Удар катаны

Царская жизнь

— Майкл, объясни, я никак не пойму, — императрица говорила по-английски. Она конечно изучила и продолжала учить русский, но сложные разговоры пока предпочитала вести на родном языке.

— Что тебе непонятно, Сима? — ответил ей Михаил II.

— Я не пойму, что хотят от тебя твои дядюшки? У вас… у нас же самодержавие. Или нет? — Беатриса Леопольдина Виктория, а с православном крещении — Виктория Александровна, произнесла слово «самодержавие» практически чисто и с гордо улыбкой посмотрела на мужа. Царь ответно улыбнулся, потом нахмурился, очевидно, вспомнив саму суть заданного супругой вопроса.

— Понимаешь, Сима, — смутился он. — Они хотят устроить все наилучшим образом и взять на себя часть моих обременительных обязанностей.

Беатриса смотрела на оправдывающегося мужа и думала, что рассказывавший ей о Майкле дядя был во многом прав. Он действительно слишком доверчив и, даже, кажется, наивен, для такого поста. А жизнь при викторианском и саксен-кобургском дворах от такой наивности отучает быстро. Привыкаешь видеть за маской, надетой на человека, его истинные желания. Странно, что Михаил такого навыка не получил. Или его специально держали вдали от дворцовых интриг.

«А его дяди… НикНик[82] возомнил себя великим полководцем и хочет командовать армиями. Дядя Влад жаждет вернуться на должность командующего гвардией и самого влиятельного, на этом основании, человека при дворе. Дядя Серж опять хочет получить в свое полное распоряжение Москву. Чтобы владеть ею, как нормандские герцоги своим доменом в средневековой Франции. А дядя Ник — Эгалите вообще желает чего-то непонятного, то ли конституции, то ли французской республики вместо России. Но чтобы при этом он остался на посту его отца — владетеля Кавказа и почетного председателя Государственного Совета, — сформулировав свои впечатления о „кавказском“ дяде Михаила столь неожиданно и неоднозначно, Виктория сама очень удивилась. Но потом подумала, что точнее определения просто не придумаешь, так как этот дядя действительно хочет чего-то странного. — Любитель бабочек и социалистов, чтоб его… А его младший брат Сандро хочет стать генерал-адмиралом вместо Майкла. И получить в руки флот, а мне почему-то кажется, что флотский бюджет…»

— О чем задумалась, Сима, — уловив состояние жены, спросил Михаил по-русски.

— О твои слова, милий, — тоже по-русски ответила Беатрис.

— О твоих словах, — поправил ее Михаил. Не удержавшись, притянул к себе и поцеловал.

Несколько минут они наслаждались поцелуем. Потом императрица медленно и аккуратно отстранилась… и сразу же бросилась к зеркалу, поправлять одежду и прическу.

— Ох, Майкл, ты и хитрый, — вернувшись к столу, лукаво улыбнулась Виктория. — Не хочешь разговаривать об этом?

— Просто не удержался, Сима. Ты такая… — Михаил сделал вид, что не может подобрать подходящего для описания его восхищения слова.

— Я знаю, что я хорошая, — не удержалась от шутки Беатриса. — А ты притворяться не умеешь, мой милый.

My darling[83] только развел руками. После чего решительным жестом отодвинул все лежащие перед ним бумаги в сторону и предложил:

— Пойдем, погуляем.

В Собственном Cаду Дворцового парка царила тишина, изредка прерываемая шелестом шевелящихся на ветру веток. Охраны, которая, без всякого сомнения, присутствовала при высочайшей прогулке, видно не было. После недавнего разговора Михаила с полковником Ширинкиным об организации охраны, в котором император однозначно высказался, что он не желает охранников ни видеть, ни слышать, по всей территории парка были устроены секретные укрытия. В которых и прятались от глаз монарха, а заодно от возможного наблюдения посторонних лиц, чины дворцовой полиции.

Император с женой неторопливо прошлись от дворца к Карпину пруду, о чем-то разговаривая. Разговор, как отметили все охранники, временами переходил в ожесточенный спор. Однако, постояв на берегу пруда, супруги, похоже, о чем-то договорились. Назад они возвращались спокойные и даже веселые.

