Убийство по правилам дзен

20

В магазине Йоко Маэды было шумно, когда я приехала туда около двенадцати в день завершения фестиваля Танабата. Туристы разглядывали браслеты ручной работы и восторгались старинной игрушечной бамбуковой звездой и цветочными украшениями, которые мы подвесили к потолку.

— Сейчас каникулы, поэтому моя внучка сегодня целый день здесь. Мы сможем работать все вместе, — сказала Йоко.

Семилетняя девочка бросила на меня застенчивый взгляд, а затем вернулась к игре со своим тамагочи, пластиковой игрушкой в форме яйца с рамкой, в которой находился дисплей, показывающий цыпленка и его нужды в данный момент. Электронную зверушку надо было «кормить» и «выгуливать» каждые несколько часов — если не были введены правильные коды, внутренний компьютер провозглашал, что цыпленок умер. Тамагочи был дико популярен среди детей, но казался мне скучным, особенно по сравнению с коллекцией старинных кукол на антикварном складе Маэды. Я хотела заманить внучку Йоко в секцию с куклами, но вечер был настолько загруженным, что я едва успевала поправлять кимоно и отвечать на вопросы иностранных туристов. Их неожиданное массовое появление оставалось для меня загадкой, пока кто-то не сказал, что все это из-за фестиваля. Организация «Экология и чистота» оплатила троллейбусные туры для доставки туристов в храмы и магазины. Если бы я знала о троллейбусах, то сама бы воспользовалась одним из них, вместо того чтобы идти две мили по солнцепеку.

Толпа поредела около четырех часов, когда начался фестиваль. Госпожа Маэда выгнала и меня, так что я запрыгнула на последний троллейбус, возвращавшийся в храм, и высадилась вместе со всеми около главных ворот, где укрылась за деревьями, чтобы не платить за вход.

Акеми оставила в чайном домике записку: «У меня твой костюм. Приходи в доджо помыться». Конечно, ей было легко предлагать, но мне-то нужно было попасть туда незамеченной. Впихнув туалетные принадлежности в рюкзак и понадеявшись, что она сможет одолжить мне чистое полотенце, я пошла в доджо.

— Ты собираешься праздновать Танабата? — остановил меня голос Ваджина, когда я дошла до лужайки между лесом и домом Михори.

Он развалился на валуне в искусно сделанном саду камней.

— Что думаешь о моем костюме? — Он встал, демонстрируя впечатляющее бирюзовое одеяние.

— Довольно мило, — прошептала я. — Пожалуйста, не говори так громко. Родители Михори не знают, что я здесь.

— Что ты собираешься надеть? Возьмешь у Акеми униформу для занятий боевыми искусствами.

— Нет, я пойду в традиционной одежде, но не приближайся ко мне, ладно? Я не собираюсь привлекать внимание.

— Вот о чем ты должна волноваться! — Акеми держала пару традиционных сандалий гэта на трехдюймовой подошве, сделанных из гладкого полированного дерева.

Я поднялась на них — да, равновесие удержать будет сложно.

— Мне надо пройти всю дорогу до выхода из храма в этих сандалиях? Не знаю, смогу ли, — засомневалась я.

— Я не прошу тебя бежать, просто иди. — Акеми нахлобучила лисью маску на мою влажную голову и плотно затянула эластичный шнур вокруг затылка, не задумываясь о том, что у меня будет очень странная шишка, когда волосы высохнут. — Вот. Отлично выглядишь.

— Повтори еще раз, зачем мне это надо, — сказала я. — Я думала, что мне придется спрятаться в лесу.

— Ты жила здесь несколько дней и не сделаешь мне одолжение? — укоризненно посмотрела на меня Акеми сквозь прорези своей медвежьей маски.

— На самом деле все гораздо сложнее, правда? Вы с матерью... — Мне надо было завести разговор о том, что я подслушала в саду.

Но Акеми меня остановила.

— Сейчас мы не можем об этом говорить. Все, что я прошу, — это чтобы ты сидела рядом со мной, держа рот закрытым, а глаза — открытыми.

Пришлось последовать за своим новым врагом через храмовые земли. Сандалии на высокой платформе сделали мою походку весьма манерной. Всегда страстно желая быть высокой, я наслаждалась своим ростом, но понимала, что к концу вечера натру себе кровавые мозоли.

