Убийственные именины

Глава 4. "Дождь грянул наконец…"

А ночью началась гроза. Уже не верилось, что хмурые небеса смилостивятся и окропят, хотя бы слегка, иссушенные лес и поле. И небо, наконец, решило вернуть долги — с лихвой. Под утро в вышине так сверкнуло и загрохотало, что все разом подскочили в своих кроватях. Потом потянулись к окнам, позевывая и сонно переговариваясь. Бело-голубые всполохи озаряли горизонт, над лесом по разбухшим от воды серо-синим тучам яростно змеились огненные хвосты. Гроза подходила все ближе. Громыхало с такой силой, как будто над самой крышей дома кто-то невидимый в плотной пелене облаков бил в гигантские тамтамы.

Аделаида, полюбившая спать в головах у Иосифа и каждую ночь вытеснявшая его с подушки, пулей метнулась через комнату к двери, распушив хвост, и стала скрестись, испуганно и жалобно завывая. Данила проснулся первым и сразу взял одуревшую кошку на руки. Потом он стал гладить трясущееся животное, приговаривая, что гроза — это совсем не страшно, что никто не даст в обиду глупую Адельку, а когда все закончится, то и жары такой уже не будет, а будет хорошо и замечательно, и прочее в том же успокоительном для кошек и детей духе. Дрожащая Аделька на руках у Дани скоро успокоилась и тоже стала всматриваться во влажную тьму за окном. Глаза Аделаиды с расширенными зрачками стали круглыми и совсем черными, и вспышки молний освещали их, словно воду двух маленьких темных озер.

Иосиф подошел к окну и встал рядом с Даней. Дождь хлестал, и не стоило высовываться наружу или романтично садиться на подоконник. С небес, точно в тропических широтах, падали уже не струи, а огромные водяные пласты, словно там, наверху, бравый пожарник опрокидывал холодную воду на измученную засухой землю целыми цистернами. Ветер трепал деревья во дворе, как резвящийся щенок — коврик в прихожей. Воздух становился все плотнее и холодней, и тут пошел град. В коротком свете молний, среди мелькающих веток и листьев, на фоне серебрящейся пелены дождя он был совсем незаметен. Но вскоре в окна стали залетать градины, огромные, с орех, и с силой ударяться об пол. Они летали по всей комнате и били больнее дробин. Пришлось вернуться в кровати и залезть под одеяла, спасаясь от обстрела.

— Дань, как ты полагаешь, это всемирный потоп? — осведомился Иосиф у приятеля, — Или просто уничтожение поселка Мачихино, навроде гибели Содома и Гоморры?

— Не думаю, что здесь образовалось такое ужасно-безнадежное гнездо разврата, как вы себе вообразили, Ося, — нарочито гнусавя, ответил Даня, — Я думаю, все ограничится маленьким торнадо. Потом по речке Моче пройдет небольшое, метров двадцать высотой, цунами, случится крохотное уютное землетрясеньице баллов в семь, а под фундаментом изотовской фазенды вскроет почву молодой энергичный гейзер. В честь вас, друг мой, его назовут "Газы Гершанка".

— Смех смехом, — заметил Ося, — а ураган-то был — кто выжил, тот помнит. Может, это сюрприз номер два?

— Тогда это будет наводнение. Лидия Евсеевна всплывет в окружении своей возлюбленной редиски, Вера кинется на мосток, где пережила самое сильное в своей жизни эротическое впечатление. Да и Павлу придется преодолеть отвращение к Алексисовым буратинам. Они, по-моему, чудное плавсредство.

Посмеявшись над этими веселыми картинками, оба как-то отвлеклись от стихий, бушевавших вокруг дома, и вернулись к страстям, клокочущим внутри него. Снаружи по-прежнему ревело и грохотало, будто над поселком проходило состязание безумных шаманов, но друзья почти не слышали торжественной грозовой песни вод и ветров. Так пропадает грохот далеких водопадов, когда рядом шуршит холодное тело змеи, проползающей в траве.

Воспоминания о подозрениях, накрывших всех именинных гостей поголовно, точно холодной серой тенью, здорово испортили Даниле настроение. Захотелось прямо сейчас сесть в машину и уехать, никого больше не расспрашивая, и не фабрикуя на свою голову новых версий. Но одновременно со страшным желанием удрать родилась мысль: бегство успокоения не принесет, а совсем наоборот — вызовет взрыв паники. Убегая, ты затылком ощущаешь, что невидимая и неотвратимая опасность настигает. И потом, за столь неожиданный отъезд ему пришлось бы долго извиняться перед родичами и здорово получить по шее от Георгия, которому будет не на чем самому уехать и Симу увезти. Все эти раздумья медленно проплывали в Даниной голове на фоне навязчивой, бесконечной тягомотины о хладнокровном убийце. Здесь, в Мачихино, находился негодяй, безнаказанно отправивший Варьку на тот свет в день ее рождения. Нет, видимо, придется остаться до конца.

