Удар катаны

Петербургские тайны

Петербург — город светлых «белых ночей» и темных тайн.

Встречалось даже мнение, что само основание столицы именно в этом месте есть тайна, которая никогда не будет разгадана. Потому что постройка столичного города в районе, из которого проще добраться до стран Европы, чем до своих провинций во многом выглядит нелогично. Что говорить, если даже уголь сюда дешевле завозить из Англии, а муку — из Германии. Только большинство людей именно в наличие этой тайны не верило и не верит, находя самые разнообразные подходящие объяснения для этой ситуации.

Но кроме этой тайны или нетайны, Санкт-Петербург хранил еще множество других тайн и секретов. Более приземленных, низких и грязных, наподобие тайн петербургских трущоб, описанных Крестовским в своем знаменитом романе. Или более высоких, политических и романтических, вроде тайны княжны Таракановой или апоплексического удара табакеркой в висок императора Павла. Были тайны, неизвестные никому и никем не обсуждаемые, а были не обсуждаемые, официально не существующие, но всем известные. Например — болезнь второго по старшинству наследника престола Георгия. Теперь, после гибели великого князя Николая в Японии, уже ставшего законным наследником-цесаревичем. Но многие не надеялись на то, что он сможет царствовать или даже взойдет на престол. Так как болел цесаревич настоящей «чумой века» — чахоткой, которую позднее назвали туберкулезом легких. Но заболел он совсем недавно, всего год назад. А учитывая повседневность этой болезни, которой страдало не менее десятой части населения, и таких примеров, как императрица Мария Александровна[21], прожившая с этой болезнью от семи до, по другим сведениям, сорока лет, использовать ее как предлог для отстранения Георгия от престолонаследия становилось весьма проблематично. А имелись люди, которые этого хотели. Например — супруга генерал-адъютанта и генерала от инфантерии, командующего Гвардейским корпусом великого князя Владимира Александровича, младшего брата императора. Великая княгиня Мария Павловна, она же — Мария Александрина Элизабета Элеонора Мекленбург-Шверинская, в императорской семье носившая прозвище Михень. Эта особа никоим образом не могла умереть от скромности. О ее амбициях и характере можно судить по двум фактам. Она, единственная из немецких княжон, при выходе замуж категорически отказалась переходить в православие, так и оставшись лютеранкой. А еще Двор великого князя Владимира, созданный и выпестованный ее усилиями, по своему влиянию почти не уступал императорскому. И даже пытался превзойти его. Те, кто не имел доступа в Императорский двор в силу своего положения, а это были, в том числе, богатые банкиры и купцы, все бывали на приемах у Марии Павловны. Ее мнение, её высказывания считались истиной и передавались по городу как самые громкие новости. Впрочем, ее муж, великий князь Владимир амбиции имел не меньшие, вот только характер немного другой. Своих амбиции он лелеял всегда, хотя и не стремился воплотить в жизнь любым путем. Недаром Александр III, попавший в 1888 году со всей семьей в страшную железнодорожную катастрофу, вылезая из разбитого вагона, вымолвил: — «Как же огорчится мой брат Владимир, узнав, что мы спаслись!». Гурман, жуир и бонвиван[22], Владимир рвался не столько к власти, сколько к обеспечиваемой с ее помощью возможностью потакать своим наклонностям. Но дворцовых переворотов он не устраивал и даже не пытался, скорее всего, из-за нежелания менять устоявшийся образ жизни. Поэтому его жене приходилось работать за двоих, распуская слухи и сколачивая коалиции. И вот тут-то она не стеснялась. По петербургским салонам уже распространились запущенные ею через Ольгу Пистолькорс рассуждения о том, что Николай — имя для российских императоров несчастливое. Не зря же первый Николай проиграл Крымскую войну, а второй и третий так и не взошли на престол[23].

