Убийство Кирова: Новое расследование

Глава 2. Введение Лено

Лено организует свое «Введение» следующим образом:

— он кратко резюмирует убийство Кирова Николаевым в Смольном институте в Ленинграде 1 декабря 1934 г. — событие, расследование которого является темой его книги;

— он намечает в общих чертах тему своей книги;

— он кратко излагает исследования убийства и сообщения о нем в хрущевскую эпоху;

— он рассматривает проблемы со свидетельскими показаниями, которые были даны долгое время спустя после событий, и причины, из-за которых отчетам, основанным на воспоминаниях о событиях в прошлом, нельзя доверять;

— Лено признает, что он имел ограниченный доступ к бывшим советским архивам, поэтому он не видел всех существующих свидетельских показаний;

— он выражает благодарность предыдущим ученым, данные которых он использовал;

— он заявляет о приверженности антикоммунизму.

Многое из того, что Лено пишет в этой главе, может пригодиться. Например, он подчеркивает, что расследования убийства Кирова в хрущевскую эпоху имели скрытый мотив — попытаться обвинить Сталина. Это означало, что эти так называемые «исследования» на самом деле вовсе не были таковыми. Скорее хрущевские следователи, по всей видимости, под руководством Петра Поспелова и главы КГБ Ивана Серова делали вид, что проводят объективное исследование, избирательно отбирая документы, которые они предпочли представить «комиссии Молотова», которую сформировало Политбюро для повторного расследования репрессий. Лено также подчеркивает, что у Серова были и другие документы, которые были полностью уничтожены.

Рассмотрение Лено ненадежности отчетов, которые основываются на воспоминания о событиях в далеком прошлом, разумно. Хотя эти замечания сделаны в общем, фактически они являются критикой трудов Конквеста, Такера, Найта и всех писателей, которые сделали вывод, что Кирова велел убить Сталин. Все такие труды основываются на слухах и домыслах, так как нет абсолютно никаких свидетельств о причастности Сталина к убийству Кирова.

Лено открыто признает, что ему было отказано в полном доступе ко всем документам, которые еще существуют. Это на удивление честно — хотя было бы лучше, если бы он проанализировал, что в точности означает это утаивание документации: что документы, утаиваемые Российским правительством, должны противоречить официозной версии, что убийца Кирова — «убийца-одиночка». Но это является и версией Лено, что возможно объясняет, почему он не делает логического заключения из того факта, что многие доказательные документы утаены. Лено также пренебрегает подчеркиванием того факта, что Кирилина, труду которой Лено выражает «величайшую признательность», не призналась, как ей следовало, своим читателям, что тоже не имела доступа ко всей доказательной документации.

Не делает Лено и малейших намеков на очевидный вывод: если Хрущев был с самого начала преисполнен решительности доказать, что либо Киров был убит по указанию Сталина, либо Николаев был «убийцей-одиночкой» — то есть, что не существовало никакого заговора — то документы, которые позволили увидеть ему и Кирилиной, были «избирательно отобраны», чтобы подтвердить этот вывод, и, следовательно, что вывод этот настолько пристрастен, насколько его могли сделать таким соратники Хрущева. Это, в свою очередь, означает, что любой, кто на основании этих документов делает вывод, что не существовало никакого заговора, должен очень пристально проанализировать это умозаключение, так как имеющиеся в распоряжении доказательные документы очень тщательно подобраны, чтобы «вписаться» в этот вывод. И наоборот, если имеющиеся доказательства тем не менее явно свидетельствуют, что все-таки на самом деле существовал заговор, это само по себе — убедительный показатель того, что заговор, наверняка, существовал.

Введение Лено содержит ряд слабых мест, которые характеризуют остальную часть исследования Лено: ложные утверждения; намеренный обман; «порочный круг в доказательстве», т. е. признание истинными утверждений, которые нуждаются в доказательстве, или «подмена посылки желательным для себя выводом», и приверженность антикоммунизму. Любая из них оказалась бы фатальной для любого исторического исследования.

