Удар катаны

Лондонские туманы, берлинские планы и парижские каштаны

Лондон, столичный город раскинувшейся на половину мира империи «над которой не заходило солнце», при ближайшем рассмотрении выглядел не столь импозантно, как на парадных фотографиях и в романтических описаниях. Проезжая по улицам, а точнее — пробиваясь сквозь пробки и лавирующих прямо среди экипажей прохожих, пассажир типичного лондонского кэба успевал и надышаться и насмотреться на реальный облик города. Надышаться воздухом, в котором дыма от бесчисленных труб, испарений с Темзы и вони от химических производств, отходов и потеющих человеческих тел было больше, чем кислорода. И это даже не в дни, когда над городом стоял смог…

Насмотреться на серые, закопченные здания и мелькающих среди прохожих оборванных бродяг-попрошаек и немногим лучше выглядевших уличных продавцов еды, цветов и прочих необходимых мелочей. Нет, конечно, имелись в городе и престижные районы, почище и застроенные респектабельными домами и особняками, заселенными не менее респектабельными обитателями. Но и жители этих районов — Кенсингтона, Бейсуотера, Мейфера, Белгравии — опасались голодранцев, живущих рядом, часто вообще за углом. Эти опасения часто сочетались со злостью и обвинениями в том, что бедняки сами виноваты в собственной нищете. Вот если бы не пили, молились усерднее и работали лучше, глядишь и жили бы лучше… Впрочем, существовали и другие взгляды на решение проблем нищеты. Например, увеличить количество колоний и протекторатов. Чтобы и наконец на англичанина работали иностранцы, а англосаксы занимались тем, предписано им богом — управлением. На крайний случай остается еще добровольно-принудительная эмиграция в колонии.

Вот только колонии хотелось иметь не одной Британии. На Африку нацелилась Франция, в Америке палки вставляли США, в Европе поднимала голову Германия, в Азии в опасной близости от Индии появились русские полки. И в протектораты никто добровольно никто не рвался, а сил принудить у империи не хватало… Поэтому приходилось прибегать к дипломатии и разведке, тайным операциям, подкупам и провоцированию мятежей и прочим достойным англосаксонского джентльмена делам. Впрочем, премьер-министр Роберт Гаскойн-Сессил, маркиз Солсберри лично предпочитал дипломатию, но отнюдь не запрещал инициативы подчиненных. Которые сейчас и обсуждали в различных клубах сложившуюся ситуацию и возможные действия или бездействия Британии. Сам же премьер-министр трясся в вагоне специального поезда, едущего от Пэддингтонского вокзала к небольшому вокзальчику в поселке Слау. Неподалеку от которого, в Виндзорском замке, жила после смерти своего любимого мужа королева Виктория.

Прибывшего премьер-министра встретил личный секретарь и фаворит королевы, индус Абдул Карим. Почтительно поздоровавшись, он предложил поспешить. Намекнув, между прочим, что Его Величество подготовлена, но все равно очень расстроена. Несколько минут езды по великолепному, недавно отремонтированному шоссе — и впереди стали различимы сначала башни, а потом и стены резиденции…

— О, вот вы и вы, уважаемый маркиз. Проходите, Роберт, присаживайтесь вот тут рядом. Хорошая погода, не правда ли? — Виктория встретила Гаскойн-Сессила приветливо и, вопреки намекам индуса, выглядела спокойной. Или успокоившейся. Отчего маркиз сразу почувствовал возможное «приближение бури». — Да, Роберт, никак нельзя ожидать, чтобы жизнь постоянно оставалась безмятежной. Какая ужасная трагедия… Несчастная Дагмар[11]. Как печально для нее — потерять своего сына, — королева говорила спокойным тоном, настолько контрастирующим со смыслом слов, что Гаскойн-Сессил почувствовал легкую панику. — Какая печальная новость для моей любимой внучки Алисы, — в уголках ее глаз мелькнули капельки слез, которые она поспешно промокнула платочком. — Но не будем терять время на обсуждение столь незначительных семейных неприятностей, — королева продолжала выглядеть старой бабашкой, но в тоне ее промелькнула сталь. — Что собирается предпринять Мое правительство в сложившейся ситуации?

