Глава 17. Эссе Люшкова

Генерал НКВД Генрих Самойлович Люшков перешел на сторону японцев 13 июня 1938 г., перейдя через границу в Манчжурию. Он дал несколько пресс-конференций и написал статьи, критикуя Сталина, а также советские партию и правительство. Как минимум на одной пресс-конференции, отчет о которой был опубликован в «Асахи Симбун» 2 июля 1938 г. и в «Йомиури сим-бун» на следующий день, и в длинной статье в японском журнале «Кайдзо» в апреле 1939 г. Люшков рассматривал убийство Кирова. Будучи следователем НКВД, Люшков участвовал непосредственно в расследовании убийства Кирова и в более поздних допросах Зиновьева и Каменева до Августовского процесса 1936 г.

На с. 680–681 (документ 126) Лено приводит английский перевод пресс-заявления Люшкова за 3 июля 1938 г. Этот короткий документ давно уже доступен в русском переводе[122]. На с. 681–686 (документ 127) Лено публикует перевод той части статьи в «Кай-дзо», в которой Люшков рассматривает убийство Кирова гораздо обстоятельнее. Насколько мы можем определить, эта статья никогда не публиковалась полностью в английском или русском переводе. Мы договорились о полном переводе на английский язык статьи Люшкова в «Кайдзо» и будем ссылаться здесь на этот текст, в русском переводе.

Лено заявляет, что рассказ Люшкова имеет первостепенное, даже решающее значение для наших знаний об убийстве Кирова:

Свидетельства Люшкова, которые игнорировались или недооценивались западными авторами в отношении убийства Кирова, являются фактически самыми важными в данном деле (Л 687).

В этой главе книги я рассматриваю подробно рассказ Люш-кова и делаю вывод, что Лено совершенно ошибается в его ценности для понимания убийства Кирова. Я продемонстрирую, что генерал-перебежчик Генрих Люшков намеренно лгал в своих статьях, чтобы сделать их антисоветской и, в частности, антисталинской пропагандой для японцев.

Люшков фактически «самое важное свидетельство» — но не убийства Кирова. Наоборот, оказывается, что Люшков — самое прямое антисоветское свидетельство того, что заговоры в 1936—

1938 гг. в СССР и особенно военные заговоры, известные в истории как «Дело Тухачевского» 1937 г., позже обсуждаемые обвиняемыми на Московском процессе 1938 г., действительно существовали. Лено замечает верно, что все мнимые заговоры, от Дела Кирова в 1934 г. до Дела правотроцкистского блока в 1938 г., были связаны друг с другом переплетением их руководства и внутренних связей. Вот почему в НКВД назвали их всех «клубком».

Наше исследование рассказа Л юшкова состоит из трех частей. Сначала я рассмотрю, что написал Люшков об убийстве Кирова в статье в журнале «Кайдзо» за 1939 г., часть которой не переведена Лено. Затем я сравню то, что Люшков писал для публикации, с тем, что, как мы знаем, он рассказал японцам конфиденциально. В конце я вернусь к точке зрения Лено и его оценки того, что написал Люшков.

Рассказ Люшкова о деле Кирова в «Кайдзо», апрель 1939 г

Люшков писал в то время, когда не было никаких подробностей о деле Кирова за исключением того, что было опубликовано в советских газетах. Не были доступны никакие свидетельства — протоколы допросов, например. Свидетельства, которые мы имеем сегодня, позволяют нам сразу же распознать некоторые из фальсификаций Люшкова, просто прочитав его рассказы 1938 и 1939 гг. Например, в интервью в июле 1938 г. Люшков заявил:

Николаев безусловно не принадлежал к группе Зиновьева[123].

В своей статье в «Кайдзо» несколько месяцев спустя он уже изменил это заявление:

…Когда он был членом комсомола, он (Николаев) сочувствовал зиновьевской фракции (Л 683).

Лено опубликовал части признания от 12 декабря 1934 г., в котором Звездов, в частности, назвал Николаева членом ленинградского центра, наряду с Румянцевым, Котолыновым, Царь-ковым, Северовым, Цейтлиным, Суровым и Толмазовым (310 док. 55; Лено отказался опубликовать русский оригинал):

Вопрос(Звездову): Выкладывайте нам членов Центра и остальных филиалов Ленинградской организации (подпольщиков-зиновьевцев. — Г.Ф.).

Ответ: Членами являются следующие:

1. Ленинградский центр.

а. Румянцев Владимир — руководитель организации.

б. Котолынов Иван.

ж. Николаев Леонид (Л 310).

Более того, в признании от 13 декабря 1934 г. в Волкогоновском архиве Царьков подтверждает, что Николаев был зиновьевцем:

Вопрос: Что Вам известно об убийце т. КИРОВА — НИКОЛАЕВЕ Леониде?

Ответ: НИКОЛАЕВА я знаю по совместной работе в Выборгском районе. Он — зиновьевец. Был он наиболее близок к К0Т0ЛЫН0ВУ. Не помню точно принимал ли он легальное участие в нашей борьбе с партией в первые годы возникновения троцкистско-зиновьевского блока и подписывался ли он под платформой блока (все подписи под платформу проходили через меня и МУРАВЬЕВА Мих.) — или он принадлежал к той категории, которая оставалась на нелегальном положении и открыто, как члены организации, не выступали. Политическую ответственность за террористический акт члена организации НИКОЛАЕВА Л. несет наша к.р. организация, в рядах которой он и вырос.

