тему. Если я сказал, что назову лжецами всю сотню свидетелей самоубийства, то не потому, что не могу поверить в столь невероятный способ самоубийства. Признаюсь, я скорее склонен отвергнуть подобную гипотезу, и соглашусь с ней только тогда, когда мне неопровержимо докажут, что убийство физически исключается. Но даже вынужденно согласившись с этими свидетелями в каком-то другом случае, я никогда не признаю правдивыми их показания по самоубийству генерала Сомервилля. Я никогда не поверю, что человек, находящийся в глубочайшем обморочном состоянии, скорее уже в агонии, мог совершить самоубийство.

— Что?! — Паркер вскочил и снова сел. — В момент смерти генерал Сомервилль был в обморочном состоянии?

— В абсолютно бессознательном, господин комиссар. В кофе, три-четыре чашки которого он выпил, были подсыпаны самые сильные снотворные средства, какие можно купить в нашей стране! Они были добавлены в таком количестве, что выстрел был совершенно не нужен — сердце девяностолетнего человека не могло выдержать такую дозу, хотя присягать я и не могу. Но если бы вы спросили меня в частном порядке, я сказал бы, что в минуту смерти генерал находился во сне, от которого никогда уже не пробудился бы.

— Но как же так… — растерянно сказал Паркер. — Вот экспертиза кофе, который остался на дне чашки и в термосе. — Он взял в руки один из двух присланных ему раньше протоколов. — Там не обнаружено ни малейших следов яда…

Доктор О’Флаэрти спокойно и внимательно ознакомился с содержанием и выводами, записанными в протоколах, и вернул бумаги Паркеру.

— Поскольку я не хочу утверждать, что кто-то из моих ученых коллег ошибся… что практически невероятно, так как при анализе обязательно было бы обнаружено снотворное, которое было добавлено в кофе в огромном количестве, могу сказать только одно: умерший выпил другой кофе, не тот, что остался на дне чашки и в термосе. Я дважды исследовал содержимое желудка покойного. Мне помогал мой ассистент, и дважды мы получили практически идентичные результаты. При этом мы использовали два разных вида реагентов… С моей стороны ошибка исключена.

Паркер выслушал его молча, потом посмотрел на Алекса. В глазах заместителя начальника уголовного отдела Скотланд-Ярда застыл ужас.

— Ты слышишь, Алекс?

— Слышу, — Алекс попытался говорить спокойно. — Я тоже потрясен, но не в такой степени. Я ждал, что в расследовании должно в конце концов что-то произойти. Вот только не подозревал, что кофе может быть отравлен…

Паркер молчал. Он удивленно смотрел на своего друга, который вдруг оживился, встал и подошел к тому месту, где лежали протоколы вскрытия.

— Это все ваши выводы, господин доктор? Наверное, есть и другие, например, когда предположительно наступила смерть?

— Конечно, есть, — доктор О’Флаэрти взглянул на него с оттенком симпатии, однако был еще очень сдержан. — Вижу, что вы, мистер, разбираетесь в нашем деле. Мне сообщили, что генерал Сомервилль позавтракал около 7.30 или чуть позже. Итак, отталкиваясь от этой отправной точки, я утверждаю, что смерть наступила не раньше девяти и не позднее десяти часов. По всей видимости, он выпил кофе между восьмью и девятью часами. Скорее, около восьми.

— Как быстро подействовало снотворное?

— При такой концентрации в течение нескольких минут начинается сонливость, а спустя еще пару минут наступает сон, который становится все глубже по мере усвоения организмом наркотика из снотворного… Тормозящее влияние мог оказать кофе, стимулирующий деятельность сердца. Зато факторами, ускорившими сон, были почтенный возраст умершего и его небольшой вес. Оба эти обстоятельства скорее всего уравняли друг друга, и если генерал пил кофе систематически, тогда его действие на организм было соответственно слабее.

— Вы можете точно сказать, когда генерал впал в бессознательное состояние?

— Если его организм не обладал феноменальной сопротивляемостью, что невозможно установить после смерти и о чем могут сказать только хорошо его знавшие, сон должен был наступить не позже чем через час после первой выпитой чашки кофе. Похоже, что за короткий срок он выпил еще две чашки, чем ускорил процесс… Таким образом, генерал должен был впасть в сон через сорок пять минут после первой выпитой чашки.

— В павильон он пришел где-то в 8.10, значит, мог заснуть в 8.55, правильно? Однако я видел, как он пошевелил руками… — Алекс наморщил лоб. — Это было в 8.50… Я не мог ошибиться, хотя видел его с расстояния. Он поднял руку и положил ее на стол. Мы были вдвоем, и оба отметили это движение.

— Но он ничего не сказал, правда? — спросил доктор О’Флаэрти. — В состоянии помрачения, которое предшествует наступлению такого рода сна, человек может делать определенные жесты. Они вызываются отсутствием в его мозгу границы между сном и явью. Естественно, спустя некоторое время такие движения прекращаются. Если бы в этот момент вы подошли к нему и быстро оказали помощь, существовал бы какой-то шанс удержать его в жизни, хотя в таком возрасте любое серьезное отравление организма наркотиками приводит, как правило, к смерти. Во всяком случае, я так считаю.

