Ужас глубин

ГЛАВА 1

Военно-морская база Вектес, ВМФ Коалиции Объединенных Государств, Нью-Хасинто, первая неделя месяца штормов, через пятнадцать лет после Прорыва

— Добро пожаловать в Нью-Хасинто, — произнес Председатель Прескотт. — Добро пожаловать под защиту Коалиции Объединенных Государств. Пусть этот год станет первым годом новой жизни для всех нас.

Хоффман вынужден был уступить это дело Прескотту; этот человек всегда ухитрялся принимать такой вид, как будто произносимая им ложь являлась святой правдой. Они стояли на пристани и смотрели, как с контейнеровоза республики Горасная «Пейрик» на берег сходят пассажиры — пятьсот граждан государства, которое всего месяц назад официально находилось в состоянии войны с Коалицией. Теперь они стали гражданами КОГ, нравилось им это или нет. Хоффман решил, что не нравилось.

— Судя по их виду, настроение у них не особо праздничное, — заметил Хоффман.

На лице Прескотта застыла полуулыбка государственного деятеля; улыбался он скорее не ради новоприбывших, а для местной аудитории — отряда солдат, команды санитаров и нескольких представителей гражданских.

— Надеюсь, это всего лишь шок или морская болезнь, а не проявление неблагодарности, — процедил он.

Хоффман рассматривал процессию в поиске потенциальных источников неприятностей и размышлял о том, достаточно ли хорошо эти люди говорят на его языке, чтобы заметить нелепость в названии своей новой родины. Объединенные Государства? На всей планете осталось лишь одно государство, небольшой город на уединенном острове, расположенном в неделе плавания от Тируса. Это все, что уцелело от огромной империи с миллиардами жителей после пятнадцати лет войны с Саранчой.

Но в такой солнечный день, как сегодня, — совершенно нетипичный для месяца штормов — Вектес выглядел весьма гостеприимно по сравнению с материком. Здесь никогда не появлялись черви, и это накладывало свой отпечаток. Ублюдки из Горасной должны быть благодарны. Безопасное убежище и продукты в обмен на лишнее топливо, которое им, собственно, ни к чему. Неплохая сделка.

— А может, они ненавидят нас со страшной силой. — Хоффман попытался представить себе настроения крошечной нации, которая проигнорировала договор о прекращении огня во время Маятниковых войн. Скорее всего, они испытывали серьезное недовольство. — Это была идея их лидера — присоединиться к нам. Могу побиться об заклад, что голосования он не проводил.

— Давайте надеяться на то, что они воспримут это как вечеринку, на которую надо приходить со своим алкоголем.

Горасная действительно присоединялась к КОГ не с пустыми руками; они восполняли ограниченные ресурсы более крупного государства. Они отдавали свои запасы Имульсии — действующую морскую буровую платформу — в обмен на убежище на Вектесе. В мире, превратившемся в выжженную пустыню, ценность представляли только горючее и пища, которые позволяли людям дожить до следующего дня. Хоффман не испытывал восторга при виде инди и был на сто процентов уверен в том, что те не в восторге от него. Однако времена теперь настали отчаянные.

«Не стоит быть слишком привередливым в выборе соседей. По крайней мере, это не бродяги. Они нас не убивают — пока».

Вдоль пристани выстроился отряд солдат; колонна новоприбывших двигалась мимо них к команде, занимавшейся приемом людей и располагавшейся в бывшем складе, больше похожем на крепость. Хоффман, оглядывая островитян, размышлял о том, может ли новая война заставить человека забыть предыдущую. Жители Вектеса никогда в жизни не видели Саранчи. Для них враг по-прежнему представлялся в образе инди, с которыми они воевали восемьдесят лет подряд, — то есть людей, высаживавшихся сейчас на их берег.

— Ублюдки! — Это произнес пожилой человек из городского совета Пелруана; на его поношенном кителе красовались многочисленные награды времен Маятниковых войн, включая медаль Праотцев. Нет, он не собирался ничего забывать. — Никогда не прощу их. Особенно тех, кто не раскаивается в своих зверствах.

Хоффман заметил ленточки, свидетельствующие о кампаниях, в которых участвовал старик, и решил подбирать слова осторожно. Сложно ориентироваться в мире, где вчерашние смертельные враги завтра становятся союзниками. Однако у него самого желчь разливалась при произнесении некоего иного слова, поэтому он мог смотреть на инди относительно беспристрастно.

«А может, нельзя смотреть беспристрастно? Я знаю, что они творили. Я знаю, о чем говорит этот старик. Но они — не единственные. Всем нам приходилось совершать вещи, о которых хотелось бы забыть».

— Это инди, у которых полно горючего, — наконец произнес Хоффман, сообразив, что Прескотт все слышит. На первый взгляд казалось, что внимание Председателя поглощено беженцами, но легкий наклон головы показывал Хоффману: он фиксирует все, что говорится в радиусе нескольких метров вокруг него. — Никто не просит вас прощать. Просто примите их Имульсию как репарации.