Признание Царькова содержит подробности, которые мы теперь можем подтвердить другими свидетельствами, включая тот факт, что троцкистско-зиновьевский блок действительно существовал, как мы знаем из собственной переписки Троцкого.

Другие примечания Люшкова касательно убийства Кирова представляют небольшой интерес. Он настаивает, что Борисов был убит не по приказу Ягоды, а погиб случайно. Это соответствует как заключению, к которому пришел НКВД в декабре 1934 г., так и позиции Кирилиной и Лено сегодня. Ягода легко признавался в других ужасных преступлениях, но он всегда настаивал на том, что не имел никакого отношения к смерти Борисова. Мы рассматриваем эти показания в другом месте настоящего исследования.

О Каменеве и Зиновьеве Люшкову почти нечего сказать, кроме как просто объявить их признания фальшивыми:

…на Августовском показательном процессе 1936 г. Зиновьев и Каменев были лидерами организации заговорщиков, а Бакаев был представлен как непосредственный организатор (убийства). Тут я сам могу быть свидетелем. Я был человеком, который вел допрос вышеупомянутых трех человек и могу подтвердить, что их признания были полностью фальшивыми. Ягода передавал распоряжения Сталина мне, и эти распоряжения были осуществлены в тексте признаний Зиновьева, Каменева и Бакаева (Л 685).

Это не приближает нас к ответу на вопросы, которые возникают как раз из свидетельств, которые у нас есть теперь. Почему Зиновьев и Каменев давали такие показания, какие они давали на публичном процессе? Даже еще важнее: почему они и все остальные подсудимые, признания которых мы сейчас имеем, признались так, как они признавались до многочисленных процессов Декабрьского 1934 г. (процесс по убийству Кирова), Январского 1935 г. (процесс зиновьевско-каменевского «Московского центра») и Московского процесса в августе 1936 г.? Люшкову не нужно было объяснять эти признания — они были неизвестны публике.

На сегодняшний день у нас есть веские доказательства того, что Люшков здесь лгал. Арч Гетти был, по-видимому, первым ученым, увидевшим недавно раскрытые материалы по Ежову. Касательно досудебного поведения Зиновьева и Каменева он пишет следующее:

К 23 июля (1936 г.) Каменев признавал членство в контрреволюционном центре, который планировал террор, но он отрицал, что был одним из организаторов; он назвал Зиновьева, как человека более близкого к этому делу. Три дня спустя Зиновьев был на очной ставке с одним из его последователей, Каревым, который прямо обвинил его. Зиновьев попросил, чтобы допрос прекратили, потому что он хотел сделать заявление, которое в конечном счете обратилось в полное признание в организации убийства и террора. Вскоре после этого он представил своим следователям 540-страничную рукопись, которую он написал в тюрьме. В «Заслуженном приговоре» он писал:

«В этом нет сомнений… Это факт. Кто бы ни играл с идеей «оппозиции» социалистическому государству, он играет с идеей контрреволюционного террора…Перед каждым, кто оказывается в моем положении, остро встает этот вопрос. Если завтра наступит война — он встанет еще в миллион раз острее и больше.

А для меня самого это вопрос в тюрьме уже долгое время решен необратимо.

Восстань из мертвых! Родись снова как большевик! Окончи свои смертные дни, сознавая свою вину перед партией! Сделай все, чтобы изгладить эту вину»[124].

Люшков не говорит ничего об этой огромной рукописи Зиновьева. Конечно! Было бы абсурдом заявлять, что «Москва» надиктовала весь этот материал, ничего из которого никогда не цитировалось на Московском процессе 1936 г., сотрудникам НКВД, чтобы Зиновьев мог «подписать» это. Не нужно было Люшкову и объяснять повторные признания Зиновьева в вине, когда он был в тюрьме в 1935 г., ибо они были тоже неизвестны публике на тот момент.

Не объясняет заявление Люшкова о фальсификации и апелляции Зиновьева и Каменева к Верховному суду СССР, которые последовали за вынесением им смертных приговоров. Эти секретные документы были опубликованы лишь в 1992 г. В них и Каменев, и, гораздо обстоятельнее, Зиновьев повторяют свои признания в вине и отдают себя на милость суда.

Однако у нас есть более веские доказательства того, что Люшков лгал и что Лено знал об этом и скрывал это.

Другие заявления Люшкова в статье в «Кайдзо»

Чтобы точно оценить утверждения Люшкова об убийстве Кирова, нам нужно посмотреть на них в двух добавочных контекстах. Прежде всего, нам надо изучить ту часть статьи Люшкова в «Кайдзо», которую Лено не представляет своим читателям. Затем мы должны сравнить то, что говорит Люшков в своих опубликованных статьях, с тем, что он рассказал конфиденциально японцам. Лено не делает ни того, ни другого.

Кирилина использует статью Люшкова в «Кайдзо» нечестным способом. Она просто заявляет, что статья Люшкова «категорически опровергает участие Ягоды в убийстве Кирова» (К 353). На самом деле, ничего подобного. Люшков опровергает лишь рассказ Буланова на Мартовском процессе 1938 г. Но Ягода тоже опроверг рассказ Буланова. Как мы уже показали, Ягода никогда не заявлял, что он невиновен в убийстве Кирова.