Вчерашний Осин рассказ о взаимоотношениях Варвары с младшей дочерью привел Даню в ступор и смешал ему все карты, весь почти сложившийся пасьянс. Придя в себя, Данила красочно описал Иосифу исповедь Зинаиды, заклинания Фрекен Бок, истерику Веры Константиновны и импровизацию Павла Петровича. Но Иосиф лишь нудно твердил: "Наличие мотива для убийства — не гарантия причастности к преступлению". Данила соглашался, хотя изысканий своих так и не оставил. Наконец, сыщики-любители решили найти так никому и не показанное заключение из морга и прочесть его самым тщательным образом. Иосиф пошел, за неимением лучшего средства, с карандашом в руках штудировать медицинскую энциклопедию — на предмет изучения причин и симптомов инсульта. Если есть способ спровоцировать инсульт у человека с нормальным давлением — его надо было узнать во всех подробностях. Может, хоть тогда что-нибудь прояснится.

Вчера ближе к вечеру все участники события собрались в столовой на трапезу без названия: для обеда было поздно, для ужина — рано. Выглядели родственнички ничем не краше утопленников, пролежавших в речной тине неделю. Зеленоватые лица, мутные глаза, вялые, сомнамбулические движения. Поковыряли в тарелках, выпили чаю-кофе и разошлись. Никаких разговоров о делах, никаких попыток чем-нибудь заняться — все поглотило болото апатии. Хотелось поскорее избавиться от окружающих и провести остаток дня в своей комнате или в каком-нибудь заброшенном уголке в саду. Рецепт дикого коктейля ощущений составили: душное предгрозовое затишье и камень дурных предчувствий, лежащий у каждого на душе. Иосиф ясно видел, что Изотовых мучает депрессивное состояние, а потому твердо решил хоть Данилу избавить от атмосферы всеобщего уныния. Сразу после обеда он увел Даню в комнату и дал ему, бедняге, возможность отдохнуть и от родни, погруженной в тоску-печаль, и от нудных логических игр.

А сейчас они вернулись к затянувшей их обоих головоломке. Впечатление было, как от езды в электричке. Масса отвратительных ощущений: трясет, покачивает, из окна дует, смотреть в окно на монотонный пейзаж мешают буянящие соседи по вагону. Остается достать журнал и погрузиться в решение кроссворда.

Кого интересует, как называется ветер на берегах Байкала или вьетнамский щипковый инструмент из двух букв, первая — "б"? И что владеет любителем кроссвордов: азарт игрока или тяга к знаниям? И чем они принципиально отличаются, эти чувства? К тому же по ходу расследования друзья-напарники не раз всерьез задавали себе вопрос: почему от поддельной водки пострадали только они двое? И если нет никаких разумных ответов насчет "избирательности" беленькой, которую пили все, значит, им кто-то что-то подсыпал… Увязшие, точно мухи в меду, Данила с Осей хором вздохнули:

— Ну, что, продолжим? — и невесело усмехнулись. Впрочем, азарт уже начал брать свое, и парни понемногу взбодрились.

— Итак, — Иосиф решил подвести итоги вчерашних размышлений, — мы имеем целый полк подозреваемых: Зинаида могла убить из-за шантажа со стороны Варвары, Зоя — из-за конфликта с матерью, а особенно из-за намерений Вавочки выдать дочь за эту помесь кабана с павлином, Алексис — в состоянии аффекта, в ходе ссоры по поводу какого-то Нифонтова, а вот Павел Петрович тут при чем?

В эту минуту в дверь постучали. Даня с Иосифом подскочили и уставились друг на друга. А дверь медленно приотворилась. На пороге с рассеянной улыбкой стояла Лидия Евсеевна, соседка. Жилистая, черная от работы на своей "плантации", она молча, как привидение, поманила парней за собой. Молнии освещали ее, словно героиню Хичкока. Ночное, ничем не объяснимое явление Лидии Евсеевны добило парней. Они, ничего не спрашивая, точно сомнамбулы, встали и последовали за соседкой, на ходу натягивая брюки и футболки.

Придя в залу, все трое расселись в полном безмолвии за столом. Евсеевна вздохнула и голосом без интонаций заговорила:

— Вы, мальчики, должны мне помочь. Есть у меня некоторые сомнения, о которых не хотелось бы упоминать в беседе с прочими свидетелями…

— Во излагает! — с восхищением шепнул Ося Даниле.

Тот пораженно кивнул и в том же тоне обратился к соседке:

— Вас что-то смущает?

— Да. Есть неувязки в деле. Варвара умерла от инсульта. Так? — парни кивнули, — Но между самим инсультом, независимо от его причины, и ударом кресла по Варвариной голове должно было пройти какое-то время, пусть совсем небольшое. В этот промежуток пострадавшая должна была багроветь, бледнеть, чувствовать головокружение и слабость, перебои пульса, тошноту. Варвара удалилась в свою комнату, чтобы прилечь, и уж там, в спальне, она якобы и упала на этот подлокотник. По заключению медэксперта получается, что у Вари наступило прединсультное состояние или даже инсульт, отчего она ушла в спальню. Мы все присутствовали при этом. Но меня удивляет, что она ничем не обозначила свое состояние дурноты. Не похоже на Варвару. Я твою тетю знаю очень хорошо: Варя — образец ипохондрика, — она со значением посмотрела на Даню.

