Украденная ложь

Глава 24

Алистер

Под звуки доносящейся издали скрипки я прислоняюсь спиной к одному из зданий округа Ротшильд, в котором Столовый зал Сальваторе из набора обычных прямоугольных столов и скучной атмосферы был трансформирован в нечто, что, возможно, захотел бы посетить Гэтсби.

Даже не заходя туда, я уже знаю, что там меня ждут люстры и дорогой декор. Нам нужно эффектно появиться, чтобы у людей отложилось в памяти, что мы тут были.

Чем быстрее мы это сделаем, тем быстрее сможем приступить к выполнению поставленной задачи.

— Она могла решить не приходить.

— Она придет, — говорю я Тэтчеру и, бросив на землю окурок сигареты, топчу ногой едва тлеющий уголек.

А если Брайар не появится, то что бы с ней потом ни случилось, пусть пеняет на себя.

Рук и Сайлас заняты отключением камер наблюдения, поэтому мы с Тэтчером остаемся сопровождать Брайар и Лиру на претенциозный хэллоуинский бал. По сути, это возможность для студентов и преподавателей открыто поглумиться друг над другом. Наряды, возлюбленные, все, что могут увидеть их самодовольные глаза, подвергается жесткой критике.

Больше всего камнями швыряются люди, живущие в стеклянных домах.

У меня в кармане жужжит телефон, я достаю его и смотрю на светящийся экран. Нажимаю на зеленое приложение мессенджера и хмурюсь от сообщения Шейда.

«Я отправил свою рекомендацию, тебе стоит подумать о поступлении».

В приложении ссылка на какой-то салон в Нью-Йорке, набирающий новых татуировщиков. Они ищут тех, кто специализируется на черном и сером. Я размышляю над тем, какой будет моя жизнь, прими я это предложение.

Через несколько месяцев я получу лицензию, и могу работать где угодно. Если бы не убийство Роуз, я бы уже был на восточном побережье. Возможно, в Нью-Йорке, уже работал бы в салоне, жил бы в двухкомнатной квартире, ходил бы на работу, где ни одна живая душа не знала бы мое имя.

Я был бы совсем один.

Понравится ли мне вообще моя жизнь без парней? То есть я не сомневаюсь, что Тэтчер уже собирается уехать на восток, и Рук тоже, но Сайлас планировал остаться здесь с Роуз. Могли бы мы все вместе отправиться в путь? Начать новую жизнь, где за нами перестанет тянуться кровавый след, и мы сможем просто жить?

Мне хочется ответить «да», но это было бы оптимистично.

— Что это значит? — спрашивает Тэтчер, уткнувшись носом в мой телефон.

— Ты всегда был таким чертовски любопытным? — я убираю экран и снова засовываю его в карман, подальше от глаз Тэтчера.

— Мне никогда не приходилось таким быть. Ты никогда раньше не был таким скрытным.

Тэтч смотрит на меня сверху вниз, как будто я что-то у него украл. Эта безумная потребность знать о нас все, быстро надоедает.

— Послушай… Я не спрашиваю тебя, чем ты занимался, когда ты приходишь домой с окровавленными руками, хорошо? У всех есть вещи, которые лучше держать при себе, даже у тебя.

Я не думаю, что он убивает людей. То есть, может, и убивает, но я сомневаюсь. Я просто думаю, что у него есть свои способы выпустить пар, как и у всех нас. У Тэтчера они просто немного более… жуткие.

Это заставляет его умерить любопытство, потому что даже он не готов признаться в своих секретах.

— Вот, я выбрал самую простую, которую смог найти, — Тэтч бросает мне черную маску, украшенную спереди серебряными завитками.

— Я ее не надену.

Я оглядываюсь и вижу, как он надевает на лицо черную маску с темно-красным рисунком и завязывает ее за головой. Маска закрывает верхнюю половину лица Тэтчера, гармонируя по цвету с его костюмом.

— Не будь таким слабаком, просто надень маску.

Ворча от раздражения, я прижимаю пластик к лицу и плотно завязывая его за головой. Маска почти полностью закрывает левую часть лица, половинку носа, а также правую скулу и губы.

Я просто уверен, что в этой штуке выгляжу чертовски смехотворно.

