Убийственные именины

Глава 6. Лариса отравилась…

Вечер пришел, сделав все вокруг лиловым, душистым и опьяняюще романтическим. Было несколько сыро, и гости с наслаждением натянули джемперы и носки, закутались в шали, но с веранды не уходили. Так хорошо было ощущать свежесть накрытого сумерками сада и луга, холодноватый ветер от реки, слушать тишину… Однако, "кто скачет, кто мчится под хладною мглой"? Верный муж и хороший парень, конечно же! Ближе к ночи приехал Руслан. Все тут же радостно кинулись ему навстречу и стали расспрашивать, да так заинтересованно, будто Ларисин муж не был в Мачихино года четыре. А Руслан только затем и уезжал, чтобы отвезти Дашу и Настю к своим родителям. Там он немного побыл с бандитенышами и вернулся назад, чтобы Ларисочка не чувствовала себя одинокой. Сразу по приезде Руслан принялся искать свою бедненькую, напереживавшуюся женушку. Ах, лучше бы заботливый муж этого не делал! Потому что результатом неусыпных тревог и беспокойства о душевном состоянии Фрекен Бок едва не стала вселенская (для Изотовых) катастрофа — крушение образцово-показательной семьи, ячейки общества.

Бог весть почему, но все отличницы-активистки внутренне тоскуют по имиджу femme fatale. Пытаясь воплотить этот образ в жизнь, они вечно путают роль роковой женщины с ролью восторженной почитательницы какого-нибудь непризнанного гения. Может быть, у них просто воображения не хватает на то, чтобы эпатировать публику своими умопомрачительными манерами, нарядами, афоризмами и привычками. Тогда они, как рыбы-прилипалы, начинают сопровождать всякого, кому подобные фортели удаются. А может, женщина как таковая для активисток-стипендиаток существо по определению несамостоятельное? И предназначена только для сопровождения мужчины: его-то извечная судьба охотника заставляет искать и находить тропу — со времен Адама, Евы и наскальных рисунков? При таком понимании жизни для всяких Фрекен Бок разница между унылой хорошисткой и эффектной вамп заключена не в них самих, а в их мужчинах. У хорошистки есть хороший парень, зато у femme fatale — целая толпа длинноволосых, сильно пьющих, богемных особей.

Лариску с юных лет мучили честолюбивые замыслы, подобно всем "правильным" дамам и девицам: ей тоже хотелось быть особенной, выдающейся. Отсюда и рождались воображаемые параллели с несколько истерическим образом Лары из пастернаковского "Доктора Живаго". Но… на роль неординарной натуры — храброй создательницы или хотя бы жестокой разрушительницы — Лариса не смела и претендовать. Поэтому единственное, что ей оставалось — это влиться в имидж вдохновительницы, поддерживающей талантливого, но непонятого зрительской массой творца в минуту жизни трудную. Лариса, срисовывая свою молодую жизнь с любимой и уважаемой (когда-то, на заре туманной юности) маменьки, не стала тратить лишних усилий на поиски подходящего для обожания гения и удовлетворилась наличием в доме "дровосека", осмеянного всеми, кроме Варвары Николаевны. Алексис был вполне длинноволос, богемен, непризнан, а главное, всеяден, то есть неприхотлив в отношении внешности, возраста и социального статуса дам, к нему благоволящих. Чего еще можно желать? Теперь, после Варвариной смерти, Фрекен Бок кинулась грудью на амбразуру, то бишь на маменькиного фаворита. С ним и застал Руслан свою жену упоительным летним вечером.

До этого чрезвычайного происшествия гости успели вновь рассесться на веранде вокруг стола. Слабенький свет настольной лампы, накрытой розовым шелковым платком, деликатно подсвечивал лица, создавая уютную и романтическую атмосферу. Но не успели дамы разлить по чашкам чай и возобновить прерванную беседу, как в саду раздался безумный, бешеный вопль. Присутствующие замерли. "Как, опять?" — пронеслось в мозгу у каждого. Несколько минут никто не мог даже шага сделать, даже взгляда бросить в сторону жалкого подобия садовой беседки, которое десятилетиями мирно разрушалось среди колючих зарослей, в дальнем углу садового участка. Ведь именно оттуда исходил звук, постепенно оформляющийся из нечленораздельного рева во вполне членораздельные слова, из тех, что не полагалось ни слушать, ни тем более произносить в обществе. Слова служили характеристикой поведения отнюдь не одинокой, глубоко непорядочной, ветреной и невоспитанной особы, которая плохо осознает свои обязанности и не соблюдает правил приличия. Слов было примерно пять. Руслан выкрикивал их то по очереди, то в различных комбинациях, перемежая упоминаниями о своем разбитом сердце и поруганном чувстве. В ходе конструирования этой тирады сидевшие на веранде поняли, в чем суть дела и поспешили удалиться в свои комнаты.

Зоя и Зинаида, крепко сдружившиеся после Варвариной гибели, пользуясь тем, что в распахнутое окно кухни влетает со двора не только вечерний ветерок, но и всевозможные звуки, чинно отправились мыть посуду. Здесь, на кухне, они в изнеможении рухнули на стулья и, давясь смехом, шикая друг на друга, стали прислушиваться к ненормативной серенаде, сымпровизированной Русланом. Мачихинские сыщики тоже наблюдали за развитием сюжета — из окна своей комнаты.

— Слушай, может, их разнять? — с сомнением протянул Ося, вглядываясь в мягкие сиреневые силуэты кустов и беседки.