Лено описывает группу членов партии, в которую входил Леонид Николаев, убийца Кирова, следующим образом:

Чтобы ликвидировать различия между авангардом и массами, коммунистические руководители в 1920-е и в начале 1930-х годов набирали заводских рабочих в партию в больших количествах. Будучи коммунистами, эти «выдвиженцы» получали выгоду от работы в учреждениях, а также лучшие квартиры, лучшие пайки и превосходные возможности для получения образования…. Сотни тысяч других получали образование и делали профессиональные и бюрократические карьеры, став основой Советского государства к 1940-м годам. Однако другие, которых заставили работать на должностях, к которым они были плохо подготовлены или не подготовлены вообще, потерпели неудачу…

Потом Лено описывает Николаева как «одного из этих неудачников»:

…безработный коммунист Леонид Николаев…. был на дюжине работ с тех пор, как он вступил в партию в 1924 г., во время набора в партию, который последовал за смертью Ленина. Он был безработным с момента его последнего увольнения в апреле 1934 г. (Л 2).

Лено ошибается: Николаев был кем угодно кроме «неудачника». Николаеву удалось сбежать с обычной работы заводским рабочим. Он переходил с одной на другую более высокооплачиваемую работу в учреждениях, пока его не уволили в апреле 1934 г. Это предполагает, что у него наверняка были «высокопоставленные друзья», влиятельные люди, которые могли находить ему такие должности. Уволенный с непыльной работы с хорошим жалованьем из-за того, что он отказался уезжать из Ленинграда по партийному поручению, Николаев решил не искать другую работу. Это согласуется с его участием в зиновьевском заговоре, хотя, конечно, это не доказывает его. С 1917 по 1926 г. Зиновьев был Председателем Петроградского, а потом Ленинградского Совета — политическим лидером Ленинградской партии. Ему на смену пришел Киров.

Согласно свидетельским показаниям членов его семьи он и его семья не испытывали материальных трудностей несмотря на то, что после апреля 1934 г. работала лишь его жена, Мильда Драуле. Записи в его дневнике свидетельствуют о финансовых проблемах. Но это можно было бы объяснить доказательствами, приведенными Лено и Кирилиной, которые предполагают, что Николаев использовал этот дневник для создания «легенды прикрытия», с помощью которой убийство выглядело бы актом индивидуального протеста. Николаев планировал застрелиться сразу же после убийства Кирова. После неудачного самоубийства и допроса следователями НКВД его версия об «индивидуальном протесте» быстро развалилась. Вскоре он признался, что его целью было защитить от подозрений остальных членов заговора.

Лено пишет:

Для коммунистического руководства убийство в Смольном было потрясением, не только потому, что жертвой был один из них, но и потому, что убийца был коммунистом и рабочим. Что-то пошло совсем не так, ибо партии и пролетариату полагалось быть оплотом режима (Л 2–3).

Лено неоднократно возвращается к той точке зрения, что Сталин и партийные лидеры были бы особенно огорчены тем фактом, что Николаев был рабочим (Л 274, 344). Он не дает никаких доказательств в подтверждение этого повторяемого утверждения, которое бесспорно ошибочно. В 1920-е годы и в начале 30-х фактически все оппозиционные группы в большевистской партии имели членов из рабочего класса. Некоторые состояли главным образом из рабочих или, по крайней мере, имели рабочее происхождение. Это было особенно верно в отношении зиновьевцев, сторонников Григория Зиновьева, который был Первым секретарем Ленинградской партии до 1926 г. Ленинград был самым промышленно-развитым городом, с наибольшим в стране числом рабочих и членов партии из рабочего класса.

После перечисления некоторых успехов большевиков в 1920-е годы и в начале 30-х Лено пишет:

Они также навели порядок с помощью полицейского террора, который значительно укрепился в конце 1920-х годов…

Лено не говорит, что значит «полицейский террор» и не дает примеров его. Я не могу отождествить его ни с чем, что в точности соответствовало бы с этим описанием в течение этого периода.

…подавили всякое открытое политическое несогласие…

Это неправда: «открытое политическое несогласие» было, несомненно, разрешено — только не организованное, массовое политическое несогласие. Фракции в партии большевиков не разрешались с 1921 г., запрет, предложенный Лениным. Оппозиционные политические партии не разрешались — но они не разрешались еще до 1920 г.

…конфисковали частную собственность, запретили большинство частных предприятий…

Коммунизм, конечно, против «частной собственности» и «частных предприятий» в принципе. Такие конфискации характеризовали большевистскую политику еще до революции 1917 г., когда они пропагандировали лозунг «землю крестьянам!», то есть конфискацию собственности помещиков и национализацию крупных производств. После распада Советского Союза власти «конфисковали общественную собственность», то есть приватизировали ее.