— Да-а… — протянул тот, — Таким, как тетя, хорошо на ТВ передачу вести, под названием "У кого чего болит" — о себе и только о себе. И чтоб молча пойти в спаленку с инсультом — авось, рассосется? Надо нам, — он глянул на задумавшегося Иосифа, — у Гоши выяснить, где эти бумажки от патологоанатома. Проработаем их и поймем, есть там несоответствия, или нет.

— А можно инсульт спровоцировать? — вскинулся Ося, будто очнувшись.

— Не знаю. Кто вчера про инсульт читал: я или ты? — вспомнил Даня.

— Читал, но там не разберешь: тромбоз, эмболия, атеросклероз сосудов мозга и другие заболевания сосудов, травма черепа — это вкратце. А симптомы самые разные: лицо багровое или бледное, пульс учащен или замедлен, тянется эта катавасия один-три дня или наступает внезапно. Что хочешь, то и выбирай. Потому, наверное, в морге особо не церемонились, дали заключение: инсульт, обморок, несчастный случай — подписано, и с плеч долой, — заключил Ося.

— Постой, а что там было про травму черепа?

— Тоже ничего, два слова. Можно из-за нее заработать кровоизлияние в мозг и размягчение мозговой ткани. Что-то вроде синяка внутри черепной коробки…

— И почему кресло стояло посреди комнаты? — внезапно вклинилась Лидия Евсеевна тем же безжизненным тоном, — Этот момент надо определить досконально. Оно же из мореного дуба, килограмм на тридцать.

— Ага, настоящий монстр, — кивнул Даня, — Кресло всегда между шкафом и стеной стояло, в углу. Сидеть на нем жутко неудобно, а выбрасывать антиквариат… Варька даже на чердак его отказалась переместить. "Оно же прабабушкино, оно же прадедушкино", в общем, в нем еще батька Махно сериалы смотрел и попкорн ел. И кому приспичило его вытащить на середину?

— Думаешь, кто-то из мужиков? — спросил Иосиф, явно сомневаясь в способности Павла Петровича или Алексиса совершить убийство, даже случайное.

— Да нет, могла и женщина, тридцать килограмм и подросток поднять может, — задумчиво протянул Даня.

Все молчали, рассеянно смотря в окно, где серебром и жемчугом сверкала завеса из капель воды, скрыв собой все происходящее снаружи. Буря бушевала не больше часа, а потом перешла в сильный дождь. Вода смывала пыль с травы и листьев, собиралась в потоки и огромные лужи. Деревья и трава тянулись к подобревшему небу, впитывая долгожданные дождевые капли. Уже почти рассвело, было прохладно, дул ветер, унося из комнат душный, пахнущий прогретой пылью воздух. Хотелось выйти на дорогу и, несмотря на дождь, пойти куда-нибудь без всякой цели, просто прогуляться. Потом парни обернулись и увидели, что соседкино место за столом опустело. Лидия Евсеевна ушла так же бесшумно, как и появилась. Они переглянулись, Даня покрутил пальцем у виска и зевнул. После дождя сильно захотелось спать.

Дом проснулся на удивление рано, засуетились женщины, готовя ранний завтрак и радостно приводя себя в "соответственный" вид. Мужчин не пустили в ванную комнату и к тому же пристыдили, что они, здоровые лбы, не хотят пойти к колодцу и незатейливо облиться из ведра. Оська, пакостно хихикая, тут же рассказал Даниле анекдот о том, как Бог создал мир и увидел, что это хорошо, создал мужчину и увидел, что это тоже хорошо, создал женщину, посмотрел на нее и сказал: "Ладно, она накрасится". После этой маленькой мести за лишение благ цивилизации оба отправились к колодцу за водой. Умывшись и приняв душ в пристройке, парни вышли на веранду, где Зоя и Лариса уже накрывали завтрак на легком садовом столике. Всей семье давно осточертела душная ритуальная "зала" с ее напыщенным интерьером. А после смертоносного дня рождения Варвары Николаевны завтракать, обедать и ужинать в этой неуютной комнате означало наверняка заработать себе гастрит, язву желудка и нервный тик.

Иосиф, выходя из летней пристройки, увидел, что возле кустов смородины стоят Симочка в утреннем "шлафроке" и Георгий, весьма импозантный в своем бархатном халате с черными отворотами. Ося пошел пожелать Даниным родителям доброго утра, радуясь, что Серафима Николаевна, наконец-то, начала приходить в себя, и даже вышла из дома в сад. Подходя, он услышал, как Серафима звенящим, трепетным голосом читает стихи Арсения Тарковского:

"Дождь грянул, наконец.

Он длился,

Как птичья песнь.

