Убийство Кирова: Новое расследование

Глава 11. Документы, которые Лено игнорирует

Лено игнорирует огромное количество имеющихся доказательств, касающихся убийства Кирова. С точки зрения количества, большинство их включено в свидетельские показания, связанные с тремя публичными Московскими процессами. Эти свидетельства так обширны, что мы отложим их рассмотрение в отдельное исследование.

Как Лено описывает во «Введении», ему все-таки удалось получить привилегированный доступ к такому количеству архивных материалов. Но, несмотря на этот беспримерный, хотя и далекий от полного, доступ к неопубликованным материалам, касающимся убийства Кирова, Лено не рассматривает некоторые свидетельства, которые уже давно доступны широкой публике. Здесь мы рассмотрим доказательства, которые Лено просматривает очень кратко или вообще игнорирует.

Мне известны десять таких документов:

— Допрос Котолынова от 12 декабря 1934 г.;

— Допрос Царькова от 13 декабря 1934 г.;

— Допрос Котолынова от 19 декабря 1934 г.;

— Допрос Горшенина от 21 декабря 1934 г.;

— Допрос Мильды Драуле от 11 декабря 1934 г. (К 258);

— Допрос Румянцева от 22 декабря 1934 г. (К 364);

— Допрос Тарасова от 22 декабря 1934 г. (К 364);

— Допрос Евдокимова от 24 декабря 1934 г. (К 365);

— Допрос Горшенина от 24 декабря 1934 г. (К 365).

Вдобавок Лено полностью пропускает некоторые части официального обвинения подсудимых по делу Кирова от 24–25 декабря (Л 345–352). Я также рассмотрю здесь эти части.

Допрос Котолынова от 12 декабря 1934 г.

На с. 316 Лено резюмирует следующие показания Котолынова:

Котолынов признал, что после поражения оппозиции в 1927 г. зиновьевцы продолжали сохранять «автономную организацию» и что их повторное вступление в партию в 1928 г. было «намеренным маневром». Он признал, что бывшие зиновьевцы несли «политическую и моральную ответственность за убийство Кирова», потому что они «воспитали Николаева в атмосфере враждебности к руководству коммунистической партии».

Примечание к этому отрывку относится к архивному документу, который, естественно, не может увидеть ни один из его читателей. По какой-то причине Лено скрывает от своих читателей то, что это свидетельство было опубликовано уже давно (Лубянка 1922–1936, 577–578) и что он не упоминает некоторые из важных моментов, которые он содержит.

В этом признании Котолынов делает следующее:

• он признается в «двурушничестве»;

• Котолынов обвиняет непосредственно Зиновьева и Каменева, называя их лидерами тайной зиновьевской организации;

• он называет членов как ленинградской, так и московской организаций зиновьевцев.

Возможно, самым поразительным является то, что:

• Котолынов подтверждает, что Николаев был членом тайной антипартийной ленинградской группы зиновьевцев.

Двурушничество

Котолынов вдается в подробности, признавая, что заявления зиновьевцев касательно того, что они теперь поддерживали партийную линию (это было условием повторного вступления в партию), были умышленно фальшивыми.

Ответ: После разгрома партией зиновьевско-троцкистского блока зиновьевцы продолжали существовать как самостоятельная организация.

Все мы, зиновьевцы, продолжали поддерживать организационные связи и все декларации ЗИНОВЬЕВА об отказе от своих антипартийных взглядов и от борьбы с партией рассматривали как маневренную тактику.

Прямым подтверждением этой тактики является письменная директива ЗИНОВЬЕВА от 30.VI.28 г., о которой я уже показывал, дававшая установку на обман партии. Лично я вместе с другими членами организации скрыл от партии это письмо ЗИНОВЬЕВА и в последующем проводил его в жизнь.

В частности, в момент возвращения в партию в августе 1928 года я, РУМЯНЦЕВ, ТАРАСОВ И., ведя переговоры с т. ЯРОСЛАВСКИМ, фактически направлялись КАМЕНЕВЫМ, и последний, после нашей информации о переговорах с т. ЯРОСЛАВСКИМ, редактировал окончательный текст нашего заявления о приеме в партию.

Лено пропускает то, что здесь Котолынов обвиняет непосредственно и Зиновьева, и Каменева в том, что они отдали руководство тем, кто лгал партии, повторно вступая в нее. Когда следователь НКВД Люшков спросил его: «Кто является руководителем этой контрреволюционной организации?» — в настоящем времени — Котолынов назвал и их обоих, и остальных.

Вопрос: Кто является руководителем к.-р. организации?

Ответ: ""Руководят организацией ЗИНОВЬЕВ, КАМЕНЕВ и связанные с ними ЕВДОКИМОВ, БАКАЕВ, ХАРИТОНОВ и ГЕРТИК.""

Здесь Котолынов называет непосредственно Зиновьева и Каменева руководителями подпольной зиновьевской организации. Этот отрывок устанавливает факт существования московского центра подпольных антипартийных активистов-зиновьевцев под руководством Зиновьева и Каменева. Лено здесь скрывает обвинение их Котолыновым. Скорее всего, он делает это потому, что признание Котолынова очень неудобно для необоснованной теории Лено, что в действительности не существовало никакого «московского центра» и что Зиновьев и Каменев были ложно обвинены Сталиным (как и все остальные кроме Николаева, на чем настаивает Лено).

Зиновьев и Каменев лгали

В течение декабря 1934 г. и января 1935 г. как Зиновьев, так и Каменев давали показания, что они больше не руководят такой организацией. На допросе от 22 декабря 1934 г., который частично воспроизводит Лено, Зиновьев сделал следующие заявления:

Настроения, которые я описал, оставались у меня до 1932 г. Естественно, в таком настроении я ругал партийное руководство и лично товарища Сталина. Но с того времени, как я вернулся из Кустаная, я не испытывала таких нездоровых чувств. Я ни с кем не встречался, не вел антипартийных бесед, я не знаю ни о какой организации, ни о каком центре (Л 330).