— Да нет, не стоит, — кратко резюмировал Даня, — Наша Фрекен Бок сама справится. Нет, ты подумай, Алексис уже к Лариске подкатился. Быстро…

— А что? — посмеиваясь, заметил Иосиф, — Ее величество императрица Мачихинская скончались, надо возложить — гм! — надежды на ее высочество. Все лизоблюды так действуют.

— Тоже мне, граф Потемкин-неудавшийся… — и оба расхохотались.

Вскоре мужу неверной Лариски надоела роль акына-матершинника, и он, очевидно, перешел к действиям. Послышались звуки тумаков и оплеух, и из зарослей, быстро-быстро перебирая ногами, выбежал, вжавши голову в плечи, Алексис, следом, тоже почему-то съежившись, выскочил сам Руслан. За ними мчалась, размахивая чем-то в воздухе, разъяренная Фрекен Бок, напоминавшая в тот момент как минимум Брунгильду. Мужики бросились, словно тараканы, врассыпную: Алексис — в дом, Руслан — за калитку. Лариска постояла посреди двора, тяжело дыша и помахивая… выломанной скамейкой, некогда укрепленной в беседке, причем намертво прибитой к стене и к полу. Видимо, эта деталь садово-парковой архитектуры и стала главной свидетельницей недостойного поведения Ларисы и ее избранника. Придя в себя после силовых упражнений и обозрев поле брани (уж извините за каламбур!), Фрекен Бок вдруг жалобно всхлипнула и грустно побрела к дому. Даже циничным родственницам, без зазрения совести подслушивавшим на кухне, стало неловко за свое ехидство, и Зина с Зоей бросились утешать страдалицу, в одночасье покинутую обоими предателями-мужчинами. Скандал закончился, едва начавшись. Все остальные, насколько сумели, приняли вид полного неведения, наподобие трех восточных обезьянок: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу.

Надо было как-то заполнить оставшуюся часть вечера. Иосиф и Данила принялись обсуждать план действий на завтра: они решили съездить в морг районного города Нарофоминска, куда в свое время отвезли труп, после унылых процедур составления протокола и осмотра места происшествия. Оба надеялись поговорить с прозектором и узнать, какое было дано официальное заключение о ранах на теле покойной. И конечно, ни в одной комнате в тот вечер не обошлось без сплетен насчет дальнейших отношений в любовном треугольнике Алексис-Лариса-Руслан. Кто-то ставил на примирение супругов, кто-то — на романтическое воссоединение любовников, вопреки долгу и молве.

Больше всего на свете люди — вне зависимости от пола, социального происхождения и интеллектуального уровня — любят сплетничать и ябедничать о ближних (и дальних) своих. Скрывать это — все равно, что скрывать сам факт своего существования: опасно, хлопотно и глупо. Люди не любят тех, кого не интересуют животрепещущие темы. Этот зануда не врывается в комнату с радостным криком "а что я зна-аю!", не заводит разговоров о сексуальной ориентации поп-звезд, не рассказывает соленых анекдотов, не расписывает в красках гнусный нрав своей тещи. Все заглазно обсуждают и осуждают молчуна, додумывая скрытые черты его скучной натуры, о которой никто ничего "такого" толком не зна-ает.

Испытание слухами и домыслами немногим по плечу, от него не терпят урона сильнейшие: люди с крепкими нервами, с железной волей и с непомерным самомнением — да еще люди с тяжелыми дефектами слуха и люди, страдающие аутизмом. Со временем вранье о человеке превращается в его биографию, а там и вовсе в легенду, совершенно так же, как старая вещь сначала превращается в рухлядь, и только потом — в антиквариат. А из легенд и мифов складывается история мировой цивилизации. И любовь человечества к сплетне и ябеде сохраняется в веках. Так происходит искусственный отбор лучших представителей homo sapiens.

Иосиф с Даней тоже не были оригинальны: перед сном с нескрываемым удовольствием перемыли косточки Фрекен Бок и папе Карло, сильно посочувствовали обиженному Руслану и Дашке с Настей. Оба, впрочем, пришли к выводу, что со временем Лариска непременно опомнится, может быть, уже к утру следующего дня. Знали бы они, что ждет их самих и всех остальных домочадцев ранним утром, в серой предрассветной мгле!

Ночь (по крайней мере, ее первая половина) была тихой и лунной. Звенели комары и цикады, в подполе скреблась толстая одинокая мышь, которую никак не могла отловить и слопать разбалованная Аделька, а сама Аделаида упоенно бродила по саду, прислушиваясь к ночным шорохам. Большая часть обитателей дома спала крепким сном. Казалось, что все позади: нелепая смерть и фарсовые похороны Варвары Изотовой, семейные скандалы и мучительный комплекс вины. Завтрашний день непременно должен был принести радужные надежды и всяческое везение, верное средство от любой депрессии. Увы! Бог знает почему, но стоит человеку расслабиться и решить, что вот-вот в его жизни наступит светлая полоса — и тут же беспомощного и легкомысленного бедолагу настигает самая ужасная катастрофа. Часто бывает так, что новое бедствие даже поглощает прошлые заботы, словно тень затмения — луну.