Страница статьи Г. С. Люшкова в журнале «Кайдзо» в апреле 1939 г.


Однако откуда читателям Кирилиной знать, что написал Люшков в «Кайдзо»? Мы можем быть достаточно уверены, что Кирилина сама не читала эту статью, иначе ей было бы что сказать о ней. Любой настоящий ученый проинформировал бы своих читателей, где взять перевод статьи, чтобы проверить самим, или по меньшей мере знать, как он сделал это. Следовательно, Кирилина здесь блефует: она заявляет, что она читала статью Люшкова, тогда как она никогда ее не читала. Это согласуется с другими доказательствами того, что книга Кирилиной не отличается честностью. Подобно Лено, Кирилина не «начала с чистого листа» — не попыталась определить, кто и как убил Кирова, на основании имеющихся у нее свидетельств. Вместо этого она написала полит-пропагандистское произведение, чтобы «доказать», т. е. убедить читателей в предвзятом мнении, что Николаев был «убийцей-одиночкой» — т. е. мнении, которое было мнением горбачевского и последующего российского руководства.

Лено ничего не говорит об остальной статье в «Кайдзо», словно она не имеет отношения к убийству Кирова. Но она имеет — потому что рассмотрение остальной части статьи доказывает, что Люшков лгал. Мы можем точно установить ряд отдельных лживых утверждений Люшкова. Например, он писал:

…Сталин использовал смерти влиятельных личностей, чтобы показать, что теракты были не выдумкой, а реальностью и что заговоры не были фантазиями. Короче говоря, он укрепил свое политическое положение за счет их смертей. Возможно, спросят, почему он никак не использовал смерть Орджоникидзе. Главная причина заключалась в том, что Орджоникидзе как раз перед смертью жаловался на всеобщие аресты. […] Орджоникидзе энергично спорил со Сталиным, потому он испытывал сильные переживания в тот период («Кайдзо», с. 107).

Хрущев и его приспешники распространили подобную историю о предполагаемом противодействии Орджоникидзе арестам. Но мы знаем теперь, что нет абсолютно никаких доказательств в поддержку этого заявления. Гетги доказал, что Орджоникидзе был согласен с арестами в его комиссариате по тяжелой промышленности, в частности с арестом Пятакова. Он воспроизводит речь комиссара, которую тот произнес в начале февраля 1937 г., лишь за несколько дней до его смерти, которая убедительно демонстрирует это[125]. Следующего отрывка об Орджоникидзе достаточно самого по себе, чтобы установить, что Люшков либо сочинял историю, либо, что более вероятно, повторял слухи, распространявшиеся среди сочувствующих оппозиции. В любом случае Люшков не мог знать о дискуссиях в Политбюро.

В той части своего эссе, которое не опубликовал Лено, Люшков заявляет, что он присутствовал на Февральско-мартовском Пленуме ЦК 1937 г.

…Сталин поднял этот вопрос на Февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б). Я также присутствовал на этих заседаниях.

На них Сталин критиковал недавно скончавшегося Орджоникидзе за то, что он не рассказал Политбюро о сообщениях оппозиционеров, которые он получал. Это, должно быть, причина заявления Люшкова, что «спустя какое-то время он приказал через Ежова, которому он поручил расследование, нацелиться на зиновьевскую группу», когда Ежов сделал такое заявление во время этого пленума (Л 683).

Что Люшков рассказал японцам

Суть остальной части статьи в «Кайдзо» в утверждении Люшкова, что все заговоры 1930-х годов были фальсификациями.

Конечно, они не охватывают все сомнительные фабрикации, которые известны мне. Нужно ли, помимо этого, приводить еще факты о сфабрикованных обвинениях и судах? Я так не думаю. Однако я хочу сказать еще одну вещь. С помощью простой логики можно было развалить сценарий заговора, сфабрикованного Сталиным. По его словам, существовал последовательный заговор, в то время как каждый эпизод выявлялся индивидуально. Как участников заговора арестовали почти всех комиссаров, командующих военных округов, высший командный состав, работников парткомов и председателей исполнительных комитетов в каждой республике всех рангов, начальников НКВД, дипломатов и коммерсантов. Насколько интенсивными были эти аресты, можно было судить по положению в верховном органе партии. Было арестовано 49 из 71 члена Центрального Комитета партии (более 2/3), 54 из 68 кандидатов в члены того же комитета (более 3/4), 3 из 7 чиновников центрального контрольного аппарата партии (около 1/2) и, наконец, 5 из 16 членов и кандидатов в члены Политбюро (около 1/3). (119) Я утверждаю, что эти цифры точные. Если бы часть их участвовала в заговоре против Сталина, кто мог бы помешать им осуществить его? Они захватили достаточно власти и имели реальные силы — армию и ГПУ. А что, если они связались с иностранными штабами и просто ждали их выступления против Советского Союза? Однако после провала на судебных делах в Ленинграде и Кремле, на публичном процессе в августе 1933 г. и т. д., конспиративная группа могла немедленно выполнить свой план, как единственное возможное решение. Кроме того, несмотря на то, что снятие с должности Ягоды, который мог бы уберечь заговор от полного краха, было последним сигналом тревоги, следует рассмотреть тот факт, что они все равно не предприняли никаких действий. Никто, кроме больного психозом, не стал бы вести себя как кролик, ждущий, когда его убьют, занимаясь лишь пассивным созерцанием. Это также демонстрирует, что никакого заговора не было и не могло быть (курсив мой. — Г.Ф.) («Кайдзо», с. 118–119).

