Убийственные именины

Глава 11. "Зло есть добро, добро есть зло"

Как ни мучительно было отрываться от прекрасной своей возлюбленной, глубоким вечером Иосиф нашел в себе силы покинуть Зину, пока она безоглядно поглощала привезенное им из города пирожное прямо среди разбросанных простыней. Он долго любовался этим упоительным зрелищем, думая: черт с ним, с убийством! Если Зина угробила эту противную тетку, значит, были на то веские причины. Иосифу так не хотелось хитрить с дурашливой лакомкой, в которую превратилась его Снежная королева, опутывать ее вопросами с двойным дном, загонять в угол. Нехорошо это было, нечестно. Невежливо. Либо надо было отказаться от флирта с красоткой-подозреваемой с самого начала, либо теперь "подавать в отставку". Незадачливый сыщик выбрал второе.

Иосиф со вздохом поднялся с кровати и направился к умывальнику, и тут за его спиной раздался Зинин голос:

— Опять на охоту, кроманьонец? Что ж ты все никак не успокоишься, пещерный ты мой?

Ося в изумлении обернулся. Зинаида сидела на краю постели и раздраженно оттирала подушкой щеку, измазанную шоколадом.

— До чего ж вы, мужики, упрямый народ! Вобьете что-нибудь в голову и ну собой жертвовать! А мы, бабы, заметь, — она раздраженно взмахнула рукой, — должны непременно делать вид, что все ваши занятия все та-акие важные… Ну, вбили вы оба себе в башку, что Варвару кокнули, да к тому же кто-то из своих — я, или девчонки, или Пашка. Ну ответь ты мне: оно тебе надо?

— И давно ты пришла к такому выводу? — остолбеневший Ося присел рядом с Зиной.

— Да в тот момент, когда вы с Данилкой принялись по углам шептаться и переглядываться "со значением"! Детство босоногое. Даже если Варьку и пришил кто, ему бы спасибо сказать, а не бегать по пятам за беднягой с вытаращенными глазами. И уж тем более, — она глянула на Иосифа почти с неприязнью, — не стоит бегать за женщиной, если тебя просто интересует информация. Тоже мне, Джеймс Бонд!

— Зи-на! — тихо и внятно произнес Ося, — Либо ты перестанешь дурочку валять, либо я встану и уйду, точнее, уеду, и писем не напишу, и вряд ли позвоню, совсем как в песенке поется. Ты зачем себя накрутила? Я же на тебя весь именинный вечер таращился, Максимыча, гада сального, чуть в нарзане не утопил, а теперь думаю: может, это я его в подвал спустил, как-то ненароком…

Зинаида сидела-сидела, упрямо наклонив голову и сжав губы — наподобие Ларискиной малышни, и вдруг от души расхохоталась.

— Ладно, убедил! Ответь только: ты ведь меня не подозреваешь больше?

— Да как сказать… — промямлил Ося, пряча глаза.

— Ты что, — не отставала Зина, — подумал: я и есть убийца? И все-таки не удрал? Неужто я тебе так сильно нравлюсь? — и она повалилась навзничь от смеха.

— Зинка! — рявкнул Иосиф, перекрывая звонкий Зинин хохот, — Говори как на духу! Ты бабку угробила?

— Это для тебя она бабка, — прерывающимся от смеха голосом ответила Зинаида, вытирая глаза, — а мне она кузина, молодой человек. Нет, конечно. Хочешь верь, хочешь нет. Хоть и была на грани. А, ладно, сознаюсь тебе в самом постыдном! Я как все, боялась Варьки — не пакостей по работе, как Даниле наврала, а совсем другого. Вся моя вина — я с юных лет предпочитаю молодых разгильдяев с хорошей фигурой, вроде тебя. А Сева… он мне и друг, и партнер, и опора на всю жизнь, но очень уж он правильный, и… толстый.

Зинаида вздохнула и достала из тумбочки тоненькие сигареты "Вог". Видно было: ей ужасно неловко признаваться в собственных слабостях, но она намерена высказать все.

— Для меня разорвать отношения с Севой совсем непросто — мы очень близкие люди. Глубокие родственники. Он меня любит, я его, хоть и странно это звучит, тоже люблю. А чтобы не высохнуть в воблу — от неудовлетворенных страстей — я стала поступать так же, как вы, мужики. Ты уж не кори меня, двуличную, против кармы не попрешь — у Верки-йоги можешь спросить. А карма у меня такая: верная женушка из легкомысленной Зинки не получилась, я по-прежнему время от времени влюбляюсь и того… погуливаю. И адюльтер с тобой — не первая моя шалость, извини за бестактность. Варька, зараза, нескольких моих амантов в лицо знала, могла и настучать. А Севка — ужасно ревнивый и мнительный мужик. От подобной информации он и инфаркт может схватить, мне сама эта мысль страшна. Может, со временем я сама ему все скажу, а может, и нет. Но узнать, что ты рогат, от такой противной бабы, как Варюха — такой свиньи я бы мужу не подложила. Лучше было ее древоруба терпеть, авось пронесло бы.

— Тьфу! — плюнул с досады Иосиф, — Еще Конан Дойль писал: допрашивать даму — неблагодарное занятие. У нее и глаза бегают, и ручки дрожат — как есть преступница, а причина в том, что носик забыла напудрить и молока не купила. Не могла раньше мне сознаться? Столько бы нервов сберегла нам обоим! Глупая ты баба!