Я поворачиваюсь на стук каблуков, надеясь, что это не очередная девушка в вариации одного и того же платья, цепляющаяся за своего спутника, потому что не может ходить в туфлях.

Платье Лиры — тюль на тюле, малиновое кружево тянется вокруг ее талии, обнажая фигуру, которую она прячет под своей обычной одеждой. Она напоминает девочку, которая выросла, слушая сказки. Только не те, в которых целуют лягушек и живут долго и счастливо.

А сказки братьев Гримм.

В них говорится о жестокости и смерти. Не о золоте и поцелуях, а о крови и силе темной магии.

Ткань внизу переходит в насыщенный черный цвет, и когда Лира идет к нам, платье стелется за ней по земле. Даже я могу признать, что прямая челка на черной блестящей маске, обнажающей бледную кожу лица, в сочетании с красной помадой — это сексуально.

— Похоже, кто-то спёр твой фирменный цвет, Тэтч, — бормочу я, прислонившись к нему спиной.

— Очевидно, — Тэтч дышит, как будто, чтобы произнести это простое слово, ему потребовался весь кислород.

Удивительно, но королева жуков довольно хорошо держится на каблуках, приближаясь к нам с кислым видом, или, по крайней мере, с кислым видом, обращенным в мою сторону.

Я открываю рот, но она не дает мне сказать:

— Брайар пришлось задержаться с дядей, он хотел сделать фотографии, чтобы отправить их ее матери. Она скоро придет.

Заполнившее воздух неловкое молчание кажется просто убийственным. Лира и Тэтчер установили какой-то странный зрительный контакт. Они оба ничего не говорят, просто смотрят, ожидая, когда другой моргнет.

Меня разбирает смех при мысли о том, что Лира, девушка, которой нравится собирать жуков и пачкать землей руки, связалась с Тэтчером, самым отбитым из известных мне чистоплюев. Одержимым своим чистоплюйством. Одежда упорядочена по брендам и по цвету. Постель всегда заправлена, все на своих местах. И все же, вот они стоят и трахают друг друга глазами.

— Тэтчер, — кашляю я. — Это Лира, Лира, это Тэтчер.

Я насмешливо представляю их друг другу, но, судя по всему, Лира прекрасно знает, кто он такой.

— Да, мне известно, кто он. То есть, — откашливается, глядя на меня, Лира. — Мне известно, кто вы все.

То, как она за ним наблюдает, будто через отверстия в своей маске смотрит ему прямо в душу. Это не страх, это… любопытство, поселившееся у нее во взгляде. Даже если она хочет держаться от него на расстоянии, он все равно кажется ей интересным.

У большинства девушек не хватило бы смелости это сделать. Когда мы учились на первом курсе, одна девчонка выбежала голой из раздевалки мальчиков после того, как Тэтчер приставил ей нож, когда она ему отсасывала.

— Приятно познакомиться, — с ухмылкой на губах говорит Тэтч и протягивает ей руку.

— Теперь ты представляешься? Не думала, что после того, как разрисуешь кому-то машину, а потом гоняешься за ним по лесу, нужно представляться.

Я поворачиваюсь на знакомый голос и вижу Брайар, идущую к нам по дорожке под стук своих каблуков. Ее глаза горят, зубы оскалены, словно она готова разорвать Тэтчера на части за то, что он посмотрел в сторону Лиры.

Несмотря на то, что Брайар полна агрессии и выглядит так, будто готова объявить войну моему другу, я поражаюсь тому, как изящно она выглядит.

Затаив дыхание, я скольжу взглядом по вырезу ее платья, который заканчивается прямо над пупком.

Я сую руки в карманы, чтобы не провести ими по ее коже. Кожа кажется такой мягкой, как лепестки цветов. Мне жуть как хочется попробовать ее на вкус.

Всего один раз.

Один раз мучительно медленно провести языком по ложбинке между ее грудей, где обнажалась кожа. Фиолетовая ткань нежно облегает ее горло, как раз там, где были бы мои руки, заставь я ее потеть подо мной. Ее сиськи едва прикрыты полосками материала, прохладный ветер или, может, мой пристальный взгляд коснулся ее сосков, о чего они стали твердыми.