Старик взглянул на Хоффмана с таким выражением, как будто тот был не ветераном, а сопливым мальчишкой:

— Мои товарищи умерли в трудовом лагере в Горасной. — Он слегка отогнул лацкан кителя, чтобы Хоффман смог разглядеть полковой значок с трезубцем — символом полка герцога Толлена. — Пусть инди засунут свое горючее себе в задницу.

— Тогда скажите, зачем вы сегодня сюда пришли?

— Просто хотел посмотреть, как они выгладят без автоматов в руках, — бросил старик. Ему было за семьдесят; он был всего на десять-пятнадцать лет старше Хоффмана, но после определенного рубежа люди начинают стремительно дряхлеть. — Каждый человек должен когда-нибудь взглянуть своим страхам в лицо. Верно?

А изверги должны признать свою вину; только после этого возможно прошение. Горасная пока не собиралась этого делать. Возможно, не соберется никогда.

— Верно, — произнес Хоффман.

Ветеран повернулся спиной к потоку новых граждан, изливавшемуся на пристань, и, прихрамывая, отправился восвояси. Людям из Горасной не угрожала радостная приветственная делегация из городка, расположенного на севере острова, — это было ясно.

Прескотт сделал шаг назад и, слегка наклонив голову, зашептал в ухо Хоффману:

— Это не предвещает ничего хорошего, Виктор.

— А вы чего ожидали?

— Но это же было еще до прошлой войны. Это уже древняя история.

— Только не здесь.

Пока остальной мир горел в огне, жители Вектеса вели тихую жизнь и ничто не отвлекало их от воспоминаний. Остров был отрезан от КОГ после применения «Молота Зари», хотя неизвестно было, считают ли островитяне сейчас, что им повезло.

— Для некоторых из них это случилось еще вчера.

— А для вас?

— Я не сражался на восточном фронте, — ответил Хоффман. У него были свои кошмары, как и у любого солдата, но они не имели ничего общего с Горасной. — С другой стороны, не думаю, что и у инди сохранились о нас особо приятные воспоминания.

Прескотт медленно сделал вдох, по-прежнему не сводя взгляда с процессии гораснийцев:

— Я не допущу возникновения гетто в человеческом обществе, но давайте смотреть правде в лицо. Нужно оградить этих людей от общения с прочими гражданскими до тех пор, пока мы не будем абсолютно уверены в том, что все привыкли к этой мысли. Как и граждан, проходящих период реабилитации.

— Мы их теперь так называем? — Хоффман был по горло сыт эвфемизмами. — Тогда позвольте мне вычеркнуть из своего активного словаря слово «бродяга». А то я думал, что мы держим граждан, проходящих период реабилитации, отдельно от всех из соображений безопасности: чтобы они не сообщали тем, кто не хочет реабилитации, о маршрутах наших патрулей.

Если раздражение в голосе Хоффмана и задело Прескотта, он ничем этого не показал. Напротив, этот сукин сын глупо ухмыльнулся:

— А кто говорит, что осторожность в обращении с беженцами из Горасной также не вызвана соображениями безопасности?

«Беженцы» — какая ирония! Обитатели военно-морской базы Вектес лишь несколько месяцев тому назад бежали из Старого Хасинто. В новом мире после Саранчи границы устанавливались быстро. Хоффман, подняв взгляд, заметил трех членов городского совета Пелруана — они переговаривались о чем-то, стоя отдельно от всех. Но не важно; один из них все равно был слишком молод, чтобы участвовать в Маятниковых войнах. Как и половина гораснийцев. Однако это не означало, что молодежь не унаследовала от родителей каких-либо воззрений.

«Ни один человек еще не видел в своей жизни нескольких месяцев без войны. Ни один. Сколько времени должно пройти, чтобы люди забыли, что такое война? Или мы уже никогда этого не забудем?»

— Треску обещал держать своих людей в узде, и мы тоже постараемся, — наконец произнес Хоффман. Ему не понравились двое мужчин, только что сошедшие на берег, особенно то, как топорщились их куртки, — как будто под ними было спрятано оружие. Возможно, в Горасной гражданским и разрешалось носить оружие, но в КОГ к этому относились строго. С этим тоже предстояло разобраться, дипломатично или нет, как получится. — Главное — чтобы они были накормлены и постоянно чем-нибудь заняты.

— Чувствуется опыт в подобного рода делах.

«И ты прекрасно знаешь, где я приобрел этот опыт, да, сволочь?»

— Больше всего неприятностей способны доставить голодные люди, которым нечего делать.

— А где, кстати, Треску?

— С Майклсоном, они составляют расписание движения танкеров.

— Прекрасно.

Прескотт вовремя утратил интерес к беженцам. Взглянув на часы, он сделал несколько шагов по направлению к своему офису:

— Я хочу, чтобы на этой буровой был постоянно размещен отряд солдат. Лишняя осторожность не помешает.