Каменев сделал подобное заявление в одном допросе, который у нас есть, от 17 декабря 1934 г. из архивов Волкогонова.

Отрицаю не только руководство какой-либо к.-р. антипартийной организации, но и принадлежность к ней, а также свою осведомленность о существовании подобных организаций. С момента отъезда в Минусинск / ноябрь 1932 г. / я ни с кем из б. участников зиновьевско-троцкистского блока не поддерживал связей и никого из них не видел.

Лено его тоже не упоминает.

В другом месте своей книги Лено пытается заявлять, что именно у Сталина и НКВД возникла идея, что были московский и ленинградский «центры» зиновьевской тайной организации. Мы рассмотрим эти аргументы Лено в другой главе.

Однако, рассматривая это признание Котолынова от 12 декабря, Лено пропускает то, что Котолынов не только соглашается с тем, что существовали ленинградская и московская группы, но также называет имена некоторых их членов. Он также подтвердил, что ленинградцы поддерживали связь с Москвой через Румянцева.

Вопрос: Кто Вам известен из состава ленинградской к.-р. организации?

Ответ: **В.РУМЯНЦЕВ, С.МАНДЕЛЬШТАМ, А.Т0ЛМА30В,Ф.ФАДЕЕВ,ЦЕЙТЛИН Я. В индустриальном институте: АНТОНОВ, ЗВЕЗДОВ, НАДЕЛЬ М. Со всеми ними я был связан. Я был также связан с троцкистом СУРОВЫМ, кажется высланным за к.-р. деятельность. Кроме того, я был связан с НАТАНСОН до ее высылки и с БОГОМОЛЬНЫМ.**

*ЛЕВИНА знаю как активного зиновьевца, предполагаю, что вокруг него группируются участники группы «23-х», в частности МЯСНИКОВ и ЗЕЛИКСОН.*

Вопрос: Кто еще кроме Вас поддерживал связи с московским центром к.-р. организации?

Ответ: *Связи с Москвой поддерживал также РУМЯНЦЕВ, который всегда был осведомлен и информировал меня о последних политических новостях.

**В частности, в одной из встреч РУМЯНЦЕВ рассказывал мне о выводе ЗИНОВЬЕВА из состава редакции журнала «Большевик». РУМЯНЦЕВ высказывал сожаление по адресу ЗИНОВЬЕВА и недовольство отношением к нему партийного руководства.**

Несколькими страницами ранее (Л 310–311) Лено приводит часть допроса Василия Звездова от 12 декабря 1934 г. Когда его попросили сделать список членов ленинградского центра — очевидно, он не говорил «группа» — Звездов назвал всех лиц, которых называет здесь Котолынов (кроме Мандельштама) и нескольких других тоже. Одним из тех, кого Звездов опознал как члена ленинградской группы, но которого Котолынов не назвал явно, был Николаев. Признания Котолынова и Звездова подтверждают друг друга.

То, что Котолынов не назвал Николаева членом ленинградской группы, неудивительно, ведь Николаев только что убил Кирова. Мы владеем другими показаниями, вдобавок свидетельствами из дневника Николаева и заявлением Николаева в его камере от 4 декабря (либо буквально сделанными во сне или в разговоре с самим собой ночью), что Николаев и Котолынов были близки.

Следовательно, мы могли бы ожидать, что Котолынов опровергнет связь с Николаевым независимо от того, имел ли он ее или нет. Однако Котолынов не опроверг ее. Наоборот: он подтверждает ее, хотя и косвенным, непорядочным образом.

Вопрос: Что Вы можете показать по поводу теракта над т. КИРОВЫМ членом Вашей к.-р. организации Л. НИКОЛАЕВЫМ?

Ответ: **Политическую и моральную ответственность за убийство т. КИРОВА НИКОЛАЕВЫМ несет наша организация, под влиянием которой воспитался НИКОЛАЕВ в атмосфере озлобленного отношения к руководителям ВКП(б).**

Заявление Котолынова — фактически признание того, что Николаев действительно был членом ленинградской организации. Во-первых, Котолынов не возражал, когда Люшков упомянул Николаева в качестве «члена вашей организации».

Более того, Николаев никак не мог быть «воспитан нашей организацией в атмосфере озлобленного отношения» к партийному руководству настолько, что она несла «политическую и моральную ответственность» за убийство, если только он не поддерживал регулярной связи с организацией на протяжении какого-то периода времени, то есть не был членом организации. Это была не организация с «членскими билетами» или «общими собраниями», на которых присутствовали все члены. Это была тайная организация. Вероятно, члены встречались малыми группами по 2, 3 и 4 человека одновременно. Таков обычный порядок встреч для тайной организации, обусловленный ее ячеечной структурой. Ее членами были те, кто встречался и кого все остальные считали членами. Явно Николаев должен был быть одним из них.

Более того, то, что Котолынов не назвал Николаева членом ленинградского центра, в то время как Звездов назвал его, является доказательством того, что ни признание Звездова, ни таковое Котолынова не было результатом воздействия «средств физического давления» и не было сфабриковано. Если бы тот факт, что Царьков назвал Николаева, был результатом пыток, то и к Котолынову также могли применить пытки, чтобы их признания совпадали.

Таким образом, этот отрывок из допроса-признания Котолынова от 12 декабря, хоть и короткий, но содержит важные и изобличающие улики. То, что Лено полностью не рассмотрел их и выводы из них, предполагает, что он намеренно умолчал о них, чтобы скрыть их содержание от читателей.

Этот допрос-признание имеет первостепенное значение. Ни Кирилина, ни Лено вообще не упоминают о нем. Возможно, Кирилина никогда не видела его. Однако у Лено нет такого оправдания. Документ есть в архиве Волкогонова, и он является доступным для публики с 2000 г. либо через систему межбиблиотечного обмена на микропленке из Библиотеки Конгресса или в самой Библиотеке Конгресса. Лено потратил годы на исследования и написание своей книги. Само собой, ему следовало проверить архив Волкогонова.