…и заставили крестьян, которые все еще составляли большинство населения работать за гроши в колхозах, управляемых партийным/государственным аппаратом (Л 3).

Это заблуждение, так как большинство крестьян всегда «работали за гроши». Лено, кажется, предполагает здесь, что большинство крестьян зарабатывали больше, чем «гроши». Реальное положение было совершенно иным. Большинство крестьян в России были бедными. Около четверти их, батраки или сельскохозяйственные работники, не имели земли вообще. Около половины остальных были бедняками.

Когда разражался голод, многие из батраков и бедняков и их семьи умирали от голода или от болезней, связанных с недоеданием. Значительное количество людей умирали от голода даже в годы, когда не было голода, но богатые крестьяне-«кулаки» или «середняки», которые продавали и перепродавали зерно, придерживали его и не продавали на рынке, ожидая более высоких цен. Лено пишет:

Прямым результатом насильственной коллективизации стала смерть более пяти миллионов сельских жителей от голода в 1932–1933 гг. (Л 3).

Лено не пытается предъявить какие-либо доказательства в защиту этого утверждения, а тем более доказать его. Он просто заявляет это как «факт». Но это ложь. Нет никаких доказательств, что коллективизация вызвала голод 1932–1933 гг. В действительности это произошло из-за неурожая. Например, российские демографы Борисенков и Пасецкий продемонстрировали, что голод поражал Россию, включая Украину, каждые 2–3 года, по крайней мере, на протяжении тысячелетия[14]. Голод 1932–1933 гг. был еще одним в этой кажущейся бесконечной серии бедствий. Несомненно, если бы коллективизация происходила в урожайные годы, то умерло бы гораздо меньше людей. Однако этого нельзя было предвидеть. И благодаря коллективизации голод 1932–1933 гг. был последним голодом (кроме голода 1946–1947 гг., причиной которого была ужасная послевоенная разруха в сочетании с плохой погодой)[15].

Каждому исследователю известны эти факты. Мы должны допустить, что Лено тоже знает о них. Но он не обсуждает их или доказательства для них и на них даже не ссылается. Следовательно, это утверждение в самом деле является заявлением о лояльности. В нем Лено сознательно помещает себя в то, что мы можем назвать «антикоммунистический лагерь холодной войны», одна из доктрин которого заключается в том, что коллективизация была чем-то неправильным. Он противопоставляет себя тем историкам, которые стремятся к объективности и стараются подавить свою собственную пристрастность.

Еще он пишет:

В месяцы, последовавшие за убийством, Сталин сделал все возможное, чтобы усилить атмосферу подозрительности и страха, которая сопровождала это убийство (Л 3).

Если, как пытается показать Лено, убийство Кирова действительно было актом «убийцы-одиночки», если не было подпольного террористического заговора, и Сталин это знал, тогда было бы больше правды в этом утверждении. Однако настоящее исследование показывает, что на основании представленных доказательств такой заговор все-таки существовал и зашел гораздо дальше — это был не только вопрос тех людей, которых осудили и казнили за заговор с целью убийства Кирова. В любом случае сейчас у нас есть огромное количество первоисточников того периода советской истории. Ни один из них не наводит на мысль, что Сталин и другие советские вожди не верили в существование заговора и лишь цинично распространяли эту мысль. Однако если они действительно верили, что такой подпольный террористический заговор существует, отсюда следовало бы, что возникшая «атмосфера подозрительности» была (вполне) понятна.

Он предупреждал о террористических заговорах с целью убийства всего советского руководства… (Л 3).

Лено подразумевает, что таких заговоров не существовало. Но есть множество доказательств, что они существовали — досудебные признания и признания на суде обвиняемых на Московских процессах — и никаких доказательств того, что эти признания были «сценарием», навязанным подсудимым под принуждением НКВД, или были сфабрикованы как-то иначе. Антикоммунист и антисталинист следователь В.Н.Хаустов, комментируя коллекцию резюме протоколов допросов 39-х гг., включая много о заговорах против советского руководства, пишет:

…Реакция Сталина свидетельствовала о том, что он воспринимал эти показания в полной мере серьезно[16].