Нас посадили к шестому рикше в веренице из почти тридцати, в маленькую открытую тележку, украшенную бумажными лентами, цветами и звездами. Когда я уселась на мягкое сиденье около Акеми, никто не возразил против моего присутствия. Наш водитель-рикша был спарринг-партнером Акеми, и я удивилась, что он добродушно перешучивается с женщиной, которая неделю назад швыряла его через бедро. Но этой ночью он пил сакэ и передавал фляжку Акеми.

— И сколько же сакэ надо выпить мужчине, чтобы утратить свою мужественность? — поддразнила Акеми.

Некоторые леди в масках, сидящие в других тележках рядом с нами, рассмеялись. Слушая их низкие голоса и замечая мельком слишком волосатые ноги, я засомневалась, что все принцессы — женщины.

Когда мы свернули на юг, к главному кварталу Камакуры, толпа, наводняющая улицы, увеличилась. Я восторгалась тем, как засаженная вишневыми деревьями аллея, по которой мы ехали, была украшена разноцветными лентами и оригами. Махая бамбуковым шестом, декорированным орнаментом из бумаги васи, я чувствовала себя членом очень странной королевской семьи. Через маленькие прорези своей маски я изучала толпу — тысячи японцев, одетых в разноцветные юката, похожие на тот, что был на мне. И вдруг около пивной палатки «Асахи» я заметила пару рыжих голов, выделявшихся из моря черноволосых. Я прищурилась, чтобы рассмотреть, и узнала братьев Глендиннинг. И тут я вспомнила, как Энгус заставлял Хью отвести его на фестиваль. Да уж, он явно нашел убедительные слова.

Моим первым порывом было нырнуть вглубь повозки, но я решила, что это было бы слишком заметно. Вместо этого я ссутулилась, глядя на свои сандалии.

— Ты странно себя ведешь, — резко прошептала Акеми.

— Это они. Хью и Энгус! Около палатки «Асахи», — пробормотала я на английском.

— Даже не упоминай про покупку пива! Этот рикша рекламировал лучшее сакэ в Камакуре! — воскликнула одна из мужественных принцесс.

— Да, налейте моей встревоженной подруге выпить, — пошутила Акеми, добавив: — Никто не опознает тебя в этой маске, глупышка.

Она была права. Вдобавок Хью понятия не имел, что я живу в Камакуре или что буду такой дурой, чтобы разъезжать на рикше. Я подняла голову и обнаружила, что ни он, ни Энгус не обращают внимания на парад. Они смотрели на Винни Клэнси, одетую в элегантное длинное льняное платье и очень непринужденно берущую Хью под руку.

Моя тележка проехала мимо, и я больше не могла наблюдать за ними. Но удар был нанесен. Что-то внутри меня умерло. Я глотнула сакэ и прислушалась к разговору Акеми с окружающими. Несмотря на костюм, все понимали, кто она, и я услышала несколько почтительных упоминаний о ее спортивной форме, на которые Акеми ответила шуточными протестами.

Я вспомнила жителей Камакуры, с энтузиазмом приветствовавших Акеми, когда мы приезжали в город на обед. Она точно так же была своей среди людей на параде. Все беседовали о том, что произойдет дальше — о предстоявшей речи отца Акеми при завершении парада около храма Хачимана. Настоятель Михори и другие сановники произнесут речи, потом несколько детей продекламируют молитвы, которые они написали в честь богини празднеств.

— Начало довольно скучное, — сказала мне Акеми. — Единственная вещь, от которой я получаю удовольствие, — это состязание лучников. Я представляю себе, как стрела летит в определенную мишень.

Не думала ли она о своем кузене Казухито? Я снова занервничала, вспомнив, что Камакура уже была раньше местом убийства. Здесь в тысяча двести девятнадцатом году произошло очень известное преступление, когда молодому сёгуну Санетомо из клана Ходзо отрубил голову ревнивый родственник. Многие верили, что убийца был его племянником, но существовало множество версий, указывавших на других людей, которые могли спрятаться внутри большого дерева гинкго, стоявшего по левую сторону от ступеней храма, и выпрыгнуть для совершения злодеяния. Это было нераскрытое убийство со множеством семейных тайн, похожих на сагу Идета-Михори.

Парад закончился около покрашенного в красный цвет входа в храм Хачимана. Мы слезли, и я встала рядом с Акеми. Отец Акеми находился на сцене вместе с остальными буддийскими священниками. Тут же расположилось и несколько синтоистских священников, в более нарядных одеждах и замечательных головных уборах. Мэр Камакуры и другие официальные лица города, стоявшие на сцене, были в строгих деловых костюмах. Женщин среди них я не заметила.