Рассвет еще не наступил, лишь небо поменяло цвет с иссиня-черного на сине-зеленый. Все живое затихло в ожидании восхода солнца. В этот самый таинственный момент суток в спящем доме вдруг послышался грохот от падения многочисленных предметов где-то в коридоре и разные странные звуки: точно огромный удав ползет, шурша, и время от времени замирает, чтобы обнюхать воздух чутким раздвоенным языком. Снова что-то упало и покатилось по лестнице вниз, гремя и подпрыгивая. Со скрипом распахнулась дверь в комнату Зинаиды и голос, каким главный герой ужастика, превращаясь из продавца мороженого в монстра-людоеда, объявляет: "Ну, а теперь, крошка, будем обедать!" — низкий хриплый голос с трудом произнес: "По-мо-ги-те…"

Неустрашимая Зина трясущейся рукой включила свет. На полу, съежившись, лежала Лариса с ужасным сине-багровым, оскаленным лицом. Ее сотрясали спазмы и судороги, лицо и шея были мокрыми от пота, она никак не могла даже приподняться, чтобы сесть. Зинаида кинулась к занемогшей Фрекен Бок и потащила ее к своей постели. С дюжей, широкоплечей, здоровой физически и психически (во всяком случае, до сих пор) Лариской происходило нечто похожее на эпилептический припадок: голова ее свесилась набок, кисти рук скрючило так, что кончики пальцев упирались в запястья, глаза закатились под лоб, и зрачков не было видно. "Господи, что с нами, бабами, любовь делает!" — мелькнуло у Зины в мозгу. Но, к счастью для Ларисы, Зинаида была женщиной к панике не склонной и потому моментально перешла к практическим действиям безо всяких пустых причитаний. Уложив несчастную Фрекен Бок на свою кровать и придерживая ее дергавшуюся голову, Зина одним мощным завыванием, похожим на сирену маяка в тумане, созвала родственников. Те прибежали сразу же, кто в чем. Ошарашенные родичи собрались вокруг дюжего Ларисиного тела, которое корчилось на постели, как на угольях, а на их сонных физиономиях выражалось явственное ожидание узреть еще парочку свежих трупов. Они бы бесконечно стояли и пялились, но Зинаида властно отправила одного из домочадцев за врачом, другого — за водой и полотенцем, а сама принялась оказывать припадочной Лариске первую помощь.

Когда прибыл врач, Лариса уже вышла из конвульсий, хотя состояние ее оставалось болезненным: налицо были заторможенные реакции, нездоровая сонливость и признаки выпадения сознания. Поставленный диагноз восхитил всю семью: передозировка психотропных препаратов, иначе именуемых транквилизаторами. Пока жертве депрессии промывали желудок, Зинаида, более ли менее представляя, о каких препаратах идет речь, отправилась в комнату Фрекен Бок, нашла пустую коробочку из-под таблеток на прикроватном столике и показала упаковку врачу:

— Эти?

— Не знаю. Видимо, они. По симптоматике похоже, — доктор, мрачноватый, пухлый блондин-флегматик, сонно рассматривал коробку, — похоже. Большая часть таблеток вышла, когда вы ее тут… самостоятельно обработали. Капельницу мы можем поставить, но тогда надо в больницу везти. А она в хорошем состоянии, в хорошем. Оправится. У нас недавно студент был — пытался покончить с собой и тоже — таблетками. Вообще, люди часто травятся. Не знают, что это довольно мучительный способ самоубийства. Боли, судороги, желудочные расстройства. А верности суицида никакой: большинство отравленных спасают, только изжога остается. В общем, если ваша племянница хотела не только продемонстрировать, что ей маловато душевного тепла уделяется, то и… совершенно зря себя травить. Из высотного здания прыгать надежнее.

— А кто-то другой мог ей супердозу дать? — поинтересовался Даня, стоявший рядом с полотенцем и внимательно слушавший вальяжные рассуждения доктора.

— Брось, — торопливо перебила его Зинаида, дергая племянника за рукав, — что ты еще за глупость выдумал! Может, Лара их по ошибке приняла, сначала одну порцию, потом еще и еще…

— Это вряд ли, — важно заметил врач, споласкивая ладони под струей из рукомойника с таким выражением лица, будто провел удачную операцию по пересадке нового, более сообразительного мозга в пустую Ларискину голову, — разве что ее, скажем, накормили этими таблетками: силой или обманом. Женщину в состоянии истерики легко заставить принять опасную дозу чего угодно. Надо только сказать: "Выпейте, вам это поможет" — и все. У нее не было недоброжелателей?

— Вы, доктор, мойте руки, а потом мы вас отвезем, — со значением произнесла Зинаида, особенно упирая на обращение "доктор".

Врач понял ее намек, хмыкнул и направился к двери. Данила пошел за ним. В комнате остался Иосиф и Зинаида, растерянно проводившая Даню взглядом.

Иосиф смотрел на желто-зеленое, обморочное Ларкино лицо и размышлял: "Могла ли вообще Фрекен Бок покончить с собой из-за ссоры с мужем? Конечно, характер у Лариски не Варькин, а, скорее, отцовский: она легко впадает в панику, не умеет себя в руках держать, у нее склонность к демагогии, и тому подобное. Нет, все-таки любая баба перво-наперво попыталась бы изменить ситуацию в свою пользу: помириться или с мужем, или с любовником, а то и с ними обоими. А если не удалось примирить противников, тогда можно и истерику закатить, буйную, смачную, от души. Но чтобы сразу травиться? Быть того не может!" И Ося пришел к выводу, что Лариса не стала бы, не поскандалив как следует со своими мужиками, побитыми накануне скамейкой, вот так по-английски, не попрощавшись, губить свою молодую жизнь. Значит, снова не обошлось без таинственного злодея.

В этот самый миг сзади к нему подошла Зинаида и похлопала замершего с задумчивым видом Иосифа по плечу:

— Ося, посидишь с ней? Я пойду кофе сварю.

