Удалить эту запись?

Сентябрь: «Дорогие девочки и Паша»

Нам с пятого класса долбят по мозгам, что у нас в конце девятого эта ГИА. Или «этот»? Государственная итоговая аттестация. Есть и другие расшифровки, тупые. Вообще, ГИА — «аттестация», поэтому она должна быть женского рода. Но называют чаще в мужском и среднем.

Год только начался, а ГИА нас уже задрал.

На классчас приходила директриса, говорила, что по итогам ГИА будут отбирать в десятый. Десятых будет два: математический и языковой. Весной говорили, что будут из нашей параллели делать маткласс и гумкласс. А теперь опять всё поменяли, потому что четыре школы слили в одну.

Я не знаю, куда мне потом идти. С алгеброй и геометрией у меня так себе, но английский я просто ненавижу!

А тот одиннадцатый класс, который набирали как десятый гуманитарный, теперь сделали обычным, потому что «никто не тянул».

ВМ на классчасе так и сказала, когда директриса ушла. Что поживем — увидим. Может, нас тоже наберут, а потом перепрофилируют. Но мы же живые люди!

Перепрограммируют нас. С гума на мат. Как будто мы им роботы. Или кролики. Нас тестируют чаще, чем кролей в лаборатории, мне кажется.

Завтра тест по англ!

Все-таки ВМ моя классручка. Я до последнего не верила, что так будет! Как будто судьба нарочно издевается: теперь у меня в два раза больше ВМ. Как препода и как классухи. Это какая-то комедия ужасов. К концу фильма ВМ должна переехать в мой подъезд и жить у меня за стеной. А потом через стены просочиться ко мне в квартиру и сожрать мне мозг. Или выпить душу. Открываю холодильник или микроволновку, а там ВМ. И я сразу, как ее вижу, начинаю краснеть и закипать, будто чайник! И мы все мультяшки. Представила мульт, и психовать из-за ВМ уже не так хочется.

«100 дней счастья»: Я ненавижу школу, но все равно по ней соскучилась.

Нас опять поделили на англ группы по-новому. Из-за ГИА. Ну естественно, я у ВМ!!!! И Сончита. В нашей группе всего один парень, Фаддеичев. ВМ так теперь и говорит: «Дорогие девочки и Паша». Укуси меня енот! А у Лильки — добрая Алина Павловна. Они у нее на уроках сидят в сети нормально. Алине все по сараю. Она сама сидит в сети, Л говорила.

Лилька ведет свой блог от мужского лица и просит теперь, чтобы я к ней в комментах обращалась, будто она парень. Мне не жалко. Но это глупо. И она бы не согласилась сразу, если бы я так попросила сделать.

«100 дней счастья»: Когда звенит звонок с последнего урока. Все, что до него, это не жизнь. Это школа.

Ненавижу свою англичанку ВМ еще больше, потому что ее тоже зовут Вера. У нее волосатые ноги. И она шепелявит. Как можно английскому учить с такой дикцией?

У меня завтра по расписанию первым уроком англ. До конца учебного года осталось восемь месяцев, три недели и два дня. Даже если меня возьмут в десятый, ВМ там не будет, она не ведет у старших классов. Все-таки это подло — учиться целый год в школе и не знать: ты в ней последний год учишься или у тебя потом еще два года впереди? Знать бы заранее, как будет в будущем! Как в конце фильма. А с другой стороны, это такой квест. «Вера и ГИА». «Вера и десятый класс». «Вера и англ».

Опять англ! Я как тот прапорщик из анекдота, который всегда о бабах думает. Вера и дурдом.

Алгебра! Дошло в два ночи. Завтра первым уроком не английский, а алгебра. Вера, ты дебил. Я весь вечер ненавидела завтрашнее утро. Как можно так прочесть расписание? Предмет на «а», и я сразу про ВМ думаю. И ненавижу этот мир.

