Украденная ложь

Глава 31

Брайар

Добро и зло.

Ранняя концепция, о которой многие пытаются сказать, что она имеет определенное сходство.

Любят говорить, что добро заключает в себя весь свет. Это ореол жизни, который не делает ничего плохого. Это плач новорожденных детей, мягкие пряди спутанных золотых волос и церковные скамьи в воскресенье.

В то время как зло — это корень греха. Это существа, которые таятся в ночи, крики из туманного леса и вороны, каркающие над свежим мясом. У зла есть образ. Это тень, чернота, забвение.

Вам внушают это всю вашу жизнь, так что, когда вы разовьете свой собственный разум, то сможете различить разницу. Увидев кого-то, вы поймете, являются ли его намерения злыми или чистыми.

Они чертовски ошибаются.

Зло не имеет фиксированного образа, как и добро.

Если бы это было так, Алистер не вламывался бы в дверь своего фамильного дома, готовый прорваться сквозь ад. Дориан не стал бы привязывать меня к стулу с кляпом во рту, нависая надо мной со злыми намерениями.

По мировым стандартам, мужчина с почти докторской степенью, король бала со светло-карими глазами, улыбкой на миллион долларов и шикарно упакованной фигурой должен быть моим рыцарем в сияющих доспехах.

А его морально серый брат, с холодными глазами и проклятой репутацией, который верит, что убийство способно отомстить за девушку его друга, — это продажный злодей, готовый лишить меня невинности.

В тот момент, когда я ступила на территорию Холлоу Хайтс. Как только услышала об Алистере, его сразу же стали изображать злодеем. Я и сама так думала, когда он стоял рядом с Истоном в той классной комнате.

Я принимала то, что о нем говорили, и делала предположения. Конечно, любой человек в здравом уме посчитал бы его плохим парнем, увидев, как он участвует в убийстве. И, возможно, это сделало его злым. Способность стереть кого-то с лица земли. В то же время, если бы кто-то убил мою маму, как у Лиры, я не уверена, что не поступила бы точно так же.

Весь этот город превратил его в того, кем он не был. Они развязали войну в его душе и ожидали, что он обретет покой. Они были шокированы, когда он предпочел насилие гармонии.

Воспитанный в семье, в которой у него не было шансов выжить, не став жестоким.

Когда Алистер появляется в поле зрения и входит в гостиную с враждебностью в суровом взгляде, мои глаза говорят то, что не могут произнести уста.

Мне кажется, белая футболка Алистера тает на его теле, настолько она облегает его рельефные плечи и подчеркивает тонкую талию. Его волосы не убраны с лица, вместо этого ниспадают на лоб отдельными прядями, как будто он проводил по ним пальцами.

По полу стучат его шаги.

Дориан едва двигается с места, покручивая в стакане с виски тающий лед и с презрением глядя на младшего брата. Ствол пистолета упирается в кожаное кресло.

— Я уже начал думать, что ты не придешь, — заговаривает Дориан, наблюдая за тем, как Алистер резко останавливается, увидев в его руке пистолет.

Он стоит перед нами, переводя взгляд то на меня, то на брата.

Я знаю, что у меня на глазу уже начал проявляться отек, час назад по лицу перестала стекать кровь, и я чувствую, как заскорузла от запекшейся крови моя бровь.

Я не позволила ему прикоснуться ко мне, что привело к удару пистолетом по лицу, который вырубил меня на несколько дней, хотя на самом деле прошла всего пара часов. Когда я очнулась, то была привязана к этому стулу и слушала, как Дориан снова и снова разглагольствует о том, как я ошибалась.

Как глупо я поступила, предпочтя ему Алистера, отвергнув его, когда он лучше во всех отношениях. Как он потрясен моей неспособностью это увидеть. Он ходил передо мной взад-вперед, пока, наконец, не решил сесть, что навело меня на мысль, что у него случился какой-то психоз.