Иосиф повернулся к Данилиной тетушке, охнул и широко раскрыл глаза: умывая полумертвую, всю перепачканную в каком-то мусоре и паутине, до крови исцарапанную, с искусанными губами, Лариску, Зина и сама промокла до нитки, и ее тонкая ночнушка стала прозрачней стекла. Так, что красивое тренированное тело и холеная золотистая кожа Зинаиды были открыты взору намного больше, чем позволяли даже самые нестрогие правила приличия. Зина недоуменно смотрела на неадекватную Осину реакцию, подняв брови, но потом, взглянув на себя, как-то по-птичьи пискнула и убежала за ширму. "Интересно, сколько ей лет?" — размышлял Иосиф, заинтересованно рассматривая цветочки на простынке, обои на стене, букетик на окошке, и с трудом преодолевая желание обернуться и посмотреть, что там делает за ширмой Зинаида. Та вначале шуршала чем-то и тихо хихикала, но вскоре вышла во вполне пристойном виде, строго поглядела на Осю и попросила не спускать глаз с Ларисы, пока она, Зина, варит кофе.

Бдительно таращиться на спящую Лариску уже не было нужды: ее могучий изотовский организм, похоже, уже переработал все токсины. В ближайшие сутки все нормализуется. "Может быть, этот маленький инцидент с суицидом заставит Лариску выбрать между верным мужем и минутной придурью!", — безжалостно решил Ося, — "Вот Буриданова ослица: есть у тебя два снопа соломы, надо выбрать один и сожрать, а она стоит, тупо их разглядывая, пока не сдохнет с голодухи. Будем надеяться, что Ларка не такая уж ослица, а хоть чуточку умнее! Хотя тогда… тогда это не ее рук дело, это покушение. Причем кого-то из своих, как и на поминках со мной и с Данькой. И тоже отравление. Так, надо расслабиться, не то свихнусь!" Иосиф уселся в кресло и обвел взглядом Зинину комнату в поисках какой-нибудь книги или журнала, чтобы убить ближайшие пару часов. Но в эту минуту вошла Зоя и прогнала его, посоветовав пойти поспать, или выпить кофе, или нарубить дров и принести воды, а не путаться под ногами, изображая квалифицированную сиделку. И тогда Ося направился вниз, на кухню, к Зинаиде.

В небольшую чистенькую кухню набилось довольно много народу. Подниматься в несусветную рань из-за стихийных и семейных катаклизмов становилось доброй традицией в Мачихино. Все бегали с тряпками и вениками, прибирая верхний этаж. Лариса ухитрилась в полувменяемом состоянии проползти через весь коридор, походя, вернее, "поползя", свалила на пол толпу тонконогих, хлипких столиков и перебила целую витрину стоявших на них безделушек.

— Хорошо, что у моей племянницы такой крепкий желудок, не то, что психика, — усмехнулась Зина, обращаясь к вошедшему Гершанку, — По крайней мере испугалась вовремя, пока еще силы были двигаться. Не иначе, наша перезревшая Джульетта в фазе затмения находилась. Хорошо, просветление вовремя нашло… — Зинаида запнулась, представляя себе еще один бездыханный труп, снова милицию, похороны и прочие ужасы, — Не то опочила бы вечным сном. Девчонки без матери чуть не остались, а Руслан — папой-одиночкой. Вот дуреха!

— Да уж… — рассеянно подтвердил Иосиф, беря чашку и садясь за стол, — А где Руслан-то?

— В саду курит, весь издергался: белый, аж синий, губы трясутся. Даня его успокаивает из последних сил. Теперь считает, что он — всему причина, а Лариска — вообще голубица белокрылая, дева кроткая. Похоже, друг Иосиф, изменница-то наша… совсем даже неглупый шаг сделала, а? Не находишь? — Зинаида искоса, как-то плотоядно взглянула на оробевшего Осю, — Муж уже за нее переживает, любовник начнет переживать, когда узнает, какой ужас приключился с романтической Лариской…

— Постой, а где он? Алексис где? — вскинулся Иосиф, вспоминая, как Варварин протеже постоянно норовил удрать: с поминальной гулянки, из цепких объятий Ларисы, от занесенной над ним скамейки.

— Уехал, еще ночью. Даже не пойму зачем: Руслана, что ли, испугался? — словно читала его мысли Зина, — Или он решил, что Ларка обязательно пустит в ход… — тут Зинаида сладко и ядовито улыбнулась, — разную твердую мебель, и с утреца ка-ак отомстит ему без жалости? Он ведь, мерзавец, даму сердца так и не защитил от разгневанного супруга!

— Это еще кого от кого защищать надо было… — встрял с ехидным замечанием Ося, — Ты что, не видела этой незабываемой сцены? Да что там этот дровосек трусоватый, мы с Данькой всего-навсего из окошка наблюдали, а и то как-то неуютно было. Опасались: вот-вот произойдет на наших глазах жестокое двойное убийство… садовой скамейкой. Да, защищать местных Жанн Д" Арк — дело неблагодарное и неблагоразумное.

Зина уже хотела парировать его насмешки над слабым и хрупким — гм! — женским полом, но тут в кухню вошел Данила, хмуро покосился на Зинаиду и повел Осю в сад. Руслан уже не сидел с мрачным видом на ступеньках веранды, Даня отправил его дежурить в Зинину комнату, где на постели своей тетушки тяжелым сном дрыхла Фрекен Бок. Супругу неудавшейся самоубийцы был дан дельный совет: поинтересоваться самочувствием жены сразу же после ее пробуждения, нежно над ней наклонясь. Скорее всего, затем последует пылкое (насколько позволит полуотравленное состояние Лариски) примирение сторон, и крепкая Ларискина семья не погибнет из-за такого пустяка, как нежизнеспособный (в искусстве) краснодеревщик, вообразивший себя одаренным скульптором.