Наутро его императорское высочество Николай Николаевич получил с дворцовым фельдкурьером приглашение на высочайшую аудиенцию. Причем на следующий день после вручения послания, что было совершенно беспрецедентно. Великий князь был яркой и неординарной личностью, ног при это страдал также и раздвоением этой самой личности. Он не был политиком, поэтому, как и все военные, привыкшие иметь дело со строго определенными заданиями, терялся в сложных политических коллизиях. А потому часто попадал впросак. Естественно, Николай Николаевич посоветовался о том, что может его ждать и как ему вести себя в разговоре с племянником. Понятно также, что в качестве конфидента он избрал свою любимую женщину, бывшую черногорскую принцессу, Анастасию — Стану, одну из двух дочерей черногорского князя, живших в России. Которой, Николай Николаевич, в знак любви, изрядно потратившись, совсем недавно купил участок земли в Крыму. На котором построил беломраморную виллу в греческом стиле, которую назвал «Чаир». Вокруг виллы разбили великолепный парк, главной достопримечательностью которого стала уникальная коллекция роз[84].

Анастасию и Милицу в высшем свете Петербурга не любили, да в семействе Романов считали, что ничего доброго от них ждать не приходится. И поэтому их называли то «галками», то «черногорскими пауками», то «темными княгинями». Но напористости этих особ хватило чтобы выйти замуж за царских родственников. Милица — за великого князя Петра Николаевича, а Стана — за двоюродного брата Александра III, герцога Георгия Максимилиановича Лейхтенбергского, князя Романовского. Но потом она нашла себе более интересную цель в жизни, чем нелюбимый и не любящий ее потрепанный ловелас. И теперь практически в открытую сожительствовала с великим князем. Заодно помогая ему «решать его проблемы» и ненавязчиво подсовывая нужные ей решения.

Так что на аудиенцию Николай Николаевич прибыл изрядно накаченный и подготовленный. Еще бы, ведь обдумав ситуацию, они со Станой решили, что император очередной раз откажется дать князю столь желанный им пост командующего войсками Петербургского военного округа и гвардии. А значит, на племянника надо надавить и заставить подписать указ о назначении любыми методами, вплоть до угрозы уйти с должности инспектора кавалерии и покинуть страну. С таким настроением великий князь и вошел в рабочий кабинет императора.

Михаил встретил дядю стоя и даже сделал два шага ему навстречу. Улыбаясь, царь поздоровался с дядей и тут же предложил присесть. После чем сам занял место за столом и, не давая раскрыть рот мрачно рассматривающему лежащие на столе бумаги великому князю, заявил:

— Слава богу, дядя, что вы так быстро откликнулись на мое приглашение. Сейчас сложилось очень сложное положение, разрешить которое можете только вы с вашим умом и вашими способностями, — откровенная лесть царя заставила Николая насторожиться.

— Я, как ты знаешь, дядя, постоянно получаю отчеты агентов нашего военного, военно-морского министерств и дипломатов о ситуации на Дальнем Востоке. И они не радуют. На нас оказывают давление, требуя вывести войска из Манджурии и некоторые державы и правящая в Китае императрица Цы Си. Которая, как тебе известно, сама является представителем манджурской династии, — НикНик утвердительно кивал, делая вид, что все, рассказанное племянником, хорошо знает. — Кроме того, есть сведения, что побитые раннее нами японцы хотят взять реванш. Они сумели получить большие кредиты от англичан и американцев и за счет этих кредитов усиливают армию и флот. Вчера было заседание Госсовета и на нем приняли решение создать на Дальнем Востоке наместничество по образцу Кавказского. Мною это решение утверждено, а в качестве наместника я вижу тебя, дядя. Подумай…

— Согласен, — как и положено военному Николай Николаевич принимал решения быстро, оценивая все плюсы и минусы. — С одним условием.

— Каким? — настороженно спросил Михаил II.

— Возьму с собой часть офицеров из управления генерал-инспектора кавалерии.

— Не возражаю. Отправлю указания Сахарову, — согласился император. — Тогда и у меня просьба.

— Какая просьба? — теперь настал черед Николая.

— Размести свою ставку в Порт-Муравьеве.

— Зачем? — удивился Николай. — Я думал о Владивостоке или о Харбине.