Вместо бального платья она выбрала нечто простое. Шелковое платье, облегающее тело и повторяющее изгибы ее фигуры. От его фиолетового, скорее сиреневого оттенка мерцает зелень ее калейдоскопических глаз.

К моему члену приливает кровь, боксеры внезапно становятся очень тесными в паху, и не из-за ее эрегированных сосков или красивых глаз.

Нет, от того, как ее хрупкая ручка поднимается к уху, убирая за него несколько прядей волос. На свету играет моя татуировка, и, хотя она маленькая, выбранный мной декоративный шрифт слишком хорошо сочетается с платьем Брайар.

Как изящно смотрятся у нее на теле мои инициалы. Как чертовски хорошо они смотрятся на ее пальце. От одной мысли о том, чтобы покрыть ее тело моим именем, нанести мои инициалы на всю ее кожу, я становлюсь еще тверже.

Мне хочется почувствовать ее запах. Узнать, нанесла ли она духи, которые мне нравятся. Те, с экзотическими цветами и чем-то сладким. Я подхожу ближе и оказываюсь прямо перед ней.

На каблуках Брайар немного выше, ее голова прямо под моим носом. Я кладу руку ей на шею и провожу пальцами по ключицам и горлу. Кончики моих пальцев трепещут у нее на пульсе и чуть сжимаются, так, чтобы она меня почувствовала.

Надетая на Брайар маска почти не скрывает румянец, заливший ее щеки от моего прикосновения. Макияж у нее на лице только подчеркивает то, что уже было там изначально.

Многие девушки сексуальны. Быть сексуальной легко.

Но не многим девушкам удавалось носить мое имя так, как Брайар.

— Мне нравятся твоя прическа, — говорю я, глядя на нее сверху вниз, чувствуя, как под моим прикосновением бьется ее сердце.

Пряди медового цвета уложены на правую сторону, крупными волнами спадая на плечо, блестящая заколка удерживает их возле левого уха. Мне нравится, как она обнажила шею. Стройную и кремовую.

Брайар улыбается:

— Тогда я постараюсь больше никогда ее не носить. Думаю, если ты не снимешь эту маску, я смогу пережить эту ночь без рвотных позывов.

Я ухмыляюсь, проводя языком по нижним зубам:

— Да ты сегодня в боевом настроении?

Сделав небольшое усилие, Брайар убирает со своей груди мою руку и отмахивается от меня:

— Просто устала от твоего дерьма и готова с этим покончить.

Жаль, что даже когда она покончит с эти делом, я все еще не покончу с ней.

Я предлагаю ей руку:

— Тогда давай с этим покончим, — холодно говорю я.

Мы вместе идем ко входу в зал. Как я и предполагал, там мягким светом сияют огни из хрустальных канделябров. Окна освещают свечи, и все выглядит так, будто куплено на ярмарке эпохи Возрождения 16 века. Студенты и преподаватели, все в одинаковых масках, танцуют, болтают — обычные социальные сигналы, которые бывают на подобных мероприятиях.

Это происходит до тех пор, пока нас случайно не замечают очевидцы: я и Тэтчер, рука об руку с девушками, одетые для мероприятия, где никто не ожидал нашего появления. Я не могу сдержать ухмылку, большинство из них, вероятно, боятся, что мы что-то натворим. Устроим какой-нибудь розыгрыш, который давно замышляли.

Рука Брайар цепляется за материал моего костюма, и я веду ее к пустому столу, подальше от танцующих в центре зала людей. В комнате звучит «Лебединое озеро» Чайковского, и я знаю это только потому, что оно постоянно играет у меня дома, когда там мой отец.

Это единственное, что он умеет играть, и почему-то считает, что это придаст ему изысканности в глазах гостей.

— Почему они на тебя пялятся? Как будто ты Папа Римский, ради всего святого, — вздыхает Брайар, пытаясь опустить голову и спрятаться от любопытных глаз. Она избегает внимания, которое не обрушилось бы на нее, не войди она в этот зал со мной.

К нам прикованы все взгляды, и я просто знаю, что Тэтчер наслаждается каждой секундой. То, как все забыли о вечеринке и обратили все свое внимание на нас.

Я наклоняюсь к уху Брайар, касаясь его губами:

— Потому что мы — венец их мечтаний, Маленькая Воришка.