Так и было.

— Что ты делаешь? — спрашивает Алистер, сжав кулаки, чтобы сохранить спокойствие, зная, что из-за заряженного оружия он находится в невыгодном положении.

— Делаю то, что умею лучше всего, братишка.

Мне не нужно смотреть, чтобы увидеть ухмылку на его лице.

— Забираю то, что принадлежит тебе. Беру то, что всегда было моим.

Мой рот болит от напряжения из-за обмотанной вокруг моей головы ткани, не дающей мне произнести ничего, кроме недовольного бормотания. Глаза щиплют слезы, и хотя я стараюсь оставаться как можно более спокойной, я все же чувствую, как они горячими струйками стекают по моим щекам.

— Ты бредишь, Дориан. Мы больше не дети, и это не игра. Отпусти ее, — возражает Алистер.

Я чувствую на себе взгляд Дориана.

— Она хорошенькая, да? — бормочет он, и мне хочется блевать от мыслей, которые крутятся у него в голове обо мне. — Это была одна из первых вещей, которые я в ней заметил. Ее губки идеально симметричны, а глаза сияют, как драгоценные камни. А потом ей пришлось пойти и все испортить.

В комнате раздается скрип кожи, прогибающейся под его весом, он встает, оставляя виски на приставном столике и держа в руке пистолет. Мое сердце бьется в такт его шагам, когда он движется позади моего стула.

Я чувствую, как холодный металл пистолета упирается мне в волосы, как Дориан рисует стволом узоры на моей коже, заставляя меня вздрагивать от страха. Я пытаюсь сдержать слезы, заглушить крики, но со всем этим мне не справиться.

Я не могу поверить, что умру вот так. Зажатая между человеком, который мне дорог, и тем, кто его ненавидит.

— О чем ты, блядь, говоришь?

— Я видел вас двоих в оранжерее той ночью. Когда вы думали, что никто не смотрит.

Яростный бред извергается из его рта, я чувствую, как пистолет дрожит у меня в волосах от силы его голоса.

— Когда она позволила тебе прикоснуться к ней! Осквернить ее. Как прижималась к тебе, и я не мог поверить, что она могла сделать что-то подобное. Я не мог поверить, что она выбрала тебя. Я имею в виду, — усмехается он. — Если она так хорошо выглядит с копией, представь, как потрясающе она будет выглядеть рядом с оригиналом.

Ночь, которую я хотела сделать особенной, он превратил в нечто зловещее. Я никогда не смогу вспоминать День рождения Алистера, не думая о том, где стоял Дориан, наблюдая за нами. И как долго он там стоял.

— Она не моя, — говорит Алистер, стараясь не встречаться со мной взглядом. — Она просто девушка. Ты разрушишь свою жизнь, свое наследие ради девушки, которая ничего для меня не значит.

Я морщусь от его слов, отводя от него взгляд и глядя в пол. У меня так сильно болит в груди от того, что я могу умереть, ничего не знача для того, кто для меня важнее, чем должен.

— Я первый ее нашел! — ревет Дориан, и у меня от страха дрожит спина. — Я первый ее увидел! Она должна была быть моей, а ты забрал ее у меня!

Я не совсем понимаю, то ли это замешательство от сотрясения мозга, которое у меня точно есть, то ли от исходящих из его уст слов.

Я чувствую, как Дориан берет меня рукой за голову, и слегка вскрикиваю от того, что он опускает лицо к моим волосам и глубоко вдыхает.

— Я увидел ее в самый первый день в Холлоу Хайтс, — бормочет он, словно разговаривая со мной. — В тот момент я понял, что она должна быть моей. Я должен был заполучить тебя, Брайар.

Я слышу только, как Дориан поднимает пистолет, ударяет им о что-то твердое снова и снова, а затем продолжает:

— Но ты выбрала его! Ты раздвинула ноги для моего дополнения! Он ничто по сравнению со мной!