Он так плясал,

И так старался, так резвился,

Что мир вокруг преобразился

И засверкал, как бальный зал…"

Георгий растроганно посмотрел на жену, взял ее большую, широкую, как у всех Изотовых, руку и осторожно, словно тончайший бокал, поднес к губам. Осе стало неловко, он тихо повернулся, чтобы уйти, но его уже заметили. Гоша приветственно помахал ему, а Сима улыбнулась чуть смущенно и ласково. Иосиф, в душе проклиная себя за бестактность, начал что-то нести о погоде, посвежевшем воздухе, благотворном увлажнении почвы и прочей чепухе. Данины родители смотрели на него и поддакивали. Ося совсем уже собрался задним ходом ретироваться в кусты, дабы не мешать супругам наслаждаться красотами природы, но потом вдруг вспомнил о деле и без всякой задней мысли выпалил:

— Дядя Гоша, а вы, случаем, не помните, где эти документы, ну, заключение?

Произнести слова "из морга" при Симе, когда та едва-едва опомнилась после трагической гибели сестры, Ося не смог. Георгий подумал, потирая подбородок, потом неуверенно ответил:

— Может, где-то в доме. Я не помню, не до того было. Может, я его Павлу отдал, или Зое…

— А у Ларисы оно может оказаться? — предположил Иосиф.

— Не думаю. В Ларисе тогда что-то детское проснулось, беспомощное. И она все время плакала, плохо соображала, у нее все из рук валилось. Вряд ли я вручил Ларе важные бумаги, коли она в таком состоянии была… Да, ты прав, надо их поискать, они еще могут понадобиться. Для нотариуса, например, бумажной души.

Мило беседуя о российском бюрократизме, они втроем двинулись к веранде. Одного Ося не мог понять: кому могут понадобиться бумаги о вскрытии, когда уже справлено свидетельство о смерти и захоронении, какому-такому бюрократу-нотариусу? Потом Иосиф догадался: Гоша абсолютно не осведомлен о дальнейших хлопотах по оформлению наследства. Никто не ожидал споров насчет Варвариного имущества, и даже делить ничего не предполагалось: все чохом переходило к Вавочкиному вдовцу, Павлу Петровичу. "А Георгий думает, что заключение патологоанатома понадобиться для подтверждения этого, как его там? А, вступления в право наследования!", — заключил Ося.

Вскоре мужчинам пришлось включиться в активную помощь дамам: на веранде и на кухне уже вовсю шла работа по устройству завтрака на еще влажном столе, освеженном грозой. Промытый дождем мир ожил и весь светился. Старая комнатная икебана — и та смотрелась не такой засушенной и пыльной, как во время жары. Все расселись в принесенные кресла и принялись за еду. Бутерброды и кофе исчезали с небывалой быстротой, Зоя то и дело бегала наполнять кофейник. Послышались рассказы о разгуле стихий в Мачихино в какие-то давно прошедшие времена: о том, как молния ударила в старую березу и расщепила ее до самого корня, как "в конце прошлого — в смысле двадцатого — века" ураган валил лес, а молодые деревья скручивал, словно пряди женских волос, как однажды на Моче случилось половодье, речка разлилась и безжалостно снесла два сарая и одну, кхм, будочку для естественных потребностей. Алексис выдал историю про торнадо в Америке, важно присоветовав всем прятаться под мостом, если их настигнет торнадо. "Будто ты бывал в Америке!", — хором подумали все, кроме, может быть, Ларисы, которая зачарованно смотрела на зануду-древодела.

После завтрака они порознь отправились искать заключение о вскрытии. Оно могло оказаться у Зинаиды — Зина договаривалась о "выездных" похоронах в Мачихино, наверняка ей пришлось предъявлять документы. А Даня решил поговорить со своими — кузиной и двоюродной теткой, главными подозреваемыми.

Начать решил с Зои. Найти Варварину младшенькую было нетрудно: она почти безвылазно пребывала на кухне, готовя завтраки, обеды и ужины на всю орду гостей и родственников. Зое, судя по всему, нравилось хозяйничать и отдавать распоряжения, больше похожие на военные приказы. Варварина жесткость все отчетливее проступала сквозь хрупкие черты блеклой тихони. Зойка, проснулась от своей летаргии, но лишь для того, чтобы стать подобием своей мучительницы. Правда, у нее имелось недюжинное чувство юмора. Когда-то оно глубоко пустило корни в спрятанном Зоином темпераменте. Но после Варвариной смерти "ледяной панцирь" сошел, и младшенькая поражала всех знакомых новым "имиджем". Все издавна привыкли к лунатической, неприметной девочке, а не к сегодняшней особе с твердым характером и наповал разящим сарказмом.

Войдя на кухню, Даня залюбовался ловкими, почти танцевальными движениями кузины: она порхала между столом и мойкой, распевая жаворонком. Наткнувшись на Данилу, Зоя искренне обрадовалась:

— Что, напугала я вчера твоего друга ненаглядного? Ох, как он драпал отсюда, шустрей нашкодившей Адельки. Извини, не удержалась. Он очень смешной.

— Да? А он чуть не помер от твоих шуток! Это что, истребление поголовья рыжих и конопатых? Каких ужасов ты ему наговорила?

— Да так, изложила небольшую статейку по психопатологии. Ты ведь знаешь: я их мно-ого читала. Теперь можно и поделиться информацией. Вот и рассказала, что вспомнилось: подростковая агрессия, конфликт поколений, тяга к суициду и насилию. Я просто пошутила.