В ответ Зина счастливо улыбнулась и нежно обняла своего рыжего Мегрэ.

Через час Ося нашел друга погруженным в глубокое раздумье. Даня сидел в комнате и курил, мрачность окутывала его, как черный плащ Дракулы.

— Слушай, — безрадостно обратился Данила к приятелю, — кто сказал, что признание обвиняемого — король доказательств?

— Не знаю… А кто признался-то? Неужели Лариска?

— Нет, Гоша.

— Гоша?!! — Иосиф осекся, у него перехватило дыхание, — Это шутка? Как Гоша мог…

— Вот и я сомневаюсь, что Георгий мог убить Варьку. Но он сам мне рассказал, как дело было.

Иосифу тоже стало тошнехонько, когда Даня закончил вялый пересказ Гошиного признания. За пару лет знакомства Ося и сам успел проникнуться к Георгию теплыми, почти родственными, чувствами. У него никогда не было такого взаимопонимания с родным отцом, как с Гошей. Осе до смерти не хотелось менять свое мнение о Данькином отчиме, умном, смелом и добром человеке, на противоположное. Не хотелось ему про Георгия плохо думать: получалось, что Гоша убил из-за страха разоблачения, а потом принялся за подтасовку улик, пытаясь подставить вместо себя другого человека. А еще — во всем повествовании опять ощущалась какая-то путаница, скрытая неправильность, и в ней-то и была разгадка. Георгий так же, как Павел, Зина, Зоя, Лариса, что-то скрывал. Что можно прятать, признаваясь в самом страшном — в убийстве? Может, все блеф?

Оказалось, что у Данилы схожее мнение. В ход опять пошли бумажки со схемками, списки алиби и улик, сопоставление показаний. Мозги у обоих работали с такой интенсивностью, что грозили вот-вот расплавиться. Даже в комнате температура поднялась, словно в котельной. Хрупкие, будто безе, осколочки понемногу слипались в нечто правдоподобное…

И вдруг в последнюю минуту все рухнуло, совершенно как в триллере длиной в 250 серий, который просто права не имеет заканчиваться преждевременным объяснением. Откуда-то снизу, из столовой, раздался трубный глас:

— Мальчики!!! Помогите передвинуть стол!!!

Сыщики посмотрели друг на друга безнадежным взглядом. Настрой был безвозвратно утерян, и Даня с Иосифом кротко направились в "залу", на громоподобный зов.

По углам столовой крысой Чучундрой шныряла Лариска, вытирая пыль со столешниц и деревянных завитков. Наверное, в ней проснулась совесть, пусть и с некоторым опозданием. Выжившая жертва Алексиса решила разгрузить свою работящую сестру, хотя бы частично. Ося и Данила понадобились Ларисе в качестве грузчиков и группы моральной поддержки. Переставляя всякие резные финтифлюшки с места на место, приятели решили совместить неприятное с необходимым: расспросить второстепенную подозреваемую насчет кресла, которое зачем-то выставили из законного угла на середину спальни, а потом сослали на вечное поселение на чердак. Чашки с кофе и коньяком, приносимые Варваре дочуркой, можно было истолковать, как проявления нежной заботы, но чертово кресло… оно по-прежнему вызывало стойкие сомнения в невиновности Фрекен Бок. Лариса, не подозревая о своем шатком положении, на вопросы кузена и его приятеля отвечала охотно, даже не задумываясь — весь потенциал ее мышления поглощали труднодоступные углы. В них за прошедшую неделю скопились целые культурные пласты пыли.

— Кресло? Да, я его выдвинула. За ним Аделька описалась.

— Аделька… что?! — вскинулся Даня, уронив деревянного слоника и пару салфеточек.

— Напрудонила целую лужу, — безмятежно пояснила Лариса, не замечая его реакции, как, впрочем, и того факта, что Иосиф сидит на полу и хихикает, вытирая слезящиеся от смеха глаза пыльной тряпкой, — Мои бандитки вечно ее гоняют по дому, чтобы поймать и потискать. А кошка удирает что есть сил и прячется, где может. Аделька их боится до дрожи в хвосте. Мне, конечно, не уследить за дочками, хоть я и держу моих красотуль подальше от кошки. А маме не нравилось, как с ее любимым зверем обращаются. Еще больше не нравилось, как Аделька забивалась в разные углы, истошно там орала и регулярно писалась от страха, когда ее мои девки настигали. Ну, я в подмоченных закутках убирала потихоньку, — тараторила Лариска, ползая где-то под гигантским центральным столом и протирая столешницу снизу, — Так и с креслом проклятым получилось: праздник в разгаре, а в спальне — Тихий Вонючий океан. Пришлось рукава засучить, подол платьица подоткнуть, да и подтереть неароматную лужицу. Мне ужасно жаль… И я сперва даже подумала: маму специально стукнули, представляете! — Ларка хотела взмахнуть рукой, показывая всю меру своих заблуждений, но стукнулась локтем и зашипела от боли.

— А на чердак его тоже ты отнесла? — поинтересовался Ося, делая вид, что углублен в оттирание пятна на ножке стула, а вопрос задает приличия ради.