Признание Царькова важно по следующим причинам:

• он подтверждает, что оппозиционная подпольная зиновьевская группа действительно существовала в Ленинграде;

• он подтверждает, что Румянцев был руководителем ленинградской группы;

• он называет Котолынова одним из четырех человек, которые «были нашими непосредственными руководителями, которые возглавляли нашу борьбу против партии»;

• Царьков однозначно заявляет, что группа «рассматривала Кирова с особой враждебностью, так как именно он лично нанес поражение нашим лидерам в открытой борьбе перед широкими массами»;

• он подтверждает, что Зиновьев и Каменев были «руководителями зиновьевской организации»;

• Царьков признает, что зиновьевцы имели два плана для победы над партийным руководством и возвращения к власти собственных лидеров. Одним было вмешательство империалистических стран, которое они первоначально считали неизбежным. Он ясно подтвердил участие Зиновьева и Каменева в этих планах;

• он подтверждает, что зиновьевцы выступали за «устранение Сталина из партийного руководства» путем убийства и недвусмысленно связывает с этим убийство Кирова;

• Царьков не только подтверждает, что Николаев был членом ленинградской зиновьевской подпольной группы, но и то, что он был «ближе всех к Котолынову».

Мы рассмотрим эти последние три пункта более подробно.

План устранения Сталина и его руководства

Вот имеющая к этому отношение часть текста признания Царькова:

Директивы, исходящие значительно позже от центра толковали, что возможность возвращения вождей зиновьевской организации — ЗИНОВЬЕВА, КАМЕНЕВА и др. к руководству партии обусловливается только двумя моментами:

1) Это нападение империалистических стран на СССР. Вызванная таким образом война неизбежно, как мы думали, должна будет привести к приходу наших вождей к руководству партии. В этом случае наши установки совпадали с надеждами и чаяниями всех контрреволюционных и фашистских сил внутри и вне страны.

2) Устранение СТАЛИНА от руководства партии.

Первая надежда не оправдалась: война не наступила. И поэтому в арсенале борьбы с партией — из действенных аргументов осталось одно: устранить СТАЛИНА. На этой почве возникали и росли среди нас, молодых, самые крайние экстремистские настроения. Выстрел НИКОЛАЕВА в КИРОВА является, таким образом, прямым и непосредственным актом существующих в организации настроений.

Признание Царькова важно не только для расследования убийства Кирова, но и для понимания в целом оппозиции 1930-х годов. Как кажется, выражение «устранение Сталина», происходило непосредственно от Троцкого, который использовал его в одной статье в своем «Бюллетене оппозиции». В другом месте этого обзора мы покажем, что Бухарин стал использовать его очень рано, возможно, еще до Троцкого, и что его молодые последователи понимали его значение как «любыми необходимыми средствами», включая убийство.

На январском 1937 г. московском процессе Карл Радек сказал, что он никогда не сомневался, что это означало «убийство», хотя Троцкий не использовал это слово. И вот Царьков за несколько лет до январского 1937 г. процесса говорит то же самое — убийство. Следовательно, Царьков признался, что «молодые» члены группы были решительно настроены на то, чтобы вернуть к власти своих лидеров, Зиновьева и Каменева, путем убийства Сталина и других партийных лидеров, недвусмысленно называя убийство Кирова Николаевым выражением этого мнения.

Важно заметить, чего не говорит Царьков. Он не заявляет, что кому-либо, включая Николаева, «приказали» или поручили убить кого бы то ни было. Наоборот, он заявляет, что «самые крайние настроения» более молодых членов — это, очевидно, значит склонность к убийству — были результатом двух фактов: (а) сильной ненависти к сталинскому партийному руководству; (б) отсутствию альтернативы «устранению Сталина» для достижения цели.

Николаев как член ленинградской зиновьевской организации

Предшествующее заявление Царькова решительно поместило убийство, совершенное Николаевым, среди конечных целей подпольной зиновьевской группы, и поэтому было естественно, что Коган, следователь НКВД, попросил у него больше подробностей о Николаеве.

Вопрос: Что Вам известно об убийце т. КИРОВА — НИКОЛАЕВЕ Леониде? О тв е т: НИКОЛАЕВА я знаю по совместной работе в Выборгском районе. Он — зиновьевец. Был он наиболее близок к К0Т0ЛЫН0ВУ. Не помню точно, принимал ли он легальное участие в нашей борьбе с партией в первые годы возникновения троцкистско-зиновьевского блока и подписывался ли он под платформой блока (все подписи под платформу проходили через меня и МУРАВЬЕВА Мих.) — или он принадлежал к той категории, которая оставалась на нелегальном положении и открыто, как члены организации, не выступали. Политическую ответственность за террористический акт члена организации НИКОЛАЕВА Л. несет наша к.-р. организация, в рядах которой он и вырос.

Важность признания Царькова

Царьков подтверждает, что Николаев был членом подпольной зиновьевской группы. Он делает это откровенно, называя его членом группы. Мы помним, что Котолынов молчанием неявно признал, что Николаев был членом, хотя он и не назвал его таковым прямо. Хотя Царьков не говорит, что Николаеву было поручено или приказано группой убить Кирова, он говорит, что замыслы об убийстве были у более молодых членов ленинградской организации.

Копия последней страницы допроса Н.А.Царькова от 13 декабря 1934 г. (из «Архива Волкогонова», Библиотека Конгресса (США))

Это подтверждает отрывок из очной ставки между Игнатием Юскиным и Николаевым 19 декабря, частично приведенной Лено.

Вопрос Юснину: Предлагали ли Вы Николаеву организовать террористическое покушение на товарища Сталина и согласились быть участником подготовки такого акта?

Ответ: Да, в беседе с Николаевым я сказал ему, что убить Кирова [sic] было необходимо, чтобы убить Сталина.

Вопрос Николаеву: Вы подтверждаете показания Юскина?

Ответ: Да, я подтверждаю их. Я хочу добавить, что в этой беседе Юскин также говорил со мной о поездке в Москву с целью подготовки теракта в отношении Сталина (Л 337).