— Ага! Мы еще от вашего с Зинкой бенефиса на поминках не отошли, — буркнул Даня.

— Ну, а если мне не хочется изображать вселенскую скорбь и пускать слезу — ни на похоронах, ни после? Я ведь Сарой Бернар никогда себя не воображала, не то, что моя сестрица неподражаемая. Это она у нас тонкая натура, я-то намного примитивнее. Мне жаль, что мама умерла в собственный день рождения, только… — Зоя пожала плечами и рассеянно переставила невскипевший чайник с конфорки на подставку, — Зачем же комедию ломать: глаза там, полные слез, голос прерывается, детские воспоминания в розовом цвете, цветочки, леденцы? Признаюсь, я совсем по маме не скучаю. Вообще, вовремя ее того… Ты, наверно, уже слышал про Максимыча от друга своего, да? Она совершенно меня вымотала. Когда сватанье началось, я даже решила: уйду из дома. Но все откладывала, все выясняла что-то с матерью, истерики закатывала — без толку, как понимаешь.

— Неужели это она всерьез полагала: тебя можно вот так в свадебное платьице упаковать, белой ленточкой перевязать и сдать этому максимофилу "в вечное пользование"? — Данила обалдело помотал головой, представив себе эту картину.

— Ну, маман свои намерения не скрывала: Максимычу, говорит, нужна молодая, свеженькая, послушная женка. Желательно без избытка сексуальной энергии, и чтоб воспитана была в духе патриархата-домостроя. Я, по ее мнению, идеально подхожу. Мамуля аж картину маслом нарисовала: "Неравный брак Зойки с Максиком". Стерпится-слюбится, приговор вынесен и обжалованию не подлежит. Он чертовски непривлекателен, я чертовски необщительна — чего время зря терять?

— Тебя мать вообще очень доставала?

— Да уж как могла. Но уж теперь-то я свободна. И никто не станет мне больше рассказывать, что старших надо уважать.

— А чего же Варваре в плане уважения недоставало? — изумился Даня, — Тетю, по-моему, все уважали… из последних ресурсов организма.

Зойка улыбнулась, но как-то кисло:

— Ей очень нравилось, как в купеческих семьях полагалось: дети родителей — только по отчеству и на "вы". Про почтение к моей бабушке припоминала. Вот например… сказала как-то бабуля мамочке насчет пеленок, Лариской подписанных: не так ты их стираешь, дочка! Мать почему-то не кинулась в ту же секунду перестирывать, а позволила себе улыбнуться. Так бабка окунула ее рылом в тазик с грязной водой — из-под тех самых пеленок — да чувствительно там и подержала. Уважай, дескать, сволочь, а то утоплю! — Зоя усмехнулась, помешивая в кастрюле варево, издававшее аппетитный запах.

— Сильна как смерть материнская любовь! — неловко пошутил Данила и сам смутился от неудачной остроты.

Но Зоя не обратила внимания. Казалось, она полностью погружена в стряпню и свои воспоминания о пережитом недавно потрясении. Даня не стал разрушать атмосферы откровенности, он замолчал и приготовился слушать все и обо всех. Данила уже понял, что расспросы вызовут только новую, не слишком гуманную, мистификацию и еще сильнее разозлят его двоюродную сестрицу. Надо было вести себя тихо-тихо — и очень деликатно. Зоя повернулась к нему, лицо у нее было грустное и проникновенное — хоть сейчас в объектив.

— Знаешь, Зинаида тут пришла ночью ко мне в комнату, и мы с ней говорили, говорили до утра. Она мне все рассказала, как мать из нее тянула деньги, заставляла пристраивать опусы своего альфонса: Алексис, слышь, рубит, а ты отвози. Я хотела вернуть ей хоть часть, а Зина сказала, что не надо и что вполне довольно, если я и впредь позволю ей приезжать в Мачихино…

— М-да. Извини, будь Варвара моей матерью, я бы, похоже, сам ее убил… и съел, — не удержался Даня от замечания, на которое Зоя, впрочем, не отреагировала. Она продолжала:

— Говорят, первые двадцать лет дети злятся на родителей, потом двадцать лет ссорятся с ними, а оставшиеся двадцать — действуют их методами. Мать — копия бабки. А бабушка росла в такой среде… вроде пьес Островского. Ей тоже можно посочувствовать. Ладно, не мешай, — Зоя очнулась от внезапного приступа сентиментальности, — у меня еще куча дел. Сходи лучше в магазин. Или лучше возьми машину и съезди, надо купить… купить много чего. Список я тебе дам, там мешок картошки, муки возьмешь и овощей…

Сопровождаемый строгим голосом кузины, Данила вышел из кухни с двойственным чувством. "Да нет, Оська неправ", — размышлял он, — "Нормальная девица… практически нормальная. Непреодолимая тяга к убийству тут и не ночевала. Родичи могут безумно раздражать, и Оське это известно! А может, он сам мечтал того… папаню с маманей. Вот и привиделся ему маниакальный психоз. Думает, он как Карл Маркс — мечтал-мечтал, а Зоенька раз — и воплотила. Как Владимир Ильич — вместе с продвинутой интеллигенцией и отвязным пролетариатом. Ох, родня, родня… Мы, молодые, хоть со временем, да возвращаем долги… детства нашего голоштанного… А вот старшие моральный ущерб, нанесенный своей воркотней, никогда нам не вернут! И уж если кто загорелся компенсацию получить — тот отыгрывается на собственных отпрысках. Преемственность поколений называется!" И Даня всей душой ощутил, как ему повезло в плане семейного взаимопонимания.