«100 дней счастья»: На перемене мама смс прислала. «В 19:00 в «Вавилоне». Дали з. п. Куртку хочешь?»

Мам мой! Красненькую хочу! С розами!

«100 дней счастья»: ВМ уволилась!

Это неправда. Это я мечтаю. Хочется соврать, чтобы это оказалось правдой!

Вы действительно хотите удалить эту запись? Нет.

Сегодня на литературе наша Олеся решила нам доказать, что мы ничего не помним. Начала спрашивать про основные размеры стиха. Прочитала строчку «Тучки небесные, вечные странники» и говорит: «Угадайте: анапест? Дактиль? Амфибрахий?» И смотрит на меня. Ну не на меня. Но я сама руку подняла. И Олеся такая обрадованная: «Ну что бы мы без Веры делали!»

А я говорю: ««Тучки небесные» — это Лермонтов, Олеся Александровна!»

Все грохнули впокат.

Неправда. Я думала, куда больше народу будет смеяться. А Олеся на меня посмотрела так, будто я при ней пукнула.

Не знаю. Ну смешно же я сказала!

Может, Олеся не поняла, что я хотела пошутить? Вообще, в старших классах, мне кажется, самое сложное — это не ГИА и не предметы, а то, что вдруг становится понятно, что некоторые учителя глупее тебя. Или они вдруг говорят фигню, и ты после этого их перестаешь уважать. Не как учителей. Как людей. Я не про Олесю и не про ВМ даже. Я как-то так. Вообще.

У нас раньше историчка была (сейчас она на пенсии), она все уроки вела по своей тетрадке. Просто садилась за стол, открывала и читала. И всё. И спрашивала только по учебнику.

Но мы ее презирали не из-за этого, а потому что она разувалась. Сидела за столом и весь урок незаметно выколупывала одну туфлю об другую. Я не знаю, пахли у нее ноги или нет, но нам всем казалось, что пахнут. Потому что. Ну, это неуважение к нам. Мы ее называли Коза. Коза Вонючая. И мы тоже снимали туфли под партой. В знак протеста. Вообще, кабинет истории на первом этаже. И там дует от входа, на полу сквозняк всегда. Холодно разуваться. А Коза сидела босиком. Может, она ноги так проветривала? Ходила бы в босоножках!

Эту Козу тоже Сончита передразнивала. Она всех передразнивает. А Паша из моей английской группы всех рисует. В смысле, всех учителей. В планшете.

Хотя не всех, кстати. Олесю не рисует. Ее как-то не хочется обижать, Олесю. Она мирная. И она правда думала, что я ей про «Тучки небесные» отвечу. Но я не помню стихотворные размеры. И мне кажется, что Анапест — это такая красивая фамилия. Как поэт Кантемир. Или Мандельштам. Так и скажу, если вдруг захочу подойти и извиниться.

«100 дней счастья»: Я пока не буду писать этот флешмоб.

Вчера вечером Лильку напугал пьяный мужик в лифте. Она перед первым уроком рассказала мне и Сончите.

Л такая спокойная, ржет. «Хорошо, что только напугал». И еще сказала, что «у него пугалка совсем маленькая была». А мне страшно. Потому что это Лилька. Почти что я. И со мной такое тоже может быть. Очень даже. Дошло посреди урока, и от испуга нос замерз. Хорошо, что можно отправить маме смс. «Я тебя люблю».

Сончита решила, что у меня любовник. Парень. Потому что у меня в мобиле все записаны сокращенно. И ее номер записан как «ММ». Это значит «Мой мам».

С этими сокращениями иногда бывает джек-пот! Можно прочесть как «Мой мальчик» или «Мой мужик». Или просто как инициалы.

А мам отвечает «И я тебя люблю, лохушка». У нее иногда автозаменой меняется на «лапушка» или «лампочка». Но мама меня правда ласково зовет «лохушка». Или «лох-нессик». Или просто «чудовище».