— Ой, оно вдруг стало таким страшным! Будто у него тоже есть душа, и очень недобрая, — всплеснула руками Лариска, предварительно вылезя на свет божий, — Понимаю, это шизофрения. Но меня можно простить. Знаете, ребята, ведь я маму обнаружила раньше Лидии. Просто зашла в спальню, а когда увидела: она лежит, лужа кровавая вокруг головы — тут все в комнате как-то сгустилось, дышать стало невозможно… И, главное, видела буквально за несколько минут до этого, как из маминой спальни Алексей вышел. Честно говоря, решила: он ее убил. Потом в морге узнала: мамина смерть — естественная. А до того была будто зомби, ног под собой не чуяла. Но все равно ощущение осталось: мы с Алексеем оба виноваты — я забыла мебелищу проклятую обратно задвинуть, он с матушкой до инсульта доругался. Ну, я-то невелика птица, а вот Алеша… У творческих личностей кожа тонкая. Мне хотелось, м-м-м, успокоить Алексея, но… Кажется, ошибалась я в нем: не такой уж он благородный и чувствительный. Вот полжизни и прожила как страус — башкой в песок. А кресла не жаль, у него вся обивка подрана, и шишки сверху уже отваливаются, ножки расшатались. Вот я и думаю…

Но парням было уже невмоготу дослушивать Фрекен Бок. Избежать продолжения беседы удалось, отговорившись мелкими, но неотложными делами по хозяйству.

— Ну что, "а Ларчик просто открывался"? — хохотнул Ося, падая в кресло на веранде.

— Да, — бесстрастно согласился Даня, — все опять сходится на Гоше. Вот мы и проверили последнего подозреваемого, Лариска не матереубийца. Видимо, придется поверить Георгию. Я постараюсь со временем забыть, что именно он кокнул тетеньку. Правы были ведьмы в шекспировском "Макбете": "Зло есть добро, добро есть зло".

— Послушай, да не убивайся ты так, — посоветовал Иосиф, сочувственно глядя на призадумавшегося друга, — Доверься ведьмам, они в таких вопросах мудрее любых правоведов. Пошли перекусим, а потом прогуляемся перед сном. Хватит забивать себе голову. Прах к праху, умно было сказано…

Они отправились на кухню, где застали Симочку за приготовлением многослойных бургеров. Данилина мама очень гордилась своим умением создавать из примитивных субпродуктов, хлеба и овощей настоящие произведения кулинарного искусства, наделенные изысканным вкусом и размерами с том Большой Советской энциклопедии. Болтая о том о сем с Серафимой, Ося вдруг наткнулся взглядом на приятеля, который стоял посреди кухни наподобие соляного столба. В Даниных глазах светилось безумие, а может быть, пророчество. Когда Иосиф осторожно ткнул Данилу пальцем, желая проверить, в сознании тот или в отключке, Даня медленно вытянул руку, аккуратно взял своего партнера-следователя за шкирку и поволок прочь из дома. Ося не успел даже пикнуть, протестуя против столь фамильярного обращения. Данила пер, словно ледокол, пролагая путь среди кустов к той самой беседке, в которой состоялось первое и последнее свидание Лариски с Алексисом. Достигнув претенциозной развалюхи, спрятанной в зарослях крапивы пополам с одичавшей малиной, Даня отпустил Оськин воротник и, уставившись в его лицо неподвижным взором, провозгласил:

— Я знаю, кто убил тетку! — после этого Данила осел на пол беседки прямо там, где стоял, будто резиновая кукла, из которой выпустили воздух, и простонал, — Лучше бы я не знал! Черт бы побрал наше любопытство идиотское!

— Даня, Даня, Даня! — засуетился Иосиф, похлопывая друга по щекам, встряхивая за плечи, помахивая перед его лицом ладонью, словно опахалом, — Да ты совсем ополоумел, старичок! Что еще ты мог узнать, от кого? Бутер, что ли, говорящий попался?

— Можно и так сказать, — выдохнул Данила и взял Осю за руку, — Заметил, как мама бутерброды готовит? А я первый раз в жизни на это внимание обратил. Она ведь почти все делает ЛЕВОЙ рукой. Это не Георгий левша, а моя мать. Я специально поставил Гоше капканчик: сказал, что удар нанесли левой рукой. А там ни про какой удар слева — ни словечка. Следы — на левой щеке, а на правой — ничего. Георгий сразу купился и соврал, что бил левой. Я и подивился: зачем ему вину на себя брать? Вот о чем надо было думать, а не стрелочки рисовать! Кого отчим мог прикрывать?

— Только Симу! — пораженно промолвил Иосиф, — Спасать тебя, обалдуя, или жену любимую — больше некого! Значит, убийство совершила Серафима? Но зачем? Ведь она любила сестру, ты сам говорил!

— А история с Гошиным фирмачем? — сосредоточенно спросил Даня, потирая лоб, — Варька Георгию припомнила случай времен ледникового периода и посулила все выложить сестре, как на духу. Что и сделала. Потому, что после Пашки и Алексиса к тетке не Георгий заявился, а мама. Утешать она ее отправилась, извиняться или доругиваться, мы уже не узнаем. Вавочке, небось, давно тошно было: дровосек так ее третирует — а у ее бестолковой сеструхи с мужем отношения идиллические. Типичная совдеповская натура: пусть мне хреново, но чтобы при этом соседи кайфовали! Она накинулась на мать. Думала, Сима без чувств рухнет. А мама…

— Ее брезгливо оттолкнула, — послышался голос за спиной Данилы, и в беседку вошел Георгий, — Я так и знал, что ты все поймешь, сынок. У вас вообще у обоих логические способности — отменные, прямо мне, старику, на зависть. И надеюсь, ты парень трезвомыслящий, родную мать в милицию не потащишь.