— Уже сделано, господин Председатель. Я поручил это дело Фениксу и Сантьяго. Скоро они отправятся туда, чтобы оценить ситуацию с точки зрения безопасности.

— А может, лучше пусть они занимаются проблемой бродяг? КОГ уничтожила армию Саранчи, и вдруг оказывается, что мы не в состоянии справиться с кучкой полуголодных оборванцев?!

— Мне лучше знать, кто из моих людей способен быстрее решить эту проблему, господин Председатель. — «И я здесь начальник штаба, черт бы тебя побрал. Я решаю, куда отправить своих людей». Критические нотки в голосе Прескотта Хоффман проигнорировал. — Я считаю, что буровая представляет собой более серьезную проблему, чем местные бродяги.

Прескотт на секунду нахмурился, но не стал спрашивать объяснений. В любом случае не нужно было быть гением, чтобы сообразить, о чем говорит Хоффман. Горасная не в состоянии была охранять эту чертову вышку — или эксплуатировать ее — без поддержки КОГ. Да, она отвлечет на себя часть солдат КОГ. Но Коалиция нуждается в Имульсии для поддержания работоспособности флота, для постройки города и для того, чтобы снова вытащить этот чертов остров из прошлого века.

Прескотт одарил Хоффмана своей самой лучшей сияющей улыбкой политика — никаких зубов, только приподнятые уголки губ.

— Я в вас абсолютно уверен, полковник. Мы бы никогда не смогли дожить до этого дня, если бы вы не стояли во главе армии. С нетерпением жду вашего отчета.

Прескотт умел говорить такие вещи, которые, по мнению Хоффмана, были наглой ложью или в лучшем случае огромным преувеличением, но которые в то же время заключали в себе зерно правды. Прескотт всегда думал над каждым словом, никогда ничего не говорил в сердцах, под влиянием эмоций. Этот ублюдок, вероятно, считает, что Хоффман — безмозглый солдафон, совершенно случайно оказавшийся во главе армии и не разбирающийся в государственных вопросах. На лице у него появилось слегка насмешливое выражение, как будто говорившее: «Ты в этом ничего не понимаешь».

Хоффман небрежно отдал честь и отправился коротким путем к командному центру, надеясь повидать Майклсона. Только когда он преодолел полдороги, до него полностью дошел смысл слов Председателя. Прескотт искал козла отпущения на случай, если что-то пойдет не так. «Стоять во главе» на языке Прескотта означало «нести ответственность за все». «И теперь это не его ответственность — моя. Умный, гад». Хотя Прескотт и обладал абсолютной властью, инстинкты политика приказывали ему прятаться за спины других и прикрывать свою задницу.

«Не совсем так. У него не было бы никакой власти без моих солдат. Ни сейчас, ни прежде. И теперь они нужны ему больше, чем когда-либо. Ага. Я все понял. Он прощупывает почву. Может, он уже волнуется насчет того, что будет с армией, если события развернутся не так, как он обещает? Может, он боится путча?»

Хоффман остановился и взглянул на военно-морскую эмблему, доминировавшую над базой, — на вершине высокой каменной колонны красовались якорь и шестерня; они четко вырисовывались на фоне прозрачного бирюзового неба, такого ясного, что казалось, сейчас не месяц штормов, а месяц цветения. Хоффман не был склонен к оптимизму, но, оказавшись среди стен, не испещренных отметинами от пуль, шагая по тротуару, не развороченному выползшими из-под земли червями, глядя на горизонт, не затянутый дымом пожаров, он даже осмелился надеяться на то, что дела скоро пойдут лучше.

Конечно, он никогда бы не признался в этом вслух. Окружающие непременно решили бы, что у него начался старческий маразм. Он вошел в командный центр, и дежурные офицеры при виде его выпрямились в своих креслах.

— Все тихо, лейтенант? — спросил Хоффман, склоняясь над консолью связи, чтобы заглянуть в журнал учета происшествий. Пару раз в неделю бродяги совершали вылазки, причиняя ущерб имуществу, но пока жертв среди гражданских не было. Гибель гражданских лиц могла бы вызвать серьезное недовольство. — Откуда берутся эти сволочи, в канализации размножаются, что ли? Председатель вне себя.

— Час назад замечен противник, сэр. — Доннельд Матьесон, сидевший в инвалидном кресле, отъехал от своей консоли. — Отряд «Сигма» вступил с ними в бой, подтверждено двое убитых среди врагов.

— А где лейтенант Штрауд?

— Занимается патрулированием. Они с сержантом Матаки испытывают поисковую собаку, помните?

Да, он помнил. Он пообещал Ане, что чаще будет отправлять ее на передовую, и теперь ему приходилось выполнять это обещание.

— Я всегда за простые, проверенные временем методы.

— Мне нужно дать какое-то задание той женщине из команды саперов майора Рейда.

«Рейд. Сволочь двуличная».

— Какой женщине?

— Рядовому Бирн. — Матьесон смолк. У него была привычка разделять предложения паузами, и чем дольше была пауза, тем сильнее было его неодобрение. — Сэм Бирн. Та, которая всем делает татуировки.

