Удар по своим: Красная Армия: 1938-1941 гг.

Как о своей крупной победе, Ушаков упоминает о заявлении, написанном Фельдманом на его имя 19 мая 1937 года. О чем там говорится, что хочет поведать следователю вчерашний вершитель судеб многих командиров и политработников РККА? Приводим содержание этого документа, значение которого чрезвычайно велико для дальнейшего хода следствия по делу Тухачевского — это была первая крепость, сдавшаяся на милость победителя, рухнувшая под напором Ушакова:

«Я хочу через Вас или т. Леплевского передать Наркому т. Ежову, что я готов, если нужно для Красной Армии, выступить перед кем угодно и где угодно и рассказать все, что я знаю о военном заговоре... Вы не ошиблись, определив на первом же допросе, что Фельдман не закоренелый, неисправимый враг, а человек, над коим стоит поработать, потрудиться, чтобы он раскаялся и помог следствию ударить по заговору»³³.

И Фельдман ударил по заговору — в его показаниях содержится оговор 125 лиц из числа высшего и старшего комначсостава РККА. Своим заявлением Борис Миронович лишний раз подтверждает факт активной «работы» с ним следователя Ушакова. Широким многообразием методов такая «работа» не отличалась, однако требуемых результатов давала почти без сбоев. Особенно когда ею руководил сам Николай Иванович Ежов, секретарь ЦК партии. О ее результативности узнаем из показаний З.М. Ушакова:

«Со дня прихода Николая Ивановича я работал не покладая рук на пользу партии и советской власти и добился значительных результатов. Разоблачил таких заговорщиков, как Чубарь, Постышев, Косиор, Эйхе, Мирзоян, Гилинский и др. Одно ознакомление с томами каждого из этих дел покажет, сколько сотен и тысяч заговорщиков я вскрыл. А сколько шпионов разоблачил. Во всем Наркомате знали, в том числе и руководство, что вряд ли еще кто-нибудь из следователей обрабатывает так тщательно своих арестованных, как я выкачивал из них все факты»³⁴.

К числу особых своих заслуг Ушаков относит и «разоблачение» первого заместителя наркома обороны командарма 1-го ранга И.Ф. Федько. «Колол» Ушаков командарма вместе со своим шефом — начальником Управления особых отделов НКВД СССР комбригом Н.Н. Федоровым. А происходило это летом 1938 года (Федько был арестован 7 июля). Тяжело давался этот командарм особистам, что и признает Федоров в письме к Фриновскому, квалифицируя поведение арестованного как «плохое и возмутительное». Содержание этого письма будет изложено ниже, когда речь пойдет о личности Н.Н. Федорова.

Несколько ранее, еще при Николаеве-Журиде, Ушаков тоже занимался расследованием дел на «больших людей» — заместителя наркома обороны, начальника Морских Сил РККА флагмана флота 1-го ранга Б.М. Орлова, ответственного редактора газеты «Красная Звезда» армейского комиссара 2-го ранга М.М. Ланда и члена Военного совета МВО корпусного комиссара Б.У. Троянкера.

Флагман Орлов был арестован 10 июля 1937 года. В самом начале следствия Ушаков вырвал у него признание о принадлежности к военному заговору. Затем в процессе следствия Орлов неоднократно делал попытки отказаться от своих признаний, как ложных и данных им в результате принуждения. Так, через неделю после ареста в заявлении на имя Ежова Орлов, отказываясь от собственноручных показаний, в которых он признавал себя виновным, просит наркома внутренних дел лично вызвать его на допрос. Здесь же он указывает причину, по которой согласился дать признание, — будучи в состоянии «тяжелой моральной подавленности и физического изнеможения после сердечного припадка в камере, решил взять на себя вину, чтобы ускорить развязку и добиться скорейшей смерти»³⁵.

В этом заявлении Орлов отмечает, что он несколько раз пытался отказаться от ранее данных показаний, но всякий раз от Ушакова и Николаева «получал категорическое разъяснение о доказанности моих преступлений, о невозможности быть у Вас, пока мною не будут написаны подробные показания... Я решил выполнить это требование и выполнил его, несмотря на исключительную трудность и ужас создавшегося для меня положения. Написал я по настоянию следователя (Ушакова. — Н. Ч.) и несколько документов, опровергающих мои отказы от показаний».

Далее Орлов пишет о том, что он не был причастен к заговору Тухачевского, никогда не был и не мог быть врагом народа. Он слезно просит Ежова вмешаться в ход следствия: «Я нахожусь на грани сумасшествия. Через короткий срок я стану, как стал Джимми Хиггинс, неосмысленной собакой. Но это может быть только в капиталистической стране и не может быть у нас»³⁶.

Орлов посмел вынести сор из избы, к тому же он настаивает на своей невиновности — такого в 5-м отделе стерпеть не могли. В тот же день Николаев и Ушаков вызывают флагмана на очередной допрос, который длится четверо суток... Ура! Можно праздновать победу — Орлов вновь признал себя виновным. Результат этот следует закрепить, и через несколько дней начинается новый четырехсуточный допрос. Видимо, до Ежова все же дошли какие-то сведения о поведении и состоянии Орлова, и от Ушакова потребовали объяснений. В справке, подготовленной Ушаковым 13 августа 1937 года, указано, что он неоднократно вызывал Орлова на допросы, на которых тот якобы «хитрил», а поэтому он, Ушаков, отправил его в Лефортовскую тюрьму, после чего «он заговорил со следствием другим языком». Подобное объяснение, видимо, вполне удовлетворило Ежова и Фриновского.

После всех этих передряг Орлов уже без сопротивления писал обширные признательные показания, на основании которых Ушаковым и Николаевым составлялись протоколы допросов. Один из них (от 28—29 октября 1937 года) напечатан на 100 листах. Обвинительное заключение по делу составлено также Ушаковым и утверждено Николаевым-Журидом. Военной коллегии оставалось только отштамповать свое решение — 28 июля 1938 года она приговаривает Орлова к расстрелу.

Сфальсифицированные материалы заложил Ушаков и в дело корпусного комиссара Б.У. Троянкера, арестованного 22 ноября

1937 года по справке, составленной Н.Г. Николаевым-Журидом. В день ареста Ушаков дважды (видимо, чтобы ошеломить его окончательно) допрашивает Троянкера. В результате тот пишет короткое заявление на имя Ежова, в котором указывает, что он, Троянкер, встает на путь раскаяния и, видя всю бесцельность дальнейшего запирательства, признает свое участие в антисоветском военном заговоре, в который был завербован в 1935 году заместителем начальника Политуправления РКЕСА А.С. Булиным. В деле Троянкера имеются протоколы его допросов. В одном из них (от 3 июля

1938 года) он называет около 50 человек, лично им завербованных в заговор. Всего же в деле находится два протокола допроса, хотя вызывался он на них 45 раз. Военная коллегия 28 июля 1938 года приговорила Бенедикта Устиновича Троянкера к высшей мере наказания — расстрелу.

По ходу повествования называлось немало фамилий следователей Главного Управления Государственной Безопасности, в том числе из Особого отдела. Анализируя, по возможности, на примере конкретных дел методы работы офицеров НКВД, их подходы к подследственным, формы влияния на них и стиль поведения, видим, что у них много общего, стандартно-трафаретного, грубо-нажимного. Характерной для этого звена была и еще одна особенность — низкий уровень образования. Оно было, как правило, начальным или, как тогда писали в анкетах — низшим.