Это свидетельство совершенно противоречит гипотезе Лено, что Николаев действовал один. Вместо того чтобы честно признать, что это свидетельство идет вразрез с его гипотезой, Лено заявляет:

По-видимому, допрашивавшие Юскина убрали из протоколов попытки Юскина объяснить, что его комментарии об убийстве Сталина имели саркастический смысл (Л 336).

У Лено нет абсолютно никаких доказательств в подтверждение этой трактовки «по-видимому». Наоборот: судя по признанию Царькова, вполне возможно, что Юскин призвал Николаева убить Сталина вместо Кирова и вызвался помочь ему в этом деле, а не в убийстве Кирова. То есть, похоже, что Царьков был соучастником до события преступления в деле убийства Кирова, но, возможно, не сыграл никакой роли в планировании и исполнении конкретно этого убийства.

В соответствии с резюме Лено об официальном обвинении не менее пяти членов ленинградской зиновьевской группы «засвидетельствовали “террористические настроения” среди бывших оппозиционеров», таким образом подтверждая то, что говорил Царьков. Кроме того, Лено говорит, что «Юскин дал показания, что он знал, что Николаев планировал покушение на Кирова заранее» (Л 354), подтверждая наше толкование вышеприведенного отрывка.

На той же странице Лено заявляет:

Теперь Котолынов подозревал, что следователи солгали, когда сказали ему, что Николаев входил в зиновьевскую оппозицию (Л 354).

В этом заявлении он ссылается на что-то, что Котолынов очевидно говорил во время суда, и чему Лено подводит краткий итог (Л 362). Было бы правильнее, если бы Лено сказал, что Котолынов заявил, что подозревал, что следователи солгали ему. На самом деле имеется много доказательств, что Николаев действительно был членом зиновьевской группы. Показания Царькова, что Николаев в самом деле был членом группы, опровергает подозрения Котолынова, а тем самым и заявление Лено здесь.

Котолынов продолжал отрицать, что он что-то знает о членстве Николаева и его намерениях. Но отрицания вины надо ожидать как от виновного, так и от невиновного. Например, Котолынов дал показания, что Румянцев был одним из лидеров Ленинградской организации (Л 362), в чем он сходится во мнении со Звездовым и другими. И тем не менее сам Румянцев твердо отрицал даже то, что он был членом организации! (Л 357)

Ясно, что один из двух лгал, и это наверняка был Румянцев. Подобным образом лгал Котолынов, когда отрицал, что знает о членстве Николаева в зиновьевской группе. При всех свидетельствах, которые у нас есть, что Николаев был близок с Котолыно-вым, включая показания Царькова, нет причин верить опровержениям Котолынова.

Есть также по крайней мере один допрос Ивана Горшенина в архиве Волкогонова. Ни Кирилина, ни Лено не упоминают о нем[64].

Интересными для наших целей моментами являются следующие показания Горшенина:

• он обвиняет лично Зиновьева и Каменева и московский зиновьевский центр — он использует слово «центр» — в преступлении Николаева;

• он показал, что московский центр проводил собрания, на которых присутствовали все члены центра. Горшенин заявляет сам, что был членом этого центра;

• он был «особенно» близок к Зиновьеву, с которым у него был ряд дискуссий не только в 1932 г. и раньше, но и с тех пор, как пришел к власти Гитлер (январь 1933 г.) и случилась «революция в Испании». Неясно, относится ли упоминание Испании к событиям после 1932 г., но приход Гитлера к власти, бесспорно, относится к событиям после 1932 г. Горшенин также заявляет, что он встречался с Зиновьевым после его снятия с поста в редколлегии партийного журнала «Большевик» в августе 1934 г., менее чем за четыре месяца до убийства Кирова[65].

Горшенин недвусмысленно заявляет, что московский центр продолжал распространять враждебное отношение к партийному руководству «до сегодняшнего дня», декабря 1934 г.

Вопрос: Что Вам известно о политических установках московского центра и об отношениях его к руководству ВКП(б)?

Ответ: Московский политический центр контрреволюционной организации зиновьевцев до последнего времени оставался на позициях критического отношения к решениям Центрального Комитета ВКП/б/ и неприязненного отношения к партийному руководству. Я знаю об этом по высказываниям отдельных членов центра и, главным образом, от руководителя его — ЗИНОВЬЕВА Г.Е., с которым я встречался у него на квартире по Каломинскому пер.

Зиновьев показал, что у него не было расхождений с партийной линией после 1932 г. Следовательно, показания Горшенина являются веским доказательством того, что Зиновьев лгал. Следователь НКВД, вероятно, ссылался на это самое признание Горшенина в следующем обмене репликами во время допроса Зиновьева от 22 декабря 1934 г.:

Вопрос: Показания Горшенина доказывают, что в конце 1933 г. (во время) фашистского переворота в Германии и прихода Гитлера к власти, вы лично объяснили ему неверную линию Коминтерна и ЦК Коммунистической партии, которая содействовала приходу Гитлера к власти.

Ответ(Зиновьев): Я никоим образом не могу подтвердить это (Л 333).

Зиновьев, как и Каменев, продолжал менять свои показания. В январе 1935 г. во время его первого процесса он признал, что не говорил здесь правду. Снова арестованные, в июле и августе 1936 г., в досудебных признаниях как Зиновьев, так и Каменев пошли еще дальше и признали непосредственное участие в убийстве Кирова. Мы рассмотрим эти заявления в другом месте нашего исследования.

Горшенин показал, что Зиновьев и Каменев представляли всеобщее руководство подпольной оппозиционной группы, которая продолжала собираться и устраивать заговоры против линии партийного руководства до декабря 1934 г.

В своих признаниях от 19 декабря с. г. Вы указали, что политическая и моральная ответственность за террористическим актом над т. КИРОВЫМ, совершенным НИКОЛАЕВЫМ Леонидом, падает на московский центр зиновьевцев и, главным образом, персонально на ЗИНОВЬЕВА и КАМЕНЕВА. Скажите, что Вам известно о… этого центра, о его деятельности и его персонального состава? О московском зиновьевском центре мне известно, что он, несмотря на то, что после ХУ партийного съезда формально распущен и ликвидирован, в действительности же, судя по встречам и… фактически продолжил существовать до последнего времени.