— А, ясно. Да, она из Кашкура.

— Вы знали ее отца, верно? Она об этом говорила.

«Знал ли я его? Он был одним из моих солдат. Двадцать шестой Королевский полк Тиранской пехоты. Сегодня мне не дадут забыть Кузнецкие Врата».

— Знал, — подтвердил Хоффман. — Отправьте ее вместе с Матаки и Штрауд. Сочувствую бродягам, которые попадутся на пути этой компании гарпий.

Хоффман никогда открыто не выражал озабоченность безопасностью женшин-солдат, но Матьесон знал его слишком хорошо и понял, что имеет в виду полковник. Здесь не делали различий между полами. Либо женщина может выполнять солдатскую работу так же, как и мужчина, либо не может, и если нет — то не сражается на передовой. Ане Штрауд не хватало опыта, а Сэм Бирн всегда рада была показать, что готова пойти в атаку впереди мужчин, даже если в этом не было необходимости. Берни придется справляться с двумя проблемами сразу, так что работы у нее будет по горло.

«Берни знает, что делает. Она хорошо на них повлияет. Если отправить Бирн с мужчинами, она только и будет делать, что задирать всех и лезть на рожон».

— Точно, сэр, — согласился Матьесон. — Я всегда считал, что женщины страшнее нас, мужчин, когда выходят из себя.

Возможно, это было просто общее место. А может, лейтенант имел в виду именно Берни, потому что ее склонность к жестокой мести уже стала одной из полковых легенд.

Но как бы там ни было, Хоффман не клюнул на эту наживку:

— Да, от дам лучше держаться подальше. Сколько у нас сейчас патрулей за пределами базы?

— Восемь, сэр. И вот еще что — возможно, это ничего не значит, но я на всякий случай отслеживаю переговоры между кораблями инди. У одного из их фрегатов неприятности.

— У них, вообще-то, только один фрегат. Что за неприятности?

— Он напоролся на какой-то подводный объект, попросил помощи по радио, а затем они потеряли контакт.

— Сели на мель? Что за моряки, они когда в последний раз в море-то выходили? — «Квентин будет в ярости. Он так хотел заполучить этот фрегат в наш ВМФ!» — Вы сообщили об этом капитану Майклсону?

— Пока нет; сейчас он на совещании с капитаном Треску. Мне кажется, инди не в курсе насчет того, что мы прослушиваем их частоты. И еще я не знаю, как он общается со своими моряками, когда находится на берегу, потому что нашей рацией он не пользуется.

— В один прекрасный день из вас получится искусный политик, Доннельд.

— Ну зачем же сразу оскорблять меня, сэр…

Хоффман воспринял бы эти слова как шутку, если бы не знал, как сильно Матьесону хочется вернуться в строй. Но при нынешнем состоянии медицины это вряд ли было возможно. Большая часть технологий КОГ ушла под воду вместе с Хасинто. Техника, которая могла бы помочь Матьесону снова встать на ноги, сейчас покоилась на глубине нескольких сотен метров.

Предстояло восстановить чертовски много вещей, и не только из кирпичей и штукатурки.

— Держите меня в курсе, — велел Хоффман. — Пойду взгляну, как дела у нашего бравого капитана.

«Правитель» служил флагманским кораблем Военно-морского флота КОГ, но по его виду нельзя было этого сказать. Судно уже по меньшей мере пять раз должно было встать на капитальный ремонт. Моряки прилагали невероятные усилия, пытаясь поддерживать авианосец в пристойном состоянии, но борьба была неравной: корпус покрывали ржавые подтеки, гюйс-шток на корме был сломан. Нижние палубы представляли собой самое печальное зрелище.

Пробираясь по коридорам к каюте Майклсона, Хоффман вынужден был пригнуть голову, чтобы не натыкаться на гроздья кабелей, свисавших с потолка. В некоторых местах виднелись оголенные провода; кое-где кабели были спрятаны в вентиляционные рукава. Даже в каюте по полу змеились какие-то провода, исчезавшие под койкой. Капитан сидел в потертом синем кожаном кресле, болтая с Мираном Треску с таким видом, как будто они были друзьями еще с морского училища. Эта сцена, на взгляд Хоффмана, была слишком уж слащавой.

— Не буду отвлекать тебя, Квентин, — буркнул Хоффман. — Вернусь, когда вы двое закончите свой морской разговор. Капитан, я слышал, один из ваших кораблей попал в беду?

Треску даже бровью не повел:

— Да, полковник, пропал без вести противолодочный фрегат «Незарк». Мы уже отправили на его поиски несколько патрульных судов.

— Постарайтесь, пожалуйста, держать меня в курсе относительно подобных случаев. — Хоффман присел на край рабочего стола Майклсона и многозначительно взглянул на инди. — Мы теперь все в составе вооруженных сил КОГ. Ваши военные тайны стали и нашими тоже.