Это заявление противоречит тому, что Люшков конфиденциально рассказал японцам. Профессор Элвин Кукс потратил много лет, изучая японско-советские отношения. В 1968 г. он опубликовал предварительный обзор того, что он смог обнаружить о переходе Люшкова на японскую сторону[126]. Тридцать лет спустя в 1998 г. он опубликовал две больших статьи с гораздо большими подробностями[127]. Куксу удалось найти бумаги Л Юшкова, уже давно считавшиеся пропавшими. Особенно важно, что он смог взять исчерпывающие интервью у японских военных, которые курировали Люшкова, работали с ним и проводили с ним много времени. Он также изучил сохранившееся донесение о Люшкове, сделанное советским разведчиком Рихардом Зорге. Здесь дальше следует резюме тех частей исследования Кукса, которые более всего относятся к нашим настоящим целям.

Самое важное открытие Кукса для наших целей следующее: Люшков подтвердил японцам, что в СССР действительно существовали реальные заговоры. Перед отправлением на Дальний Восток Люшков имел конфиденциальную встречу со Сталиным, во время которой Сталин дал ясно понять, что, по его мнению, в военной среде на Дальнем Востоке существует военный заговор. По словам Люшкова, Сталин сообщил ему:

Война с Японией неизбежна; Дальний Восток несомненно является театром военных действий. Необходимо очистить армию и ее тыл самым решительным образом от враждебных шпионских и прояпонских элементов. Заговор Тухачевского, Гамарника и других, а также арест Сангурского, Аронштама и Кащеева показывают, что с армией не все так хорошо, что есть мятежники среди руководителей НКВД на Дальнем Востоке. Дерибас, Западный и Барминский — японские шпионы, и Япония имеет большую базу для шпионской и подрывной деятельности благодаря корейцам и китайцам (Кукс-1 151).

Посланный на Дальний Восток, чтобы заняться этими заговорами, Люшков сообщил японцам, что они действительно существуют. Упоминанием Гамарника, который покончил жизнь самоубийством, когда сотрудники НКВД пришли арестовать его, Люшков косвенно подтвердил подлинность обвинений против Тухачевского и остальных семи высокопоставленных офицеров, судимых и казненных вместе с ним, так как Гамарник был одним из них. По словам Люшкова, допросы Дерибаса, Западного и Барминского установили, что в НКВД и среди пограничников назрел мятеж, в центре которого был Гамарник.

Люшков также подтвердил связь правых, осужденных на Мартовском 1938 г. Московском процессе, с военными заговорщиками. Например, Люшков рассказал японцам:

Долгое время Дерибас поддерживал связь с Рыковым и был «скрытым соучастником заговора» последнего.

Люшков также упоминал Рыкова и в других местах (см. ниже). Он также показал, что обвинения против Лаврентьева (Картвел ишвил и), арестованного в июле 1937 г., но судимого и казненного лишь в августе 1938 г., были правдивы. Человек Хрущева Снегов позднее обвинил Берию в ложном обвинении, а затем убийстве Лаврентьева. Люшков также подтвердил по меньшей мере намерение, если не фактические связи этих партийных и военных заговорщиков с японцами.

Во взаимодействии с Лаврентием Лаврентьевым (бывшим первым секретарем обкома партии до января 1937 г.), с Григорием Крутовым (расстрелянным в апреле 1938 г.) и с армейскими заговорщиками Сангурским, Аронштамом и другими Дерибас предположительно намеревался осуществить путч на Дальнем Востоке и договориться с японцами о помощи и совместных операциях против Советского Союза. В НКВД заговорщики завербовали Транстока, начальника 2-го отдела, и многих других. Люшков назвал имена около 20 руководителей, в основном НКВД, и десяти пограничников, все из которых, уверял он, были участниками заговоров (Кукс-1 156).

Кукс подчеркивает, что Люшков обрисовал в общих чертах эти сведения японцам так, что убедил их в том, что он верит в их подлинность:

В целом об этом кровавом периоде Люшков рассказал японцам мало, но его перечисление подозреваемых было искренним, без признания сфабрикованных НКВД свидетельств, такое, как он говорил, происходило в Ленинграде во время убийства Кирова (Кукс-1 156).

Важно заметить, что сообщение Кукса о том, что Люшкову пришлось рассказать об убийстве Кирова, взято исключительно из интервью в «Асахи Симбун» от 2 июля 1938 г. (Кукс-1 149). Хотя мы не смогли достать конкретно эту газету, мы допускаем, что интервью Люшкова, изложенное в ней, должно быть тем же интервью, которое было напечатано в «Йомиури Симбун» 3 июля 1938 г., что является рассказом о той же пресс-конференции. Мы рассмотрим подробно важность этого факта ниже.