А сегодня в роскошном «флорентийском» дворце Мария Павловна устраивала … нет, не бал и даже не прием, учитывая траур по убиенному цесаревичу, а небольшое суаре[24] — званый обед, «для своих». «Своих» собралось немного, всего две дюжины, считая и хозяев. Среди гостей, к удивлению части присутствующих, оказались, кроме представителей высшего света, послы Великобритании, Франции и Австро-Венгрии. Мария Павловна выглядела чрезвычайно оживленной и, вопреки трауру, веселой, временами даже до неприличия.

Посол Британской Империи Роберт Морриер заметил это, как только вошел во дворец, и сразу решил, что ему-то причину такого фраппирующего поведения доведут обязательно. Иначе бы не пригласили. Поэтому он спокойно поздоровался с хозяевами, отпустив дежурный комплимент княгине, и прошел в аванзал. Где получил от лакея рюмку водки в качестве аперитива и, прогуливаясь, здоровался с прибывшими на прием гостями. Отметив для себя, что над составом гостей следовало бы подумать позже, в посольстве. Слишком необычный подбор приглашенных, больше похожий… от пришедшей в голову догадки Роберт еле сдержался, чтобы не выругаться. Потому что подбор гостей отчего-то показался ему похожим на сбор группы заговорщиков. Стараясь ничем не выдать своей догадки, Морриер отошел к стоящему в углу столику, поставил на него полупустую рюмку и еще раз внимательно осмотрел гостиную. Повторный осмотр только усугубил его подозрения. Командиры лейб-гвардии Преображенского полка великий князь Константин Константинович и лейб-гвардии Семеновского генерал — майор Пенский, банкиры Лазарь Поляков и Гораций Гинцбург, промышленник-миллионер Александр Второв и послы, плюс несколько второстепенных лиц из министерств финансов и двора. Настоящая компания заговорщиков. А послы, как решил Роберт, нужны для получения иностранной поддержки. И тогда становится понятным отсутствие германского посла, который является креатурой бывшего канцлера Бисмарка и, вероятно, скоро покинет свой пост. Именно поэтому он бесполезен для возможных заговорщиков, в отличие от самого Роберта и его коллег — француза де Монтебелло и австрийца фон Волькенштейн-Тросбурга. В принципе, Морриера еще интересовал вопрос, почему пригласили именно их троих. Но сведений, по его мнению, пока было мало. Поэтому он решил пока отставить гадания и дождаться конца обеда.

Обед был самый простой, словно великий князь и его супруга таким образом хотели подчеркнуть, что придерживаются траура. Подавали навар из рябчиков с пирожками. Потом стерлядь по-итальянски, жаркое из пулярки и дичь, салат по-швейцарски. А последним блюдом — мороженое с подливкой из клубники.

Разговор за столом шел о природе и погоде. Причем почему-то о природе Крыма и Кавказа, а также о влиянии их на разные болезни. Когда речь зашла о чахотке, Роберт решил, что наконец-то все понял. Похоже, хозяева узнали что-то новое о болезни цесаревича Георгия. Кажется, болезнь наследника оказалась куда серьезнее, чем докладывали послу информаторы. А у великого князя Владимира и его амбициозной жены, очевидно, появились новые надежды. Как вспомнил Роберт, император назначил Владимира регентом до совершеннолетия наследника. Об отмене этого назначения не сообщалось, так что их гостеприимный хозяин оставался регентом. Если же принц Георгий серьезно болен, то в случае его смерти наследником становится Михаил. Которому до совершеннолетия осталось еще семь лет. То есть в этом случае у Владимира будет несколько лет для укрепления своей власти. Морриеру стало чрезвычайно интересно, что же предложат ему для передачи Форин Оффису[25] хозяева. Но даже если ничего больше не скажут, уже полученные сведения настолько важны, что требуется немедленно отправить сообщение в Лондон. Послу даже захотелось, чтобы обед поскорее закончился, чтобы пройти в курительную и поговорить «откровенно». Наконец хозяин пригласил мужчин перекурить после обеда.