— Ваше Величество, пока определенного решения не принято, — неторопливо, внимательно наблюдая за реакцией королевы, ответил маркиз. — Большинство склоняется к намерению предложить посредничество и решить этот вопрос путем мирных переговоров при нашем участии. Есть также предложение соблюсти строгий нейтралитет, не мешать и не помогать русским в их намерениях отомстить за убийство наследника престола. Первое предложение, к моему сожалению, скорее всего, будет отвергнуто упрямыми русскими. Второе… ничего не решает, мы отдаем всю инициативу в руки русских и просто смотрим на то, что происходит.

— Мой Альберт может быть поддержал бы это предложение, — умилилась королева, вспомнив о покойном любимом муже. — Он так ратовал за мир в деле с этим пароходом[12]. Но сейчас другая ситуация. Убийство наследника престола… пусть не совсем цивилизованной, но европейской страны, нашего родственника, наконец, не может и не должно остаться безнаказанным. Русские хотят очередной раз повоевать с азиатскими варварами? Пусть воюют. Нам же необходимо подготовиться к послевоенному миру. Пусть даже русские смогут привлечь к этому немцев и французов. Пусть. Долго такой противоестественный союз не продержится. Вспомните Берлинский конгресс, Роберт…

— Это гениально, Ваше Величество, — польстил королеве маркиз Солсберри. Подумав в тоже время, что предварительные разговоры племянника с Абдул Каримом не прошли даром. — Я думаю, что доведенная до правительства и парламента ваша, Ваше Величество, точка зрения поможет нам разрешить сложившуюся ситуацию без внутриполитических потрясений.

— Это хорошо, маркиз. Сами понимаете, что к старости начинаешь ценить спокойствие и тишину, — Выпьете со мной чашечку чая? Мунши, — фамильярно обратилась она к секретарю, назвав его не по имени, а по прозвищу, — прикажи подать чай мне и маркизу…

Бурные дебаты в парламенте продолжались всего лишь один день, после чего депутаты практически единодушно поддержали предложение о соблюдении благожелательного нейтралитета по отношению к русско-японскому конфликту. Причем никаких ограничений на возможность фрахта русскими или японцами английских пароходов наложено не было, хотя первоначально часть депутатов от партии вигов и настаивала на принятии такого постановления…

Берлин, столица Германской империи, уступал блеску великих столиц, вроде Лондона, Парижа, Вены или Санкт-Петербурга. Он представал перед глазами гостей не в виде блестящей столицы империи, а в основном городом десятков заводов и домов для рабочих. Кайзер же Германского Рейха Вильгельм Второй хотел, чтобы Берлин был признан «самым прекрасным городом в мире», для чего он должен был стать городом памятников, проспектов, величественных зданий и фонтанов. Но пока, как он сам признавал: «В Берлине нет ничего, что могло бы привлечь иностранца, за исключением нескольких музеев, замков и солдат». Возможно, именно поэтому сам кайзер постоянно стремился куда-нибудь уехать из своей столицы под любым предлогом. Даже удивительно, что телеграмма из Японии, рассказывающая о печальном происшествии с наследником российского престола, застала его в Городском дворце, в который он только недавно возвратился из Бремена. Причем первой реакцией его на полученное известие, если верить записям в дневнике генерала Вальдерзее, были невольно вырвавшиеся слова.

— О, нет! Неужели «северное путешествие» придется отменить?

Но срочно вызванных во дворец канцлера Лео фон Каприви и статс-секретаря (министра) иностранных дел Марешаля фон Биберштейна он встретил в приподнятом активном настроении. Приказав объявить по всей империи трехнедельный траур и отправить российскому императору послания с выражением сочувствия, Вильгельм потребовал немедленного ответа на вопрос, что следует предпринять. Вогнав в ступор Марешаля и даже ко всему привычного канцлера, который только недавно снял генеральские погоны.

— Ничего не можете без меня решить, — пожаловался кайзер. — Нам необходимо обязательно поддержать русских, если они решат наказать японцев и объявить войну. Возможно даже отправить союзный контингент, который будет воевать вместе с русскими.

— Но, Ваше Величество, — попытался возразить Марешаль, — у нас нет никаких причин поддерживать русских…

— И это говорите мне вы, статс-секретарь имперского правительства! — возмутился Вильгельм. — Ваш предшественник дал бы мне другой совет, даже не раздумывая. Пусть мы не подписывали ни договора перестраховки, ни каких-либо союзных обязательств, но мы должны быть едины в борьбе с желтой угрозой. Кроме того, помощь русским может предотвратить их сближение с французами…

— Полностью поддерживаю вас, мой кайзер, — поспешил согласиться Каприви. — Но необходимо, как мне кажется, первоначально убедиться, что русские действительно будут действовать военной силой. Не помешает также уточнить у армейской и флотской разведок, не могут ли русские нанести поражение японцам имеющимися у них в наличии на Дальнем Востоке силами. В таком случае наш жест…

— В таком случае наш жест станет символом нашего дружелюбия, — перебил канцлера Вильгельм. — Дополнительным аргументом для отказа русских от сближения с Францией. Неужели вы не можете этого понять, майне херрен? Нам не просто необходимо послать такой меморандум. Нам необходимо опередить французов. Германии не нужен союз между Россией и любым другим европейским государством.