Неожиданно для меня она фыркает, тихонько рассмеявшись:

— Стоило мне только подумать, что еще более заносчивым тебе уже не стать.

— Я не говорю, что это из-за денег моих родителей, — успокаиваю ее я. — Мы отказываемся подчиняться правилам, с детства установленным для нас Пандерозой Спрингс. Глядя на нас, они видят свободу, бунтарство, которых у них никогда не будет. Девушки смотрят на тебя и удивляются.

Мое дыхание овевает кожу Брайар, и я вижу, как учащается ее дыхание.

— Что в ней такого, что привлекло мое внимание? Как мне стать такой, как она? Мы портим богатых девушек. Потому что ночью, ложась со своими парнями, которые покупают им особняки и изменяют со своими секретаршами, они думают именно о таких, как я, — я кладу руку ей на талию, и мягкая ткань платья щекотит мою ладонь. — О жестких, брутальных, сомнительных мужчинах вроде меня, от которых у них намокают трусики. Думая о том, как я разобью им сердце, они кончают сильнее, чем, когда их трахают собственные парни. Так что да, они смотрят на меня, но они также смотрят и на тебя.

Сжав ее бедро, я притягиваю Брайар к себе, чтобы не потерять ее запах:

— Позаботься о том, чтобы устроить им запоминающееся шоу.

Все это правда.

Вокруг нас девушки, которые были бы более чем готовы, но все они слишком боятся себе в этом признаться. Боятся, что их отцы и священники узнают, что им нравится, когда их трахают ублюдки этого города.

Первый час мы сидим за столом и держимся особняком, наблюдая за крутящимися вокруг нас, словно марионетки, сверстниками.

Это делаем мы с Брайар.

Тэтчер пятнадцать минут назад пригласил Лиру на танец и кружит ее по мраморному полу, у нее развеваются волосы от того, что она едва за ним поспевает. Брайар следит за ними, словно ястреб. Она не спускает глаз с рук Тэтчера, будто готова отрезать их за одно неверное движение.

Они выглядят там как разные носки.

Я вытаскиваю из кармана телефон, и вижу сообщение от Сайласа, в котором он дает мне добро на следующие несколько часов. Они направляются на вечеринку, чтобы вместе с Тэтчем и Лирой присматривать за мистером Уэстом на случай, если он по какой-либо причине отсюда уйдет. Таким образом, они могут отправить нам сообщение и предупредить нас до того, как он нагрянет в свой кабинет.

Этот план безупречен.

Надеюсь.

— Время шоу, Маленькая Воришка, — бормочу я, когда мы с Брайар выскальзываем из главного зала и направляемся к выходу.

Мы останавливаемся у машины Тэтчера, забрав стетоскоп, который она просила до того, как отправиться на короткую прогулку к соседнему зданию, где находится его кабинет. Пока мы идем, ветер теребит ее волосы. Не знаю, дрожит Брайар от холода или просто нервничает.

Нас окутывает тьма, лишь небольшой отблеск виднеющейся за окнами луны освещает нам центральную лестницу. Пока мы крадемся по коридорам, за нами тянутся тени деревьев. Все это время мы следуем друг за другом нога в ногу.

Наконец мы добираемся до двери, и я тянусь в карман, чтобы достать инструмент, данный мне Руком, чтобы ее отпереть, но Брайар уже достала заколки «невидимки». Она проводит ими по своим пухлым губам и загибает их зубами так, как ей нужно.

Брайар быстро и изящно справляется с замком, просунув в него «невидимки». Дверь щелкает, и мы понимаем, что она открыта.

Оказавшись внутри, я решаю не включать освещение. Мне не нужно, чтобы кто-нибудь посмотрел на окна и увидел свет в офисе мистера Уэста, когда тот должен быть на вечеринке.

— Возьми мне ручку и бумагу, — говорит Брайар, после того как я одергиваю занавеску и показываю ей сейф.

— Пожалуйста, это не часть твоего лексикона? — я подхожу к столу из красного дерева, открываю ящики и нахожу блокнот и ручку.

— Ты хочешь, чтобы я открыла сейф или нет? — Брайар снова переводит взгляд на меня и выгибает бровь. Все в ее облике говорит о том, что она в рабочем режиме и ей нужно сосредоточиться.

— Туше.