Однако вкратце вот в чем дело: Люшков говорил одно перед публикой, но противоречил своим публичным заявлениям в конфиденциальной обстановке. Например, в статье в «Йомиури Симбун» Люшков писал:

На процессе, проходившем в августе 1936 г., обвинения в том, что троцкисты через Ольберга 1) были связаны с германским гестапо, обвинения против Зиновьева и Каменева в шпионаже, обвинения в том, что Зиновьев и Каменев были связаны с так называемым «правым центром» через Томского, 2) Рыкова и Бухарина, — полностью сфабрикованы. Зиновьев, Каменев, Томский, Рыков, Бухарин и многие другие были казнены как враги Сталина, противодействовавшие его разрушительной политике.

Сталин использовал благоприятную возможность, представившуюся в связи с делом Кирова, для того чтобы избавиться от этих людей посредством фабрикации обширных антисталинских заговоров, шпионских процессов и террористических организаций (жирный шрифт мой. — Г.Ф.)[128].

Но перед японцами Люшков обвинил Рыкова наряду с маршалом Блюхером и другими:

(Одна) группа предателей, входивших в штаб Дальневосточной армии, люди близкие к самому Блюхеру, такие как (Ян) Покус, Гулин, Васенов, Кропачев и другие, пытались уговорить Блюхера и втянуть его в политически опасные беседы. Блюхер показал им секретные признания арестованных заговорщиков, не имея на это права. После его ареста Гулин рассказывал мне, что после отзыва Покуса в Москву, Блюхер, выпивая с ними, проклинал НКВД и недавно проведенные аресты, а также Ворошилова, (Лазаря) Кагановича и других. Блюхер рассказал Гулину, что до снятия Рыкова тот связывался с ним и часто писал, что «правое крыло» желает видеть его во главе вооруженных сил страны (жирный шрифт мой. — ГФ.) (Кукс-1 158).

Публично, Люшков говорил, что все заговоры были фабрикациями Сталина. В то же время он конфиденциально информировал японцев, что на самом деле существовали серьезные заговоры. Более того, то, что Люшков рассказывал японцам, согласуется с обвинениями на Январском 1937 г. и Мартовском 1938 г. Московских процессах (виновность Рыкова) и с обвинениями против военных заговорщиков, как подсудимых по делу Тухачевского (Гамарник), так и с обвинениями против военных и партийных деятелей на Дальнем Востоке.

Это важно для наших целей, потому что Люшков говорил об убийстве Кирова лишь в опубликованных статьях. Кукс не знал ни о каких таких высказываниях, сделанных японцам неофициально. Так как Люшков лгал в опубликованных материалах — статьях, которые были в первую очередь антисоветской пропагандой, — и поскольку лишь в этих опубликованных материалах Люшков обсуждал убийство Кирова, мы не можем придавать совершенно никакого значения тому, что писал Люшков о деле Кирова.

На пресс-конференции 13 июля 1938 г., созванной японцами, чтобы дать прессе возможность задать вопросы, Люшков сказал следующее, как резюмирует Кукс:

…хотя Люшков сомневался в том, что для этого есть какие-то основания, Гамарника обвинили в заговоре с какими-то группами на Советском Дальнем Востоке. В частности, Сталин сфабриковал голословные утверждения, что партийные секретари в Сибири — И.М.Варейкис, Карленев и Л. И.Лаврентьев — замышляли с Гамарником и другими важными деятелями подорвать военные приготовления на Дальнем Востоке (Кукс-1 175).

Здесь Люшков прямо противоречил тому, что он говорил неофициально японцам, которым он подтверждал существование заговора или заговоров, в которых участвовали Гамарник, Лаврентьев и другие (см. цитаты из (Кукс-1 156) выше и (Кукс-2 85) ниже). Ян Гамарник, глава политуправления Красной Армии, был допрошен сотрудниками НКВД в связи с арестами маршала Тухачевского и других, после чего он покончил жизнь самоубийством.

Кукс обнаружил, что в августе 1938 г., лишь через два месяца после его измены, Люшков был переведен из 5-го (или русского) отдела 2-го бюро японской армии в «11-й подотдел (пропаганды и диверсий) 8-го отдела (психологической войны и саботажа)». По словам информаторов Кукса, японцы почувствовали, что военная информация Люшкова полностью исчерпана. Он был, в конце концов, офицером НКВД, а не регулярной Советской армии.

Асада, преемник Ябэ, согласен, что Люшкова сочли не обладающим больше секретной информацией, ценной для 5-го отдела, поэтому его и перевели в 8-й отдел для работы в области пропаганды и диверсий, в ожидании начала основных военных действий между Японией и Советским Союзом (Кукс-1 179).

Кроме написания статей и введения как минимум к одной антисоветской книге Люшков записывал «антисталинские речи, обращенные к русскому народу в случае войны», и писал листовки.

Люшков рассказал японцам и другие факты, которые подтверждают советские обвинения, сделанные в то время. Например, он привел несколько примеров подлинных актов саботажа (Кукс-2, 80, 81, 82, 83). Кукс также излагает и другие подробности информации Люшкова о реальных военных заговорах на Дальнем Востоке:

По мнению Люшкова, что касается ситуации в Красной Армии в Сибири, влияние группы «анти» было велико, а среди военных царило скрытое недовольство (Кукс-2 73).