Сончита сказала: «Какой он у тебя нежный». Думала, что моя мама — это мой парень. В кино такие вещи смешнее. А тут я захотела заплакать. Представила, что мне 27 или 40 лет. И я всем вру. А все мои смс и подарки только от мамы. И больше никого у меня нет. Как сейчас. У моей мамы тоже никого нет, кроме меня. Я не понимаю, как можно столько лет прожить без мужчины. Сончита говорит, что неделю одна прожить не сможет. Как-то ужасно это звучит — что у Лильки с этим ее идиотом в лифте, что у Сончиты.

Классчас у нас теперь называют «классчай»: напротив кабинета ОБЖ, где ВМ нас собирает, потому что обе англ группы в ее кабинет не влезают, теперь стоит кофейный автомат. На переменах все таскают оттуда стаканы с чаем и кофе. А там все очень горячее, сразу не успеваешь выпить. И на уроке ВМ всегда ругается на стаканчики, а на часе — нет. Ну вот, теперь у нас «классчай».

Это, конечно, КД придумал. Все-таки не зря я в него когда-то влюбилась. Но это единственное хорошее за сегодня. Потому что все остальное — это домашка. И «впереди ГИА». И англ.

Англ. Англ. И снова англ. Иногда мне кажется, что, если я перестану думать о том, как я ненавижу англ и ВМ, у меня в голове будет пусто. Словно там не осталось других мыслей. Только рефлексы: домашка на завтра, погулять с Марсиком, ответить на комменты, помыть посуду, ответить на комменты, кино посмотреть — одна или с Лилькой. Или с мам. И опять комменты. И сквозь это ползут ядовитые мысли про англ, как табачный дым.

Одиннадцатый факт обо мне: я никогда не курила, и мне не нравится запах.

Двенадцатый факт: и я никогда не была в Икее. В Париже я тоже никогда не была, но это никого не волнует. А когда я говорю про Икею, все так удивляются.

За окном ветрище дикий. Мне даже страшно смотреть в окно. Вижу, как прыгают бельевые веревки вместе с простынями и прищепками, и такая жуть берет. Сразу кажется, что меня тоже может унести ветром. Но надо пойти с Марсиком. Он уже кладет лапы мне на колени и ругается. Он так рычит, что кажется, что он мне говорит: «Вер-р-р-ра!»

ДЗ на завтра по био!!!! Не то, что на сайте!

Так странно, что я час назад писала про англ и био, про «Икею», простыни. Глупость такая. Как будто я не я. Прошел час, а я как будто сейчас другой человек. Как будто из квартиры вышла одна Вера, а вернулась другая. Версия Веры 2.0. Как-то так. Ничего не случилось. И именно поэтому я теперь другая.

Меня сейчас чуть не убило деревом.

Меня сейчас чуть не убило дерево.

Я не знаю, как правильно, я набираю эту фразу, у меня дрожат руки, но я все равно попадаю по нужным кнопкам. А могла бы сейчас лежать прямо на асфальте с проломленной головой мертвая. И уже ничего бы не было.

Я сейчас опять перечла свой предыдущий пост. Он такой глупый. Он мог бы быть моим последним постом.

Может, это судьба?

Я только что избежала смерти. Марсик рванул поводок, я дернулась, упала. Пропахала кучу листьев, заляпалась как свинья, хотела его обругать. А тут треск. Громкий скрип. И дерево, под которым я раньше стояла, вдруг наклоняется вбок. Как зуб, который сейчас выпадет. Так же резко.

Как в мульте или в фильме, но по-настоящему.

Моя собака спасла мне жизнь.

Это тоже как в фильме. Как будто я героиня и у меня только что была инициация. Я чудом избежала смерти, и теперь мне надо как-то действовать. Это, конечно, детский сад — думать, что раз тебя спасли, то ты особенная.