— Прошу прощения, полковник, старая привычка. — Треску улыбался одними губами. — Скорее всего, неполадки с электроникой. Ни рация, ни радар не работают.

— Это объясняет, почему корабль натолкнулся на препятствие.

Майклсон дернул бровью. Значит, об этом Треску ему не сообщил.

Хоффман не стал развивать тему, зная, что разговор с Майклсоном после ухода Треску позволит ему узнать больше.

— Я слышал, что отряд «Дельта» отправляется на «Изумрудные Столбы», чтобы оценить обстановку. Поздравляю вас.

Треску снова улыбнулся:

— Мы можем доверять друг другу. Мы же заключили с вами сделку, верно?

— Заключили.

— Тогда они могут высадиться на платформе. Хотя я бы советовал им вести себя осторожно.

— Почему это? Ваши ребята такие нервные?

— Буровая платформа — опасное место. Для любого человека.

— Обязательно передам им это.

Хоффман отправился обратно, в свой офис. Конечно, день сегодня начался не слишком удачно — Прескотт испортил ему настроение, но Хоффман почему-то искал в словах Треску скрытый смысл. Возможно, никакого скрытого смысла и не было. Он всегда предполагал худшее, так что сюрпризы ожидали его редко. Наоборот, порой оказывалось, что ситуация не такая уж критическая, как ему показалось сначала.

Подойдя к своему кабинету, Хоффман обнаружил, что дверь распахнута настежь. Помещение представляло собой кладовку средних размеров, зато отсюда открывался великолепный вид, а большего ему не требовалось, хоть он и являлся высшим офицером в армии. Усевшись за письменный стол, за многие десятилетия отполированный локтями местных чиновников, полковник обнаружил среди своих вещей листок пожелтевшей бумаги, а на нем — комок серого меха. На бумаге было нацарапано: «Остальной кролик в рагу. Оно ждет тебя в столовой».

Значит, это кроличья лапка. Да, теперь он разглядел коготки. Он думал, что такие штуки как-то консервируют, чтобы они сохранялись дольше двух дней, но Берни, наверное, решила, что удача нужна ему прямо сейчас. По крайней мере, охотничья собака отрабатывает свой хлеб.

Он невольно улыбнулся.

«Сумасшедшая женщина, — произнес он про себя. Вонь от лапы не выветрится еще несколько дней. — Все вы, островитяне, сумасшедшие. Дикари».

«Королевский Ворон 80», на пути к Гораснийской буровой платформе «Изумрудные Столбы», в трехстах пятидесяти километрах к северо-западу от Вектеса

Это была одинокая платформа, затерянная посреди безбрежного океана, — теперь самое высокое сооружение на всей планете. Если бы Дом Сантьяго нуждался в напоминаниях о том, как мало сейчас осталось от прежней Сэры, Сэры до Саранчи, то эта вышка сказала бы ему все.

Верхняя часть вышки была покрыта потеками белого птичьего помета и ржавчиной. Дом оглядел сооружение в бинокль, одной рукой держась за поручень. На краю взлетно-посадочной площадки толпилась кучка рабочих. На стреле подъемного крана, словно почетный караул, выстроились белые чайки. Под их «насестом» на ветру билась какая-то серая тряпка; «Ворон» сделал резкий вираж, и Дом не успел разглядеть, что это было. Возможно, потрепанный непогодой флаг.

Он даже не мог вспомнить, как выглядит флаг республики Горасная. Полосы? Орел? Уроки географии были давно забыты. Горасная никогда раньше не имела особого значения — до сегодняшнего дня.

— Черт, далековато от дома, — произнес Коул, тоже выглядывавший в дверь. — Представляю, каково это — застрять здесь, когда у тебя кончится кофе.

Бэрда, казалось, захватило необычное зрелище.

— Потрясающая штука! Знаете, какая здесь глубина? Три тысячи метров. А наши подлодки могут погрузиться только на триста. Должно быть, ее соорудили с помощью роботов.

— О, Бэрд влюбился в очередной кусок железа, — хихикнул Коул. — Сынок, ты кончишь тем, что женишься на боте. Нужно будет спросить у Джека, нет ли у него сестрички.

— Да ладно тебе. Перед нами чудо техники. Признай это.

Коул рассмеялся. Дому платформа совершенно не казалась потрясающей, несмотря на глубину и все прочее. Ему не нравились места, откуда в случае неприятностей нельзя было выбраться пешком или вплавь. Он даже не знал, в какой стороне земля.

— А вы уверены, что эта штука в один прекрасный миг не рухнет? Выглядит неустойчивой.

— Они все так выглядят, — не меняя позы и выражения лица, произнес Маркус.

В наушниках у солдат раздался голос Гилл Геттнер:

— Эта вышка может выдержать тайфун. Лучше бойтесь того, что она взорвется и превратится в огненный шар.

— Я имел в виду то, что ее уже сто лет не ремонтировали, майор, — ответил Дом.