И сразу же к Морриеру подошел один из гостей. Как припомнил посол — чиновник из министерства финансов.

— Приношу извинения, сэр, мы друг другу не представлены, но… разрешите присесть? — вежливо спросил он, одновременно бросив взгляд на располагавшегося в стороне, у шкафа с книгами хозяина.

— О, да, прошу вас, господин…

— Канареев, Яков Лукич Канареев, сэр Морриер, — поспешил представиться подошедший. Присел, после предложения посла. Пару минут поговорили о сортах сигар. После чего разговор, умело направляемый как Морриером, так и Канареевым, перешел к интересующим их проблемам. И оказался настолько важным, что Морриер сразу по возвращению в посольство вызвал секретаря. И надиктовал ему содержание переговоров с представителем заговорщиков практически дословно. После чего приказал немедленно зашифровать и отправить в Лондон со специальным курьером…

В тот же вечер, когда во «Владимирском» дворце гости наслаждались шедеврами кулинарии от знаменитого на весь высший свет повара, в Готической библиотеке Зимнего дворца также происходил важный разговор. Император Александр III беседовал со своим сыном, великим князем Георгием. Точнее, первоначально их было четверо, но сейчас, когда императрица Мария Федоровна вышла, забрав с собой младшего сына, великого князя Михаила, они остались вдвоем.

— … Тебе надо готовиться, Джоржи, — Александр III внимательно посмотрел на сына. — Сейчас на тебя будут давить со всех сторон, а ты пока не готов. Да и твоя болезнь… внушает опасения. Поэтому мы и отправляем тебя в Ливадию…

— Кхе, — слгка откашлялся Георгий, прикрыв рот платочком. — ПапА, я все понимаю. Но если что, не дай бог… Ялта не лучший вариант. Прости меня, папА, но я поручил своему адъютанту отыскать специалистов и подобрать все известные материалы о местах… в которых можно проживать с такими болезнями. Подобрать такие, которые находятся рядом со столицей или, в крайнем случае, в Европейской части России. Чтобы ни у кого не возникло, кхе-кхе… — цесаревич откашлялся, вновь прикрывшись платочком, — никаких посторонних мыслей.

— Ты не доверяешь врачу и дяде Володе? — изобразил удивление император. — «Генерал»[26] понимает субординацию и не позволит себе нарушить порядок наследства в Семье … А Алышевский[27]…

— Не то, чтобы не доверяю, папА, но… Алышевский, конечно, врач опытный, но мне кажется, стоило бы проконсультироваться с другими специалистами… Что же касается дяди Володи… Раньше, пока меня это не касалось, я просто не обращал на это внимания. Что сам дядя Володя не решится нарушать порядок престолонаследия … я еще верю. А вот в тете Михень не уверен. Как и в том, что дядя устоит, если она решится, что я и Мишкин должны уступить престол дяде… или его сыну…

— Что ж, полагаю, в твоих рассуждениях есть резон, — подумав, согласился Александр III. — МамА все еще надеется, что Алышевский ошибся…

— Как бы мне этого хотелось, — вздохнул Георгий. — ПапА, а вы… не едете?

— Нет, Джоржи, мой мальчик, — печально вздохнув, ответил Александр. — В свете происходящих событий даже в выезд в Гатчину может оказаться… ошибкой.

— Неужели вас так волнуют… японцы? — удивился Георгий.

— Нет. Джоржи, не эти азиаты тому причиной. Опять зашевелились англичане… и что-то непонятное у германцев происходит.

— Но они же участвуют вместе с нами в походе против японцев? — удивился Георгий.

— Участвуют, — согласился император, — но при этом их угольщики так и не прибыли вовремя в Бомбей. А англичане настаивали на «правиле двадцати четырех часов[28]». И пришлось часть эскадры выводить в море, а часть отправлять в Гоа. И брать тот уголь, что есть, — он поморщился, — небоевой. Так что Казнаков опять задерживается, а у нас на Дальнем не все хорошо… Еще и канцлер у германцев спит и видит, как бы с англичанами против нас сговориться. Я приказал Гирсу и Ванновскому для тебя выписки сделать, почитаешь в дороге.