Но я все равно особенная. Сама для себя. Я головой понимаю, что я чувствую, а словами объяснить очень трудно. Слова мелкие. А страх был глубокий.

Я сейчас сижу на кухне и хомячу все подряд: гречку, эклеры, котлеты, глазированный сырок. Как будто я выжила не случайно, а после какой-то катастрофы. После цунами? Или не успела на разбившийся самолет. И мне теперь надо набираться сил.

Адреналин. Отходняк такой.

Со мной так было однажды: мы с Лилькой смотрели кино про то, как один парень манипулировал людьми в инете и доводил их до суицида, потому что ему самому было слабо суициднуться. И у этого фильма очень мощный финал. Жесткий, как пощечина. Как не знаю что. Мне потом странно было, что мы выходим из зала, что в туалете очередь. А в холле на полу попкорн рассыпан. Я это все видела как продолжение кадров фильма. Не могла переключиться. И мы потом пошли на фуд-корт и там что-то ели. Я тогда тоже ела как не в себя, как будто не понимала, голодная я или уже нет. Сейчас тоже не могу понять. Наверное, это из-за страха.

Так глупо. Я могла умереть. И я не помню, о чем я думала за секунду до того.

Это я вру. На самом деле помню, но мне стыдно. Я ругалась на Марсюшу матом. Он очень больно дернул поводок.

Моей последней мыслью могли бы быть матерные ругательства. А последней записью — всякая глупость.

Надо Марсюше вкусного дать. Он герой. Спас меня. Хоть он у нас не альпийский спасатель-сенбернар, а метис боксера с ризеншнауцером. Метисы самые умные и верные!

Может, меня не просто так чуть не убило?

Чтобы я все переоценила и стала жить иначе?

Я все время думаю о смерти. Какая-то я ненормальная.

«100 дней счастья»: Я жива.

Я хотела рассказать Лильке про дерево. Но не смогла. Не успела. Она меня первой начала грузить про своего отца, как обычно. Л всегда говорит: «Я с тобой, я рядом, я тебя поддержу», а потом, когда мне на самом деле надо выговориться, она начинает опять по сто раз гнать про своего папашу. Как будто нарочно. У меня нет отца, и я не знаю, каким бы он был. Такого, как у Л, я точно не хочу. Но как будто от того, что у меня нет отца, я какая-то особенно счастливая. Л так считает.

В общем, я сидела на кухне, точила все подряд, думала про дерево и про свою последнюю запись. А Л в домофон позвонила. Я не помню, мы договаривались, что она ко мне придет, или она сама захотела и пришла. У меня из-за дерева провал в памяти. Как будто меня им немного стукнули. Но мне у Л неудобно было спрашивать, договаривались мы или нет.

У Лильки нос был розовый — значит, плакала.

Я живу на семнадцатом этаже. Пока лифт приедет и вверх поднимет, можно заплакать и успокоиться. Или чуть не лопнуть, если надо в туалет. Или накраситься серьезно, не только помадой, но и подводкой. Или сделать запись в блог. Л плакала. Опять из-за отца. Я его уже сама ненавижу за нее. Потому что Лилька после того, что у нее дома происходит, уже не Лилька.

Мы пили чай, и Л рассказывала про то, как он на нее орет и доскребается, а потом через пять минут к ней в комнату приходит с наивными глазами: «А как у тебя дела, доча?», как будто не он только что орал Л, что она тупая и ее правильно не возьмут в десятый.

Я пишу про Л, и мне кажется, что я сама как Л. Что я — это она. Она мне так про свою боль рассказывала, что как будто ей делилась. Если бы можно было сделать переливание радости, как крови, я бы отдала свою Лильке. Мне не жалко.

И зря она думает, что, если у меня нет отца, мне никто не жрет мозги столовой ложкой. Мама после родительского собрания точно так же мне жужжала про ГИА, англ и десятый класс. Как будто, если я пойду после девятого в другую школу, это будет самая страшная вещь на свете. Я не знаю. Я, после того как выжила, к этому по-другому отношусь. К этому — в смысле, к смыслу жизни.