Лено продолжает:

…и заявил, что никому нельзя верить, потому что «враги проникли в саму партию» (Л 3).

Лено не приводит никаких доказательств, что Сталин когда-либо говорил «никому нельзя верить», и я тоже не могу найти такой цитаты у Сталина. Он все-таки заявлял, что бывших оппозиционеров нельзя поймать на слове, то есть им просто поверили, когда они заявили, что прекратили оппозиционную деятельность, но это было просто подтверждением того, что заговорщики лгут, служа своему заговору.

Лено заявляет:

В Ленинграде тринадцать человек, главным образом бывшие сторонники левых, были ложно обвинены в заговоре с целью террористического нападения на Кирова и казнены вместе с фактическим убийцей, Леонидом Николаевым (Л 3–4).

Здесь Лено полагает доказанной центральную гипотезу своей книги. Настоящее исследование показывает, что эта гипотеза и утверждение Лено совершенно неверны. Лено не представляет абсолютно никаких доказательств, что эти люди были «ложно обвинены». Наоборот: все данные, которыми мы располагаем, указывают на их вину.

Он продолжает:

Двух самых известных бывших соперников Сталина, Григория Зиновьева и Льва Каменева, судили в январе 1935 г. за «моральное соучастие» в убийстве и приговорили к долгим тюремным срокам (Л 4).

Это заявление ложно. В официально объявленном приговоре в отношении Зиновьева, Каменева и других нет упоминания о «моральном соучастии».

Зиновьева приговорили к 10 годам лишения свободы за руководство подпольной заговорщической группой его сторонников, члены которой с его ведома не только распространяли ненависть к партийному руководству, но и ездили в Ленинград и встречались с руководством ленинградского центра, который осуществил убийство Кирова. Один фрагмент приговора гласит следующее:

В результате контрреволюционной деятельности «московского центра» в отдельных звеньях зиновьевского контрреволюционного подполья вырастали чисто фашистские методы борьбы, появились и крепли террористические настроения, направленные против руководителей партии и правительства, что и имело своим последствием убийство товарища С. М. Кирова, подготовленного и организованного «ленинградским центром» той же контрреволюционной трупы. Все подсудимые по данному делу полностью признали свою вину[17].

Как руководитель группы Зиновьев был приговорен к 10 годам заключения. Каменев получил самый легкий приговор, 5 лет, потому что суд признал следующее:

11. КАМЕНЕВА Льва Борисовича,

Являвшегося одним из руководящих членов «московского центра», но в последнее время не принимавшего в его деятельности активного участия (Л 8).

Мы займемся другими ложными утверждениями Лено в его Введении в главе, специально посвященной ложным высказываниям Лено.

Лено ссылается на лживые отчеты об убийстве в Советской прессе в 1930-е годы (Л 10). и заявляет:

Они [следователи хрущевской эпохи] широко использовали слой фальсифицированных доказательств о Большом Терроре (Л 9).

В этих утверждениях можно увидеть логическую ошибку, известную как «порочный круг в доказательстве» — подмены посылки желательным выводом. Они «допускают то, что нужно доказать», — фактически они тотчас принимают доказательство проблемы, для решения которой (!) Лено предположительно затеял это исследование и написал свою книгу.

Это было бы не так, если бы далее в своей книге Лено удосужился доказать или даже привести какие-нибудь серьезные доказательства, что отчеты об убийстве Кирова, изложенные в свидетельских показаниях на Московских процессах (источник сообщений в Советской прессе), были фальшивыми. Однако Лено никогда этого не делает. Более того, он не рассматривает ни один из этих отчетов. Он даже не указывает их — скажем, в приложении или в сноске, чтобы проинформировать их (читателей), могут ли они найти эти документы, если они захотят рассмотреть их сами. Не доказывает он и того, что канонические версии убийства Кирова, по мере того как это постепенно раскрывалось на различных процессах с декабря 1934 г. по март 1938 г., были в каком-то отношении ложны. Лено скрывает существование этих отчетов от читателей.

Лено просто утверждает, что они были ложны безо всякого доказательства и даже без какой-либо аргументации вообще.

Это — центральный тезис его книги, и он терпит полный крах. Одна из главных целей данного исследования — продемонстрировать это читателю.