— Гоша, — вступил в разговор помрачневший Иосиф, — ведь между уходом Алексиса и визитом Ларисы прошло всего полчаса? Разве они успели, э-э-э, побеседовать?

— Нет, — покачал головой Георгий, не сводя глаз со съежившегося на полу беседки пасынка, — не успели. Разговор о моей подлой сущности начался сразу после чая и разговора сестер. Вавочка "восхищенья не снесла" и выложила свой поросший быльем компромат. Потом пошла в комнату. Сима отыскала меня и задала несколько вопросов. Я сознался про мое темное прошлое, и мы весело над ним посмеялись, — Георгий положил руку на плечо Даниле.

Тот сочувственно смотрел в печальные глаза отчима, и не было в Данином взгляде осуждения.

— К сестре Сима пришла мириться. Но Варя истекала желчью и брызгала слюной. И когда ее лицо оказалось поблизости, Сима просто сестру оттолкнула — из гигиенических, наверное, соображений. Потом отвернулась и выбежала, даже не взглянув, что с Варварой. А та опять упала, уже в третий раз.

— Так вот почему не было следов от удара на правой щеке, — прошептал Ося, — Сима ее не била по другой щеке, а просто толкнула.

— Симочка пришла в слезах, — с видимым усилием продолжал свой рассказ Гоша, — Я усадил ее и пошел ругаться с этой противной особой. Но даже в комнату не заходил, просто заглянул и все понял. И бегом вернулся в сад — сделал вид, что ходил за стаканом тоника. После… твоей матери, Даня, было очень плохо. Тяжелая депрессия. Слава Богу, Симочка и мысли не допускает о своей… м-м-м… причастности. Случившееся — страшное совпадение: Лариса выдвинула кресло, за которым сделала лужу кошка, Павел и Алексис разозлили Варвару до беспамятства, а спиртное довершило картину. Вот и вся композиция: одного-единственного толчка оказалось достаточно, чтобы получить к концу торжества свежий труп. А выглядит так, словно Варвара, измучившая всех своим шантажом, довела кого-то до смертоубийства.

— Знаешь, Гоша, — неожиданно подал голос Данька, — Лучше обо всем узнавать вовремя, а не воображать милого дяденьку Фредди Крюгера у себя за спиной целыми неделями. Не стоило тебе перед нами хитрить. Ты же сам меня воспитывал, а теперь не доверяешь?

— Ну, — смущенно улыбнулся Гоша и умоляюще посмотрел на парней, — мы же не проговоримся Симе, а, мальчики? Она не должна узнать! Вы же понимаете…

— Мы понимаем, — Георгия, изнемогающего от страха за Симу, перебил Ося, изнемогающий от неловкости, — что мы, как настоящие Холмс и Ватсон, или как два полных идиота, продемонстрировали настойчивость и тупоумие. Результат: спасли семью Фрекен Бок от жучка-древоточца и помогли Лариске найти себя. Теперь можем отдыхать, — резонно закончил Иосиф, энергично поднимаясь с перил беседки, — Я обрел даму сердца, о чем, признаюсь откровенно, с детства мечтал. А дамы сердца нуждаются в защите и развлечениях. И кто, если не мы! В общем, я вас оставлю, дорогие мои, — и его долговязая фигура растворилась в сумерках.

В тот вечер Данила и Гоша провели довольно много времени в зарослях малины, сплетавшейся в страстном объятии с крапивой. Дети должны иногда проявлять и снисходительность к родителям. Не гневайтесь, если предки не соединяют в себе добродетель апостолов, таланты Аполлона и красоту Адониса. Будете предъявлять завышенные требования — останетесь в унылом одиночестве.

На девятый день после Варвариной смерти собрались все, кто побывал на поминках, за исключением покойного Максимыча и душки Алексиса. Последний, видимо, не смог переплыть море скорби по усопшей и остался дома наедине со своей печалью. Гости, пришедшие на девятый день, не проявляли больше порочной наклонности к бесчинствам — видимо, страх смерти уже не терзал их души, как при виде свежей могилы. Оттого и жажда жизни не проявляла себя столь необузданно. Печальное торжество шло привычным чередом: гости ели, пили, поминали покойную, вернее, сплетничали на ее счет, да с таким интересом, какого живьем она у них никогда не вызывала.

Данила подумал, что он и его приятель в таком окружении должны смотреться непроницаемыми и равнодушными — морские утесы среди вечного танца волн. Иосиф с ухмылкой смотрел на подергивающиеся от азарта носы соседок, заслушавшихся (наверняка не по первому и даже не по третьему разу) повестью Лидии Евсеевны. Царица подмосковных редисковых плантаций вдохновенно вещала, невольно приняв на диванчике позу слепого Бояна — лицо воздето к потолку, рука плавно помавает в воздухе, перебирая невидимые гусельные струны, монотонный голос точно протокол читает: "Вхожу я в Варенькину комнату, значит, а та-ам…".

— Да-а, — шепнул Ося на ухо приятелю, показывая на стихийное заседание клуба местных сплетниц, — Вот оно, счастье! Нет его слаще.

— Чья бы корова мычала, — отозвался Даня, поглядев в указанную Осей сторону, — Сами-то мы ради каких-таких высоких истин битую неделю ищеек изображали? А? То-то! И не смейся над бабуськами, среди них легко может оказаться мисс Марпл, которая выяснит мамину роль во всем, что произошло. И что нам тогда делать? Прикончить эту старую перечницу?

