Убийство на Потомаке

4 В тот же день вечером

— Нет, нет, нет и еще раз нет! — Режиссер театра «Потомак плейерс» Сеймур Флетчер с силой отшвырнул от себя сценарий и с шумом полез на сцену. На нем были голубые, мешковато сидевшие джинсы, высокие белые незашнурованные кроссовки, рубаха цвета хаки; галстук-бабочку заменял пестрый платок. В гармонии с костюмом были и его бесцветные волосы, длинными прядями свисавшие на грудь, обвиваясь вокруг очков в металлической оправе, болтавшихся на розовом с белым шнурке. Все в его облике указывало на подчеркнутое невнимание к своей внешности.

— Это настоящее издевательство над сценарием! — кричал он на актеров и актрис, стоявших на сцене.

— Но ты же сам разрешил нам импровизировать в диалогах, — ругнувшись шепотом, бросил Стюарт, молодой актер, исполнявший в спектакле роль конгрессмена Дэна Сиклса.

— Верно, — ты так говорил, — поддержал его Карл, игравший Ки, прокурора округа Колумбия, сына Фрэнсиса Скотта Ки,[1] автора гимна «Звездное знамя».

— Я разрешил импровизировать, это так, но не потрошить сценарий. Нет и нет, Сиклс и Ки не могут называть друг друга ублюдками. Диалог между ними очень четкий и важный. Ки довольно долго и успешно наставлял Сиклсу рога. Он забирался в постель к его жене, и половина Вашингтона была в курсе дела. Поэтому Сиклс и говорит Ки, подходя к нему с пистолетом в руке на площади Лафайета: «Ты негодяй, Ки, ты осквернил мой дом». Он не говорит: «Ты — ублюдок».

— Может быть, сейчас как раз время еще раз это обсудить, Сеймур, — раздался из-за кулис женский голос. Он принадлежал Маделон Сент-Сири — автору сценария. Она вышла на свет. — Слово «дом» звучит так пресно, — продолжала Маделон и уточнила: — Ким осквернил не дом Сиклса. Он год спал с Терезой Сиклс. Ки подавал ей знак платком, что направляется в дом, который они снимали. Он осквернил его ложе, а совсем не дом. Кроме того, слово «дом» какое-то невыразительное. «Ложе» — гораздо сочнее, в нем чувствуется сила. Оно несет большую эмоциональную нагрузку. Это были страсть, влечение, а не какая-нибудь кража со взломом.

— Я считал, что мы решили данный вопрос еще две недели назад, — вскипел Флетчер. — Я не собираюсь больше к нему возвращаться.

Сент-Сири подошла к авансцене и оглядела зал. В разных его концах разместились зрители — полный «комплект», включая Чипа Тирни, сына председателя совета Национального музея строительства Венделя Тирни. С ним рядом была его невеста Терри Пити, его недавний выбор. Там присутствовали также Сунь Беньчонг и Монти Джемисон, профессор университета Джорджа Вашингтона, специалист по истории Америки. В театральной труппе, проводившей свои репетиции в подвале маленькой старой церкви, Джемисон выполнял обязанности консультанта по вопросам истории.

Коллектив театра «Потомак плейерс» работал в столичном округе уже десять лет. Его положение было весьма шатким, как и у большинства других полупрофессиональных театральных трупп. Время от времени им доставались небольшие суммы от фонда культуры, когда они давали спектакли на благотворительных обедах, где их не блиставшие драматургией постановки удачно соперничали с невысокой по качеству едой. Произведения Нейла Симона несколько оживляли продажу билетов, а вот Беккет особого интереса не вызывал. Театр пребывал в подобном положении до тех пор, пока Вендель Тирни не увидел их на одном из благотворительных обедов в гостинице «Мэриленд холидей» и не привлек в свое общество «Алый грех»,[2] чтобы они в своих постановках представили сценический вариант преступлений, совершенных в Вашингтоне в достаточно отдаленном прошлом. Название «Алый грех» было заимствовано у Шекспира, который так именовал преступление.