Но я не успела рассказать Л про дерево. Я начала про то, что завалить ГИА — это не самое страшное, но дальше уже сама Лилька говорила. Про то, как это подло и мерзко, как она ненавидит отца, потому что она беспомощная и ей деться некуда, он это знает и все равно так поступает, и про то, как я ее поддерживаю. И мы обе плакали.

Мы пили чай с эклерами и со слезами. Я Лильке об этом сказала, и она начала ржать. У нас с ней теперь новый мем такой.

Мне кажется, это столько раз было уже, когда Лилька ко мне приходит, и мы пьем чай, и треплемся обо всем, про одноклассников, про то, как мы выглядим, или Лилька начинает про сестер рассказывать, что Динарка отмочила в детсаду и что Алсушка написала в сочинении. Там невозможные косяки, то, как третьеклашки пишут эти сочинения. Вроде не смешно, а когда рассказываешь, то смешно. И про папашу Лилькиного можно придумать, как его тупизмы оборжать.

«Как в школе дела, доча?»

«Я взорвала школу, папочка».

«Ну молодец, доча».

Такие плоские шуточки, на уровне младшей группы детсада, но они очень помогают. Когда ты уже хохочешь, как-то глупо плакать.

Мы с Лилькой решили, что в любой ситуации можно или плакать, или ржать. Мы будем ржать. Как та девочка из анекдота, которая до сих пор бегает в каске и смеется.

Потом Л сказала, что пора забирать Динарку из сада и Алсушку с продленки. И шнуровала ботинки и одновременно жевала эклер. Он у нее торчал изо рта, и Марсик чуть с ума не сошел. А у него с печенью плохо. Ему совсем нельзя сладкое. Но он же Марсик и герой (хотя Л так и не узнала, почему герой).

В общем, была картина Репина «Кормление моей собаки эклером через рот». Я сфоткала, запостили у Л быстренько. И она побежала за Динаркой в сад. В тот самый, куда ходили я, Л, КД, Пашка и Катька Муравьева, с которой мы с Л дружили одновременно по разные стороны.

Странно вспоминать.

Я дружила с Катькой, и Лилька дружила с Катькой, но между собой мы не дружили. А в пятом классе Муравьева переехала на улицу Пестеля, ушла в другую школу, и мы с Лилькой начали друг другу рассказывать, как мы без нее скучаем. И тогда подружились. А как сейчас Муравьева живет, я не знаю.

Наверное, если бы она была здесь, Лилька бы к ней ходила, а не ко мне. Потому что они в одном доме раньше жили. В общем, как-то грустно про это думать. А так Муравьевой нет, и мы подруги.

Потом Марсика затошнило эклером. Я за ним убирала и думала, что я сегодняшний вечер запомню навсегда. Не только из-за того, что меня чуть не убило деревом. А из-за разговора с Лилькой.

Мне кажется, что мы у меня на кухне говорим без перерыва. Что это не много разных разговоров, а один долгий бесконечный разговор. Разговор-сериал, бесконечный, как лента в фейсбуке. Вроде смешно, а иногда — о смысле жизни. Я не знаю, как будет, когда мы с Лилькой вырастем. Как было с Катькой Муравьевой, когда я думала, что лучше нее у меня подруги нет.

Хочу в будущее. Не вырасти, а посмотреть, как там будет со мной, с Л. Вообще со всеми нами. С человечеством. И сдам ли я эти чертовы ГИА нормально.

Дождина такая. Марсик дошел до своих кустов, а потом сам повернул обратно. Порядочная собака, понимает, что мне холодно и чаю хочется. В осени самое паршивое, что она наступает, обязательно. Это как с возрастом. Жалко, что нельзя прожить по кругу: семь лет, десять, тринадцать, пятнадцать и опять семь… Молодеть вместе с весной. Завидую Марсюше адски: мне по этой дождине в школу и обратно, а он будет спать на моей кровати. Как будто он — вершина человеческой эволюции. Будто это собаки заводят людей.