— Полагаю, будет нелишним показать всем, что уходить из Кореи мы не собираемся. Да и оборона Дальнего Востока более от флота зависит, чем от армии. Так что подыщи себе хорошего товарища от флота. Я бы тебе Сандро порекомендовал…

— Подумаю, — уклонился от прямого ответа Николай. Сразу решив, что Александра Михайловича с собой не возьмет даже под угрозой расстрела. Зачем ему под боком этот настойчивый мореман. «Самотопы»[85] вообще должны были, по мнению Николая Николаевича подчиняться армейскому командованию…

Еще примерно четверть часа они обсуждали, что необходимо сделать в первую очередь. После чего расстались, внешне весьма довольные друг другом. Недовольна итогом аудиенции была лишь Анастасия Черногорская, которой совершенно не хотелось покидать Санкт-Петербург. Впрочем, и онав итоге смирилась с отъездом НикНика в эти дальние дикие места.

Решив проблему с одним из своих родственников, Михаил в этот день больше никого не принимал. Ему хватило работы с бумагами, так что засиделся он в своем кабинете до самого вечера. Уже начало темнеть, когда он наконец добрался до доклада вице-адмирала Скрыдлова. Командующий расположенной в Порт-Муравьеве[86], что располагался на месте бывшей деревни Фу-чжи-на-фань, крейсерской эскадрой адмирал писал:

«Мы должны войти в Корею… и пройти через нее от начала и до конца, то есть до самого южного ее побережья, так как именно и только здесь мы выходим на тот берег Великого океана, на котором Россия приобретет подобающее ей господство на Восточноазиатском континенте. Именно поэтому разумеется, наша главная база должна быть выдвинута к самому южному побережью Кореи: она должна быть не иначе, как в Мозампо».

Оценивая занятый в 1899 году Порт-Муравьев и описывая его недостатки, вице-адмирал снова указывал на Мозампо и лежащий рядом с ним остров Каргодо:

«В бухтах острова Каргодо и соседнего материка могли бы укрыться флоты всего мира. Географическое положение острова необыкновенно выгодное. С устройством передовой базы флота на Каргодо внезапная высадка десанта в Фузане станет немыслимой. Каргодо будет сторожить японский порт Такесиху и германскую базу в Сасебо, запирающие входы в Корейский пролив, и явится связующим звеном между главными портами Амура и Манджурии. Каргодо значит ключ к Корейскому проливу, в который державы ныне преградили России доступ, — писал Скрыдлов. — Каргодо это будущий порт, выход из которого нельзя будет запереть. И который, благодаря своей относительной близости к вероятному театру военных действий на Дальнем Востоке, будет чрезвычайно удобен как для операций русского флота, так и для передвижения русских крейсеров».

Пожав плечами, Михаил отложил доклад в сторону, начертав на обложке папки: «Рассмотреть на заседании Государственного Совета с участием управляющего военно-морским министерством». Учитывая, какие деньги были вложены в постройку Порт-Муравьева и строительство железной дороги до него от Николаевска-Уссурийского, он полагал, что большинство будет против дополнительного порта и, значит нового расхода вечно недостающих в бюджете денег. К тому же расположение базы флота столь близко к Японии может быть опасным, решил Михаил. Ничто не может помешать тем же германцам, японцам или имеющим базы в Нагасаки и Вей-Хай-Вее англичанам скрытно сосредоточить в ближайших японских портах достаточные силы и нанести внезапный удар. Впрочем, Михаил тут же решил, что его знаний для утверждения о возможности таких действий недостаточно и что надо поговорить об этом с моряками, хотя бы с тем же Александром. Которого, как уже ему стало понятно, НикНик с собой не возьмет. На этот случай Михаил решил отдать под командование Александра Михайловича эскадренный броненосец «Сисой Великий», который после встречи с кайзером у Бьерке отправиться на Тихий океан. Так что НикНик напрасно думает, что за ним некому будет присмотреть. Сандро с этим отлично справится, даже командуя кораблем. Надо заметить, что эту хитрую комбинацию Михаил придумал лично, без подсказок от жены и очень ей гордился.

