Пронзая взглядом коршуна, обезьяна ему: «Ты врешь!
Меня такими жалобами точно не проймешь».
Я дождалась сумерек, чтобы посмотреть, поставила ли она еду на крыльцо. Как только она об этом заговорила, я тут же подумала: выброшу. Но когда я принесла кастрюлю на кухню, у меня внезапно свело живот, да так, что я согнулась в три погибели, и до меня дошло, что я совершенно не помню, а ела ли я вообще что-нибудь после смерти Халланда. Я подняла крышку — с нее капало, в нос ударил запах холодного рагу — и одновременно выхватила из ящика вилку и стала есть прямо из кастрюли, стоя возле кухонного стола. Желудок сжался, а я — жрала. Минуты две. После чего, оставив вилку в кастрюле, выпила огромное количество воды из-под крана, чуть ли не бегом понеслась в гостиную и бросилась ничком на диван. Сдернув с подлокотника, натянула на себя плед, закрыла глаза, скинула туфли — о, до чего я устала, я была усталая и сытая, и спокойная, объятая покоем, теперь я могу уснуть. Во рту у меня начала набираться слюна, я знала, к чему это, пульсирующая боль за глазницами была мне тоже знакома, я сглотнула слюну, она снова набралась, еще быстрее, в висках стучало. Отбросив плед, я выскочила в коридор. Успела наклониться над унитазом прежде, чем еда Ингер хлынула струей изо рта. Осев на пол ванной, я произнесла: «Ох!» Этот звук как будто бы мне помог. Пол был теплый, я прилегла, и лежала, свернувшись в комочек… пока не позвонили в дверь. За окном была темень, я еле живая, пол жесткий, неизвестно, сколько я проспала.
Хотя уличный фонарь освещал фигуру на крыльце, я не могла понять, кто это. Я успела испытать щекочущее ощущение во всем теле, однако оно исчезло, едва я открыла. Передо мной была молодая женщина, но это была не Эбби. С большущей сумкой через плечо, она стояла, расставив ноги и выпятив вперед свой беременный живот, и глядела на меня глазами лани, и вид у нее был отнюдь не извиняющийся, когда она произнесла:
— Извини, что так поздно. Добираться в такую даль из Копенгагена без машины непросто, это заняло время.
— Ты кто? — спросила я.
— Меня зовут Пернилла.
— Пернилла, — повторила я. — Мы знакомы?
— Я прочла в газете про Халланда. Я его племянница, ты разве не знаешь?
Я подвинулась и дала ей войти. Я еще не совсем проснулась, час был поздний, но то, что у Халланда есть племянница, явилось для меня новостью. Плюхнув сумку в прихожей, она огляделась.
— О! — с интересом сказала она. — Так это и есть дядино любовное гнездышко? — Она стояла посреди гостиной, подрагивая ноздрями. И вправду лань.
— Он здесь жил, — сказала я. — Много лет. Прости, но я что-то о тебе никогда не слышала. Ты дочь Ханны? Я не знала, что у нее были дети.
— Да, — ответила она.
Я показала рукой на диван и спросила:
— Что-нибудь будешь?
— Ничего, кроме воды.
Я вышла в кухню. Пока вода лилась из крана, в мозгу у меня забрезжило.
— Ты приемная дочь Ханны, — сказала я.
Кивнув, она отпила.
— Мои родители умерли, а когда умерла Ханна, остался только Халланд.
— Только Халланд. — Я присела, но головокружение не проходило. — Знаешь что… Ты рассчитывала здесь переночевать?
Она не ответила.
— Ты хочешь здесь переночевать?
Она кивнула.
— Я так устала, я уже собиралась ложиться. Мы не могли бы поговорить завтра?
— Я тоже устала, — сказала она. — А мы не можем немножко поговорить сейчас, перед сном?
— Поговорить о чем? — Я предчувствовала — надвигается что-то неприятное, к тому же я и в самом деле очень устала. — Тогда я, пожалуй, выпью кофе.
— Ты писательница, да? — окликнула она меня, когда я засыпала кофе в гейзерную кофеварку. — И над чем ты работаешь?
— Над чем работаю? — Я подошла к дверям и пристально на нее посмотрела. — Нечего занимать меня разговорами! Халланд умер! Тебе это хорошо известно, не так ли? Разве ты не из-за этого сюда приехала? Или из-за чего-то еще?
Она заплакала. Я отметила про себя, что даже и это выглядит очаровательно, и зажгла газ. У меня тряслись руки — потому что я кричала, и потому что я крикнула «умер», «Халланд умер», это всего лишь слова, но меня трясло — ведь он умер. А на диване у меня сейчас лань — что ей нужно? Я нашла в шкафу хрустящий хлебец и, вернувшись в гостиную, принялась его грызть.
— Почему ты здесь? Твой муж знает, что ты здесь?
Она испуганно на меня глянула и утерла глаза.
— Никакого мужа нет. — Она огладила свой живот. — Халланд был моим единственным родственником, со мной случился шок, когда я это прочла.
— Он тебе не родственник! — сказала я, заметно повысив голос.
— Да, но у меня стоят его вещи…
— Какие вещи?
— Ну, в той комнате.
Комнате…
Ты врешь, пронеслось у меня в голове, я ничего не понимаю, но ты врешь, врешь и врешь. Вслух я этого не сказала. Я вообще ничего больше не говорила. Только смотрела на эти карие глаза, подрагивающие ноздри, раздутый живот.
— Он же за нее платил, и, по правде, я не знаю, как мне теперь быть, то есть вещи пусть стоят, но вот оплата…
Оплата.
— А еще… может, это прозвучит несколько странно. Короче, он обещал присутствовать при родах. — Она покосилась на меня, из-под ее полуоткрытых губ поблескивали зубы.
Я возвела глаза к потолку. Вот тут я могла позволить себе рассмеяться. По возможности презрительно. Халланд — и больницы… Она понимала, что затевает? Хотелось бы мне знать — понимала ли она это?
— Я больше не в состоянии, — сказала я.
И сама себе удивилась, потому что сгорала от любопытства. Однако я твердо решила, что не хочу больше ничего знать — пока еще не хочу, может быть, завтра. Она явилась с проблемой, в которой я должна была разобраться, а то, что проблема возникла у меня, ей как-то не приходило в голову.
— Насчет оплаты мы поговорим рано утром, — сказала я. — Сейчас я уже все равно не в силах, мне необходимо лечь.
Устроив ее наверху в каморке, я тихо спустилась вниз и решила, что буду спать в своей постели. Набирая пригоршнями холодную воду, я обмыла лицо. Потом разделась и, положив одежду в грязное белье, пошла в спальню. Зажгла у своего изголовья лампу, забралась под одеяло. Я лежала и глядела на другую половину кровати, которую занимал Халланд, неуверенно потянулась к нему рукой, закрыла глаза, их жгло. До чего же я устала. Я потушила свет, медленно, сантиметр за сантиметром, передвинулась на его место, под его одеяло, принюхалась к его подушке — да вот же он где, вжалась в кровать всем телом, распластав руки, ушла головой, зарылась в подушку. «Халланд», — прошептала я и повторила, чуть громче. Не подействовало.