Возможно, наибольший интерес для историков СССР в общем, а также для нашего настоящего исследования представляет представленная Люшковым общая схема различных заговоров, которые существовали среди советских военных.

В Советских вооруженных силах существовали элементы, враждебные строю, всецело враждебные Сталину, но лелеющие разные цели. Одна группа военачальников была искренне предана Троцкому. Например, В.К.Путна, В. М. Примаков и другие работали на него. Другая группа советских военачальников польского, немецкого, латышского происхождения и из других подобных национальных меньшинств были разочарованы ходом построения коммунизма и обрели вновь исторические чувства, например А.И.Корк и Р.П.Эйдеман. Еще одна группа военачальников ранее служила в царской армии, поддерживала военный путч и была готова сотрудничать с любыми другими группами, например Тухачевский, И.П.Уборевич, Н.Д.Каширин, В.М.Орлов и др. Другие, враждебные режиму и готовые работать в оппозиции, включали Гамарника, И.Э.Якира, Сангурского, Аронштама, П.Е.Дыбенко, Н.В.Куйбышева, И.П.Белова и М.К.Левандовского (Кукс-2 85).

Следующий рассказ показывает сходство в описании различных групп военных заговорщиков, о котором сообщил Ежов после его ареста на допросе от 26 апреля 1939 г.:

Через три-четыре дня ЕГОРОВ вновь зашел ко мне и в этот раз подробно рассказал о существовании в РККА группы заговорщиков, состоящей из крупных военных работников и возглавляемой им — ЕГОРОВЫМ.

ЕГОРОВ далее назвал мне в качестве участников возглавляемой им заговорщической группы: БУДЕННОГО, ДЫБЕНКО, ШАПОШНИКОВА, КАШИРИНА, ФЕДЬКО, командующего Забайкальским военным округом, и ряд других крупных командиров, фамилии которых я вспомню и назову дополнительно. Дальше ЕГОРОВ сказал, что в РККА существуют еще две конкурирующие между собой группы: троцкистская группа ГАМАРНИКА, ЯКИРА и УБОРЕВИЧА и офицерско-бонапартистская группа ТУХАЧЕВСКОГО (Лубянка 1939–1946 61)[129].

Ежов назвал группу Гамарника-Якира «троцкистской». Путна и Примаков были тесно связаны с Троцким в 1920-е годы. «Бонапартистская» группа по определению Ежова, возглавляемая Тухачевским, соответствует группе, которая, по словам Люшкова, состояла из царских офицеров и «поддерживала военный путч». Интерес также представляет то, что оба называли маршала Семена Буденного заговорщиком. Люшков сообщил японцам следующее:

Что происходило с Блюхером, происходило с другими военачальниками, стоявшими во главе армии. Так, неприятности у маршала С.М.Буденного были вызваны его заигрываниями с разными заговорщиками (Кукс-2 85).

В этой второй статье Кукс подтверждает, что Люшков работал «над антисталинской стратегией и пропагандой» в конце 1938 г. (Кукс-2 92).

Важность показаний Люшкова

Лено правильно замечает, что Люшков располагал ценной конфиденциальной информацией по расследованию убийства Кирова. Он мог добавить: по расследованию дел Зиновьева и Каменева, а также по Дальневосточному краю. Лено также пишет:

Более того, Люшков дал свои показания после Второй мировой войны. Японские офицеры, работавшие с Люшковым, показали, что он боялся покушения на убийство со стороны СССР) 687).

Лено также использует важные статьи Кукса, на которые он неоднократно ссылается (687 и 808? №№ 11, 13, 16, 17 и 18). Лено правильно подчеркивает, что показания Люшкова об операциях НКВД согласуются с другими источниками; что он рассказал правду о своей конфиденциальной встрече со Сталиным; что оценка Люшкова количества арестов и казней совпадает с тем, что раскрыли недавние исследования (Л 687–688).

Однако Лено не упоминает важную информацию в статье Кукса, которую я представил в общих чертах выше. Подведем итог:

• Кукс продемонстрировал, что существуют большие противоречия между тем, что говорил Люшков на пресс-конференции и в опубликованных статьях, и тем, что он рассказал японцам неофициально;

• Люшков проинформировал японцев, что действительно существовали и были широко распространены в СССР реальные заговоры;

• Кукс подчеркнул, что Люшков недвусмысленно работал на японскую военную пропаганду;

• Люшков обвинил многих военных деятелей, которых судили и казнили, в заговорщической деятельности;

• Люшков однозначно обвинил Рыкова. Он рассказывал японцам:

Долгое время Дерибас поддерживал связь с Рыковым и был «скрытым соучастником заговора» последнего (Кукс-1 156).

Блюхер рассказал Гулину, что до снятия Рыкова тот связывался с ним и часто писал, что «правое крыло» желает видеть его во главе вооруженных сил страны (Кукс-1 158).

Эти заявления определенно в целом согласуются с показаниями на мартовском 1938 г. Московском процессе, на котором

Рыков был обвиняемым. Рыков, Бухарин и другие дали на нем показания о своих контактах с заговорщиками в Сибири.