Это общество, чаще именуемое «Три С», было для Тирни своего рода капризом. Он питал интерес к криминальным историям, особенно преступлениям, принадлежавшим давнему прошлому. Свое пристрастие он объяснял так: «В наше время в столице совершается масса преступлений, большинство из них связано с наркотиками или с политикой или с тем и другим вместе. На этом фоне хочется обратиться к временам, когда нравы были менее жестокими. Тогда преступления совершались в основном на почве страсти и ревности».

Постепенно общество «Три С» выросло в одну из основных групп, приносящих доход благотворительному фонду. В газетах и на телевидении любили рассказывать о неординарных преступлениях, совершавшихся с неменьшей регулярностью, чем выход в эфир новостей. Тем не менее труппе «Три С» удавалось собирать значительные пожертвования, привлекая много зрителей на свои постановки, которые, несмотря на не всегда совершенную игру, отличались точным изложением исторических фактов.

Свободное от спектаклей время театральная труппа Общества проводила в обсуждении событий давно минувших дней и современных преступлений. Как правило, они располагались в парке у особняка Тирни на Потомак Палисадс.

Несмотря на стабильные финансовые вливания, Сеймур Флетчер, Маделон Сент-Сири и некоторые ведущие актеры театра не испытывали удовлетворенности от работы в обществе. Спектакли, которые ставились в «Три С», не соответствовали их видению театра, они предпочитали Мамета, Олби и Шепарда.

Но, кто платит, тот и заказывает музыку. А платил Тирни хорошо, к тому же не требуя полной приверженности своим взглядам. Поэтому, отыграв спектакль, где речь шла о давних преступлениях, перед обожающей подобные постановки публикой, они были вольны предложить зрителям пьесы, более соответствовавшие их вкусу.

— Монти, прошу вас! — крикнул со сцены Флетчер.

Профессор рывком поднял свое грузное тело с узкого для него стула и вразвалку направился по проходу к сцене. Он был одет в свою обычную «униформу»: желтовато-коричневые брюки, голубую рубашку, пестрый жилет и твидовый пиджак, его костюм дополнял галстук-бабочка, один из сотен других, составляющих целую коллекцию, — предмет гордости хозяина. Седые волосы и борода были коротко подстрижены. Джемисон носил очки в черепаховой оправе, с толстыми стеклами. Перед тем как заговорить, Монти по привычке откашлялся. Он делал небольшие остановки между предложениями, что напоминало работу насоса, который нужно было постоянно подкачивать.

— Я просмотрел дополнительный материал по делу Сиклса — Ки. Должен признать, Сеймур, во многих случаях фигурирует слово «дом». К примеру, у Келли в его книге, вышедшей в 1976 году, Сиклс говорит: «Ки, ты негодяй, ты осквернил мое ложе, ты должен умереть». Нат Брандт, прекрасно воссоздавший эту неприглядную историю, приводит такие слова Сиклса: «Ки, ты негодяй, ты осквернил мой дом, ты должен умереть». И в других, также заслуживающих доверия источниках, предпочтение отдается слову «дом». Если хотите, я могу их перечислить.

— Нет уж не надо, — сказал Флетчер.

— Да какое, к черту, это имеет значение, — вставила свое замечание Сент-Сири. — Оскорбление связано с постелью. Слова «постель» и «секс» — синонимичны. А слово «дом» могло относиться к какому-нибудь другому, принадлежавшему Сиклсу, дому.

— Расхождения в этом случае ни о чем не говорят, — скрипнул зубами Флетчер и сжал кулаки, глядя на Стюарта. — Они не оправдывают вольностей, допускаемых актерами. Они только того и хотят, чтобы называть всех ублюдками.

— С меня хватит! — Стюарт с раздражением бросил сценарий и вышел.

Теперь гнев Флетчера переместился на Карла, исполнявшего роль Филипа Бартона Ки.

— А когда в тебя стреляет Сиклс, на твоем лице должна отразиться боль, а не удивление и замешательство, — поучал Флетчер, потом добавил соли на рану: — И будь, черт побери, поосторожней, когда цепляешься за дерево. Оно такое же шаткое и ненадежное, как твоя игра.