— Брось! — решительно пресек метания Данилы Иосиф, — Мисс Марпл на родимых мачихинских просторах не водится. Твоя мать чиста, словно Снегурочка до встречи с Лелем и Мизгирем. Шабаш! Налить тебе? — и Ося поднес к Даниной рюмке обширную запотевшую бутыль.

— Наливай! — махнув рукой, согласился Даня.

Когда девятый день вошел в завершающую фазу, парни находились в состоянии, которое в картах именуется "перебором". Данила стал язвительно-любезен и все норовил выпытать у перепуганной Веры Константиновны, читала ли она "Рамаяну" в подлиннике. Ося упорно добивался от Зинаиды согласия стать его супругой, а развеселившаяся Зина кокетливо отмахивалась от его предложений.

— Ну что, Данечка, — раздался за Даниной спиной ровный, без интонаций, голос, — каковы успехи?

— А, Лидия Евсеевна, — обернулся он к соседке, — да нет никаких успехов. То есть состава преступления нет. Вы ведь об этом спрашиваете? Просто Варвара Николаевна Изотова оказалась, вы уж меня за откровенность извините, премерзкой особой. У нее, похоже, любимое занятие было — людьми манипулировать. Вот на юбилее и поплатилась. К ней в комнату несколько человек зашло, хотели, видно, по-хорошему поговорить, да она всем объяснила: будете, как миленькие, в моем театре марионеток актерами. В результате чего и получила несколько пощечин — отсюда и следы. От злости ее кондратий и обнял. Кресло на середине случайно оказалось, но кстати. Судьба!

— Ну что ж… — Лидия потерла лоб высохшей рукой с набухшими венами, на пальце кровавым светом блеснуло кольцо с гранатами, — Варвара была жестока, это правда. Интересов своих не уступала и долгов чужих не прощала. Может, и хорошо, что так закончилось. Все свободны и никто не виноват. Конечно, их, собеседников этих, пожалеть стоило. Кстати, как мама? Очень из-за ссоры с сестрой переживает?

— Пока очень, но все образуется, — пожал плечами Даня.

— Зря она к Варваре в тот вечер ходила, не стоило себя расстраивать, — уронила соседка, отходя.

Даня равнодушно кивнул. Пребывание в Мачихино заканчивалось. Буквально через сутки жизнь войдет в обычное русло, без тщательно спланированных убийств и непредсказуемых злодеев.

Неизвестно, что проще — жить в окружении удивительных персонажей авантюрного романа, или проводить дни среди нормальных, среднестатистических друзей и коллег. И рутина преподносит сюрпризы. Бытовой деспот, по-родственному терзающий домочадцев — на Руси явление обычное. Когда он свергнут, осмелевшая толпа плюет в мертвого тирана и пляшет на его могиле. Чего еще можно хотеть в стране, где скоро справят 150-летний юбилей отмены рабства?

После ухода гостей, ночью, было невыносимо душно, и Данила никак не мог заснуть. Скрипели потолочные балки, чудились в темноте чьи-то шаги, пересыхало в горле. Иосиф, которого Зина, измучившись бессонницей, отправила спать в его собственную комнату, тоже ворочался и вздыхал. Небо на горизонте медленно розовело.

— Слушай, пошли, что ли, в сад, а? — первым не выдержал Гершанок, — Ну мочи нет тут париться!

— Пошли, — согласился Даня и сел на кровати, нашаривая ногами шлепанцы, — Хоть кофейку попьем.

Проходя мимо лестницы на чердак, они синхронно притормозили и удивленно глянули наверх. Всегда тщательно закрытая — чтобы Аделька не таскала в дом на лапах и хвосте чердачную пыль — дверь была приоткрыта. Парни постояли минуту и бесшумно пошли вверх, стараясь не скрипеть половицами. В глубине огромного темного пространства кто-то тихо двигал мебель: перетаскивал с места на место, разбирал, раскладывал, и при этом чуть слышно кряхтел и охал. Вглядевшись в лицо таинственного "грузчика", попавшее в пятно лунного света, Даня с Иосифом одновременно плюнули, развернулись и уже не стараясь не шуметь направились куда шли. Все та же сумасшедшая Евсеевна копалась в кресле — то ли резала на части обивку, то ли распиливала ножки на чурбачки. Не иначе, драгоценности воробьяниновской тещи искала.

— Слушай, и что она никак не угомонится? — раздраженно спросил Иосиф, ставя чайник на конфорку.

— Так у нее же шизофрения. Официальная, врачом подтвержденная, — вздохнул Даня, доставая банку с кофе, — Опять у нее обострение. Быть дождю.

— А что ей от мебели вашей надо?

— Не знаю, может она это кресло несчастное решила за смерть подруги покарать. Больше-то некого! Все остальные неподсудны и достойны сочувствия — Петрович, Сима, даже папа Карло, Евсеевна тоже так думает.

— Да уж… — кивнул Иосиф другу, — повезло вам с соседкой! Впрямь пора уговорить ее продать участок, да и купить его вместе с домом, как Максимыч советовал, — и вдруг Гершанок замер с открытым ртом и горячим чайником в поднятой руке.