Сияя от добрых мыслей, он вошел в комнату и сразу наткнулся на приятеля, явно чем-то рассерженного. Рядом с ним сидела Лидия Евсеевна, оба что-то чертили на листочке бумаги.

— Поговорил с Зоей? — небрежно спросил Иосиф Данилу, — Как она тебе показалась?

— Зоя мне нормально показалась! — буркнул Даня, усаживаясь на подоконник и с любопытством поглядывая на соседку, — Тебя она просто за любопытство наказывала, потому и разыгрывала из себя… матереубийцу. У нас тут уже ум за разум зашел, — обратился он к Лидии Евсеевне, — Ну и засомневались… Да… Теперь сами себя накручиваем: Зина — умная мстительница, Зоя — спонтанная мстительница, одну шантажировали, другую подавляли, это длилось десять лет! Надо бы убийцу среди тех поискать, кто молчит как рыба, а не среди тех, кто в голос орет: "Вяжите меня, православные!"

Пока он произносил свою тираду, Евсеевна сидела, точно аршин проглотив и смотрела на Данилу лишенными выражения глазами. Непонятно, слышала она его слова, или нет. "Разведчица!" — раздраженно подумал Даня, — "Гвозди бы делать из этих людей!" Иосиф, у которого с невменяемой бабулькой явно установился телепатический контакт, продолжал ожесточенно черкать. Тогда Данила стал дожидаться, когда его друг заговорит — соседка по-прежнему была молчаливей камня.

— Может, и прав ты, Данилушка! — кивнул, наконец, Иосиф, все еще глядя в бумажку, — А может, и нет. Проверить наших милых дам надо было, так уж положено. К тому же есть у нас с Лидией Евсеевной подозреньице, что причиной смерти Варвары инсульт никак быть не мог. Основания вот какие…

"Ну-у, совсем парень под следователя обтесался! Прямо ученик чародея. Лидкина, небось, работа!" — усмехнулся про себя Данила. А Гершанок продолжал:

— Помнишь, что нам Георгий сказал? Дескать, щека у покойной ушиблена потому, что тетенька, падая, ударилась лицом о подлокотник, — Иосиф протянул другу изрисованный листок и стал объяснять, тыкая в бумажку кончиком карандаша, — Я все рассчитал: если она ударилась лицом, значит, дыры на затылке у нее быть не может.

— Одно из двух — либо щека, либо затылок, — голосом телекомментатора из программы "Время" вступила Лидия, — Если Варвару стукнули всего один раз — сзади по голове, то щека должна остаться целой. Если было два удара, их бы нанесли с разных точек, под разными углами. А если это случилось примерно в одно и то же время, то второй удар практически опровергает возможность смерти от случайного падения, так как указывает на борьбу между жертвой и убийцей. Эксперт всегда отмечает угол нанесения травмы.

— Ну, а если у врача и сомнений никаких не было, что потерпевшую по голове один раз е… м-м-м, задело, — поправился Даня под выразительным взглядом приятеля, — а не два?

Даниле невыносимо хотелось прервать этот монолог отца Гамлета, на которого Евсеевна, темная и безжизненная, словно призрак, походила устрашающе. Даня и оговорился-то не случайно: Лидия вызывала у него постоянное желание как-то задеть, разозлить — да просто схватить за шкирку и хорошенько встряхнуть. Неужто она никогда не выходит из себя?

— Тогда опухоль на лице и пролом в черепе обязательно должны находиться с одной и той же стороны головы — с левой, например, — назидательно сообщила хладнокровная дачница-судья, — Я помню этот подлокотник: он имеет искривленную, волнообразную форму, упав на него, в принципе, можно несильно удариться, скажем, боковой стороной черепа и очень сильно — щекой. Или наоборот.

— Тогда опухоль на щеке должна была выглядеть иначе! — перебил ее Иосиф, тыча в бумажку, — Это был бы след от крупного, твердого, шарообразного предмета — как кулак, примерно! А там был синяк не больше пятака!

И Ося поднес здоровую, сжатую в кулак ручищу к носу Данилы — явно с намеком. Даня смущенно отвел глаза. Ему было стыдно за ненормативную лексику. Исправляясь, он бодро согласился:

— Понял. А где у Варвары был череп пробит? Сзади?

— А вот это нам и неизвестно! — развел руками Гершанок, — Бумаг-то нигде нет. Я ходил к Зинаиде, — он потупился и даже слегка покраснел, — Ну… Зина всласть поехидничала, а потом отослала меня к Фрекен Бок: она ей, дескать все возвратила. Лариска искала-искала у себя в сумочке, говорит, все бумаги туда положила. Не нашла. И нигде их нет: ни в столе, ни на столиках, комодах, тумбочках всяких. Мы весь дом обошли.