Они сели на порог, с несколько оторопелым видом оглядели пробудившийся сад и одновременно задумались о насущном. Говорить не было сил. Обоих мучила мысль: кто из обитателей дома теперь в опасности? Кто еще пострадает от паники, накрывающей сознание преступника словно тьмой египетской и заставляющей убивать снова и снова? Ни Даня, ни Ося не верили в суицид, а теперь и в случайность своего отравления водкой на поминальной трапезе.

За Фрекен Бок отродясь не наблюдалось любви к русской рулетке "на пиковый интерес". А таблетки, упаковка из-под которых нашлась в Ларисиной комнате, — штука довольно непредсказуемая. Они непредсказуемо ведут себя при "передозе" и могут превратить фарс в молитву, причем в заупокойную. Ради живописной картины "Кающаяся Фрекен Бок" жизнью рисковать не требовалось, а симулировать можно было и в более безопасных условиях. Да и зачем вообще было так страдать? Скорее всего, добряк Руслан не бросил бы супругу-предательницу, хотя бы ради детей. Значит, на самом деле было покушение на убийство, а не на самоубийство. Лариске повезло, что побочный эффект препарата — тошнота и желудочные спазмы: отравленная Фрекен Бок буквально нутром почувствовала неладное, когда начались рези и колики. Жертву спасло то, что она с детства росла здоровой, как лошадь Пржевальского. Поэтому у Лары и хватило сил после огромной дозы психотропного препарата выползти в коридор, протащить по нему полупарализованное тело и ввалиться в теткину комнату с просьбой о помощи.

— Кто мог это сделать? — наконец, подал голос Данила.

— Не знаю, — только и смог ответить ему Ося, недоуменно пожав плечами, — но не Зинаида. Она Лариску фактически спасла. Если б не ее быстрая реакция, не рвотные процедуры, не клизма трехлитровая, лекарство бы в кровь всосалось. Тогда уж никакие промывания-капельницы не помогают. Утречком в коридоре лежал бы скрюченный синий труп, как мы все здесь привыкли.

— Опять остришь? — рассердился Даня, — Моя родня, да и мы сами живем под Дамокловым мечом! Что, если нас завтра, по ранней зорьке, снова разбудят… всякие там стенания упоительные, а потом обнаружится, что Павлуше вкатили дозу аминазина в задницу?

— Поэтично. Убедительно. Красиво, — оценил Иосиф тираду приятеля, — Но зачем? Мотивы есть?

— А кому надо было Лариску прикончить? — вопросом на вопрос ответил Даня, — Уж не Руслану, это точно. Ты бы слышал, какую он мне истерику закатил! Комплекс вины в чистом виде, хоть в хрестоматию вставляй. Он и внимания жене недостаточно уделял, и цветы не те дарил, и делал это редко, и что-то про сексуальную гармонию, чего я уже и слушать не смог.

— А может, это спектакль был, вроде того, Павлушиного — он же на Верку-зануду покушался? — Ося озабоченно потер лоб и устало вздохнул — глаза у него закрывались сами собой, — Руслан тоже ревновал, мог насмерть обидеться, скормить Фрекен Бок эти транквилизаторы, а к утру срежиссировать сцену: самоубийца-жена и заботливый, хоть и рогатый муж.

— Такое тоже не исключено. Ладно, — вздохнул Данила, — надеюсь, сегодня больше никого не отравят, не удавят, не зарежут и не застрелят. Пойду-ка я спать. Что-то меня утомила массовая склонность к ночным убийствам в этом доме.

Ося поспешно с ним согласился, и оба отправились в свою комнату.

В гостиной на кушетке лежала Зинаида, накрыв ноги пледом, и читала потрепанную книжицу. Иосиф затормозил и восхищенно уставился на Зину, вызвав у Данилы легкое недоумение. Потом Гершанок сделал неожиданное предложение: отдохнуть в их с Даней комнате, пока они оба подежурят над одром болящей. Неуместной Осиной галантности удивились и Зина, и сам Данила. Даня деликатно промолчал, а его тетушка-насмешница заметила, что над одром болящей, как mon cher Иосиф изволил выразиться, и так уже дежурят единоутробная сестра и законный супруг. Что же до Зинаиды, то она здесь устроилась с книжкой лишь потому, что ее сон безнадежно перебит последними событиями. Но если ей захочется — тут последовала многозначительная пауза — подремать, например, то помещений для этой цели в доме пруд пруди, и не обязательно выгонять кого-то, или даже двоих, из их собственных кроватей. После столь изысканного объяснения Зинаида премило улыбнулась и любезно поблагодарила душку Иосифа. Тот смущенно умолк, а после небольшой паузы попробовал ответить в том же светски-элегантном духе, в чем и преуспел не более, чем носорог — в балете. Вдоволь насладившись зрелищем его замешательства, Зина, наконец, любезно пожелала ему отменно выспаться и вновь принялась за чтение.

Когда парни добрались до спальни, Данила бросил на приятеля ехидный взгляд:

— Ты был неотразим. И куртуазен. Что это на тебя нашло? Уж Зинка-то себе комнату со всеми удобствами найдет и в Антарктиде! Слушай, да ты, кажется, добиваешься благосклонности моей прелестной тетеньки? — якобы изумился он.