У нас также есть несколько подборок допросов Блюхера в 1938 г. В записи допроса от 6 ноября 1938 г. Блюхер недвусмысленно упоминает о письме от Рыкова, в котором более-менее точно говорилось то, что сказал Люшков.

Мое вступление в связь с «правыми» произошло в 1930 году… Эти же мои политические колебания и неустойчивость, ставшие известными Рыкову, позволили Рыкову в 1930 году написать мне антипартийное и антисоветское письмо, которое я от партии скрыл, в котором говорилось о его желании видеть меня во главе вооруженных сил… (курсив мой. — Г.Ф.)[130].

Это совпадает с рассказом Кукса о словах Люшкова, переданных ему японским информаторами и уже приведенных выше:

Блюхер рассказал Гулину, что до снятия Рыкова тот связывался с ним и часто писал, что «правое крыло» желает видеть его во главе вооруженных сил страны (курсив мой. — Г.Ф.) (Кукс-1 158).

Другие фрагменты допросов Блюхера обвиняют Дерибаса, Лаврентьева, Покуса, Аронштама и других лиц, которые также назывались Люшковым, как участники военного заговора на Дальнем Востоке. Заявления Люшкова японцам подтверждают их и, таким образом, опровергают мнение, что эти утверждения были ложными, результатами пыток, угроз или просто фабрикацией НКВД.

Опровержение Лено

Лено писал, что показания Люшкова «являются фактически самыми важными в этом деле» (Л 687). Теперь мы видим, что утверждение Лено, в том смысле, в каком он подразумевал его, ложно — что касается заявлений Люшкова на пресс-конференции в июле 1938 г. и его статьи в «Кайдзо» в апреле 1939 г.

По иронии судьбы утверждение Лено истинно в том смысле, который никогда не подразумевал Лено. Ибо сведения, которые сообщил Л юшков неофициально японским военным о заговорах, были на самом деле даны «за пределами Советского Союза, без диктата партийной линии и под защитой японской военной полиции», как заявил Лено.

Возможно, кто-то будет возражать против этого вывода по следующим причинам:

«Мы знаем, что Люшков лгал, когда заявил на страницах 118–119 своей статьи в «Кайдзо», процитированной выше, что «никакого заговора не существовало и не могло существовать». Нам это известно, так как он конфиденциально информировал японцев, что на самом деле существовали серьезные заговоры. Поэтому мы знаем, что Люшков лгал о тех заговорах, о которых он рассказал японцам.

Однако Кукс не приводит ни одного доказательства, что Люшков разговаривал с японцами неофициально об убийстве Кирова. Кукс лишь свидетельствует о том, что Люшков высказался публично об убийстве Кирова, а публично он сказал, что это было сфабрикованное дело и что был виновен лишь Николаев (и в качестве соучастника, возможно, Шатский).

Ни один лжец не лжет все время. Любой опытный лжец должен смешивать явную ложь с некой толикой правды, чтобы ложь была правдоподобной.

Поэтому, возможно, что Люшков, когда лгал об остальных заговорах, говорил правду об убийстве Кирова, уверяя, что это было сфабрикованное дело, хотя остальные заговоры, которые он также называл сфабрикованными делами, на самом деле таковыми не были».

На такое возражение я бы ответил следующим образом: принцип логики и историографии заключается в том, что нельзя сделать вывод ex silentio (из умолчания) — в данном случае из умолчания Люшкова[131]. Тот факт, что, по сведениям Кукса (и нашим), Люшков не рассказал японцам конфиденциально, что подсудимые по делу Кирова (кроме Николаева и Шатского) были ложно обвинены, не позволяет нам ничего сказать о том, что он, возможно, сказал им.

Легко представить, почему он, скорее всего, не обсуждал эту тему с японцами. Они были военными людьми, а не историками. Их жизненно важным интересом были движения оппозиции против сталинского режима и особенно среди военных. Их мало заинтересовали бы чисто гражданские заговоры, которые имели место несколько лет назад. Поэтому либо Люшков не рассказал им неофициально об убийстве Кирова, либо они не обратили на это особого внимания и не помнили об этом, когда разговаривали с Куксом много лет спустя.

Однако Л юшков подтвердил японцам, что Рыков был участником антисоветского заговора. Одно из двух заявлений Люшкова о Рыкове очень сильно совпадает с заявлением в признании маршала Блюхера. Следовательно, высказывания Люшкова о Рыкове частично подкрепляют не только признание Блюхера, но и некоторые показания на мартовском Московском процессе 1938 г. Лено прочитал статью в «Кайдзо», поэтому он знает об этом. Однако он скрывает эту очень важную информацию от своих читателей.

Как мы демонстрируем в другом месте этого исследования, Лено делает неуклюжую попытку убрать главные свидетельские показания касательно убийства Кирова, сделанные на этом процессе — процессе Ягоды — и у него ничего не получается. Лено отказывается рассмотреть другие свидетельства Московского процесса 1938 г. Подобным образом он избегает рассмотрения свидетельств, полученных на Московских процессах 1936 и 1937 гг.

Таким образом, то, что Люшкову не удалось рассказать неофициально японцам об убийстве Кирова, отбрасывает нас назад к остальным доказательствам, которые мы имеем и которые мы рассматриваем в других главах настоящего исследования. По иронии судьбы, однако, заявление Лено, что показания Люшкова «являются фактически самыми важными в этом деле», — правда, но только если мы «направим его в другую сторону», соотнесем его не с тем, что Л юшков сказал или написал открыто, как делает Лено, а с конфиденциальными заявлениями Люшкова японцам.