Он был похож на зависший компьютер: минуты две не реагировал ни на какие окрики и похлопывания по щекам, которые успел применить обеспокоенный Данька. Когда странная двухминутная отключка прошла, Ося затребовал, чтобы Данила припомнил, что ему говорила Евсеевна вечером — слово в слово. Даня, все еще напуганный трансом своего непредсказуемого приятеля, напрягся, и припомнил практически дословно свою беседу с редисочной мисс Марпл.

— Та-ак… — протянул Иосиф, — Все сходится.

— А какого…

— А вот вопросов не задавай! — жестом остановил он приятеля, — Мне сперва кое-что проверить надо!

— Ребят, вы чего? — раздался сонный Зойкин голос, — Чего шумите?

— Зой, ты-то мне и нужна, — вскинулся Ося, — У тебя материны документы какие-нибудь остались?

— Конечно… — изумленно пробормотала Зоя, — У меня в комнате лежат…

— Пошли! — подхватил ее под руку Гершанок.

Изумленный Данила молча последовал за ними.

В Зоиной комнате Иосиф коршуном налетел на протянутую ему картонную папку, долго в ней рылся, наконец, выхватил какую-то бумажку и от избытка чувств прижал к сердцу сначала мятый листочек, а потом схватил в объятья недоумевающую Зойку.

— Мда-а… — произнесла возникшая в дверном проеме Зинаида, — Вот это сцена. К вопросу о пользе старческой бессонницы: можно узнать та-ак много нового… и неожиданного!

— Это для дела, — смущенно забормотал Иосиф, отпуская Зою, — Мы тут беседовали, беседовали, я и увлекся…

— Вижу, что увлекся! — рявкнула Зина и осеклась, заметив в уголку хихикающего Даню.

— Ладно уж, Санта Клаус ты наш, — съязвил Данила, — Показывай свои сюрпризы!

— Нет уж! — пресек его любопытство Ося, — Вот соберетесь все на завтрак, тогда и скажу. И не забудьте Лидию пригласить — она, небось еще с чердака не ушла, — и вышел, сопровождаемый недоуменными взглядами покинутой троицы.

На завтрак Иосиф опоздал, появившись, по всем законам эффектного выхода, когда все уже сидели за столом, не хватало только Данилы. Оглядев замершую при виде него компанию, Ося картинно поправил воображаемый галстук и откашлялся.

— Ну-с, вижу, что все в сборе. И Лидия Евсеевна здесь! Но одного участника событий все-таки не хватает, — и он махнул рукой в сторону двери.

Оттуда, отдуваясь и пыхтя, показался Данила, волокущий… кресло, причину всех несчастий!

— Ну вот, теперь все. Приступим! — Ося достал из кармана джинсов какую-то шпаргалку, — Итак, мы с Даней за прошедшие одиннадцать дней провели определенную работу, которая в просторечии называется частным расследованием. Расследовали, как вы уже догадались, убийство всем вам известной Варвары Николаевны Изотовой…

— Не тяни! — жестко потребовал мгновенно побледневший и осунувшийся Георгий, — Решил сказать, так говори, и не надо этого театра!

— Гоша, — мягко остановил его Данила, — честное слово, ты тоже будешь крайне удивлен. А нервничать не надо. Пусть кто-то другой нервничает.

Георгий посмотрел ему в глаза, увидел, что Даня улыбается и подмигивает, подумал — и успокоился.

— В общем, — запал у Гершанка прошел, хотя и не совсем, — не только мы двое предполагали, что имело место убийство. И даже не одно. Вы помните, как Максим Максимыч, царствие ему небесное, подарил имениннице какой-то документ и посоветовал купить соседний участок. Так вот, сделал он это не с дуба рухнувши, как всем сначала показалось. И, собственно, за эту бумажку поплатились жизнью как Варвара, так и он сам. Когда мы поехали в Москву, Алексиса допрашивать, оба даже не подозревали, насколько полезной информацией он нас снабдит.

— Во-первых, — вступил Данила, — он все время говорил, что Варвару стукнули по голове, а не толкнули. И про съемные детали кресла тоже упоминал, но мы не обратили внимания. Потом о долгах, которых Варя никому не прощала. И патологоанатом, который нам предоставил копию заключения, тоже сообщил много интересного. В частности, о том, что следы на лице покойной оставило кольцо с большим камнем весьма оригинальной формы. Ну, сперва мы с Осей как-то пропустили мимо ушей то, что он говорил. Кольцо должно было оставить следы, если били кулаком. Все, кого мы… с кем мы разговаривали, говорили о пощечинах, и колец никто из подозреваемых драчунов не носил.

— Короче, сложилась такая картина, — прервал его Ося, горя нетерпением, — Во время семейных разборок у именинницы в комнате постоянно присутствовал некто третий. Стоял в углу за шкафом, наверное. Он слышал все, о чем говорила Варвара со своими визитерами. Слышал, мотал на ус и понемногу понял, что это уникальный шанс безнаказанно избавиться от врага — безжалостной и бессовестной шантажистки. Когда последний посетитель вышел, этот человек подошел к Варьке, которая, скорее всего, присела в это самое кресло, — тут он подошел к пыльному громоздкому монстру, — Снял вот эту шишечку, — и Иосиф на удивление легко вынул из паза одно из резных украшений спинки, формой повторявшее львиную лапу на конце подлокотника, — и этой импровизированной булавой со всей силы ударил сзади Варвару по голове. А когда она свалилась на пол, присел рядом и от злости — а может, и из маскировочных соображений — заехал мертвой или умирающей бабе в челюсть. Так было дело, Лидия Евсеевна?