— Тогда, возможно, вы правы. Прыгайте вниз и проверьте, не качается ли площадка для вертолета. — Гилл всегда говорила совершенно серьезным тоном. Дом не понял, шутит она на этот раз или нет.

Ее механик Нат Барбер выглянул из люка с таким видом, как будто тоже не знал, как отнестись к словам пилота:

— Пожалуй, садиться не будем.

Дом подумал: «Интересно, как эта ржавая штука смогла простоять так долго?» Как людям из Горасной удается поддерживать ее в рабочем состоянии, а тем более охранять? У них же еще меньше людей и вооружения, чем у КОГ. Когда «Ворон» приземлился на площадку — хотя Дом уже засомневался в том, что эта сумасшедшая Геттнер собирается сесть, — он буквально ожидал услышать скрежет мнущегося металла. Но платформа выдержала. Он спрыгнул на «землю» вслед за Маркусом, и отряд отправился знакомиться с гораснийской делегацией.

Выглядели они весьма угрюмо, и Дом сразу же заметил в руках у всех четверых огромные гаечные ключи. Возможно, сегодня просто работы невпроворот. Однако он решил не поворачиваться к гораснийцам спиной и не проверять это на собственной шкуре.

— Значит, за приданым приехали. — Самый высокий из встречающих протянул Маркусу ладонь, но гаечный ключ был по-прежнему на виду. Маркус пожал человеку руку не моргнув глазом. — Не забывайте, что внешность может быть обманчива. Меня зовут Стефан Градин. Эта платформа — мое хозяйство, поэтому никто, кроме меня, здесь ничего не трогает, это понятно?

— Наверное, именно поэтому твой босс и прислал нас на помощь — чтобы «трогать», когда ты занят, — буркнул Бэрд, но Коул толкнул его локтем в бок.

Маркус проворчал что-то себе под нос и заглянул за ограждение вертолетной площадки:

— Каков объем добычи?

— Сто пятьдесят тысяч баррелей в сутки при полной мощности. — Градин говорил с сильным гораснийским акцентом, но вполне бегло. — Но в реальности — двадцать тысяч. Нам не нужно больше, да и крупных танкеров у нас нет.

— А чего еще у вас нет?

— Я думал, вы прилетели сюда нас охранять.

— Ага. Именно так. — Маркус взглянул на гаечный ключ, но не стал ждать приглашения. Он быстро спустился по лестнице на палубу и обошел ее, разглядывая вышку с разных ракурсов. Дом знал — он прикидывает, как бы он на месте противника организовал нападение на вышку, отмечает слабые, уязвимые места. — Сколько раз на вас нападали?

Градин шел следом за ним, словно личный телохранитель.

— За последний год — шесть или семь раз. Но только на танкеры. На саму платформу — никогда.

— Потеряли кого-нибудь?

— Да, — кивнул Градин. — И они тоже.

Дом, Коул и Бэрд спустились по лестнице следом за Маркусом. Дом старался не выпускать из виду троих людей с гаечными ключами. Подобное сооружение нелегко захватить, размышлял он, однако морских бродяг это не остановит. Ему приходилось видеть, как они шли на смертельный риск даже против армии КОГ.

Однако бродяги, конечно, не станут уничтожать платформу: Имульсия — драгоценное сырье. А после захвата им понадобились бы люди, для того чтобы бурить и качать горючее, это истощило бы их скудные людские ресурсы. Да, скорее, имеет смысл нападать на танкеры. При этом им достается и топливо, и корабль.

Маркус указал на палубу:

— А что там, внизу?

— Жилые помещения. — Градин смолк, как будто обдумывал, стоит ли рисковать и делиться с Маркусом информацией. Выходит, они всерьез принимают свои лозунги насчет «никогда не сдаваться». Однако несколько секунд спустя он, видимо, решил сдаться и принялся, как гид, указывать на громоздкие сооружения. — Посредине — буровая установка. С другой стороны — устройства управления и устранения конденсата. Там сжигают газ, когда он накапливается. Такая большая вспышка, знаете?

— Понятно, — ответил Маркус. — И единственный способ забраться сюда — это прилететь по воздуху или влезть по сваям.

— Это похоже на захват большого корабля. Такие же проблемы, только он стоит на месте.

Маркус молча кивнул в ответ. Градин, казалось, немного оттаял; гаечный ключ исчез в кармане штанов. Солдатам показали остальные помещения. Комнаты рабочих выглядели так, словно их никогда не ремонтировали, но они по-прежнему были относительно комфортабельными и хорошо оборудованными и походили на старенький отель, знавший лучшие дни. Палуба под ногами Дома вибрировала, и он различал два источника вибрации: равномерный гул машин и более редкие и не такие размеренные удары волн. Ему показалось, что он снова на корабле. Когда он вышел на открытое место и в лицо ему полетели соленые брызги, у него возникло такое чувство, как будто буровая платформа куда-то движется.

Только в тот момент, когда Дом обошел буровую установку и пристально оглядел краны, до него окончательно дошло, какова жизнь на «Изумрудных Столбах».