— Ну вот, бр-р-р, все готово, — отложив в сторону еще одну бумагу с нанесенной резолюцией, удовлетворенно проворчал Михаил. Потянулся и еще раз взглянул на дневник. В котором лежал листок с напоминанием о необходимости завести личного секретаря. Однако пока подходящего человека он найти не мог. Но очень хотел, несмотря на все возражения мамА. Которая опасалась, что такой секретарь сможет влиять на его решения, делая в бумагах акцент на нужные ему сведения. Михаил с этим соглашался, но о необходимости иметь кого-то, кто сможет сделать экспозе[87] из пришедших документов и сократить время на работу с бумагами, думал уже давно. Осталось только найти такого человека. Что оказалось самой трудной частью всего этого замысла.

А ведь Михаилу, как императору приходилось постоянно читать и анализировать «пухлые» доклады, журналы и мемории. «Читал до обеда, одолел отчет Государственного совета. Вечером окончил чтение отчета Военно-Морского министерства — в некотором роде, пожалуй одолел слона», — записал он в дневнике. После чего еще раз, с удовлетворением от хорошо проделанной работы, осмотрев стол и рассортированные документы, император встал, потянулся и отправился в личные покои. По пути предупредив дежурного офицера. А перед сном они с Викторией в два голоса читали «Три мушкетера» в русском переводе. И были спокойны и счастливы…

Зато на следующий день в Гатчину приехали великие князья Владимир и Сергей. Просто, как бы по-родственному. Пришлось Михаилу с ними встретиться.

Первым разговор начал Сергей Александрович.

— Михаил, я вчера неожиданно узнал о принятом тобой решении назначить Николашу наместником Дальнего Востока. Извини, что мы с Владимиром вмешиваемся в твое решение, но ты, Мишкин, не прав. Николай — военный, а не статский управленец. Он, может быть, и хороший военный… Но статские, и, особенно, дипломатические обязанности, которое без всякого сомнения потребуется выполнять в этом сложном районе империи нашей, он одолеть не сможет. Могу дать в том мое честное слово. И эти мои убеждения разделяют и присутствющий здесь Владимир и отсутствующие сейчас Павел и Константин. Мишкин, поверь, мы хотим лишь отговорить тебя от ошибки, которая может дорого обойтись империи нашей и нашей Семье, — настаивал Сергей Александрович. — И даже твоя матушка — императрица с нами согласна.

— Но, mignon oncle[88], — ответил ему Михаил, — решение уже принято. И менять его я не буду. Помните, дядя Серж, что сказал по этому поводу Наполеон: «Ordre, contre-ordre, desordre»[89].

— Мишкин, — вступил в разговор Владимир Александрович. — Пойми, это не военные маневры и даже не реальный бой. Это серьезнейшее государственное дело. Назначь на это место дядю Сергея или даже кого-нибудь из тамошних губернаторов и ты получишь куда лучший результат, чем сейчас. Я Николай Николаевича Младшего весьма ценю как военного и не поставлю на него ни гроша, как на политика. Подумай, дядя Сергей имеет гигантский опыт управления не самым спокойным городом Империи. Он, по моему мнению, и с трудностями на посту наместника Дальнего Востока справится. А Николаю Николаевичу самое лучшее место будет на должности командующего Варшавским округом. Заодно и намек Вильгельму будет знатный, с учетом предпочтений Николая. Подумай Мишкин, — добавил он тоном учителя, разговаривающего с капризным и невежественным гимназистом.

— Я вас услышал, — спокойно сказал Михаил. После чего столь же спокойно добавил тоном, от которого могли замерзнуть даже эскимосы. — Но решения своего менять не собираюсь. И критики его, предупреждаю, слышать не желаю.

— Что же, — ответил таким же тоном Сергей. — Ты император Мишкин и тебе деражть ответ за свои деяния перед богом и людьми.

— Вот именно, мне, — коротко ответил император.

Распрощались они очень вежливо, словно враги перед назначенной на ближайшие дни дуэлью. После этого разговора Сергей Александрович, собравшись, уехал в Германию, в Дармштадт со всей семьей. А Владимир Александрович затих. Вот только его жена принялась намекать во время устраиваемых ею приемах на душевное здоровье императора и на то, что женился он фактически на ближайшей родственнице…