— Если бы я подошел к нему, — эхом повторил Алекс. — Но генерал Сомервилль не терпел, когда ему мешали. И к тому же, господин доктор, моя задача здесь состояла именно в том, чтобы сегодня утром я не беспокоил его своим видом…

Доктор О’Флаэрти прокашлялся.

— Безусловно, безусловно, — равнодушно согласился он. — Я оставляю вам, господа, протокол вскрытия генерала Сомервилля, подписанный мною и доктором Слаймсом, который мне ассистировал. Если у вас возникнут какие-либо вопросы, в телефонной книге вы найдете номер моего телефона. Можно звонить даже глубокой ночью. Я привык к телефонным звонкам в любое время суток.

— Господин доктор, — быстро спросил Алекс, — если я правильно понял, в желудке умершего сахар не был обнаружен?

— Нет. Я обратил на это внимание. По всей видимости, генерал не добавлял сахар ни в чай, ни в кофе. Во всяком случае, сегодня, иначе я обнаружил бы его следы.

— Большое спасибо, — Алекс положил протокол на стол.

Доктор поднялся и протянул руку за своим великолепным котелком.

— Еще минуточку, пожалуйста, господин доктор, — Джо обошел стол. — Вы сказали, что в момент смерти генерал был в глубоком обморочном состоянии. Что позволяет сделать вам такие выводы?

— Умный вопрос. По моему мнению, он находился в состоянии глубокого усыпления, почти агонии, так как работа сердца почти замирала и мозг не принимал сигналы от нервов, это легко установить по выражению черт лица и общему положению тела. Он был застрелен из оружия, калибр которого почти в два раза превышает тот, каким пользуется полиция. Пуля из кольта 45 калибра с тупым концом разрывает ткань и вызывает внутренние повреждения, хотя благодаря своей форме обладает меньшей пробивной силой, чем мелкокалиберные пули. Эта застряла в кости… Но я не об этом хочу сказать. Такое страшное ранение вызывает мгновенные реакции, которые внешне проявились бы как реакция всего тела в последнюю секунду жизни. Ничего подобного не наступило. Пуля ударила, но сигналы поступили в замирающий мозг и ничего не вызвали. Даже его лицо осталось лицом спокойно уснувшего человека… Пальцы… Ступни… Да! Он спал, прошу верить мне! И это прекрасно, скажу вам откровенно, что он умер, не сознавая, что умирает, и это то, что каждый из нас должен пожелать себе в последний час жизни. До свиданья, господа! Мне было очень приятно…

Поклонившись им, доктор вышел. Они сидели в молчании, всматриваясь в два печатных листка, на которых мелким, решительным почерком доктор О’Флаэрти написал приговор человеку, которого они еще не установили и в душе опасались, что никогда не обнаружат.

Только когда затих шум мотора «Мини-Морриса», Паркер оторвал голову от перевернувшего все протокола.

— Одно верно, — сказал он. — Как и в любом следствии — чем больше фактов, тем лучше! Значит, кофе отравлен снотворным! Идет! Займемся этим кофе, Джо! Генерал умер между девятью часами и десятью! Сужается поле деятельности!.. И кто-то позже налил другой кофе в чашку и термос, предварительно вымыв их. Там ведь есть раковина! Но когда он все это проделал, Джо? Ведь вас там столько было! Хиггс на скале, Чанда с биноклем в окне! Ты — в парке! И никто из вас ничего не заметил! Как это возможно?

— Не знаю, — тихо ответил Алекс. Он сидел, сжав виски пальцами и не шевелился. — Не это самое важное.

— Не это самое важное? — Паркер потряс его за плечо. — Проснись, парень! Ты несешь чушь! Приезжает врач, переворачивает мир вверх ногами, даже не понимая, что он нам говорит! А ты заявляешь, что это не самое важное!

Джо поднял на него усталые глаза.

— Я начинаю понимать, Бен… Более того, думаю, что я знаю, кто убил генерала Сомервилля. Но у меня нет никаких доказательств. Все доказательства свидетельствуют, что убийца невиновен!

— Что-о-о? — простонал Паркер. Он потряс головой и тихо сказал: — А может быть, мне все только снится? Как этому несчастному… Но скорее это ты сошел с ума, Джо, — он подошел к Алексу. — Ты действительно начинаешь что-то понимать?

— Да.

— Скажи, что ты думаешь, даже если это кажется тебе бессмыслицей.

— Пока нет, Бен. Не сердись, но я не сумею. Я вижу одного человека, ясно вижу его среди других. Но абсолютно не понимаю, как он мог совершить убийство. Более того, у меня есть неопровержимые доказательства, что он его не совершал. Подожди пару часов, хорошо? Конечно, я скажу тебе. Пока что мы оба в темном лесу и ищем дорогу. Поэтому не обращай внимания на мой бред. Мы ведем обычное расследование. В любом случае мы обязаны его вести.

Паркер минуту присматривался к Джо, потом кивнул головой.

— Идет, — сказал он. — Есть несколько простых вопросов, которые относительно быстро куда-нибудь нас выведут. Первый из них звучит так: кто приготовил и принес в павильон этот проклятый кофе?

— Здесь два вопроса, а не один, — Алекс опустил руки и тяжело поднялся. — Но ответ один: кофе для генерала Сомервилля собственноручно смолола, заварила и отнесла в павильон Каролина Бекон, которую за несколько часов до этого Сомервилль назначил своей единственной наследницей.