В состав центра, на моем…, входили до самого последнего времени следующие лица: ЗИНОВЬЕВ Григорий Евсеевич, КАМЕНЕВ, Лев Борисович, ЕВДОКИМОВ Григорий Еремеевич, КУКЛИН Александр Сергеевич, БАКАЕВ Иван Петрович и ШАРОВ Яков Васильевич. По сравнению со старым московским зи-новьевским… центром, существовавшим в периоде до XV съезда, состоящий… только тем, что в него же входили……. Михаил и ФЕДОРОВ Григорий.

… в состав… итического центра последнего времени же… я полагаю, что ГЕРТИК Артем Моисеевич тоже… его членом.

Допрос Котолынова от 19 декабря 1934 г.

Кирилина воспроизводит текст этого допроса (К 411–412), однако Лено ни разу не упоминает о нем. Значительными пунктами в этом коротком документе являются следующие:

• Котолынов признает, что был одним из лидеров «Ленинградской группы»:

Вместе с тем я признаю, что состоял в организации и был одним из руководителей ленинградской группы.

• Он соглашается, что этой организацией были созданы такие настроения, которые «объективно должны были привести к террору в отношении руководителей партии и правительства», и что он тоже разделял ответственность за это.

Я признаю, что наша организация несет политическую и моральную ответственность за выстрел НИКОЛАЕВА. Нами создавались такие настроения, которые объективно должны были привести к террору в отношении руководителей партии и правительства. Как активный член этой организации я и лично несу за это ответственность.

• Он повторил, что Каменев редактировал заявление, которое он написал, прося о повторном приеме в партию в 1928 г., и признал, что оно означало «двурушничество» и что Каменев помогал ему в этом:

Мое заявление о вступлении в партию, поданное в 1928 году, предварительно редактировал КАМЕНЕВ, к которому я пришел посоветоваться. Это заявление было двурушническим, и заявление было по существу обманом партии. КАМЕНЕВ, редактируя это заявление, — способствовал мне в этом обмане.

• Котолынов заявил, что «после этого» его двурушничество по отношению к партии продолжалось, поскольку он не порвал с оппозицией.

В дальнейшем этот обман партии с моей стороны продолжался, т. к. я не порвал с оппозицией.

• Он признает, что знал, что Зиновьев и Каменев продолжали руководить своей организацией из Москвы и что он читал письмо Зиновьева Румянцеву:

О том, что ЗИНОВЬЕВ и КАМЕНЕВ и их свита руководят из Москвы нашей организацией, я мог догадаться и предполагать, т. к. они продолжали связь с нами. Я, например, читал письмо ЗИНОВЬЕВА к РУМЯНЦЕВУ.

Этот документ повторяет то, что признал Котолынов ранее, особенно на его допросе от 12 декабря. Он заявляет, что не встречался с Николаевым с 1932 или 1933 г. А именно:

— признавая вину, как со своей стороны, так и со стороны организации за убийство Кирова Николаевым, Котолынов неявно соглашается с тем, что Николаев был членом ленинградской группы, поскольку именно эта группа распространяла враждебное отношение к партийным лидерам;

— он утверждает, что кто-то был должен совершить такое насилие, причем ни разу даже не заявив, что сам он старался предотвратить такой результат;

— Котолынов соглашается с Горшениным и другими, что Зиновьев и Каменев продолжали руководить подпольной зиновьевской группой, и тем самым опровергает их заявления, что они прекратили оппозиционную деятельность и контакты после 1932 г.

Кирилина цитирует два отрывка из этого допроса-признания. Лено не упоминает о нем.

На допросе 11 декабря 1934 года М. Драуле показала: «Николаев обвинял ЦК ВКП(б) в том, что он ведет милитаристскую политику, тратя огромные средства на оборону страны, на строительство военных заводов, и поднимает для этого искусственный шум о готовящемся на СССР нападении… Эта шумиха, по его словам, рассчитана на то, чтобы отвлечь внимание трудящихся СССР от трудностей, вызываемых неверной политикой ЦК». Драуле также утверждала, что «особенно острый характер его настроение и озлобление против партийного аппарата приняли после исключения из партии» (К 258).

• Драуле заявила, что Николаев обвинял партию в растрате огромных ресурсов на военные приготовления, которые, говорил он, должны были отвлечь внимание советских трудящихся от трудностей, вызванных неправильно политикой партии.

• Драуле говорила, что его враждебные настроения к партийному аппарату особенно обострились после его исключения из партии.

Это заявление серьезно впутывает саму Драуле. Кирилина заявляет, что она имела беседу с Р. О. Поповым, «одним из оперуполномоченных Ленинградского управления НКВД тех лет», который утверждал, что он лично допрашивал Драуле 2 декабря и сам вел протокол. На этом допросе Драуле заявила, что

она считала его (мужа. — А.Кирилина) скрытным человеком, никогда не слышала от него политических разговоров (К 252).

Очевидно, цитируя тот же первоисточник, Кирилина резюмировала признания Драуле 1 и 3 декабря следующим образом:

В общем, показания Мильды Драуле за 1,3 декабря сводятся к следующему: «У него (т. е. Николаева. -АН) были настроения недовольства по поводу его исключения из партии, однако они не носили антисоветского характера. Это была, скорее, обида на нечуткое, как он говорил, отношение к нему. В последнее время Николаев был в подавленном состоянии, больше молчал, мало со мной разговаривал. На настроение его влияло еще неудовлетворительное материальное положение и отсутствие возможности с его стороны помочь семье».

Характеризуя Николаева как человека, Мильда Драуле отмечала, что он «человек нервный, вспыльчивый», «однако эти черты особо резких форм не принимали» (К 252).

Согласно отчету Агранова Сталину 9 декабря, как резюмировал Лено, Мильда Драуле «призналась, что она разделяла антисоветские взгляды своего мужа» (Л 306). Тем самым Драуле признала, что она лгала раньше, когда заявляла, что отношение Николаева не было «антисоветским». К 9 декабря Драуле не только признавала, что ее муж на самом деле вынашивал антисоветские взгляды, но и признала, что сама разделяла их.

