Убийство на канале

Глава первая

Весь день во вторник его периодически подташнивало. В среду начало тошнить чаще. В четверг его стало прихватывать регулярно, но по-настоящему доходило до рвоты только время от времени. Рано утром в пятницу – обезвоженный, вялый и бесконечно истощенный, он едва-едва нашел в себе силы, чтобы добраться до телефона, и попытался извиниться перед шефами в полицейском управлении в Кидлингтоне за то, что почти наверняка не появится на работе в этот короткий ноябрьский день.

Когда он проснулся в субботу утром, то с радостью понял, что чувствует себя значительно лучше и, сидя на кухне свой холостяцкой квартиры в северной части Оксфорда, облаченный в полосатую пижаму, яркую и пеструю, почти как шезлонги у бассейнов, даже начал рассуждать выдержит ли его желудок одно печеньице. И тогда зазвонил телефон.

– Морс, – отозвался он.

– Доброе утро, сэр! (приятный голос). – Если можно, подождите минутку – начальник управления полиции хотел бы поговорить с вами.

Морс подождал. А был ли у него выбор? Никакого выбора, в сущности, не было, поэтому он занялся просмотром заголовков «Таймс», которую почтальон только что опустил в щель почтового ящика – поздновато, естественно, как и каждую субботу.

– Соединяю вас с суперинтендантом, – послышался тот же приятный голос, – один момент, пожалуйста!

Морс ничего не сказал, но почти готов был помолиться Богу (большое событие для атеиста вроде него), чтобы Стрейндж поспешил к телефону и сообщил, что он имеет сообщить… На лбу его начали выступать капли пота и он левой рукой поискал в кармане пижамы носовой платок.

– А! Морс? Алло? Я соболезную и надеюсь, что ты ненадолго вышел из строя, старик! Но ты не единственный, знаешь ли! Мой шурин и тот – подожди, вспомню, когда это было? Одна-две недели назад, вроде бы. Нет, вру – пожалуй, три. Но это без разницы две или три, не так ли?

Пот уже тек большими каплями по лбу Морса, и он вытер его еще раз, издавая при этом в ответ некие одобрительные восклицания.

– Надеюсь, что не вытащил тебя из постели?

– Нет, нет, сэр.

– Хорошо! Хорошо! Я просто решил позвонить, чтобы обменяться парой слов. Слушай… смотри сюда, Морс! (Очевидно, Стрейндж пришел к некоему решению). – Сегодня нет нужды приходить! Вообще нет никакой необходимости! Ну, естественно, если внезапно не почувствуешь себя намного лучше. Мы тут справимся кое-как. Кладбища полны незаменимых людей… Так ведь?

– Благодарю, сэр. Очень любезно с вашей стороны, что позвонили. Я очень тронут… но я в принципе в эти субботу и воскресенье не дежурю…

– Ах, так? А! Ну, очень хорошо тогда! Это э-э… очень хорошо, не так ли? Как раз полежишь немного.

– Вероятно, сэр, – ответил Морс устало.

– Но ты говоришь, что уже на ногах, не так ли?

– Да, сэр!

– Видишь ли, ты лучше прямо сейчас ложись, Морс! Так прекрасно отдохнешь… в субботу и воскресенье, я хотел сказать… не так ли? Это для человека, который не здоров, то что нужно – отдых в постели, и ничего другого. Тот шарлатан, доктор, то же самое сказал моему шурину… подожди, когда это было?

Позже Морс помнил, что культурно закончил телефонный разговор – с выражением соответствующей озабоченности здоровьем шурина Стрейнджа; помнил также, что в третий раз провел рукой по лбу – теперь уже совсем мокрому и леденяще холодному – и после вздохнул раз-другой изо всех сил… после чего бросился в ванную…

Миссис Грин, женщина, которая приходила по вторникам и субботам убираться по утрам, была той, кто набрал номер «Скорой помощи» и вызвал неотложку. Она обнаружила своего работодателя сидящим у стены в коридоре – в сознании, видимо трезвого и в относительно приличном виде, если не считать темно-коричневых пятен на упомянутой пестрой пижаме – пятна, которые по цвету и виду напоминали осадок в кофеварке. А она очень хорошо знала, что они означают, потому что тот нетактичный, жестокий доктор дал ей понять (пять лет минуло с тех пор), что если бы его вызвали сразу, мистер Грин может быть все еще был бы…

– Да, так точно, – говорила она, удивительно властно взяв дело в свои руки, – точно с южной стороны направления по Бэнбери-Роуд. Да! Будем ждать.