— Держи ее! — метнулся к соседке Даня и перехватил старуху уже возле самого выхода.

Когда он тащил обмякшую в его руках преступницу обратно к стулу, злосчастный перстень — круглая выпуклая поверхность, облицованная мелкими красными камешками — так и сиял в ярком утреннем свете.

— Как же так? — изумленно пробормотала Лариса, не глядя на злоумышленницу, а почему-то нервно накладывая себе в чашку сахар — одну ложку за другой, — Вы же дружили с мамой! За что?

— А вот за что! — не дождавшись ответа от безмолвной Лидии Евсеевны, ответил Иосиф, показывая все ту же бумагу, — Это долговая расписка на пятьдесят тысяч долларов. Дана неким Игорем Петровичем Поморцевым Максиму Максимычу Курицыну, с обязательством выплатить в трехлетний срок. Ведь ваша фамилия Поморцева, Лидия Евсеевна? А вашего брата звали Петр? Должник — ваш племянник?

— Игорек… — выдохнула Лидия, отнимая руки от залитого слезами лица, — Игоречек… Он не виноват был, господи, ни в чем не виноват. Они с Варькой его в свою аферу впутали, спекулянты проклятые, а он такой был хороший мальчик, такой доверчивый…

— Я эту историю помню, — грустно произнесла Зинаида, смотря в окно на золотистую от солнца поляну, — Он был мальчик для битья, подставное лицо. Шестерка. Его заставили расплачиваться за все, он влез в страшные долги, кое-как отдал, но, видать, не всем.

— И теперь вы решили его спасти? — поинтересовался холодным голосом Данила, — Максимыч передал полномочия тетке, чтобы она вытрясла из должника последнее. Ему пришлось бы продать квартиру, или вам — дом, в котором живете. Так?

— Да у Игоря кроме жилья ничего не осталось! — сорвалась на крик Лидия, — Куда ему — на улицу, с женой и детьми? А может, мне? Какой позор, господи, какой позор на старости лет!

— А убивать? А водкой ядовитой нас травить? Попугать решила? А наводить Даньку на мысль, что убийца — его собственная мать? Тоже пугала, Хичкока редисочная? Терроризировала всю семью целую неделю! — петухом наскакивал на нее Ося, — Еще и ночью приперлась, про убийство наболтала, схемок начертила миллион — думала, тебя не заподозрят, Агата Кристи хренова?

— Надо же было узнать, что у вас на уме, — жалобно заныла Евсеевна, — Я и в водку-то сыпанула всего ничего, вы же оправились… Хотела бы отравить, так отравила бы! Я так испугалась, как вас услышала, так испугалась…

— А Максимыч? — подала голос Зинаида, — Вы ведь его столкнули в подвал? Мы с Осей видели из кухни, как он стоял перед раскрытой дверцей, а вы кидались ему на грудь и рыдали.

— А когда он вниз упал, тут же, значит, вернулись себе к гостям и мирненько принялись намекать на какие-то дивные огурцы… — подошел к Зине Иосиф и приобнял свою разъяренную возлюбленную, удержав ее на расстоянии от перепуганной Лидии, — Хотели, чтобы кто-нибудь сходил за соленьями и обнаружил покойничка! Хороший закусон!

— Да ведь он сказал, что так дела не оставит! Что заберет расписку обратно и будет Игорька… дожимать! Он ведь знал тайничок, где Варька дерьмо это держала, компромат свой окаянный! Он про кресло и намекал! — завывала Лидия, отступая от их обвинений к стене.

— Какой тайничок! Не было никаких тайников, глупая семейная байка, что у кресла ножки полые, а в них прабабкины брильянты спрятаны! Вот она, эта бумажка! На! Подавись! — заорала Зоя, скомкала проклятую расписку и кинула ею в душегубицу.

Та, с ловкостью профессионального баскетболиста поймала маленький бумажный комок, сунула его в рот и… съела. Все остолбенели. А бабуся с трудом сглотнула, передернулась от отвращения, потом медленно подошла к столу, налила себе чай, положила лимон, сахар, размешала и запила неаппетитный десерт. Потом под всеобщее ошеломленное молчание поставила чашку на стол, оглядела замершее "собрание" и вдруг хихикнула:

— Что, съели? Нет уж, ребятушки, я первая успела! Тю-тю ваши денежки! Кап-питалисты проклятые! — с ненавистью повернулась она к Зинаиде, а та опасливо спряталась за плечом Иосифа.

Тот расправил торс, прикрывая даму, но видно было, что ему самому неуютно от совершенно волчьего выражения, внезапно появившегося на сухоньком востроносом личике еще недавно почти симпатичной старушенции. А та шептала, трясясь от бешенства:

— Сажать вас надо, сажа-а-ать! Я таких, как ты, самолично знаешь, сколько посадила? С-спекулянты, вор-рюги, мошенники! Насквозь тебя вижу, да кто нам, старикам, верит! Вот никакой жизни от вас и не стало, засланцы капитализма!

— К-кто? — давясь хохотом, спросила Зоя, — Засланцы?

— Да!!! — взорвалась воплем Евсеевна, — А как же? Думаете, они сами по себе расплодились? Их же американцы обучают и к нам забрасывают, чтобы страну до кризиса довести!