Отец Лильки подарил ей айфон. Просто так. Она принесла в школу. А потом опять придет ко мне и будет рыдать о том, какая она несчастная обиженка и как ей папочка жить не дает. А я опять буду жалеть. Овца.

Вы действительно хотите удалить эту запись? Да.

Левел 2. Упр 13, упр 15–16, упр 17 (устно). Англ. Что же еще-то?

Мам сейчас пришла и говорит: «Будешь со мной кино смотреть?» Значит, у нее фигня на работе. Когда я была мелкой, мам приходила ко мне вечером смотреть мульты. А сейчас она качает с торрентов больше, чем я. Я с ходу спрашиваю: «Что у тебя случилось?» А мам не понимает. Оказывается, она сама не обращала внимания, что, когда ей плохо, она смотрит кино. И ест мандарины. Реально может стрескать два кило за вечер, если ей плохо. Но сейчас все ок. Просто в мире кризис, в стране тоже. Но на работе у мам все ок пока что. Держимся. И мандарины лежат нетронутые.

Вы действительно хотите удалить эту запись? Нет.

Я не понимаю, почему мам так любит смотреть про любовь. Она же сама все знает, как это бывает в жизни. А ей все равно интересно. А мне нет.

Когда я смотрю фильмы (одна, с Лилькой и Сончитой или с мамой), то у меня потом иногда бывает ощущение, что финал хороший, но все равно нечестный. Если это драма про мужчину — главного героя, то для хеппи-энда он обретает свободу или самого себя. А если главный герой — взрослая женщина, то она в конце фильма выходит замуж или у нее рождается ребенок. Как будто у мужчин и женщин разные смыслы жизни. Разная цель. И на вопрос «как найти себя?» есть два варианта ответа — для мальчиков и для девочек. Голубой и розовый.

А если я замуж не выйду и у меня детей не будет, но я при этом стану знаменитой не знаю кем или просто успешной в работе, я себя найду или нет?

Моя мама не замужем. Я не знаю, как это — быть замужем. Лильке и Сончите легче, они это дома видели. А я — только в кино. Про такое странно говорить вслух, мне кажется. Как будто все умеют что-то делать, а я не умею. Как во втором классе: пока я болела, они по английскому вон сколько прошли. И кажется, что я их никогда не догоню. Ни по английскому, ни по жизни.

Даже когда я думаю про семью и про любовь, все равно вылезает этот чертов английский. Застрелиться и не жить!

Я в четыре часа проснулась и поняла: если с мам что-то случится, мне придется жить с моим биологическим отцом. Я не знаю, почему я никогда раньше об этом не думала. Это все из-за кино. Теперь я паранойю. Мне мам его просто так предложила вместе посмотреть, или у нее, как у этой главной героини, нашли какую-нибудь гадость, и это она меня так «мягко подготавливает»?

Разбудила мам. Разумеется, я дура и у мам все ок. Спать теперь не хочется абсолютно. Дождь шуршит, шуршит. У нас последний этаж. Мне кажется, мы к дождю ближе всех. Самые близкие дождю люди.

Сижу в пледе, ем печенье, смотрю дорамку про вампиров. Марсик в ногах валяется, будто сейчас каникулы. Или выходной. А мне на самом деле в школу вставать через два часа.

Спать не хочется. Надо сделать что-нибудь полезное. Но тихое, а то мам спит. Поэтому я не буду убирать босоножки на антресоли. Это громко и очень грустно. Примерно как елку разбирать. Мы с мам не любим разбирать елку. Однажды она у нас целый год простояла неразобранная.

Шарлотка! Тихо и полезно. Горячий завтрак!