— Не могу поверить, что он будет говорить первым. — Голос Акеми достиг моих ушей, и, проследив за ее взглядом, я увидела, как Ваджин, блистающий в замечательном бирюзовом одеянии, подошел к микрофону. Теперь я поняла, что его наряд не был маскарадным костюмом — Ваджин имел более высокий ранг в храме, чем я предполагала.

— Добрый вечер. От лица настоятеля Михори и всей религиозной и деловой общественности Камакуры я приветствую наших уважаемых гостей на празднике Танабата. — Ваджин низко поклонился.

Его тон был теплым, хоть и повелительным, а голос мощным и низким, какого я раньше от него не слышала.

— От лица семьи! Как мило. — Фырканье Акеми было раздраженным, и я постаралась игнорировать его и слушать слова Ваджина.

— Этот звездный фестиваль дает нам уникальную возможность отпраздновать летний сезон и исследовать значение древних народных мифов. Издавна фестиваль Танабата открывался благородными женщинами, которые писали поэмы и пожелания на полосках разноцветной бумаги и привязывали их к ветвям священного бамбукового дерева. Эти ветви приносили в дар звездной богине Орихиме, покровительнице ткачества. Орихиме была предназначена в жены своему возлюбленному, Кенгё, пастуху, живущему на другой звезде. Кто-нибудь знает окончание истории? — Он улыбнулся группе учеников младших классов, одетых в летнюю морскую форму, но никто из них не посмел ничего сказать.

— Когда Орихиме влюбилась, она перестала ткать. Ее отец, небесный император, не одобрил этого. Может быть, он боялся потерять свою маленькую девочку. — Произнося эти слова, Ваджин пробежался глазами по толпе и остановил взгляд на мне. Я по глупости сказала ему, что надену маску лисы, но наверняка и другие были в похожих масках. — Император сослал обоих по разные стороны Млечного Пути. Возлюбленным разрешено встречаться только одной ночью каждый год. Сегодня как раз та ночь, когда они побегут друг к другу по мосту, выстроенному птицами.

Стая голубей, сидевших на черепичной крыше храма, выбрала этот момент, чтобы взметнуться в воздух и сделать круг над сценой, поднимая крыльями ветер. Неужели это Ваджин приказал им? Меня бы ничто не удивило после того, как он исцелил мой синяк под глазом одним прикосновением пальца.

Ваджин взглянул вверх, улыбнулся и посмотрел прямо на толпу.

— Танабата — это волшебная ночь. Пусть сбудутся ваши мечты. Начнем мы с декламации молитвенных пожеланий от учеников первого класса начальной школы Камакуры...

Акеми подтолкнула меня.

— Нам не нужно слушать глупых детей. Давай пойдем на стрелковое поле, пока не заняли все хорошие места, — сказала она.

— Мне нравятся дети. — Я устала от того, что меня дергали туда-сюда.

— Принцесса Орихиме, надеюсь, твоя семья здорова, а отец больше не сердится. Пожалуйста, помоги мне сдать экзамен по кандзи. Знаешь что? Я тебя люблю! — продекламировала круглолицая девочка с двумя хвостиками.

— Юная Мичико Отани очень хорошо выступила. Может быть, у кого-то из маленьких мальчиков есть пожелания или молитвы? — спросил Ваджин.

— Не могу выносить Казухито, когда он такой фальшивый. Если бы ты его хорошо знала, тебе было бы так же противно, как и мне, — пробормотала Акеми.

— Казухито? — тупо переспросила я.

— Мой кузен, глупышка. Тот, который сейчас говорит! Он считает себя таким важным, что даже больше не представляется.

Когда Акеми развернулась и начала протискиваться через толпу по направлению к стрелковому полю, я последовала за ней, стараясь сопоставить все факты. Казухито — человек, которого я знала как Ваджина.

— Я встречала твоего кузена, но не знала, что это он. — сказала я. — Разве это не Ваджин?

— Сейчас он Ваджин. По буддистской традиции полностью посвященным монахам дают имена с китайскими, а не с японскими корнями. Для написания и старого, и нового имен используют одинаковые иероглифы кандзи, но читаются они по-разному.