В 10:15 тем же утром Морс неохотно, хотя и без сопротивления, дал согласие поместить себя в скорую. Там он, обутый в домашние шлепанцы, переодетый в чистую пижаму и завернутый в колючее синее одеяло, занял оборонительную позицию, усевшись напротив дамы среднего возраста в белом халате, которая, очевидно, восприняла его отказ лечь на носилки как персональную обиду. Эта самая дама теперь молчаливо, с кислым видом сунула ему на колени белый эмалированный тазик, когда его вырвало снова – обильно и шумно, пока скорая мчалась по Хедли-Вей, потом повернула налево к больничному комплексу «Джон Редклиф», и наконец остановилась перед отделением интенсивной терапии.

Пока Морс ждал (на этот раз на больничной каталке), он отчетливо понял, что за это время мог бы умереть пять-шесть раз, причем никто и не заметил бы его кончины. Но он по природе своей был нетерпелив (особенно в отелях, когда ждал, пока ему принесут завтрак), так что вероятно прошло не так уж много времени. Наконец, одетый в белое ассистент врача прошелся не спеша по вопросам анкеты, которая начиналась с вопроса об имени ближайших родственников (в данном случае уже не существующих) и заканчивалась религиозными предпочтениями (также, увы, уже не существующими). И все же, когда закончился ритуал приема – когда, как говорится, он подписал просьбу о членстве и влился в ряды братства – Морс оказался объектом все усиливающегося внимания. Откуда-то появилась аккуратная молодая медсестра, левой рукой она вытащила часы из сильно накрахмаленного кармашка белого халата, а правой посчитала его пульс. После этого застегнула сковывающие черные ремни над локтем с ненужной (по мнению Морса) жестокостью и записала полученные данные кровяного давления в разграфленную карточку (надписанную МОРС, Э.) так невозмутимо, будто хотела показать, что только крайне драматичные отклонения от нормы могли бы дать ей повод для тревоги. Эта же сестра под конец решила обратить внимание на его температуру, и Морс оказался в горизонтальном положении, чувствуя себя в какой-то степени слабоумным с торчащим изо рта термометром, который впоследствии был вытащен, градусы отсчитаны, а показания признаны неудовлетворительными. Градусник сильно тряхнули еще трижды с замахом теннисиста и поставили снова, все с тем же дискомфортом, точно ему под язык.

– Я выживу? – осмелился он спросить, когда сестра добавила новые результаты к его данным в карточку.

– У вас температура, – ответила неразговорчивая девица.

– Не знаю уж почему, но я думал, что у каждого человека есть температура, – проворчал Морс.

Но в этот момент сестра повернулась к нему спиной, чтобы заняться следующим пациентом.

В отделение только что доставили молодого парня с вымазанными в грязи ногами и телом, почти целиком скрытым огромным свитером для регби в красно-черную полоску; через его лоб по диагонали проходила ужасающая рана, которая делала его похожим на циклопа. Но, как показалось Морсу, парень чувствовал себя совсем как дома, пока ассистент врача (тот же самый) расспрашивал его подробнейшим образом о его жизни, о его религиозной принадлежности и о его родственниках. И когда с неизменной непосредственностью он дожидался пока сестра (та же самая) соберет данные о его ритмах с помощью фонендоскопа, часов и термометра, Морс не мог не позавидовать фамильярности, быстро возникшей между молодым кавалером и такой же молодой дамой. Внезапно – и чуть ли не болезненно – Морс осознал, что она – молодая дама, видела его – Морса, точно таким, каким он был: мужчина, с трудом добравшийся до пятидесяти, уже на пути к испытаниям с унижающими достоинство страданиями от грыжи и геморроя, воспалением мочевыделительной системы и – естественно – язвой желудка.