После этого Карл тоже исчез за кулисами.

— Хорошо, хорошо, — запыхтел Джемисон, — мы уже решили остановиться на слово «дом» и этим удовлетвориться.

— Удовлетворить этих актеров может только свобода нести все, что угодно, лишь бы хоть немного соответствовало сценарию Маделон.

— Может быть, стоит устроить перерыв и успокоиться? — предложила помощник режиссера.

— А у нас и так уже перерыв, — с раздражением проговорил Флетчер и, спрыгнув со сцены, поспешил из зала.

Все артисты разошлись, остались только Монти и Сюзен Тирни, у нее была роль Терезы, неверной жены Сиклса.

— Много шума из ничего, — пренебрежительно заметила она.

К ним присоединились Чип Тирни, Терри Пит и Сунь Беньчонг.

— Чип знает все роли, — сказала Сюзен. — Он не пропускает ни одной репетиции.

Это было истинной правдой. Но Чип утаил от сестры, что делал он это не из интереса, а лишь выполняя просьбу отца, который хотел быть в курсе дел в театре. Чип был его глазами и ушами.

— И как ты только ладишь со всеми этими примадоннами? — поинтересовался Чип у сестры.

— А они не примадонны, — ответила Сюзен, — они актеры.

— И режиссеры, позвольте заметить, — добавил Джемисон. — Парень очень вспыльчивый, правда.

— Не то слово, просто — невыносимый, — высказал свое мнение Чип Тирни. Он повернулся к Сунь Беньчонгу и добавил: — И непредсказуемый.

— Хорошо еще, что никому из вас не приходится распоряжаться большими деньгами, — заметил Сунь.

— Почему же? — заинтересовалась Сюзен.

— А потому что деньги и эмоции не сочетаются друг с другом.

Сунь приехал в Америку по инициативе Общества по связям с Китаем, некоммерческой организации, которую взял под свое попечительство Вендель Тирни. Общество возникло на базе представительства Китая, занимавшегося вопросами образования. Эта миссия существовала на средства, которые с большей неохотой выплачивались китайским правительством Соединенным Штатам в качества компенсации за содействие в подавлении боксерского восстания. По указанию Теодора Рузвельта эти деньги направлялись на обучение подающих надежды китайских студентов; и они стали приезжать в Америку по линии миссии. Хотя дело закончилось безобразным скандалом в начале двадцатых годов, эстафета была подхвачена Обществом по связям с Китаем. Беньчонг стал одним из многих, вскормленных щедротами этой организации.

По завершении образования в Америке ему предстояло вернуться в Китай. Но после получения им звания доктора экономических наук Гарвардского университета Тирни определил его на работу к своему близкому другу, банкиру Сэму Танклофу. Суню не потребовалось и года, чтобы прослыть у Танклофа финансовым магом. Банкир часто признавался: «Без него я не провожу никаких финансовых операций. Он знает такие способы делать деньги, которые еще и не изобретены».

Тирни не только помог Суню остаться в Америке, он официально усыновил его. Сунь рассказал своему богатому покровителю, что у него мало причин возвращаться в Китай. По его словам, единственным здравствующим родственником там оставался его старший брат Джон, деятельность которого была связана с драгоценными камнями. Они не виделись уже много лет.

Джемисон внимательно посмотрел на братьев и сестру. Чип и Сюзен внешне мало походили друг на друга. Чип унаследовал от отца тонкие черты лица, орлиный нос, твердо очерченный рот и высокую стройную фигуру. Сюзен немногим уступала брату в росте, но в ее фигуре ощущалась какая-то мужская угловатость. Черты лица были грубоваты, рот — чересчур мал для широкого лица, крупные зеленые водянистые глаза оттеняли широкие темные брови. Нельзя сказать, что она совсем была лишена привлекательности, ей просто недоставало утонченности, отличавшей ее отца.