Я протягиваю ей то, что она просила, прислоняюсь к стене рядом с сейфом и смотрю на то, как Брайар начинает поигрывать с циферблатом. Крутит его несколько раз влево, потом вправо. Чувствует, как шестеренки внутри сдвигаются и защелкиваются.

Вставляет в уши стетоскоп, помещает головку прямо над циферблатом. С этого момента, я наблюдаю то, что зовется чистым гением. Как она высовывает язык и, рассеянно его прикусив, слушает аппарат.

Затем Брайар начинает записывать на бумаге цифры, строить графики, превращать их в формулы, и у меня закипает мозг. В фильмах взломщики просто крутят циферблат, приложив к нему стетоскоп и слушая тиканье. Видимо, этого мало, чтобы получить нужную комбинацию.

Вынув наушники и положив их на землю, Брайар записывает на листе цифры, проводя в голове математические вычисления, для которых большинству понадобились бы калькуляторы.

— Где ты этому научилась? — спрашиваю я, удивляясь, где можно научиться такому интересному хобби.

— Разве ты еще этого не узнал? Ты знаешь о моем уголовном прошлом, полагаю, ты осведомлен и о других вещах.

Я закатываю глаза:

— Извини, в твоем деле не было раздела об увлечениях. Ну, за исключением твоей фотографии с командой по плаванию, — я слегка улыбаюсь, заметив в темноте проблеск румянца у нее на щеках.

— Мой отец, — вздыхает она, нацарапав и переписав какие-то цифры. — Всю жизнь то сидел, то выхолил из тюрьмы, но когда был дома, то обучал меня своему ремеслу. Карманные кражи, взлом сейфов, подсчет карт, если дело касалось быстрой наживы, он показывал мне.

— Странный метод сплочения семейных уз, — замечаю я, а ее пальцы начинают пробовать различные комбинации с замком.

Я представляю себе уменьшенную версию Брайар, сидящую в своем доме на полу, играющую с замками и крадущую кошельки.

Мы являлись доказательством того, что выживание имеет мало общего с деньгами и все зависит от среды, в которой растешь.

— Не все из нас могут налаживать отношения с родителями зимой в Швейцарских Альпах и летом в Праге.

Я цокаю языком:

— Да, это я, — говорю я и, разжав кулаки, разминаю пальцы. — Избалованный, высокомерный, богатый мальчик, у ног которого лежит весь мир. Чего мне еще надо от жизни?

Брайар смотрит на меня, приостановив свою работу:

— Ты думаешь, я поверю, что в твоей жизни не было золотых тарелок и дворецких? Не притворяйся здесь, что тебе было тяжело. Ты не представляешь, каково это — расти, когда у тебя нет денег даже на электричество, ломать голову над тем, когда ты теперь поешь, или, когда в твою дверь снова постучит полиция, чтобы узнать, где твой отец. Ты ничем не лучше всех этих людей, просто ты и твои друзья более безбашенные, чем остальные.

— Ты хочешь сейчас сидеть и спорить о том, чья жизнь печальнее? Чье детство было хуже? Думаешь, ты единственная, кто прошел через дерьмо? Если тебе легче от того, что ты так обо мне думаешь, вперед. Я тебе и слова не скажу, — отвечаю я.

Судя по всему, она права.

Я не знаю, каково это — быть бедным.

У меня всегда были деньги и, когда мне хотелось есть, у меня в доме всегда была еда. У меня было все самое необходимое для жизни и даже больше.

Но чего она не знает, чего не заслуживает знать со своим сопливым отношением «горе мне», так это то, что в детстве я бы с радостью обменял все деньги на любящих родителей. На семью, которой на меня не насрать. Я бы предпочел голодать и быть любимым, чем быть сытым без любви.

Потом ты вырастаешь и понимаешь, что нужно играть теми картами, которые тебе выпали. Затыкаешься и идешь вперед, потому что все мольбы, все молитвы ни к чему не приведут. Иногда ты просто гнилое яблоко, упавшее недалеко от дерева.

Я не собираюсь с ней спорить.

Это того не стоит. Просто есть вещи, которые люди никогда не поймут.

Мы больше не разговариваем, и тишину заполняют звуки сейфа. Пока Брайар, наконец, не выставляет цифры в правильном порядке и не открывает тяжелую дверь.