Глядя на имя кузена Акеми, написанное на кандзи, в фестивальной программке, я поняла, что два иероглифа, которые его составляли, достаточно просты, чтобы даже я смогла их прочитать: «мир» и «человек». Мирный Человек — идеальное имя для буддиста. И я в душе была рада, что Ваджин не солгал мне насчет своего имени. Удивительно, что он выбрал работу в саду, имея такой высокий статус.

Мы дошли до стрелковой зоны, длинной, достаточно узкой пыльной дороги, которая уже была заполнена мужчинами, скачущими верхом и одетыми в самурайские доспехи. Акеми заняла складной стул в первом ряду, и я села рядом.

— Я думала, Ваджин, то есть Казухито — человек болезненный. Энгус говорил, что он упал в обморок в первый день, когда я собралась с тобой на пробежку.

— У него хрупкое здоровье. Настоящий слабак, — сказала Акеми.

— Он разве не работает в саду? — спросила я осторожно.

— Эта работа несложная! — фыркнула Акеми. — Он говорит, что берется за любую работу в храме, чтобы понять, через что проходят монахи. Так он сказал моему отцу, но я думаю, ему просто лень. Он ищет способы находиться снаружи и болтать с прохожими, хотя на самом деле должен вести себя более замкнуто.

Это было похоже на Ваджина, которого я знала: он не оставил бы меня в покое. Произнося речь перед людьми, он чувствовал себя в своей стихии. В конце выступления Ваджина раздались искренние аплодисменты, после чего люди поднялись и направились к стрелковому полю. У меня оставалось слишком мало времени для разговора наедине с Акеми, так что я спросила:

— Казухито — жулик или просто очень хорошо умеет общаться с людьми? Он в конечном счете получит храм и тому подобное, но, возможно, он не такой уж плохой.

— Думаешь, я ревную?! А я уж решила, что ты меня понимаешь. После всего, что я для тебя сделала! — Акеми поднялась на ноги и посмотрела на меня с отвращением.

— Тс-с. Давай поговорим об этом позже, — сказала я.

Сиденья вокруг нас уже были заняты, и остались только стоячие места. Я волновалась, что люди вокруг начнут прислушиваться к ссоре мисс Лисы и мисс Медведицы.

— Забудь. Если ты не можешь понять, как опасен этот ублюдок, тебе же хуже. — Акеми посмотрела на меня в последний раз и куда-то унеслась. Место около меня в долю секунды оказалось занято восьмилетним ребенком, нетерпеливо ожидавшим начала состязаний. Он вертелся на сиденье и возился со своим тамагочи, похожим на тот, с которым играла внучка Йоко Маэды.

— А стрелы правда острые? Они в нас попадут? — спрашивал мальчик у своего отца, который навис у меня над головой, возможно, в надежде, что я тоже встану с места. — Почему на тебе маска лисы? — Мальчик нахально смотрел на меня.

— По народной традиции надо на Танабата надевать маску, — начала я терпеливо.

— Ты лис или лиса?

— Вообще-то, лиса.

— Но у тебя волосы как у мальчика и голос подозрительный.

— Я из другой страны. — Я взглянула на отца ребенка, ожидая помощи.

— Мой сын очень невоспитан, прошу прощения...

Все происходящее начало меня раздражать. Я сняла ставшую уже ненавистной маску, подставляя потное лицо свежему воздуху. Довольная, что рядом нет Акеми, чтобы меня остановить, я сказала мальчику:

— Я женщина, видишь?

— Ты потная, как строитель. А строители — мальчики!

Я вздохнула, обрадовавшись, что соревнования наконец-то начались и ребенок сможет сосредоточиться на настоящих мужчинах.

— Мой тамагочи! Ты его скинула на землю! — Мальчик стукнул меня.

— Посмотри на рыцарей и их лошадей, — сказала я, мечтая, чтобы его отец принял хоть какие-то меры. — Очень красивые лошади!

По команде разодетые всадники пустили своих лошадей в легкий галоп. Скорость определялась шириной поля.

— Отосан, заставь ее отдать мне тамагочи!

Его отец пробормотал извинения, но я сдалась и нагнулась. Пластиковое яйцо откатилось от моих ног куда-то под стул. Длинный юката осложнял поиски. Пока я ощупывала землю между своими щиколотками, меня ошарашили резкий порыв воздуха и странный вибрирующий звук.

— Стрела, отосан! Настоящая стрела!

Я глянула себе за плечо и увидела то, о чем говорил мальчик: в спинке моего стула дрожала металлическая стрела приблизительно в фут длиной.