В своем «Введении» Лено ссылается на пытки. Он пишет о:

…документах из реконструированного «расследования» лет Большого Террора (1936–1939), многие из которых являются свидетельскими показаниями, полученными под пытками или под угрозой таковых (Л 8).

Сотрудники НКВД пытали свидетелей, пока они не давали показания, подтверждающие выдуманные обвинения в заговоре против бывших партийных руководителей (Л 9).

…применение пыток Сталиным и его тайной полицией для добывания фальшивых, но политически полезных «признаний» о террористических заговорах (Л 17).

Лено не удается продемонстрировать ни одного примера пыток против свидетеля или обвиняемого ни на одном из процессов по убийству Кирова: в декабре 1934 г.; в январе 1935 г.; на Первом московском открытом или «показательном» процессе в августе 1936 г.; на Втором московском процессе в январе 1937 г.; на Третьем московском процессе в марте 1938 г. Он утверждает, хотя и не доказывает, что некоторые бывшие сотрудники НКВД, некогда замешанные в этом деле, были подвергнуты пыткам в конце 1930-х годов. Но даже если бы Лено и мог доказать, что этих людей действительно пытали, а их признания были частью «сценария» и фальшивы, это бы не повлияло на этот узловой вопрос. Их показания были в лучшем случае второстепенны по отношению к главному вопросу: «Существовал ли вообще заговор с целью убийства Кирова?».

Лено и не доказывает применения пыток ни в каких иных случаях. Он лишь приводит голословные утверждения, сделанные в 1950-е годы. Однако по его собственному признанию в 1950-е и 1960-е годы Хрущев и его сторонники были заняты уничтожением документов и фальсификацией обвинений против Сталина. Истинность этих или любых других утверждений нужно доказывать, а не принимать как само собой разумеющееся. Лено не пытается сделать это.

В любом случае «утверждения» — это не доказательство. То, что кто-то утверждает, что он или третья сторона подвергались пыткам, не означает, что это было действительно так — особенно, когда (как в хрущевские годы) на следователей давили, чтобы те постарались доказать, что процессы 1930-х годов были сфабрикованы и что применялись пытки.

Мы посвящаем одну главу настоящего исследования ложности ссылок на «пытки», которые использовались как риторический прием убеждения, чтобы скрыть отсутствие доказательств у Лено.

Даже если бы можно было это установить — а это не было установлено — что один или более из главных обвиняемых были действительно подвергнуты пыткам, это не означало бы, что его показания были ложными. Человека могут пытать, или чтобы вынудить его сказать, что он знает, или чтобы заставить его подписать фальшивое или признание по «сценарию». Люди под пытками либо лгут, либо говорят правду. Подобным образом обвиняемые, которых не пытают, могут либо лгать, либо говорит правду. Следовательно, даже если бы Лено мог установить, что один или более обвиняемых, которые давали показания об убийстве Кирова, были подвергнуты «пыткам» (что бы это ни значило), это не установило бы, что его показания были ложными.

Игнорируя свидетельства Московского процесса, Лено снова позиционирует себя по отношению к этому историческому вопросу. Все свидетельства Московских процессов-подтверждают предположение, что Николаев, убийца Кирова, был частью сети подпольных террористических заговоров оппозиции. Прийти к выводу, что Московские процессы не были написаны по «сценарию» и что заговоры оппозиции существовали — хотя на основании имеющихся доказательств нет абсолютно никаких сомнений в том, что такие заговоры существовал на самом деле, — это считается неприемлемым некоторым людям в высоко политизированной области Советской истории.

Ученый-исследователь должен быть как можно более объективным, чтобы его предвзятые идеи и пристрастия не нанесли фатальный ущерб его исследованию. Вопреки этому Лено старается выразить свои антикоммунистические пристрастия самым решительным образом. Он признает, что считает коммунизм «злом», «жестоким неудачным опытом с миллионами жертв» (Л 16). Утверждения такого рода не благоприятствуют целям исследования или расследования. Они годятся лишь на то, чтобы предупредить читателя, что автору, который так крикливо афиширует свои пристрастия, нельзя верить в том, что он будет объективен, когда будет собирать, рассматривать, толковать и делать выводы на основе имеющихся доказательств.