— Проще простого, — шепчет Брайар, похлопав себя по спине.

И я рад, что она это сделала, потому что я бы ее не похлопал.

Я приседаю на корточки, заглядываю в сейф в надежде, что что-то в его содержимом даст мне нужную информацию. Даст нам то, что нужно.

Я беру из сейфа телефон и конверт и иду с ними к столу. Первым делом я включаю телефон, жду, пока белое яблоко исчезнет, и появится основной экран блокировки.

Я не удивлен, обнаружив, что информация защищена паролем.

— Какая комбинация была у сейфа? — спрашиваю я Брайар.

— 5749.

Набираю цифры на телефоне, но он вибрирует и говорит, что я ошибся. Зная, что ничего не добьюсь, кроме еще большего разочарования, я откладываю телефон и открываю конверт.

Внутри — пара сотен долларов, а также флешка, которая кажется очень многообещающей. Осторожно вставляю ее в компьютер, жду, пока появится файл. Позади меня встает Брайар и наблюдает за экраном через мое плечо.

— Какого хрена, по-твоему, ты делаешь? — я поворачиваю голову и хмуро смотрю на нее.

— Это я взломала сейф. Я имею право увидеть то, что сама помогла украсть, — она скрещивает руки на груди, как будто эта властная поза меня запугает.

— Иди, присмотри за дверью, — мотаю я головой в сторону входа.

Мне не нужно, чтобы Брайар увидела содержимое флешки, даже если там фигня. Если это будет что-то, что выдаст информацию о Роуз и ее смерти, Брайар вляпается гораздо больше, чем нужно.

В первый раз она волей судьбы появилась у меня на пути, оказавшись в мавзолее. Из-за неправильной зацепки Брайар осталась рядом со мной, но ее помощь с сейфом — последняя сыгранная ею роль на нашей тропе мести.

Я дергал ее за ниточки, словно марионетку, с которой мог время от времени поиграть, но Брайар не имеет никакого отношения к Роуз и к тому, что мы сделаем с людьми, причастными к ее смерти.

— Нет, — не унимается Брайар. — Или ты даешь мне посмотреть, или я закричу.

— Ты готова взять на себя вину за это? — приподнимаю я бровь, прекрасно понимая, что за то, что мы делаем, мы можем бросить ее под автобус.

— Если это означает, что ты не получишь информацию, спрятанную на этой флешке, то конечно.

Я думаю, она блефует, но то, как она напрягает спину и смотрит мне прямо в глаза, довольно убедительно. Взвесив варианты, я понимаю, что у меня нет на это времени.

— Хорошо, но все, что мы найдем по этому делу, останется у тебя в голове, ясно?

Кивнув в знак согласия, мы оба поворачиваемся к компьютеру.

Когда Брайар наклоняется ко мне, чтобы посмотреть на экран, я чувствую, как о мое плечо трутся ее груди, ее запах так близко к моему носу, что у меня невольно напрягается член. Интересно, остановила бы она меня, если бы я бросил ее на этот стол и показал ей, как сильно можно кончить от страха быть пойманной?

Как быстро будет биться ее сердце, когда я буду наблюдать, как по ее телу растекается адреналин.

Я впиваюсь зубами в нижнюю губу, как бы впился ей в кожу, просто чтобы удержать обрушившиеся на меня образы.

Когда с сигналом всплывает файл, я дважды по нему щелкаю и открываю видео с камер наблюдения. Я не знаю, где оно снято, но похоже на склад или строительную площадку. Бетонные полы и высокие потолки не оставляют мне никаких зацепок.

В центре комнаты сидит привязанный к стулу человек, а над ним возвышается Грег Уэст и расхаживает кругами. Я увеличиваю громкость и слышу, как из динамиков просачивается его голос.

— Я думаю, мы были с тобой более чем гибкими. Теперь ты должен нам довольно много денег, — говорит он, и таинственный человек поднимает голову и показывает в камеру свое лицо.

Дыхание Брайар холодом пробегает по моей шее, и она сбивчиво произносит:

— Он?

Я киваю, прикусив внутреннюю сторону щеки:

— Да.

Вместе мы смотрим, как мэр Донахью борется со связывающими его веревками, а потом говорит:

— Мне просто нужно еще немного времени, Грег! Еще немного времени, и я отдам тебе все сполна.