— А если, то что тогда? — грустно вздохнул Ося, — Ты меня, соблазнителя бесчестного, зарежешь, чтобы я не надругался над чистой бизнес-девой? Не бойся, у меня шансы нулевые.

— Почему это? — всерьез удивился Даня, — По-моему, ты совсем не так плох, как кажешься на первый взгляд.

Он обвел придирчивым взглядом худощавую, но вполне пропорционально сложенную фигуру приятеля, потом глянул на его конопатую, уморительно-печальную физиономию и от души расхохотался.

— На второй я еще хуже, да? — буркнул Иосиф безо всякого энтузиазма, — Ну, знаешь, она же не пятилетняя Дашка. Ее цветом волос не очаруешь. И к тому же, похоже, считает меня малоинтересным сопляком. У нее, кажется, муж есть?

— Муж есть, зовут Сева, живет она с ним лет двадцать, так что могла и подустать от семейной-то рутины. Насчет возраста: Зинаиде слегка за сорок, а совсем не так много, чтобы при встрече ей хотелось дать тебе карамельку, — Даня снисходительно усмехнулся, — Хоть она и ведет себя с тобой соответственно… Прямо гувернантка с умненьким, послушным мальчонкой! Наивный! Да ведь тут невооруженным глазом видать: никакая это не материнская забота — так, кокетство одно. Знаешь, нашу Зинку остановить нельзя, коли ей захочется… отдохнуть по полной программе! А тут забавный тип вроде тебя доверчиво в глаза заглядывает и без всякой корысти, невинненько этак предлагает: располагайтесь в моей комнате, отдыхайте, вот и кроватка постелена! Ну, не дрейфь, дружище: отправляйся завтра с тет… с Зиной на озеро в лесу — места там замечательно красивые — и попробуй продолжить свои непристойные попытки на лоне… э-э… природы, — и Данила хитро подмигнул другу.

— Ну и грязные у вас мысли, доктор. Вы что, маньяк?

— Конечно, маньяк. А потому доверьтесь мне, mon cher: я вам плохого не посоветую. Надеюсь, ты в восторге?

— В совершеннейшем. Ладно, давай все-таки поспим, а то приятный дачный отдых истощил мои последние силы — что физические, что душевные, — и Гершанок от души, с надрывом зевнул.

После полудня Лариса пришла в себя — относительно, конечно. Приподняв голову, она увидела мужа, задремавшего в кресле возле кровати. Руслан спал, запрокинувшись и раскрыв рот, сладко похрапывая. Вид у спящего мужчины всегда на удивление беспомощный — во время сна большие мускулистые мужики превращаются в младенцев: сопят, обиженно оттопыривают губы, что-то бормочут тоненькими детскими голосками, а после страшного сна подскакивают на кровати с криком "мама". Лариса долго-долго смотрела на мужа, которого явно беспокоили полуденные кошмары. Он подергивался, слабо помахивал руками, пытаясь отогнать что-то, надвигавшееся на него в сновидениях, жалобно похныкивал и постанывал. Лара прослезилась в умилении. От ее всхлипываний Руслан проснулся, и состоялось, как и было предсказано, нежное примирение.

Сразу же после первых объятий и вздохов Лариса, замирая от страха и слабости, принялась оправдывать свою иррациональную тягу к пакостнику Алексису унылой праведностью их семейной жизни. Ее супруг действительно оказался добрым малым — ему даже особых объяснений не потребовалось. Руслан и сам чувствовал: в их браке чего-то не хватает, но взять и предложить Фрекен Бок хорошую порцию безумств в качестве допинга не решался. И он твердил себе, когда накатывало ощущение невыносимой скуки: "Все и так хорошо, чего тебе еще надо, придурок?" Прибавив к этой нелестной характеристике еще несколько — "кретин", "извращенец", "аморальный тип" — стеснительный муж смирял в душе непристойную жажду новых ощущений, хотя бы на некоторое время. Теперь Ларисе и Руслану приходилось только удивляться тому, что они за десять лет брака как-то не нашли возможности познакомиться по-настоящему, несмотря на рождение двух "прелестных деток". Должно быть, впервые супруги посмотрели друг на друга с неподдельным интересом…

Перед обедом в комнату больной вошла Зоя и присела на одеяло, глядя на Ларису с тревогой и нежностью:

— Ну, ты и учудила, сестрица! Ты что, лучшего выхода не нашла? Разве можно над собой такое вытворять?

— Что учудила? — искренне удивилась Лариса, — Какой еще выход? У тебя что, киста в мозгах? Ничего я не чудила и не вытворяла!

— Ты еще какие-нибудь таблетки принимала вчера, после того, как мы с Зинкой ушли? — нахмурясь, спросила Зоя.

В этот удачный для сыщика момент в комнату вошел Данила с бульоном и всякими непритязательными сухариками, и сразу же навострил уши. Лара посмотрела на снедь на подносе и судорожно сглотнула:

— Может, не надо?

— Любишь травиться, люби и лечиться, — как ножом отрезал Даня и пододвинул к постели столик, — Не будешь лопать добровольно, госпожа Бовари российского разлива, введем через зонд. Доктор велел: больше пить жидкости, чтоб вывести токсины. Жаль, что и дурость твою бабью нельзя вывести тем же путем и с такой же легкостью!