Представьте, что Лено вместо того, чтобы заявлять, что он считает коммунизм «злом» и «жестоким неудачным опытом с миллионами жертв», сделал то же самое утверждение, но о капитализме! Неуместность этого была бы очевидна даже самому антикоммунистическому читателю.

Лено называет Сталина «одним из величайших массовых убийц в новой современной мировой истории» (Л 3), как будто это — доказанный факт. В действительности ни одно исследование не доказало такого обвинения. Я никогда не видел ни одного доказательства, которое бы подтверждало это. Неудивительно, что Лено не приводит никаких доказательств в подтверждение этого высказывания.

Коллективизация скорее не убила миллионы, а вероятно спасла миллионы жизней, избавив СССР от будущих голодоморов. Но как насчет того, что, мол, в НКВД убили почти 700000 человек в 1937–1938 гг.? Утверждают, что ответственность за это лежит на Сталине, хотя факты, по-видимому, доказывают, что на самом деле Николай Ежов делал это без ведома Сталина. Но Лено просто принимает без доказательств, что Сталин был «массовым убийцей». Такое серьезное обвинение требует веских доказательств в подтверждение. Лено не приводит вообще никаких доказательств.

Лено заявляет, что «в Ленинграде тринадцать человек, в основном бывшие сторонники левых, были ложно обвинены» (в убийстве Кирова) (Л 4). Читатели будут поражены, узнав — как мы продемонстрируем в настоящем исследовании — что Лено не имеет вообще никаких доказательств в поддержку своего тезиса, что он не может доказать невиновность ни одного из подсудимых. Это заявление Лено ставит его сразу в ряд защитников официозной позиции Советского / Российского правительства и сторонника единственной доминантной точки зрения, что Московские процессы были судебными инсценировками. Однако эта позиция ни в малейшей степени не подтверждается фактами.

Лено заявляет, что:

конец строительства коммунизма оправдал средства, которые включали массовое насилие, упрощенные суды и смерть миллионов от голода (Л 13).

Так как Лено не старается доказать ни одного из этих серьезных обвинений, можно сделать вывод, что он считает их «очевидными». Они являются обязательной, составной частью антикоммунистической пропаганды. Все революции вызывают «массовое насилие» — но ничего подобного по сравнению с Первой мировой войной, которую считали «оправданной» лидеры всех крупных стран Европы, Японии, США и Оттоманской империи. «Упрощенные суды» были характерны для всех сторон во время Мировой войны. «Смерти миллионов от голода» мы уже кратко касались выше.

Лено ссылается на «использование Сталиным убийства Кирова для оправдания террора» и заявляет, что Сталин «руководил казнью тысяч высокопоставленных партийных работников, на которых не было досье о связях с политической оппозицией» «в явной попытке ликвидировать любое возможное сопротивление его правлению» (Л 4). Оба эти высказывания не подтверждаются никакими доказательствами. Лено не дает даже ссылки на источники по этим высказываниям.

Здесь мы рассмотрим неуловимый язык, которым пользуется Лено. Что значит «руководил» в данном контексте? Это могло бы означать не более чем то, что Сталин был «де факто» лидером страны на тот момент. Например, уместно ли не историку говорить, что президент Франклин Д. Рузвельт «руководил» системой расовой дискриминации на юге США? Он, бесспорно, предпочел не ликвидировать ее и собрал урожай политических выгод от нее. Тем не менее историки никогда бы не сказали, что он «руководил» ею, хотя он носил титул президента — «председательствующего, руководящего, осуществляющего руководство».

Что касается «высокопоставленных партийных работников, на которых не было досье о связях с политической оппозицией», Лено вообще не может знать этого, поскольку даже он признает, что многие документы 1930-х годов остаются и сегодня под грифом «совершенно секретно» в России. Но суть, несомненно, в следующем: дело не в том, является ли человек «высокопоставленным партийным работником» или нет, было ли на него «досье о связях» (или нет), а в том — был ли он виновен в преступлениях, в которых его обвинили, то есть был осужден на основании достоверных доказательств. Поднял вопрос о казнях вне всякого контекста — это то, что сделал Хрущев. У Хрущева была причина полагать, что его аудитория 1956 г., в которой были исключительно «высокопоставленные партийные работники», согласится с ним. Но нам, ученым, необходимо иметь дело с доказательствами.