Мое горло обжигает кислота, мозг не в состоянии понять, что видят глаза. Потому что я знаю, что человек, рыдавший над гробом своей дочери, не причастен к ее смерти. Человек, которому я сочувствовал. Которого мне было чертовски жаль.

Найдя рукой край стола, я до боли сжимаю его кончиками пальцев, чтобы не бросить компьютер в стену.

— Ты сказал это шесть месяцев назад. У нас больше нет времени Фрэнк. Босс устал ждать. Либо ты сейчас отдаешь деньги, либо что-то другое, что могло бы на пригодиться, либо, — Грег делает паузу и, стоя перед мэром, пожимает плечами. — Ну, если дело дойдет до этого варианта, я не думаю, что ты захочешь узнать, что мы с тобой сделаем.

Фрэнк Донахью, человек, в одиночку воспитывающий своих дочерей, единственный в этом гребаном городе человек, которого я уважал, менее чем за двадцать секунд превращается в самое презренное существо.

— Блядь! — стонет он. — Чего ты хочешь? Просто скажи, и ты это получишь!

У меня внутри все закипает, в груди скребутся демоны, готовые разорвать меня на части, чтобы выбраться наружу.

— Ну, ты занял у нас много денег на свою последнюю кампанию, мэр, — подыгрывает ему Грег.

— Я должен был! Я бы обанкротился, если бы этого не сделал, — спорит мэр, его голос немного дрожит.

— Многие разоряются, Фрэнк, но они не занимают деньги у людей, которым не собираются их отдавать. Учитывая, что одолженные тебе деньги пошли бы на покупку очередной девушки, нам нужен товар.

Когда вырывается это неожиданное откровение, я чувствую, как Брайар прикрывает рукой рот, заглушая вздох.

— Вот куда исчезла Коралина. Ее забрали, — бормочет Брайар, ее голос дрожит от страха, я даже слышу слезы, которые вот-вот хлынут у нее по щекам.

О том, что Коралина Уиттакер пропала, я услышал лишь мимоходом несколько недель назад. Я, как и все остальные, подумал, что она уехала, покинула этот проклятый город. Мысли у меня в голове вращались со скоростью миллион миль в минуту, неужели есть еще пропавшие девушки?

— Босс не хочет показаться слишком жадным, поэтому он поступил по-доброму, Фрэнк, и просит только одну из твоих дочерей. Отдашь одну из них, и можешь считать свой долг погашенным, — Грег кладет руки на ручки кресла, наклоняясь лицом к мэру. — Полностью.

Битва Небес и Ада пытается разорвать мою душу пополам. В моей голове бушует война, которой я никак не ожидал.

Я уничтожу Фрэнка Донахью.

Каждая его косточка под моими руками превратиться в пыль, я сделаю так, что он никогда больше не встанет на ноги, позволю Тэтчеру порезать его на кусочки и подать этому гребаному городу на золотом блюде.

— Тебе нужна одна из моих девочек? — голос Фрэнка дрожит.

— Или деньги. Выбирай.

— Что… ты убьешь ее?

Меня тошнит от того, что ему вообще потребовалось задавать этот вопрос. Меня тошнит от того, что он это обсуждает. Мне еще более тошно от осознания того, что он собирается сделать, потому что этот ответ ведет прямо к смерти Роуз.

Милой, невинной Роуз, которая ничем не заслужила этого дерьма. Мой друг, мой лучший друг, черт возьми, который не спал ночами, переживал, что его девочка умерла, потому что он сделал что-то не то, перешел кому-то дорогу.

— Не будь наивным, Фрэнк. Ты продашь одну для сексуальных утех. Мы продаем и обмениваем девушек. Что сделают потом с ними их владельцы, ну, это нам уже не ведомо.

— О Боже, — хнычет Брайар.

Грег достает пистолет и приставляет его к черепу Фрэнка, давая понять, что не собирается долго ждать.

— Подожди, подожди! Дай мне секунду, всего секунду!

— Мы дали тебе достаточно времени. Твое время вышло.

Я слышу щелчок предохранителя, короткую паузу, а потом Фрэнк произносит фразу, изменившую ход наших жизней.

Навсегда.

— Роуз. Возьми Розмари.