Заявление Драуле от 11 декабря означает еще одно признание того, что она ранее лгала. Она знала об антисоветских взглядах Николаева в подробностях.

Очевидно, Лено намеренно избегал рассмотрения этих постепенно растущих признаний Драуле. После первого пункта, который Лено посвящает высказыванию Агранова о ней от 9 декабря (Л 306, см. выше), Лено затем упоминает Драуле в связи с заявлением от 10 января 1935 г.:

10 января 1935 г. Мильда Драуле подписала показания, утверждающие, что Николаев уже посетил Бисениекса для обсуждения «вопроса об отсоединении различных национальных областей от СССР» (Л 387).

Лено также показывает, что Драуле заявляла 8 марта 1935 г., что она знала, что Николаев уже посетил латышского консула в Ленинграде в октябре 1934 г. и знала о «ссуде» Бисениекса Николаеву в размере 5000 рублей (Л 387). Лено явно не верит, что Драуле правдива в этих заявлениях. Но он не предоставляет никаких доказательств или причин сомнений в этом. При отсутствии доказательств не играют роли ни «сомнения» Лено, ни кого-либо другого. Позже в своей книге Лено утверждает, что Бисениекс был «реабилитирован» Советами. Однако это не является доказательством того, что он или Драуле были невиновны. Исследователи-антикоммунисты признали, что «реабилитации» советской и постсоветской эпох проведены лишь по политическим причинам. Те, которые нам удалось рассмотреть, редко содержат какие-либо свидетельства невиновности «реабилитированных» лиц[66].

На с. 387–388 Лено воспроизводит высказывание Ульриха, судьи в деле Драуле, по поводу признания Драуле в том, что была соучастницей в убийстве Кирова Николаевым. При условии, что Драуле сначала лгала о взглядах Николаева, затем рассказала больше и наконец признала, что она разделяла его антисоветские взгляды, дальнейшие нарастающие признания Драуле не должны удивлять, и, конечно, не являются доказательством того, что ее признания были сделаны «по сценарию» или сфабрикованы.

Кирилина кратко цитирует эти четыре допроса. По какой-то причине Лено не упоминает о них. Мы рассмотрим здесь цитаты Кирилиной.

Н.Н.Тарасов, 22 декабря 1934 г.

22 декабря 1934 г. Н.Н.Тарасов сообщил на допросе: «Страна находится в тяжелом положении. Руководство партии не видит выхода из этого положения. Сталин ведет страну к тому, чтобы ввязаться в войну, исходя при этом из того положения, что лучше погибнуть в войне с буржуазией, нежели вследствие провала внутренней политики, являющейся результатом неправильного руководства… Сталин ведет пролетарскую революцию к гибели». (К 364)

В.В.Румянцев, 22 декабря 1934 г.

Тарасова поддержал В.В.Румянцев, который, будучи допрошен в тот же день, показал следующее: «…что касается разговора о развертывании войны, которая приведет к гибели пролетарскую революцию, то я отрицаю… В случае возникновения войны современному руководству ВКП(б) не справиться с теми задачами, которые встанут, и неизбежен приход к руководству страной Каменева и Зиновьева». (К 364)

Эти два коротких параграфа подтверждают, что зиновьевская группа в Ленинграде имела политическую позицию, или «линию», в отношении партийного руководства. Они полагались на то, что война с одним или более капиталистическими государствами приведет Зиновьева и Каменева к власти. Это подтверждает первую часть признания Царькова от 13 декабря 1934 г., которую мы рассмотрели выше.

Продолжили и подтвердили ли Румянцев или Тарасов вторую часть признания Царькова о том, что, как только стало ясно, что войны не будет, зиновьевцы стали планировать «устранение Сталина» единственным оставшимся средством? Насилием? Кирилина не говорит нам. Она тоже предана предвзятой идее, что Николаев был «убийцей-одиночкой». Однако любой следователь, видя, что эти два человека подтвердили первую часть плана зиновьевцев, как его обрисовал Царьков, бесспорно, допросили бы их тщательно о второй части — убийстве.

Г. Е. Евдокимов на допросе 24 декабря заявил: «В ноябре 1934 года он (Зиновьев. -АН.) критиковал работу по созданию единого фронта (во Франции. — А.К.), обвиняя французскую компартию и тем самым руководство Коминтерна в том, что во Франции они идут на единый фронт» (К 365).

И. С. Горшенин шел в критике внешней политики СССР еще дальше. 25 декабря он утверждал на допросе: «т. Сталин сознательно не активизирует деятельность Коминтерна, переносит центр всего внимания на официальную наркомин-дельскую дипломатию и, по существу, приносит в жертву идее построения социализма в одной стране интересы мировой пролетарской революции» (К 365, цитируя Жукова).

Оба этих заявления отражают точку зрения, общую как для троцкистов, так и для зиновьевцев, что Коминтерн мог стимулировать революции в передовых промышленных странах, если бы советское руководство предпочло бы действовать так. Мы знаем из архивов Троцкого, что зиновьевцы объединились с троцкистами в блок в 1932 г. частично на этом основании.

Заявление Евдокимова подтверждает, что Зиновьев лгал, когда говорил, что после 1932 г. он ни встречался, ни вел политические дискуссии с «бывшими» оппозиционерами. И Зиновьев, и Каменев позднее признали, что они лгали, когда делали это заявление. Признания Котолынова, Горшенина и Евдокимова — веские доказательства того, что Зиновьева и Каменева не «принуждали» какими-то бесчестными способами признать оппозиционную деятельность, которой они никогда не занимались, но, наоборот, это они лгали, когда отрицали такую деятельность на допросах в декабре 1934 г.

На с. 345–352 Лено переводит большую часть текста обвинительного акта подсудимых, составленного прокурором А.Я. Вышинским. Однако в тексте есть некоторые пропуски. Лено отмечает их, вставляя квадратные скобки с троеточием […]. Однако он не сообщает читателю, что он пропустил.