— Да что вы, ребята, твердите, как нанятые, про какую-то глупость и Эмму Бовари? Помешались? А, понимаю! У нас в Мачихино — эпидемия паранойи. Поздравляю, — испуганно хихикнула Лариса.

— А кто таблетками травился после аэробики с садовой скамейкой? Скажешь, что приняла их за стероиды? — строго поинтересовалась у сестры Зоя.

— Я? Травилась таблетками?

— А кто, я, что ли? — присоединился к бестолковому диалогу Даня, уже понимая, к чему все идет.

Если Фрекен Бок в ее попытке и помогли "по доброте душевной", то получается совсем уж нехорошая вещь: один из обитателей дома слегка поехал крышей и вообразил себя добрым ангелом, предназначение коего — избавлять родных и близких от земных горестей. А если это не безумный маньяк, то хладнокровный охотник за свидетелями. И отныне не ровен час…

Чтобы не додумывать до конца новую неприятную мысль, Даня нарушил установившееся после его вопроса оторопелое молчание и снова принялся терзать Ларису:

— Так ты не пыталась отравиться снотворным?

— Зой, — вместо ответа Фрекен Бок обратилась к сестре, опасливо поглядывая на Данилу, — и давно это с ним? А он не кусается?

— Не знаю! — пожала плечами Зоя.

Ей тоже было страшновато, но она предпочла держать себя как ни в чем не бывало:

— Вы побеседуйте, а я пойду, погляжу, как там обед. Ларка, будешь вести себя, как дура кисейная — я сама тебя на тот свет отправлю! — и она почти выбежала из комнаты.

Даня посмотрел на бледную, не вполне оправившуюся кузину с тревогой:

— С тобой разговаривать-то можно? Ты как себя чувствуешь?

— Нормально, более ли менее. Вы что с Зоей думаете? Что я решила какими-то лекарствами отравиться? Но я и приняла всего-навсего две, может, три таблетки. Мне их Зина дала, еще после маминой смерти.

— Зина… — остолбенел Даня, — зачем?

— Ну, как зачем? Мне было очень худо, я все ревела, никак не могла в себя придти. Зинаида заглянула, сказала, чтобы я не впадала в истерику, и дала эти таблетки.

— Сколько?

— Одну упаковку. Кажется, в упаковке штук десять. А другую она понесла Зое.

— Зина сказала, как их принимать? Там, в упаковке, была инструкция?

— Там была бумажка, а в ней насчет приема по три таблетки в день, кажется. Только я и не принимала их ни разу, сунула в тумбочку, они и потерялись. А вчера вечером я расхлюпалась, как идиотка последняя, пришли Зина и Зойка, стали меня успокаивать. Зоя принесла воды из кухни, Зина стала искать эти таблетки в тумбочке, не нашла и дала мне свое лекарство, две штучки, я их выпила и хотела заснуть.

— Постой… Ты захотела спать?

— Да нет, — досадливо отмахнулась Лариса, — Я больше хотела, чтобы Зина с Зойкой ушли. А они все сидели, бубнили что-то… Потом, наконец, они ушли, и все, — Лариса принялась разглядывать свои ногти, как делают многие женщины в неловких ситуациях, всем своим видом показывая, что больше рассказать нечего.

Даня взял кузину за подбородок и повернул ее лицом к себе:

— Кто еще приходил? Кто был у тебя вечером?

Лариса надулась, как мышь на Адельку, скрестила руки на груди, и демонстративно молчала. Данила подождал немного, глядя на Фрекен Бок с осуждением, потом мягко стал уговаривать упрямицу:

— Пойми, это важно. Если ты приняла всего только две таблетки, то кто-то тебя отравил. Мне надо знать, что ты вообще принимала, ела или пила вчера после ссоры с Русланом. Тогда, может, я все тихо выясню, и никаких скандалов с привлечением милиции, ФСБ, Интерпола и Скалли с Малдером. Ну, прекрати в молчанку играть.

— Ты бы еще сказал "в несознанку", — хихикнула Лариска, — Ну хорошо, гражданин начальник. Заходил после девочек Алеша, он уезжать собирался, пришел попрощаться. Мы поцапались, наговорили друг другу гадостей, он и уехал, даже утра не дождался.

— Он тебе давал таблетки или ампулы? — Даню просто трясло.

"Опять этот дровосек чертов! Он ее довел до ручки, Фрекен Бок и наглоталась всякой дряни, а теперь ей стыдно признаться, как дело было…"

— Да нет, нет… Как ты не понимаешь, мы ссорились, отношения выясняли, кричали даже. Ну, не кричали, пожалуй, шипели, как коты, чтоб весь дом на крик не сбежался. После этого я Алексея прогнала, сказала, что не хочу его больше видеть.

— А потом? Что было потом?

— Опять ты про еду, питье, внутривенные уколы? Нет, аппетита у меня в тот вечер не было, колес я не глотала, растворителей не пила, и пестицидами не занюхивала. Дошло до тебя, наконец?! — Лариса явно рассердилась.