У Суня, естественно, не могло быть внешнего сходства с Венделем и Мэрилин Тирни. Но Джемисон решил, что Сунь в отличие от Сюзен был больше удовлетворен тем, что принадлежит к семье Тирни. Он не уступал Чипу в росте, но отличался крепостью сложения. Одежда сидела на нем великолепно, чувствовалась искусная рука портного Тирни. Беньчонг аккуратно зачесывал назад свои черные как смоль волосы. При ярком свете на его круглых щеках просматривались следы от юношеских угрей.

Джемисон наблюдал за Сунем и Сюзен и спрашивал себя об их отношениях. Иногда они обменивались взглядами, которые наводили на мысль, что их связывает нечто большее, чем чувства названых брата и сестры. Ничего существенного, что могло подкрепить его предположение, он не знал, но Монти Джемисон считал себя человеком проницательным, способным разглядеть то, что было скрыто от других. Подобные мысли он не высказывал никому, даже близким друзьям. Но это наблюдение, как и многие другие, он решил подробно записать в один из дневников, которые надеялся когда-нибудь опубликовать, в традициях своего литературного кумира Эдмунда Уилсона.

— Мы можем идти? — спросила Терри у Чипа. Она была прелестным созданием, правда, с довольно пышными формами, подходящими скорее крупной женщине. В своем дневнике Джемисон отметил, что Терри являлась представительницей современного поколения, пытающегося все рассчитать и обо всем судить, но, в свою очередь, ничем особенным не выдающегося.

«Она привлекает тех молодых людей, которые довольствуются кисловатыми леденцами, предпочитая их сладкому шоколаду», — записал Джемисон, радуясь удачной метафоре.

— Да, мы сейчас уходим, — ответил Чип Тирни. Терри деланно вздохнула и надула губки, видимо, это у нее было хорошо отрепетировано.

В зал вернулся режиссер Сеймур Флетчер и хлопнул в ладоши, давая понять, что продолжается репетиция пьесы об убийстве Филипа Бартона Ки конгрессменом Дэниелом Сиклсоном, совершенном 2 февраля 1859 года.

— Перед тем как мы продолжим, — сказал Кларенс, игравший Баттерворта, — не могли бы мы уточнить детали моего поведения в этой сцене?

— А что там неясного? — спросил Флетчер.

— Дело в том, что я не вполне уверен в мотивах моего поведения. Я хочу сказать, что я находился в комнате с Сиклсом, когда он выглянул в окно и увидел Ки, подающего Терезе условный знак платком. Сказал ли мне Сиклс, посылая задержать Ки, что собирается взять пистолет, или все произошло случайно?

— А какая разница? — спросил Флетчер.

— Для меня это различие очень существенно, — ответил Кларенс. — Ты сказал, что в моих словах должны чувствоваться волнение и тревога. А почему я веду себя именно так, если мне неизвестно, что Сиклс собирается убить Ки. Если же я об этом знаю, это придает соответствующую окраску моему поведению и словам.

— Мы поговорим об этом позднее, — сказал Флетчер. — Прошу всех занять свои места. Давайте еще раз пройдем сцену убийства. А ты, — обратился он к Карлу-Ки, — не делай вид, будто тебя изрешетили пулями из пулемета. Он ранил тебя в плечо, а потом выстрелил в грудь. И не маши руками, как раздавленный жук. — Он повернулся к Стюарту. — А ты не забудь сказать: «Ки, ты осквернил мое ложе и должен умереть».

— Дом, конечно же, дом. Может быть, мы наконец продолжим.

Они еще два раз прошли эпизод убийства. Затем Флетчер решил отрепетировать сцену суда, на котором Терезу, принужденную давать свидетельские показания, буквально растерзали восемь известных адвокатов, нанятых Сиклсом. Но, чтобы не увеличивать состав исполнителей, защиту ограничили одним адвокатом, в роли которого выступал талантливый актер старшего поколения Брент Норис, известный своими работами в шекспировских пьесах. Он имел достаточно шумный успех на Бродвее, а теперь вернулся в Вашингтон погреться в лучах собственной славы. Остальные актеры следили, как Норис с профессиональным мастерством атаковал своими вопросами юную Терезу в исполнении Сюзен Тирни. Она постоянно путала текст и, казалось, была способна только заламывать руки и изображать комическое негодование.