Лено также не сообщает читателю, что это обвинительное заключение было опубликовано, а тем более, где оно было опубликовано. Лено цитирует его из архивной копии, очевидно, недоступной читателям. Короче говоря, Лено создает большие трудности для поиска полного текста обвинительного акта и раскрытия того, что он пропустил.

Однако обвинительный акт был опубликован в то время. Я взял текст обвинительного акта из брошюры «Обвинительные материалы по делу подпольной контрреволюционной группы зиновьевцев» (Москва, Партиздат ЦК ВКП(б), январь 1935 г.; в дальнейшем — ОМ). Сравнение с переведенным текстом, опубликованным Лено, показывает, что тексты идентичны, за исключением того, что название страны «Латвия» и имя латышского консула Бисениекса пропущены в опубликованном русском варианте, причем эти пропуски отмечены «троеточием», которые указывают на пропуск.

Мы сначала дадим полный текст и перевод частей обвинительного акта, пропущенный в тексте Лено. Затем мы проанализируем их. Материалы в квадратных скобках [] — части текста Лено, вставленного, чтобы придать смысл тексту без пропущенных частей.

Пропуск № 1: (Л 347; ОМ 10–11)

[Николаев Л.В. сам в своих показаниях от 13 декабря подтвердил, что он является членом группы бывших оппозиционеров, состоявшей из Котолынова, Шатского, Юскина и других, которая занималась контрреволюционной деятельностью],

«…Участники группы стояли па платформе троцкистско-зиновьевского блока. Считали необходимым сменить существующее партийное руководство всеми возможными средствами…» (т. 1, л. 266).

Как установлено следствием, вся работа подпольной контрреволюционной террористической группы протекала в условиях строгой конспирации. 0 строго конспиративном характере отношений внутри этой группы говорят буквально все привлеченные по настоящему делу в качестве обвиняемых члены этой группы. В частности, обвиняемый Xаник показал:

«…Из соображений конспирации сведениями об организационном построении организации располагали только одни члены центра. Однако, со слов Румянцева, мне известно, что организация наша имела ряд звеньев, расположенных в местах концентрации молодежи…» (т. 2, л. 35).

О законспирированности подпольной контрреволюционной группы говорит в своих показаниях и обвиняемый Мясников, являвшийся одним из руководителей ленинградской группы, по указанию которого на одной из квартир участников этой группы был изъят полный архив троцкистско-зиновьевской оппозиции.

Пропуск № 2: (Л 349; ОМ 15–16)

[Другая группа, по словам самого Николаева, действовала под руководством Шатского Н.Н.]

«…Группа Котолынова, — показал далее Николаев, — подготовляла террористический акт над Кировым, причем непосредственное его осуществление было возложено лично на меня.

Мне известно от Шатского, что такое же задание было дано и его группе, причем эта работа велась ею независимо от нашей подготовки террористического акта. Знаю от Котолынова, что его группа готовила террористический акт над Сталиным, используя при этом те связи, кои она имела по Москве. Как указано мною в протоколе допроса от 6 декабря 1934 г., Шатский и, по-видимому, его группа также проводили подготовку террористического акта над Сталиным. Таким образом, каждая из групп имела специальные указания по террору, осуществляя их независимо друг от друга, хотя непосредственные цели нередко совпадали. Это видно из того, как шла подготовка убийства Кирова, которое подготовлялось мною, преимущественно в районе Смольного, а Шатским, главным образом, в районе квартиры Киров а…» (т. 1, л. 273–274).

Говоря о роли в этом деле Шатского, Николаев показал:

«…Ш а т с к о г о впервые я встретил в 1933 г. Следующая встреча у нас была летом 1934 г. на ул. Красных Зорь, дом N2/28, где Ш а т с к и й проводил наблюдение за квартирой, устанавливая все передвижения Кирова. Делал он это в целях подготовки террористического акта…

В октябрьские дни 1934 г. я вновь встретил Шатского возле квартиры Кирова, продолжающего наблюдение за ним. Так как Ш а т с к и й вел наблюдение за квартирой К и р о в а, я свое внимание перенес к Смольному и наметил Кирова убить в этом пункте…» (т. 1, л. 50–51).

Что касается обстоятельств, непосредственно предшествовавших принятию обвиняемым Николаевым окончательного решения о совершении террористического акта против т. С. М. К и р о в а, то они рисуются в следующем виде:

Пропуск № 3: (Л 349; ОМ 17)

Уточняя содержание этой беседы, Николаев Л. В. показал, что именно тогда им и Котолыновым были разработаны возможные варианты покушения, причем было решено, что -

«…придется действовать в зависимости от обстановки, которая должна будет подсказать, какой из обсужденных вариантов нападения должен быть принятым…» (т. 2, л. 82).

При этом, по показаниям Николаева Л.В., Котолынов сказал, что — «…устранение Кирова ослабит существующее руководство ВКП(б), что с Кировым у бывшей оппозиции имеются свои особые счеты в связи с той борьбой, которую он организовал против ленинградских оппозиционеров…» (т.2, л. 81).

Пропуск № 4: (Л 350, сверху; ОМ 18, сверху)

[Николаев признался, что] Соколов выяснял маршруты Кирова перед октябрьскими торжествами 1934 г.

Пропуск № 5: (Л 350, второй пропуск сверху; ОМ 18, середина страницы)

Следствие установило, что Николаев Л., в результате принятого контрреволюционной подпольной террористической группой решения убить т. С.М. К и р о в а, в течение длительного времени вел совместно со своими сообщниками тщательную подготовку к совершению этого гнусного преступления.

Пропуск № 6: (Л 350, третий пропуск, середина страницы; ОМ 19)

[Обвиняемый Николаев Л. сам признал ложность и искусственность такой версии событий, объяснив, что он создал эту версию по предварительной договоренности членов террористической группы, которые решили представить убийство товарища Кирова как индивидуальный акт, и таким образом скрыть реальные мотивы этого преступления.]