— Вы совершенно правы, мой кайзер, — поспешно вступил в разговор фон Биберштейн. — Я прикажу немедленно составить меморандум в подобном духе для отправки в Санкт-Петербург и встречусь с графом Шуваловым[13], чтобы заверить его в нашей безусловной поддержке.

— Вы правильно меня поняли, Марешаль, — ласково улыбнулся Вильгельм. — Отправляйтесь и работайте… А вас, Лео, я попрошу остаться, — попросил он фон Каприви.

— Как вы полагаете, Лео, — опять фамильярно обратился кайзер к канцлеру, — что мы сможем получить от нашей помощи русским?

— Сложно сказать, Ваше Величество, — задумался канцлер. — Торговый договор в первую очередь. Возможно, новый договор перестраховки… Если он нам нужен… Или… Возможность договорится с Британией, — осенило вдруг Каприви, — в зависимости от английских намерений. Можно будет либо отказаться от совместных действий с русскими, якобы под давлением англичан… либо ограничить русские притязания, действуя совместно, а потом выдвинув свои претензии. Предложить, в обмен на двусторонние договоренности, поддержать англичан, организовав новый Берлинский конгресс. К тому же, при любом исходе, будет проще выбить из рейхстага ассигнования на строительство новых кораблей, — Лео вспомнил, как еще недавно, командуя флотом[14], пытался выбить деньги на программу постройки десяти броненосных фрегатов.

— Это тоже, Лео, это тоже. Но самый хороший итог будет, если мы договоримся с англичанами. И тогда… даже мышь не посмеет пошевелиться в Европе без нашего согласия, — бравурные нотки в голосе кайзера не услышал бы только глухой. — Пусть Марешаль разговаривает с русскими, а тебя я попрошу лично переговорить с Мале[15]. Доведи до него наш взгляд на положение вещей и намекни на возможные варианты. Пусть свяжется с Форин оффисом и передаст наши предложения.

— Слушаюсь, Ваше Величество, — канцлер изобразил бравого военного. — Только… Ваше Величество, а вы не пожелали отправить личное послание Его Величеству королеве Виктории?

— Конечно, мой дорогой Лео, сразу, как обдумал случившееся, — как обычно, кайзер автоматически и без сомнений присвоил идею канцлера себе. После чего, попрощавшись, отпустил канцлера. Но вместо того, чтобы написать письмо, приказал адъютанту вызвать командующего флотом адмирала фон дер Гольца и капитана цур зее Тирпица, исполняющего обязанности начальника штаба верховного командования флота. Решить, какие корабли можно будет в случае необходимости отправить в дальнее плавание, кроме бронепалубных крейсеров «Ирэн» и «Принцесс Вильгельм». Эти два скоростных восемнадцатиузловых крейсера с пятнадцатисантиметровыми орудиями являлись безальтернативными кандидатами. А вот с остальными требовалось срочно разобраться. Как оказалось, пригодных для такой экспедиции кораблей имелось совсем немного. Причем броненосцы посылать смысла не было в любом случае из-за отсутствия на море достойного противника. Почетное право перестреливаться с береговой обороной японцев кайзер планировал предоставить русским. Которым придется этим заниматься в любом случае, как одним, так и при наличии союзника или союзников.

Мысль о возможных союзниках закономерно привела кайзера к размышлениям о возможности примирения с французами. Первая попытка состоялась в феврале текущего года. С визитом в Париж отправились вдовствующая императрица Виктория, мать Вильгельма, с дочерью Маргаритой в сопровождении большой свиты, включавшей и несколько доверенных лиц кайзера. Поводом для поездки послужило желание императрицы выразить личную благодарность французским художникам, согласившимся показать свои картины на планировавшейся в Берлине выставке. Истинной целью — узнать мнение французов о возможности сближения двух стран. Первые несколько дней визита прошли спокойно, но затем буланжисты[16] устроили демонстрацию протеста. После этого в прессе появились антигерманские статьи. Дело дошло до беспорядков на улицах и Виктория поспешила уехать к матери в Лондон. Теперь, по мысли Вильгельма, появились перспективные возможности в виде совместного участия в боевых действиях. Вплоть до возможного появления взаимной симпатии или даже, чем черт не шутит, боевого братства и отказа от реванша. Именно этого, а вовсе не новой войны с Францией хотел кайзер…