Чайка сделала вираж и клюнула потрепанный флаг, отчего тот развернулся. Теперь, подойдя ближе, Дом понял, что это вовсе не флаг.

Это была верхняя часть практически разложившегося человеческого тела, болтавшаяся на веревке.

Маркус, видимо, тоже это заметил. Градин кивнул, как будто все это время ждал их реакции.

— Если они хотят поиграть в пиратов, мы не против, — сказал он. — Мы тоже участвуем в игре. Да и чайкам будет что поесть.

Бэрд оживился:

— И что, это их отпугивает?

— А нам без разницы, — ответил Градин.

— Итак, вы в состоянии о себе позаботиться, — подытожил Маркус, не комментируя останки пирата, свисавшие с крана. — Но мы все равно оставим здесь отряд. И я не вижу у вас оружия.

— А у нас нет оружия. — Градин похлопал по своему гаечному ключу. — Только это и еще винтовки.

— Ваш военный флот вполне мог бы предоставить вам несколько крупнокалиберных пулеметов. Сколько видеокамер работают?

— Примерно половина.

Маркус взглянул на Бэрда, тот кивнул. У него буквально слюнки текли, так хотелось ему повозиться на этой платформе, и теперь он получил такую возможность.

— Мы это исправим, — заявил Маркус. — И каждый танкер будет сопровождать подразделение солдат.

Бэрд и Маркус ушли составлять список необходимых запчастей, а Дом с Коулом принялись осматривать платформу. Один из людей Градина всюду ходил за ними на расстоянии пяти шагов. На его оранжевом комбинезоне было вышито имя — ЮДЖИН, — но, конечно, не было никаких гарантий, что одежда принадлежала именно ему. В первый раз он заговорил, когда Коул, отстранив Дома, хотел было забраться по лестнице, чтобы осмотреть буровую установку.

— Нет, ты стой здесь, — сказал он, протиснулся перед Коулом и загородил ему дорогу. — Она слишком ржавая. А ты — слишком тяжелый.

Коул был крупным парнем даже по стандартам армии КОГ и по-прежнему походил на профессионального игрока в трэшбол, каковым и был в юности. Он ослепительно улыбнулся Юджину:

— Спасибо за заботу.

Конечно, он вполне мог говорить искренне. Коул — он такой.

Юджин, по-прежнему с каменным лицом, поманил их за собой и направился к жилым помещениям. Да, эти инди действительно параноики. Осторожно спускаясь по металлическим ступенькам, забрызганным морской водой, — непростая задача в огромных ботинках, — Дом миновал ревущий кондиционер и расслышал доносившиеся откуда-то женские голоса, но слова были непонятны. Чувствовался аппетитный запах жареного лука. Для Сантьяго это был почти что самый приятный запах на свете. Это пахло родным домом — домом, в котором он вырос.

Юджин покачал головой.

— Моя жена, — произнес он в неожиданном порыве откровенности. — Все еще чертовски злится на меня.

Значит, один из голосов принадлежал ей. Рабочие привезли сюда свои семьи. А может, просто выбирали себе пару из работников-женщин, потому что здесь, посреди океана, было одиноко и страшно. Сейчас Дому уже не так больно было думать о семьях других людей: Мария ушла из его жизни и, по крайней мере, он хотя бы знал, что она ушла навсегда, а не терпит невыносимые, жуткие страдания. Он ненавидел себя за то, что после ее смерти даже испытал какое-то облегчение.

В последнее время тяжелее всего ему было думать о детях. Он чувствовал, что тогда, пятнадцать лет назад, недостаточно оплакал их гибель.

— Так, мы здесь закончили. — Маркус, уцепившись за поручни, подтянулся и поднялся на палубу. — На следующем танкере, который сюда прибудет, мы постараемся подвезти как можно больше оборудования.

— А когда вы пришлете своих отважных солдат, чтобы защищать бедных невежественных гораснийцев? — с непроницаемым выражением лица спросил Градин.

— Сразу после того, как свяжусь по радио с Вектесом, — ответил Маркус так же бесстрастно. — И они привезут с собой свои продукты и воду.

Дом пока еще не понял, в каком настроении Градин: решил ли он наконец, что КОГ не самое худшее, что могло свалиться ему на голову, или все еще считал свою войну незаконченной. Шум волн и гул механизмов прорезал вой заводящегося двигателя «Ворона». Словно кто-то окликнул Дома по имени в переполненной народом комнате; еще не успев сообразить, в чем дело, он обнаружил, что ноги уже несут его к вертолету.

Геттнер сильнее обычного торопилась подняться в воздух. Она взлетела еще до того, как они успели пристегнуться. Барбер, наклонив голову, прижав руку к правому уху, слушал переговоры по радио.

— Не обращайте на нас внимания, — произнес Бэрд. — Мы всего лишь балласт. Можете в любой момент сбросить нас за борт, майор.

Дверь кабины оставалась приоткрытой. Геттнер, видимо, была чем-то сильно занята, — против обыкновения, она даже не послала Бэрда в задницу.