В своем признании от 13 декабря сего года Николаев Л. говорит в точности следующее:

«…Я должен был изобразить убийство Кирова как единоличный акт, чтобы скрыть участие в нем зиновьевской группы» (т. 1, л. 266).

Пропуск № 7: (Л 350, низ страницы; ОМ 20)

В одном из своих показаний обвиняемый Николаев прямо заявляет: «Я поставил его (К о т о л ы н о в а) в известность, что решил не поступать на работу в период подготовки акта, чтобы иметь достаточное количество свободного для осуществления убийства Кирова времени. Котолынов одобрил мое решение» (т. 2, л. 85).

То же самое подтверждает жена обвиняемого Л. Николаева — Мильда Д р а у л е, которая показывает:

«…С конца марта 1934 г. вплоть до его (т. е. Николаева Л.) ареста он нигде не работал. Это объяснялось не тем, что Николаев не мог получить работу, а его упорным нежеланием заняться какой-либо работой. Посвятив себя целиком подготовке террористического акта, я полагаю, что он не хотел связывать себя работой где-либо…» (т. 3, л. 201).

Последний пропуск (Л 352; ОМ 22–24) является списком 14 обвиняемых с краткими биографиями. Мы не будет его воспроизводить здесь.

Некоторые из отрывков выше являются значительными дополнениями к нашим доказательствам по делу Кирова. Лено не объясняет, почему он опустил их.

Пропуск № 1: Николаев подтверждает существование троц-кистско-зиновьевского блока. Само существование такого блока отрицалось во времена Хрущева и снова во времена Горбачева. Но мы знаем, что он существовал, потому что у нас есть письма, в которых Седов и Троцкий обменивались информацией о нем. Таким образом, заявление Николаева подтверждает другие доказательства, что люди Хрущева и Горбачева лгали. Несмотря на это, исследования хрущевской и горбачевской эпох — на самом деле, не более чем ловкое прикрытие — составляют главные доказательства Лено, что Николаев был «убийцей-одиночкой»!

Заявление Ханика о «звеньях… в местах концентрации молодежи» подтверждает признание Звездова (Л 31-311), в котором он перечисляет членов различных «звеньев» организации, включая Николаева в «ленинградском центре».

Пропуск № 2 подтверждает существование параллельных заговоров и дает еще одно объяснение роли Шатского. Согласно этому отрывку Шатский главным образом вовсе не помогал Николаеву, а участвовал в параллельном заговоре по убийству Кирова у него дома или вблизи дома. Это опровергает утверждение Генриха Люшкова на одной из его пресс-конференций, устроенных в пропагандистских целях японцами. Лено принимает заявление и статьи Люшкова за чистую монету. Мы обсудим Люшкова и то, как Лено трактует его, в отдельной главе.

В пропуске № 3 Николаев прямо обвиняет Котолынова в том, что тот помогал ему планировать различные сценарии убийства Кирова. Он также показал, что Котолынов предложил мотив: месть за действия Кирова против оппозиции в Ленинграде.

Пропуск М 4 представляет заявление Николаева о том, что Соколов непосредственно участвовал в планировании убийства Кирова. Мы уже знали, что Соколов был одним из тех, кто признался в том, что является сообщником в убийстве Кирова, который был в курсе происходящего, — признание, которое смущает как Кирилину, так и Лено.

Пропуск № 7, вероятно, самый важный. Довод Лено (и Кирилиной), что Николаев был рассерженным одиночкой, основывается в большой степени на мнимой невозможности для него найти работу и на его чувстве, что он является жертвой гонений со стороны ленинградских властей. Здесь Николаев признался, что он отказался работать, чтобы сосредоточиться на убийстве. Более того, его жена Мильда Драуле подтверждает, что Николаев мог получить работу, но он предпочел обойтись без нее.

Заявление Драуле тоже нелегко совместить с ее невиновностью. Она говорит «я предполагаю», чем она создает впечатление, что она не знала, что Николаев готовился к убийству. Но она также заявляет, что она знала, что он не хотел найти работу. Это прямо противоречит ее заявлению в ее первых признаниях, что Николаев не мог работать, потому что (а) он ждал решения своего обращения к партии и (б) не мог работать на производстве по состоянию здоровья.

Пропуск № 7 сообщает важные дополнительные свидетельства, что Драуле была соучастницей в преступлении ее мужа. Она допускала, что его решение не искать работу было связано с планированием им убийства. Это переводит его деяние в совершенно другую категорию — не месть одиночки за ощущаемую несправедливость по отношению к нему, а месть политической оппозиции.

Очевидно, наиболее любопытные следственные материалы по делу Кирова были скрыты даже от Кирилиной, главы музея Кирова многие годы, а также от Лено. Из имеющихся материалов, однако, кажется ясным, что то, что было утаено, должно в большой степени обличать жену Николаева и остальных 13 человек, которых судили и казнили с ним. Если бы было хоть что-нибудь, что указывало бы на их невиновность, это, конечно, опубликовали бы. В конечном счете официальная позиция правительства России заключается в том, что все кроме Николаева были ложно обвинены. Тем не менее нет никаких доказательств в подтверждение этого вывода.

Кирилина и Лено пытаются подтвердить эту официальную позицию. Они тоже вряд ли бы упустили возможность процитировать любое свидетельство, которое подтверждало бы ее. И тем не менее у них нет ничего.

Ни один из документов и отрывков, пропущенных Лено, не содержит никаких свидетельств, которые бы укрепили отстаиваемую им точку зрения, что Николаев был «убийцей-одиночкой». Все они содержат информацию, имеющую доказательную силу, которая противоречит этой точке зрения Лено, и укрепляют другие доказательства, которыми мы обладаем, что Киров был убит в результате зиновьевского заговора.

В свете этих фактов похоже, что Лено пропустил некоторые из них намеренно, так как их рассмотрение ослабляет, а не укрепляет его предвзятый вывод. Возможно также, что он не позаботился о том, чтобы проверить архив Волкогонова на наличие материалов, имеющих отношение к убийству Кирова, хотя он был открыт для публики уже десять лет к тому времени, как была опубликована его книга в конце 2010 г.