Лено заявляет, что Сталин «настаивал, чтобы следователи НКВД выстроили дело против бывших партийных оппозиционеров» (Л 9). Под «выстроили дело» Лено, должно быть, имеет в виду «сфабриковали дело», ибо иначе следователи действуют правильно, если они продолжают следствие в том направлении, куда их ведут факты. Повсюду работой прокуроров является «выстраивание дел». Но Лено не дает доказательств того, что Сталин приказал НКВД сфабриковать какие-либо дела против кого-либо. Насколько нам известно, таких доказательств не существует[18].

Некоторые из заявлений, которые делает Лено в своем «Введении», явно идеологические, а не исторические. Например, он пишет:

Коммунисты-обличители Сталина были правы, а дело десталинизации было справедливым (Л 11).

Через несколько страниц Лено более точен в отношении того, почему он считает, что должен провозглашать свою антикоммунистическую «добросовестность» пронзительным тоном.

Вероятно, у некоторых возникнет соблазн обвинить меня в извинениях перед Сталиным, потому что я не принимаю на веру общепринятую версию, что он приказал убить Кирова (Л 16).

Должно быть очевидно, что ни один историк никогда не обязан объяснять или обосновывать то, что он не принимает какой-то исторический вывод «на веру». Лено знает, что область Советской истории имеет свои собственные правила, ибо он переходит к созданию мнимого «кредо» честного и стойкого антикоммуниста:

Во избежание недоразумений я хочу прояснить мою позицию. Я испытываю безмерное личное презрение к деспотам и тиранам всех мастей от Сталина до Мао, от Гитлера до Франко, от Риоса Монта до Пиночета, Пол Пота и короля Леопольда II, бельгийского правителя «Свободного Государства Конго»…

Сталин был одним из самых беспощадных тиранов в мировой истории, а коммунизм, как система правления, была жестокой неудачей с миллионами жертв (Л 16).

Затем Лено критикует администрацию Буша за ее политику, ограничивающую гражданские свободы и применение пыток под предлогом событий 11 сентября 2001 года (Л 16–17).

Какое отношение имеет все это к тому, был убит Киров в результате заговора подполыциков-оппозиционеров (как утверждало Советское правительство в то время), Сталиным или «убийцей-одиночкой», или нет? Возможно следующее: Лено знает, что Советская история, особенно история сталинского периода, — это дисциплина, в которой идеологический конформизм — подчинение идеологии — считается очень важным в влиятельных кругах. Чтобы прийти к выводу, что Сталин не совершал преступления, в котором его постоянно обвиняют знаменитые антикоммунистические историки, значит — подвергнуться риску получить клеймо «сталиниста», «прокоммуниста» или как минимум «антикоммуниста в недостаточной степени».

Тезис, который пытается доказать Лено на протяжении всей книги, в конце концов такой же, как и у советских антисталинистов. Несмотря на свои попытки «подставить» Сталина в убийстве Кирова, исследователи, спонсируемые правительствами как хрущевской, так и горбачевской эпох, были вынуждены сделать вывод, что доказательств, подтверждающих этот вывод, нет и никогда не существовало. Это мнение также поддерживает Алла Кирилина, главный российский специалист по теме убийства Кирова. Очень немногие из читателей Лено узнают это. Однако самые известные версии об убийстве Кирова за пределами России — это версии Роберта Конквеста и Эйми Найт — и обе утверждают, что Киров был убит по приказу Сталина!

Лено все-таки указывает, что российские власти все еще хранят под грифом «совершенно секретно» важные документы расследования об убийстве Кирова, недоступные ему как и другим исследователям (Л 14–15). Ему не приходит в голову спросить, почему бы это могло так быть. Одним из логических предположений было бы то, что все еще секретные документы противоречат общепринятой позиции сегодняшних Российских властей, что Николаев был «убийцей-одиночкой» и что в 1930-е годы на самом деле не существовало никаких подпольных оппозиционных заговоров.

Мы знаем, без каких-либо сомнений, что это последнее утверждение ложное. Мы обсудим то, что обмен письмами между Львом Троцким и его сыном Львом Седовым показал исследователям в 1980-е годы, что блок троцкистов, зиновьевцев, правых и других действительно существовал. Лено никогда не ссылается на этот блок, ни на последствия для его тезиса, которые имеет официальное отрицание официальной российской наукой факта существования этого блока.