— Господи, какой ужас, — перешептывались актеры. — Да, но посмотрите, как он с ней нянчится, а как поправляет Брента. Уж Си знает, что делает.

В финальной сцене происходила короткая встреча Сиклса с президентом Джеймсом Бьюкененом. Их тесная дружба ни для кого в Вашингтоне не была секретом. Президент пообещал Сиклсу сделать все от него зависящее, чтобы замять дело, и предложил деньги, дабы Сиклс мог покинуть город.

— Великолепно, потрясающе, — объявил Флетчер, когда сцена была сыграна. Он отвел в сторону исполнителя роли Бьюкенена, являвшегося церковным пастором, и сказал: — Возможно, вам будет лучше немного приглушить голос, ваше преподобие. Вы и ваш друг Сиклс одни в комнате, перед вами нет прихожан.

— Я только хотел, чтобы меня было слышно, — ответил священнослужитель.

— Вас будет слышно, поверьте мне, — пообещал Флетчер и объявил труппе: — На сегодня — все.

— Подвезти домой? — спросил Чип сестру.

— Нет, спасибо, мы договорились с Сеймуром пойти в кафе. У него есть друг, который может устроить меня в театр в Нью-Йорке.

«Так, значит, Сеймур расставил сеть», — подумал Чип. Он не в состоянии что-либо сделать, как не смог отец переубедить Сюзен не выбирать карьеру актрисы. Ему стало грустно. Вызывающее по отношению к отцу поведение Сюзен создавало в доме напряженную атмосферу.

— Пока, — попрощался Чип, — Сунь и я уезжаем.

— Джинни и Митч в баре «Булфелеро», — вступила в разговор Терри. — Я обещала там встретиться с ними.

— Не сегодня, милая. — Чип прижал ее к себе и поцеловал. — В другое время, крошка.

Чип и Сунь имели комнаты в особняке Тирни, занимавшем площадь в три акра на Потомак Палисадс. Апартаменты Чипа находились в крыле дома, в задней его части. Беньчонг жил в комнатах над гаражом, вмещавшем шесть машин. Помещение специально для него было переоборудовано.

Сюзен обитала в невзрачной квартирке на Четвертой улице рядом с эстакадой 1-395. Днем она работала помощницей антрепренера, который занимался организацией представлений с использованием магии и записью звуковых писем и поставлял стриптизерш для частных вечеров.

— Ты готов? — спросила Сюзен Флетчера, когда все разошлись.

— Придется изменить наши планы, — ответил он, стоя к ней спиной. — Женщина-демон должна приехать, чтобы обсудить бюджет.

— И когда ты узнал об этом? — спросила она.

— Сегодня утром.

— Но ведь ты сказал, что мы пойдем в кафе после репетиции.

— Да, помню. — Он обернулся. — Поезжай домой.

— А как насчет того разговора о Нью-Йорке?

— Завтра мы все обсудим, завтра. Я не могу отвязаться от Юрис. Ты прекрасно знаешь это и все понимаешь.

— Нет. Эта драконша — папочкина подружка. Ты же не можешь обидеть Полин Юрис, так, Сеймур?

— Прекрати, Сюзен. Тебе известно, что я ее не терплю, как и ты.

— Но я не стараюсь это скрывать. Мисс Юрис в курсе, что я о ней думаю. А как ты к ней относишься, она знает?

— Это не имеет значения. Послушай, извини, что наше свидание расстроилось. Завтра после репетиции мы все восполним, хорошо? Вот и договорились. — Он поцеловал ее в щеку.

Сюзен резко повернулась на каблуках и демонстративно вышла из зала, оставив режиссера, этого неудавшегося трагика, одиноко стоящим в неприятно режущем свете единственной лампы: неровности пола заставляли его тень терять четкость очертаний, делая ее ломкой.