— Это показательно! — будто "бой ночных часов", раздался голос соседки.

— А Фрекен Бок утверждает, что документы Георгий отдал ей, — объяснял Иосиф, и глаза его горели азартом, — Якобы еще в морге это было. Но она потом вручала их Зинаиде — на предмет договора с кладбищем и ритуальщиками. Зина копию заключения о вскрытии возвратила. В общем, бумагу вновь положили в сумочку, а где она теперь? Гоша вообще не помнил, что он эти документы о вскрытии и бальзамировании отдал Ларисе. Оказывается, ей. Где их теперь искать, непонятно! — и он хлопнул ладонью по столу.

Данила смотрел на приятеля, разогнавшего свое воображение до крейсерской скорости: рыжая шевелюра пылает, россыпь веснушек так и светится, мускулатура играет — просто бог пожаров Агни какой-то! Мир спалит ради истины! Впервые Оська показался ему чужим, равнодушным. Зомбированная соседка была сейчас ближе Гершанку, чем лучший друг Даня. Иосифа сейчас не сдерживали ни страх, ни жалость, ни чувство вины. Словно огромный безжалостный Шерхан, он пер через джунгли напролом, он искал добычу…

— Ладно, попытаемся у Гоши узнать о месте пролома в черепе покойницы, — согласился наконец Данила и поднялся с места.

На душе у него было гадко.

— Главное, пойдите, посмотрите на кресло, — посоветовала Лидия Евсеевна, выходя из комнаты.

Так они и сделали. В супружеской спальне Варвары Николаевны и Павла Петровича стоял полумрак, кресла уже не было, только царапины на паркете в углу напоминали, что здесь находился громоздкий предмет на четырех ножках. Пришлось отправиться на чердак. Здесь оно и оказалось, резное, дубовое, огромное, с высокой спинкой, с могучими гнутыми подлокотниками и ножищами в виде львиных лап. Вид у него был не просто антикварный, а просто-таки монументальный. Парни, глядя на эту громадину, поневоле прониклись почтением. Нетрудно было представить его в кабинете фамильного особняка или даже старинного замка. Конечно же, замка, где бродят привидения бывших хозяев, умерших не своей смертью, и рассказывают посетителям леденящие кровь легенды о своем буйном нраве и жестоких деяниях.

— Какая красивая ве-ещь! — восхищенно произнес Иосиф, впервые обративший внимание на фамильную реликвию Изотовых.

Осе доводилось заглядывать в Варварину комнату по ее поручениям, но он никогда не приглядывался к дубовому монстру, задвинутому в темный угол.

— Да, вещь великолепная, — поддакнул приятелю Даня, — Только теперь оно здесь истлеет. Павел о нем и слышать не хочет. Собственноручно, наверное, его сюда отволок, чтобы никогда впредь эту мебель-убийцу не видеть. Давай, садись на пол. Будем на тебе следственный эксперимент ставить, — не удержался от мелкой мести.

— А почему на мне? Пылища-то какая…

— Что поделаешь, старик. Тут все-таки старый чердак. К тому же я повыше Варвары буду, и плечи у меня пошире, я на женскую роль не гожусь. Ты, правда, тоже не субтильного сложения, но уж пожалуйста, голубчик, не жеманься, побудь жертвой преступления.

— Ну, так и быть, чего ради славы не сделаешь.

Иосиф уселся на пол и приложился щекой к подлокотнику. Повторив этот эксперимент несколько раз, они потом для верности впечатления поменялись местами — Даня прижимался затылком и лицом к подлокотнику, а Иосиф замерял места возможных травм — и поняли: ничего не выходит. Пусть таким образом нельзя определить, где и как был проломлен череп жертвы, зато можно определить, как он НЕ был проломлен. Никакие хореографические выкрутасы двоих следователей-любителей, никем не уполномоченных, вокруг пресловутого кресла не давали четкой картины. Деталей ударов, нанесенных по Варькиной голове злоумышленником, разобрать было нельзя, но официальная версия, удовлетворившая милицию и прозектора, все равно выглядела притянутой за уши.

Подлокотник старинного кресла имел такую форму, что при единичном ушибе он оставил бы целую полосу-синяк — от скулы до затылка, но никак не два раздельных следа. Как оказалось, сильно стукнуться щекой о резное изображение львиной головы, завершающее изгиб подлокотника, — настолько, чтобы оцарапать лицо о мелкие выступы деревянной резьбы — можно. Но чтобы одновременно с этим ударом заработать отдельно расположенную, здоровенную дыру в черепе — на затылке или даже рядом со щекой — практически нет. А треснуться сперва об эту львиную лапу на подлокотнике затылком, чтобы пробить голову, и после, сползая без сознания на пол, удариться щекой до опухоли и ссадин — это тем более представлялось нереальным. Подобные несостыковки могут даже не учитываться при вскрытии, если нет прямых указаний на насильственную смерть, решили сыщики-добровольцы. В морге, скорее всего, прозектор и не предполагал возможности хитроумного убийства не очень молодой и изрядно опьяневшей женщины, навеселившейся буквально до упаду. К тому же на щеке Варвары не было следов сильного ушиба — так, небольшая опухоль и две крошечных ссадинки. Теперь надо было узнать — откуда они вообще взялись?