— Да уж довели, — философски заметил Георгий, — и даже не раз. Пора бы и честь знать.

— Ага! — поддержал его Данила, — Честным пирком да за свадебку, как говорится. Ты что, Евсеевна, не слыхала про нашу дружбу с Западом? У нас теперь с ними союз… экономический.

— Да вы тут все… — старушка с горестным изумлением обвела глазами присутствующих, — обмороченные. Это на вас через телевизор излучают, последнего патриотизма нацию лишили!

— Думаешь, мы зомби заколдованные? — вышла из-за Оськиного плеча расхрабрившаяся Зинаида, — А знаешь, как проверить? Нечистая сила соли не выносит. Оживленному мертвецу надо дать соли, он и помрет. Вот так! — тут Зина протянула руку к блюдечку, выбрала самый крепенький соленый огурчик и смачно им захрумкала.

Этой насмешки бабка уже не вынесла. Она рванулась к Зине, как вурдалак — с разинутым ртом и вытаращенными глазами. На озверевшую огородницу бросился Иосиф, Даня поспешил другу на выручку, Сима не могла оставить сына без поддержки, а Гоша Симулю — без прикрытия. Остальные присоединились к потасовке из чистого коллективизма. Образовалась даже не куча-мала, а куча-велика, в которой, как в мультике, мелькали кулаки, вытаращенные глаза, оскаленные рты и красные от напряжения уши. Слышалось пыхтение: "Держи! Да не меня — ее! Руку, руку ей прижмите! Да отцепите же ее от Зинки кто-нибудь! Кусается, комсомолка-спортсменка! Теперь уколы от бешенства делать придется!"

Наконец, многорукое чудище распалось на свои "составляющие", и все с изумлением обозрели Евсеевну, туго-натуго прибинтованную к ножке стола сдернутой скатертью, с половинкой лимона во рту в качестве кляпа. Пойманная преступница морщилась, мычала и пыталась выплюнуть кислый плод, но только багровела от натуги, и уже напоминала тушку молочного поросенка перед варкой на пару. Все глянули на нее и хором расхохотались. Утирая выступившие слезы, хлопая друг друга по спинам, затихая и вновь заходясь от смеха, они бы так никогда и не успокоились. Веселье смывало ужас последних дней, словно "Комет" — въевшиеся пятна.

Первым пришел в себя Павел Петрович: с воплем невнятного содержания он метнулся из кухни к телефону, стоявшему в обеденной "зале".

— Слушай, как тебе все это в голову пришло? — спросила Зина Иосифа, когда они сидели в саду вместе с Даней и литрами глушили джин-тоник.

— Да ведь со мной Евсеевна больше всего общалась, — дернулся Ося, — Думала, что мне больше всех пофигу: в информаторы, дескать, я гожусь, а в следователи… Она со мной и не церемонилась особо — про племянника упомянула, которого чертовы капиталисты под монастырь подвели, про брата покойного рассказала. Но я тоже не лыком шит! — он подмигнул Зинаиде, — Данька сказал, что она упоминала Симу среди тех, кто ходил к Варьке. А ведь про Симочку мы до разговора с Гошей сами ничего не знали, а она вообще знать не могла. Выходит, Евсеевна там лично присутствовала. Намеки Максимыча, кстати, на ум пришли — про продажу дома. Помнишь, когда я его чуть не убил?

— Бабулька сделала эту грязную работу за тебя, — усмехнулся Данила, — Ох-хо-хо… Что же с ней, несчастной, теперь будет?

— Я ей адвоката найду. И врача. Много не дадут, — убежденно заявила Зина, — А вообще, она зря глупостей наделала! Сказала бы мне про своего Игорька, так я бы забрала у Варьки бумаженцию эту — еще на дне рождения. Да и нужды в этом не было: по такой лабуде ничего не получишь. "Вытрясалы" на Варьку работать не стали бы за одни ее красивые глаза — сперва заплатить надо, а потом уж ехать долг выбивать. Вот Максимыч и не обзарился на эту расписку.

— А как же он Поморцеву эти деньги дал — вот так, без отдачи? — изумился Даня, — Неужто он в душе такой добренький… был?

— А кто тебе сказал, что он их дал? — подняла бровь Зинаида, — Это, небось, оплата за какие-нибудь услуги — за отмазку от тюрьмы да от сумы, например. Максимыч вместе с Варькой давно творческий дуэт образовали: она всех шантажировала — за себя и за того парня Максимку, а тот всем ее жертвам помощь оказывал — не за бесплатно, разумеется. На лохах срабатывало. Бизнесмены поопытнее, конечно, не покупались, но хорошие доверчивые Игорьки — легко!

— Вот это да-а… — пораженно протянул Данила, — У меня, оказывается, не тетка была, а настоящая злодейка из Бондовского сериала. Что ж ты раньше-то молчала, Зинуль?

— А меня спрашивали? — томно потянулась в кресле Зина, — У меня больше про мою личную жизнь интересовались — связи, мотивы, контакты… — и она многозначительно посмотрела на зардевшегося Иосифа.

— Да хватит вам! — поспешно ответил Гершанок, — Было, да сплыло. Финита.

После этих слов все замолчали, и только птицы в саду свиристели и щелкали на разные голоса.

Данила и Ося понятия не имели, лихо заливая алкоголем полученный ими горький опыт, что открыли для себя целый мир, над которым горит и переливается неоновый плакат: "Добро пожаловать в страну любительского сыска!"