Мам, блин, в состоянии испортить что угодно. Пришла орать, почему я гремлю миксером. Он не гремит, а жужжит. Вообще-то! У меня, по-моему, все тесто упало от такого ора. По-моему, надо радоваться тому, что тебе ребенок готовит завтрак, а не орать, что радовать маму завтраком — это занятие для первоклашек и лучше бы я готовилась к ГИА.

Дорогое мироздание! Ну почему мне даже сейчас выносят мозг английским!!! Шесть утра. Шарлотка. За окном дождина. Такое ощущение, что в моей маме вдруг поселился вирус. Компьютерный или инфекционный, как в «Хаусе». И мам теперь на все реагирует одинаково. Что бы со мной ни случилось, она опять долбит про ГИА.

Если бы мы с мам плыли на «Титанике», то все бы спаслись, а я утонула бы, потому что сидела бы в каюте и готовилась к англ!

Жалко, что я не умею рисовать. Представила себе эту картинку. Смешно.

«В любой ситуации можно смеяться, а можно плакать». Наше с Лилькой правило. Смеяться.

Мам пришла мириться. Шарлотка вкусная. Достижение разблокировано: я умею печь шарлотку с мандаринами. А куда их еще девать? Мам их запасла, как снарядов к обороне. Как будто у мам впереди Великая депрессия. Не помню, что это значит. Не психологическое, а почему-то экономическое. Надо в Вики глянуть. Сончита вчера запостила статью про то, как прокачать себе интеллект, там было про Википедию, что надо обязательно все незнакомые слова уточнять по словарям. И читать. И никому ничего не желать дурного. Хотя как это связано с интеллектом?

Завтра тест по англ. По-моему, такую вещь, как Future Perfect Continuous in the Past надо законодательно запретить судом. Я не представляю, как это можно вслух произнести. И употребляют ли это вообще в разговорной речи, или только в особо извращенных упражнениях: «I counted that by two o’clock Jack would have been driving for more than twelve hours». Застрелиться легче.

Вместо кнопки «Выйти из дискуссии» все время упорно читаю «Выйти из депрессии». Хорошая кнопка. Мне нра.

Великая депрессия — это экономический кризис в Америке в тридцатые годы прошлого века. Прочитала в Вики. Оказывается, мы про эту Депрессию читали текст по англ, а я его не поняла и накосячила с переводом. И ВМ, как всегда: «Цена твоему ответу — три копейки в базарный день». Ну как обычно! Англ! Укуси меня енот!

Тест по англ. Итоги: 27 баллов из 100.

Хочется стать маленькой, спрятаться в собственном брелочке-ботинке и затарить мам мандаринами. Тонной. А самой исчезнуть.

Я самая слабая в группе, ВМ меня сегодня буквально по плинтусу размазала. А круче всех Фаддеичев. В смысле, Паша-и-девочки. 72 из 100. Две цифры местами поменялись. А какая разница.

Я мам пишу смс: «Ты только не ругайся». А она звонит. Я не хочу брать трубку. Я вообще не хочу.

Лучше бы мам меня просто убила или не рожала бы вообще. Ненавижу англ. Ненавижу ВМ. Ненавижу эту идиотскую жизнь, в которой из-за какой-то оценки к тебе относятся как к рулону туалетной бумаги, на котором написано: «Просто смой меня в унитаз». Я сказала мам, что лучше бы меня убило тем деревом. А она: «ТЫ ОПЯТЬ ВРЕШЬ!» Я не вру. Лучше бы правда убило.

Это ведь даже не ГИА, а просто тренировочный тест. Потренируйся, привыкни к тому, что с тобой сделают, если ты не сдашь. Пробный ГИА. Пробная попытка суицида. Я не знаю, что я сейчас пишу. Я не хочу ничего. Как будто я не человек. Как будто, если бы я написала на 100 из 100, в мире прекратились бы все войны, все кризисы и весь бардак. Как будто это конец света! Ненавижу!