Иосиф и Данила уселись на какие-то старые вещи и растерянно огляделись вокруг.

— Слушай, странная она, Лидия эта, — полувопросительно-полуутвердительно отметил Иосиф, — Ты хоть понял, с чего она к нам в спальню по грозе приперлась?

"О! Трезветь начал!" — с удовлетворением отметил Данила, — "Добросовестность — штука заразная, того и гляди заработаешь вместо сердца пламенный мотор! Давай-давай, дружок, приходи в себя!"

— А у нее по дождю обострения бывают, — съехидничал он, наблюдая обратное превращение своего приятеля из бога Агни в обычного пофигиста, — Она неврастеник, а при пониженном атмосферном давлении у нее бессонница. Вот она и приходит в гости, о любимой работе поболтать. Бойцы, понимаешь ли, вспоминают минувшие дни… Чаще, правда, к Верке ходит, но та сейчас, небось, в отключке после Павлушкиного покушения.

— Но почему к нам? Не к другим родственникам? Я Варьку вообще первый раз на дне рождения увидел, ты к тетке тоже без особого пиетета… — Ося пожал плечами.

— Нет, тут все ясно. Она же бывший судья. Или следователь, не помню. Выбирает людей, которых с потерпевшей связывали самые такие… ну… нейтральные отношения, и дает им сведения. Или поручения, как хочешь. Мы с тобой в этом деле — самые посторонние! — разъяснил Данила.

— А Верка? А Максимыч? А Гоша, Руслан? — не унимался Иосиф.

— Ты еще Дашку с Настей припомни! — вдруг рассердился Даня, — Да что ты меня расспрашиваешь? Я что, психиатр? Повторяю: Лидка ненормальная! Так все говорят.

— Да-а, ненормальная-ненормальная, а закавыки в деле сечет как профессионал… — пробормотал Иосиф, но тихо, чтобы не раздражать приятеля.

Ими овладело спокойное, немного грустное настроение. Чердак — самое таинственное место в любом, даже совсем новом, доме. Ни в одном здании нет таких огромных жилых пространств, где бы старые вещи спокойно соседствовали с новехонькими и без проблем проходили свой путь от презренного состояния "старой рухляди" до почетного звания "семейной реликвии". Даже в самых вместительных дворцах отслужившая свое мебель, ковры, посуда и прочая дребедень сперва ссылается в кладовку, потом — на чердак. Если "ветерану" повезет, и несколько поколений хозяев не родят какого-нибудь маниакального чистюли, то дальние потомки разыщут проеденный молью бесценный персидский ковер, древний, окованный медью, сундук, роскошную напольную вазу в стиле шинуаз, отмоют, отчистят, отполируют — и будут гордиться "древностью".

Подвал — тоже интересное помещение, но в нем собраны только полезные предметы: инструменты, запасы продуктов, садовая мебель. Здесь невозможно дать волю воображению и унестись душой в неизвестность. Нельзя сидеть и часами фантазировать, что ты король сказочного королевства, у тебя есть сотня верных вассалов и собственный алхимик-астролог, который ищет для своего повелителя (нисколько не интересуясь судьбой всего остального человечества) камень бессмертия и амулет счастливой судьбы. В подвале неоткуда достать старинное, слегка подгнившее и пахнущее псиной боа и восхитительную, с помятой тульей и сломанными полями, шляпу, надеть их на себя и изображать Лили Марлен, даму трагической судьбы и небывалого таланта. В подвале глупая детская мечта вечно прерывается криком сверху: "Ну, скоро ты там?! Шланг захвати, шланг!". И вот ты уже возвращаешься в реальность, со шлангом в одной руке и банкой соленых огурцов — в другой, покинутый всеми своими вассалами, алхимиком и предателем-импрессарио.

И сама атмосфера чердака завораживает: пыль и паутина сглаживают углы, полутьма скрадывает очертания, из единственного окошка пробивается одинокий луч солнечного света, а в нем, вспыхивая светлячками, танцуют пылинки. Хочется здесь поселиться, а всех, кто осмелится заглянуть в твои владения, пугать внезапным появлением из темных углов, утробными завываниями и звоном цепей, хотя бы велосипедных. Данила, наконец, поднялся с груды хлама и побрел по мохнатому ковру пыли к выходу, рассматривая залежи всякой рухляди, попадающиеся на его пути. Иосиф вышел вслед за другом, и дверь за ними закрылась.

Могучее кресло, причина всех бед, осталось стоять в углу, окутанное облаком пыли и словно бы съежившееся от хозяйской немилости. Детские фантазии и взрослые страхи летали по чердаку, как стая испуганных птиц. Постепенно пыль осела. Огромная полутемная комната вновь погрузилась в сон. Чердаки тщательно хранят страхи и воспоминания, не выдавая тех, кто доверяет серым пропыленным пространствам свое прошлое — хорошее или дурное. Семья Изотовых поступила, как все: спрятала предполагаемое орудие убийства подальше и постаралась забыть о нем.