В Париже, как всегда весной, в апреле — мае, цвели каштаны. Весеннее веселое настроение парижан и гостей столицы не смогло омрачить даже полученное известие о гибели наследника русского престола где-то далеко, в глубине дикой и варварской Азии. Даже объявленный правительством трехнедельный траур ничуть не мешал работе якобы закрытых на это время кафешантанов и ресторанов. Разве что посетителей впускали теперь не через парадный вход, а через черный. Что придавало посещению этих заведений, по мнению многих завсегдатаев, дополнительную пикантность. Полиция делала вид, что не замечает нарушений…

Однако ни президенту Франции Сади Карно, ни премьер-министру Шарлю-Луи де Фрейсине было совершенно не до развлечений парижан во время траура. Перед ними стояли куда более важные проблемы. 6 мая произошла публичная церемония продления Тройственного союза Германии, Австро-Венгрии и Италии, сопровождавшаяся демонстративно-показными изъявлениями дружбы между его участниками и Англией. Учитывая, что Россия имела традиционные хорошие отношения с Германией, такая ситуация грозила Франции полной политической изоляцией. А опыт франко-прусской войны показывал, что французская армия неспособна в одиночку противостоять даже одной германской армии и уж тем более — армиям сразу трех держав. Единственная надежда оставалась на то, что установление полной гегемонии Германии в Европе опасно еще и для России. Отказ Германии и Австрии продлить «договор трех императоров» и все усиливающиеся признаки охлаждения русско-германских отношений давали шанс на заключение военного союза между республикой и Русской империей. И президент с премьер-министром делали все, чтобы этот шанс использовать. От предоставления русским займов, в которых им отказали немцы, до установления дружеских отношений между военными кругами двух стран. Чему, кстати, должен был способствовать и визит Северной эскадры флота Франции в Кронштадт, переговоры о котором начались в августе прошлого 1890 года. Вот и случившееся печальное событие с наследником необходимо было использовать для укрепления отношений с Россией и ее императором. Для обсуждения этого вопроса встретились в Елисейском дворце Карно и Фрейсине.

Конституция Третьей республики оставляла за президентом в основном представительские функции и почти никаких прав в управлении страной. Но Карно умело пользовался своим заслуженным авторитетом и популярностью для согласования позиций политических сил и снижения накала внутриполитической борьбы. И Фрейсине, как опытный политик, четвертый раз занимавший пост премьера, хотел использовать этот авторитет президента для обеспечения поддержки в сложившейся сложной политической обстановке. Необходимо заметить, что Шарль-Луи занимал еще и пост военного министра. Причем военным министром он стал еще в 1888 году и с тех пор занимал его в нескольких сменявших друг друга составах правительства. При нем был установлен срок службы в три года, создан Высший Военный Совет и учрежден пост начальника Главного штаба, занимавшегося непосредственной подготовкой к войне, реорганизованы приграничные крепости, проведено перевооружение артиллерии… Его нельзя было считать дилетантом в военном деле и поэтому Карно внимательно выслушал его предложения. После небольшой дискуссии, в котором они в основном уточняли мелкие детали, Карно предложил пригласить во дворец морского министра Барби и министра иностранных дел Рибо, чтобы согласовать с ними подготовленный план. Пока секретарь премьера отправлял посыльных, Карно и Фрейсине вышли прогуляться во дворе. Но даже и там их интересовали совсем не цветущие каштаны…

Северная эскадра отправилась в поход к Кронштадту точно по плану. И также по плану вернулась обратно А в это время в Бресте ее возвращения вместе с русскими поджидали готовые к длительному путешествию крейсера, суда сопровождения и транспорты с десантом. Всего к берегам Японии отправились броненосец «Маренго», крейсера «Сюркуф», «Жан Бар», «Альжер», и авизо «Бомб», «Драгон» и «Лэнс».

Впервые в мире в одновременном плавании участвовали эскадры трех стран и такое огромное количество транспортных и грузовых пароходов. Джае через Суэцкий канал они проходили несколькими отрядами в течение трех недель.

А каштаны Парижа отцвели несколько месяцев назад…