— Сделаю, папА, — ответил Георгий, — А что у нас с флотом?

— Завтра дядя Алексей и Чихачев[29] с докладом придут. Будешь при нем присутствовать Ты у меня в этих морских делах лучше разбираешься, послушаешь и подумаешь. А перед отъездом еще обо всем поговорим, — император с трудом встал из кресла. Вслед за ним поднялся и Георгий. — Устал я что-то, Джоржи. Пойдем отдыхать, — предложил Александр сыну.

В тот же вечер к одному из особняков на Парковой улице один за другим подходили мужчины. Остановив извозчика у одного из соседних домов и расплатившись, они неторопливо фланировали по улице. Потом неожиданно сворачивали в гостеприимно открытую калитку в заборе, окружающем особняк и проходили по двору к флигелю. Стучали дверным молоточком три раза с неравными промежутками и заходили в открываемую молчаливым привратником дверь. После чего поднимались по лестнице на второй этаж и заходили каждый в свою комнатку. Из знакомого шкафчика каждый из них извлекал белый кожаный фартук, молоток, мастерок каменщика и циркуль, а некоторые — и муаровую перевязь с эмблемой, которая свидетельствовала о высокой — третьей — степени масонства. После чего каждый собрат молча проходил по коридору в комнату, декорированную символами, превращающими ее в храмину… Затянутая пола до потолка черной тканью, она освещалась тусклым светом свисавшего с потолка светильника. Именуемого на языке тайных лож вольных каменщиков «лампадом треугольным», в котором три тонкие свечи давали «свет трисиянный». В комнате стоял стол и несколько посдтавок с разнообразными символами в виде черепов, костей и прочих могильных атрибутов. Из глазниц черепов выбивалось синеватое пламя. На столе, кроме черепа и костей лежала раскрытая библия и стояли песочные часы. На новичков, ищущих посвящения, все это действовало волнующе, особенно стоящий в одном из углов человеческий скелет с подсвеченной надписью над ним: «Ты сам таков будешь».

Каждый входящий делал полагающиеся знаки, затем шел к другой стене. Обнаружив среди темной ткани выкрашенную черной краской дверь, снова трижды стучал молотком. Заунывный, как бы замогильный, голос из-за двери спрашивал: «Для чего вы пришли сюда? Чего хотите вы от нас?» Пришедший масон так же заунывно отвечал: «Премудрости, добродетели, просвещения». За дверью трижды ударял молоток, створки отворялись, и «брат» входил в просторный зал со стенами затянутыми голубыми тканями, украшенные золотыми символическими изображениями. У восточной, на возвышении располагался престол — масонский жертвенник. А за ним стояло кресло управляющего ложей Великого Мастера. На престоле выделялось лазоревое шелковое покрывало с густой золотою бахромой. Балдахин, осеняющий престол и кресло Великого Мастера, также голубого шелка, был испещрен золотыми звездами, среди коих в сиянии ярких золотых лучей сверкал треугольник. На деревянных стульях и креслах, крашенных белым лаком и обитых лазоревым бархатом для мастеров и белым атласом для прочих братьев, расположились в итоге человек двадцать пять членов масонской ложи. В миру это были известные Петербургу адвокаты и светские лица, титулованные и нетитулованные, предприниматели и купцы первой гильдии. Но здесь и сейчас все они были братьями, собравшимися, чтобы решить, как лучше «вести профанов к свету и истине грядущего века процветания». Тем более, что сегодня к ним прибыл «брат» Эфраим Эверсон из далекого Альбиона, обещавший рассказать некие важные новости о происходящем в мире и отношении к этому «братьев-каменщиков»…