Даня поднял руки, беспомощно пожал плечами и побрел к выходу. На пороге он остановился и обвел комнату взглядом. Похоже, что взрывных устройств сюда подложить не успели, так что пока Ларка в безопасности. Данила вздохнул и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

В отличие от своего приятеля Иосиф с утра сибаритствовал, беззаботно волочился за Зинаидой, сидел с нею в самых уединенных и романтических закоулках, ходил гулять, беспрестанно что-то нашептывал ей на ушко, и прекратил это приятное занятие только вечером. Перед ужином, насвистывая "Тореадор, смелее в бой", он явился в комнату, намереваясь переодеться во что-нибудь поприличнее, а то шорты и футболка уже не казались мачихинскому Казанове достойным туалетом. Данила перехватил вертопраха на выходе и, зажав между стеной и дверным косяком, изложил ему все, что удалось узнать из разговора с Лариской. В ходе пересказа намного отчетливей проявлялись детали, не замеченные Данилой во время диалога с Лариской. Даня так часто останавливался на середине фразы и замирал, глядя перед собой не слишком осмысленным взором, что Ося начал нервничать:

— Ну что ты стоишь, точно всесовершенный Будда — бездна познаний и полное отсутствие подходящего собеседника? Говорить будешь?

— Послушай, таблетки Зинаида поровну распределила между сестрами еще в день теткиной смерти, а этой ночью фактически спасла Лариску, действуя не хуже, чем служба девять-один-один. Скорее всего, она не может быть убийцей. Зоя принесла сестре воды, но это не доказывает, что в воде было что-то — те же Зинины таблетки — на вкус бы чувствовалось. Алексис заходил, наговорил пакостей и сбежал, то есть действовал по привычной схеме. Никак не пойму, кто мог Лариску отравить…

— Значит, все-таки самоубийство? — Иосиф не знал, что и думать.

— Давай зайдем в ее комнату и посмотрим, нет ли там чего-нибудь любопытного, — предложил Даня, — Там ведь еще не убирались?

— Вроде нет. Руслан дежурил у ложа супруги, Зоя стряпала на всех, ей не до уборки было, Зина порывалась перенести свои вещи к Фрекен Бок, но я мешал всеми силами. Пока комнату не трогали, — Ося решительно двинул к выходу.

— Молодец, не зря я тебя вчера на этот флирт вдохновил! Пошли!

Оказавшись в спальне Лариски, они произвели аккуратный досмотр, не санкционированный никаким учреждением — вот преимущество родственных связей следователя и с обвиняемым, и с жертвой! На тумбочке возле кровати, которую Лариса чудом не свалила, когда ползла к двери, стояли… два стакана. Один был чист и прозрачен, а во втором просматривался слой беловатого налета на дне и едва заметные разводы на стенках. Этот сосуд Ося прихватил с собой, когда они оба, озадаченные, уходили из спальни.

— Как ты думаешь, тот самый транквилизатор растворили в воде, и все это пойло влили в бедную Ларку? — растерянно спросил Иосиф, рассматривая осадок.

— Скорее всего. Остается узнать, кто это сделал: Зинаида, Зоя или Алексис. Или сама Фрекен Бок, наконец! — Данила раздраженно закурил перед раскрытым окном.

— Как же нам это узнать? — допытывался Иосиф, не очень, видимо, представляя, что теперь им, хочешь-не хочешь, а придется "снять показания".

Ося в душе понимал, что на свидетелей в ходе получения информации полагается оказывать моральное давление, но он никогда не умел использовать людей. "Мне надо выбрать, как себя вести с Данькиной родней…" — обреченно думал Иосиф, — "И плюнуть на их несчастные "показания" нельзя, и трясти бедных баб, как груши, лишь бы побольше узнать, тоже не годится. Если даже меня это беспокоит, то каково Даниле? А что делать с истериком Алексисом? Он ведь будет всячески демонстрировать, что обижен, глубоко и незаслуженно? Известно, любимая тактика защиты у посредственностей. Вот будет приятно побеседовать! Врагу не пожелаешь", — Иосиф безнадежно вздохнул. И тут Даня усмехнулся и прищелкнул в воздухе пальцами. Его, по всем признакам, осенила идея.

— Вот что! Ты с Зинаидой поговори насчет вчерашнего: что было в спаленке после сцены в саду, я — с Зоей, на ту же тему, а потом съездим вместе в Москву, разыщем этого термита двуногого, прижмем его к стенке и добудем недостающие сведения.

— У меня тоже насчет невинности и девственной чистоты его намерений ба-альшие сомнения, — согласился Ося с приятелем, понимая, что Даниле тяжелее всего видеть безжалостных убийц в сестре и тетке, и он подсознательно надеется, что виноват окажется именно антипатичный ему Алексис.

Снова пришел вечер, лиловый и теплый. Иосиф вдруг ощутил, что начинает привыкать к жизни в деревне, несмотря на то, что ее даже в шутку нельзя назвать спокойной. Ужасающие события, происходящие под крышей старого дома с регулярностью хронометра, не могли уничтожить очарования летних дней, проведенных на природе. Лежа в постели, Гершанок вновь увидел в полусне красивые Зинины плечи и белозубую улыбку, и сам улыбнулся. За ее силуэтом, ярко освещенным полуденным солнцем, виднелся луг с высокой, чуть поникшей от жары травой, небо синее бирюзы и молодой лесок на самом горизонте. Зинаида подняла руки, закалывая волосы, он шел к ней навстречу и нес два ледяных запотевших бокала, в которых бестолково болтались соломинки и полурастаявшие кубики льда. Потом, во сне, Иосиф опустил глаза и вдруг увидел, что в одном из бокалов плавают какие-то крупинки. И тогда он поднял прозрачный стаканчик вверх, чтобы получше рассмотреть на просвет, что в нем. Взгляд его наткнулся на лицо Зинаиды, веселое и жестокое одновременно, улыбка ее напоминала оскал, а глаза — две голубые острые льдинки. Не отрывая глаз от ее лица, он машинально стал пить из страшного бокала. Зина смотрела на него и улыбалась, улыбалась, улыбалась…