— Возвращаемся другим путем, — объявила она. — Нужно посмотреть, чего это наши новые друзья так возбудились. Не думаю, чтобы вы расспрашивали их насчет пропавшего фрегата.

Маркус проворчал:

— Они сегодня не в настроении болтать.

— Ну что ж, их командование кипятком писает из-за этого корабля. Что там у тебя, Барбер?

Барбер помолчал несколько секунд. Он смотрел прямо перед собой, приложив ладонь к правому уху, прислушиваясь к голосам в наушнике.

— Обломки, — произнес он наконец. Должно быть, прослушивал переговоры между гораснийскими кораблями. Дом удивился, на каком же языке они разговаривают, если Барбер их понимает. — Они нашли пару буев и какой-то полипропиленовый канат. И все. Сейчас обсуждают, как быстро корабль пошел ко дну. Я многого не понимаю, но суть такова.

— Чушь собачья!

Маркус медленно покачал головой:

— Это произошло среди бела дня. Даже без радара можно плыть, ориентируясь по картам, все видно. Ты уверен, что они сказали «сел на мель»?

— Это еще одна странность, — протянул Барбер. — Корабль находился в безопасной зоне. Песчаные отмели способны перемещаться в течение нескольких лет, и ты вполне можешь попасться, если не наносишь их постоянно на карту, но скалы-то стоят на одном месте. А для того чтобы потопить фрегат, необходимо крупное и твердое препятствие.

Дом уже знал, о чем думают остальные. Пиратский флот бродяг снова орудует. Он представить себе не мог, как удалось нескольким патрульным катерам потопить фрегат, пусть даже у них имеется ленточный гранатомет.

— Черт, вы что, думаете, бродяги раздобыли ракетную установку? — Нет, глупости все это. Он попытался вспомнить, как во времена боевой подготовки в спецназе их учили захватывать корабли. Среднему бродяге такое явно было не по зубам. — Или этот фрегат был старой калошей, которая только и ждала, чтобы ее потопили?

— В последнем радиосообщении говорилось, что они напоролись на что-то, — объяснила Геттнер. — Наверное, они не зря так решили — у них все-таки были приборы по шуму, еще по чему-нибудь. Если бы это был снаряд, они бы поняли… Минуту, я попытаюсь еще раз предложить помощь. Эти чокнутые параноики сами никогда не попросят.

Геттнер перешла на аварийную частоту. Чтобы послушать разговор, Дому тоже пришлось настроить свою рацию. Он поймал взгляд Маркуса, затем Бэрда, но ни тот ни другой не высказывали никаких предположений.

— Вертолет КОГ «КВ Восемь-Ноль» вызывает оперативный центр Бранаску, вам требуется помощь в поисках? — спросила Геттнер. — Мы в двух часах полета от последнего местонахождения «Незарка».

Оперативный центр — который, скорее всего, находился на борту какого-то военного корабля, направлявшегося к Вектесу, — ответил через несколько секунд.

— Спасибо за предложение, «КВ Восемь-Ноль», — произнес женский голос. — Но там уже находятся наши суда. Мы… исправляем свои карты, наносим информацию о сейсмической активности.

— Повторите еще раз, Бранаску.

Бэрд встрепенулся:

— Вот черт…

— О сейсмической активности, — повторил голос из Бранаску. — Гидролокатор фиксирует не нанесенные на карту твердые образования прямо под поверхностью моря. Возможно, они возникли в результате каких-то геологических процессов, после того как вы затопили Хасинто.

Даже Геттнер не нашлась что на это ответить.

— В таком случае мы предупредим наши корабли, — проговорила она в конце концов. — Свяжитесь с нами, если нужна будет помощь. Конец связи.

Бэрд выпятил губу, явно не поверив рассказанной истории.

— По-моему, это полная ерунда, — заявил он. — Обрушение Хасинто не могло вызвать сдвиги на морском дне в тысяче километров от города.

— Ага, а если мы скажем, что мы затопили Хасинто, взорвав брумака, они тоже назовут это полной ерундой, — откликнулся Маркус. — Уверен, эти подробности Прескотт держит при себе.

Итак, Горасная не до конца откровенна с КОГ, а КОГ не всем делится с гораснийцами. Дерьмовое начало для союза. Дом принялся разглядывать океан через открытую дверь и напомнил себе, насколько здесь чище и лучше, чем было в умирающем, осажденном Хасинто.

— К черту, скоро все выяснится, — проворчала Геттнер. — Самый худший сценарий — пираты. То есть плавучие ночные горшки, набитые дебилами.

«Корабли постоянно тонут, — сказал себе Дом. — Океан — штука опасная, смертоносная, и люди знают о нем не больше, чем о подземных туннелях Саранчи. А это значит, что нечего думать о пиратах с ракетами — скорее, нужно бояться стихии, которая постоянно стремится тебя уничтожить».

И Дом предпочитал людям океан. По крайней мере, в его враждебности не было ничего личного.