В своих высказываниях о чистке в армии и, в частности, об участии Тухачевского в этом и о роли Рыкова в право-троцкистском заговоре, Люшков дает нам кое-что чрезвычайно исключительное. Он дает нам свидетельские показания извне Советского Союза, которые подтверждают существование реальных антисталинских и антисоветских заговоров и вину Рыкова и Тухачевского.

Однако Рыков и Тухачевский обвинили всех остальных крупных деятелей в сети переплетающихся заговоров, за которые судили на трех открытых Московских процессах и в Деле Тухачевского. Таким образом, заявления Люшкова японцам являются вескими доказательствами не только того, что Московский процесс 1938 г. не был сфальсифицирован, но и того, что предыдущие Московские процессы тоже не были сфальсифицированы.

На процессе 1938 г. Генрих Ягода дал показания о своей роли в убийстве Кирова и о заговоре, окутывавшим его. Ягода давал показания об этом еще подробнее на досудебных допросах, впервые опубликованных в 1997 г. Подтверждая ряд основных обвинений, выдвинутых на процессе 1938 г., Люшков действительно снабдил нас самыми вескими доказательствами, которые у нас сейчас есть, об убийстве Кирова: что оно было осуществлено не так, как утверждали Лено, Кирилина и другие, «убийцей-одиночкой», а как это было описано на Московском процессе 1938 г. То, что Люшков рассказал японцам, подтверждает множество других свидетельств, которые мы имеем о том, что Киров действительно был убит в результате заговора.

Лено сам разоблачает основные упущения в своем собственном подходе к раскрытию тайны убийства Кирова. Он дает комментарий, что Люшков подтверждает полностью картину преступления, которая возникает из документов следствия 1934–1935 гг. (игнорируя, несомненно, обвинения Сталина против зиновьевцев) (Л 688).

Лено неправильно истолковывает доказательства, которые у нас есть и которые он цитирует, а потом заявляет, что они доказывают, что подсудимые (кроме самого Николаева) были ложно обвинены. В другом месте этого исследования мы показали, что фактически нет никаких доказательств, что Николаев действовал в одиночку или что кого-либо из подсудимых ложно обвинили, и огромное множество доказательств противоположного. Заявления Люшкова японцам, отнюдь не подрывая этот вывод, подкрепляют его.

Лено также заявляет

Люшков ничего не знал ни о каком заговоре с целью убийства Кирова. Его свидетельства сводят на нет версию Ягоды-Запорожца об убийстве, предложенную на Мартовском показательном процессе 1938 г. (Л 688).

В этом тоже Лено полностью ошибается. Публичное заявление и статьи Люшкова были антисоветской пропагандой. Он прямо противоречил своим публичным заявлениям в своих неофициальных заявлениях японцам. Однако в своих неофициальных заявлениях Люшков подтверждает некоторые обвинения и признания, сделанные на Московских процессах — не только на Мартовском процессе 1938 г., но косвенно и на других.

Каковы альтернативы предположению, что Лено все это понимал и намеренно вводил в заблуждение своих читателей, скрывая это от них? Если мы отложим в сторону предположение, что Лено лгал намеренно, то мы вынуждены сделать вывод, что он вообще не понял статей Кукса; что он не прочитал их должным образом. В лучшем случае Лено снова допустил очень серьезные ошибки в своей оценке свидетельств, предоставленных о Люшкове благодаря полному тексту статьи в «Кайдзо» в 1939 г. и исследованиям Кукса. Как мы демонстрируем в настоящем исследовании, Лено совершал серьезные ошибки на протяжении всей книги.

Как могло это произойти? Мне приходят в голову лишь два объяснения. Лено мог прочитать не всю статью в «Кайдзо». Возможно, он изучил лишь ту часть, которая переведена в его книге, которая касается непосредственно убийства Кирова. Конечно, он не предъявляет никаких доказательств того, что он прочел остальную часть статьи!

Но даже если это так, я полагаю, что более вероятным является другое объяснение: что Лено никогда вообще не намеревался расследовать убийство Кирова объективно. Он начал с устоявшегося представления, что это должно быть сфабрикованное дело. Единственный реальный вопрос в его книге и, вероятно, у него на уме был такой: «Руководил ли Сталин убийством Кирова или же он просто коварно воспользовался им, чтобы ложно обвинить реальных или вымышленных политических врагов?».

Так как нет доказательств, что за убийством Кирова стоял Сталин, Лено приходит ко второму выводу: «Он воспользовался им» (Л 689). Лено никогда не рассматривает предположение, которое, бесспорно, имеет больше всего доказательств в подтверждение его: что убийство Кирова было совершено заговорщиками, что и было постепенно выявлено в расследовании убийства Кирова и на последующих Московских процессах 1936, 1937 и 1938 гг.

С самого начала Лено был полон решимости увидеть лишь то, что он хотел увидеть. Если мы отбросим намеренную фальсификацию со стороны Лено, то это — единственное объяснение, согласующееся с его умозаключениями и выводами.

Загрузка...