Эмалированный тазик ему оставили под рукой, и Морса снова затошнило сильно, хотя и безрезультатно. Какой-то молодой ординатор (вероятно вдвое моложе Морса) остановился возле него и просмотрел данные скорой помощи, администратора и медицинского персонала.

– У вас что-то не так с животом – это вам ясно, надеюсь?

Морс пожал плечами.

– В сущности, мне еще никто ничего не объяснил.

– Но человеку не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы возникло подозрение, что с его внутренностями нечто капитально не в порядке, не так ли?

Морс только собрался ответить, когда молодой доктор продолжил:

– А вы только что поступили, как я понимаю? Если мистер… Морс – не так ли? – Если немного подождете, мы попытаемся вам объяснить сейчас кое-что. Вы согласны?

– Я вообще-то в порядке, – ответил главный полицейский инспектор, лежа на спине и пытаясь справиться с узлом, крепко стянувшим его мускулы в области желудка.

– Боюсь, что вы никак не в порядке! В лучшем случае у вас язва, которая внезапно решила прорваться и вызвать у вас кровоизлияние. – Где-то у диафрагмы Морс испытал легкий, но острый укол тревоги. – А в худшем – у вас то, что называется «прободением», и если это действительно окажется…

– Если это действительно окажется?.. – повторил немощно Морс. Но молодой лекарь не пожелал ответить в тот момент и продолжил следующие несколько минут ощупывать, нажимать и мять вздувшуюся плоть в области его живота.

– Нашли что-нибудь? – спросил Морс со слабой, немного искусственной улыбкой.

– Неплохо бы вам сбросить несколько килограммов. У вас увеличена печень.

– Мне показалось, что вы сказали, что у меня проблемы с желудком!

– О, да, разумеется! У вас желудочное кровотечение.

– Это… что общего это имеет с печенью?

– Вы много пьете, мистер Морс?

– Так ведь большинство людей пьют что-то почти каждый день, или как?

– Вы пьете много! – (те же самые слова – на полтона ниже от раздражения).

Настолько небрежно, насколько ему позволяла поднимающаяся в груди паника, Морс во второй раз пожал плечами:

– Ну, не отказываюсь от нескольких бутылочек пива.

– Сколько выпиваете в неделю?

– В неделю? – пискнул он, и лицо его потемнело как у ребенка, которому только что задали сложную задачу на умножение в уме.

– Ладно, тогда в день? – подсказал услужливо доктор.

Морс разделил верную цифру на три.

– Скажем, две или три.

– Крепкий алкоголь употребляете?

– Время от времени.

– Какой?

Морс снова пожал стянутыми от напряжения плечами.

– Скоч, иногда позволяю себе глоток виски.

– Одной бутылки насколько вам хватает?

– Зависит от ее величины.

Но Морс в ту же секунду ощутил, что попытка пошутить не воспринимается и быстро умножил на три.

– На неделю или десять дней – более-менее на столько.

– Сколько сигарет выкуриваете в день?

– Восемь, может быть десять… – ответил Морс. Приобретая по ходу дела опыт, на этот раз он без труда разделил на три.

– Каким-нибудь спортом вообще занимаетесь – прогулки, бег, велосипед, теннис?..

Но прежде чем Морс успел воспользоваться своей собственной арифметикой, ему потребовалась эмалированная посудина, поставленная так, чтобы быть под рукой. И пока его рвало, врач с известным беспокойством рассматривал похожие на кофейный осадок коричневые ошметки, смешанные с предательски яркими красными пятнами крови – крови, ежедневно лишавшейся кислорода из-за обильного количества никотина, и щедро замешанной на алкоголе.

Некоторое время Морс чувствовал головокружение. Позже, однако, он вспомнил, как медсестра склонилась над ним – та же молоденькая сестра, вспомнил ее красивые пальцы и руку, которая снова стискивала часы, и почти читал ее мысли, когда, наморщив лобик, она прищурила глаза из-за сложной арифметики подсчета ударов его сердца за тридцать секунд, отмеряемых ее часами…

В этот момент он ощутил, как ангел смерти простер крылья над его головой, и его охватил внезапный леденящий ужас, потому что впервые в жизни ему пришла в голову мысль о конце. И всего на миг, но в его воображении мелькнул хвалебный некролог – те слова, о которых мечтает каждый смертный.