Эта фантазия, которую он создал в своей голове о нас, быстро рушится без моего осознания. Поговорив с ним всего два раза, я и не подозревала, что Дориан наблюдает за мной. Разжигая галлюцинации, в которых я не хочу участвовать.

В первый день, когда я почувствовала чей-то пристальный взгляд, это был он. По моей коже пробегают колючие мурашки, когда я вспоминаю, как порой чувствовала, что кто-то на меня смотрит, но предполагала, что это Алистер.

К моей голове снова приставляют пистолет, ствол впивается в кожу, и я чувствую, как меня сотрясает дрожь. Сердце колотится. Пот струйками стекает по лбу.

— Дориан… — начинает Алистер.

— Я вижу, как ты смотришь на нее! Как будто она принадлежит тебе! Татуировка на ее пальце! Ты пометил ее! — практически кричит Дориан. — Ты не заслуживаешь ее, ты ничего не заслуживаешь. Ты просто сточная крыса, запасной вариант на случай, если я потерплю неудачу. У тебя ничего не будет!

Температура повышается по мере того, как его движения становятся все более неистовыми. Обратный отсчет на бомбе, которой является Дориан Колдуэлл, приближается к мощному взрыву.

— Дориан! Послушай меня, — шагает вперед Алистер, протягивая руку в знак перемирия. — Мы можем оказать тебе помощь. Тебе не нужно этого делать.

— Мне не нужна гребаная помощь! Я хочу ее!

Я вздрагиваю.

— И если она не будет моей, то и твоей тоже не будет.

Все происходит так быстро, горячие слова, торопливые движения. Все крутится на ускоренной скорости, и тут все решает замедлиться. У меня ощущение, что я опустилась под воду в бассейне, упала на дно и просто сижу на глубине. Все в воде стало медленнее.

Я вижу, как Алистер бросается вперед, с его губ срывается слово «Нет».

Из моего рта в замедленной съемке вырывается дыхание, я закрываю глаза, прежде чем на меня обрушится конец.

Я думаю, что у меня будут вспышки моего будущего, прошлого, всего того, чего я никогда не испытаю, но вместо этого я просто вижу его. Вижу его и представляю себе мир, в котором я могла бы любить его без всяких последствий.

То, как он бросается на меня, как на его лице расцветают страх и боль, словно только что распустившаяся роза. Роза расцветает как раз перед наступлением холодной зимы, где ей вскоре предстоит погибнуть. Я задаюсь вопросом, станет ли он после моей смерти таким же, как Сайлас, или я действительно была для него никем.

Я вижу, каким он был мальчиком до урока, до того, как его сделали олицетворением зла. Я вижу то, о чем все забыли, — что он был верным, из плоти и крови, с кривой ухмылкой и ониксовыми глазами.

Под всем этим скрывался смеющийся мальчик с мечтами и с друзьями.

Мальчик, который когда-то любил своего брата.

И я думаю, как мне повезло в этот момент, что я увидела его всего лишь мальчиком.

Мои уши пронзает выстрел из пистолета, разрывая барабанные перепонки. Мне на лицо летят теплые, влажные брызги жидкости, и я жду, что будет еще больнее.

Я открываю глаза, и все еще могу видеть.

Должно быть, я призрак, верно? Я не ожидала, что это произойдет так быстро, думала, что будет свет, ворота, через которые мне нужно пройти.

Вместо этого Алистер падает на колени перед стулом и тянется руками к моему лицу.

— Брайар, Брайар, Брайар.

Брайар

Брайар

Брайар

Это так реально, мое имя на его губах, эхом отдающееся в моей голове, пока он вынимает у меня изо рта кляп и ослабляет удерживающие меня веревки. Я чувствую, как его горячие, как угли, руки впиваются мне в щеки, направляя мое внимание на его глаза.

Мир снова начинает двигаться нормально. Я выныриваю на поверхность как раз вовремя, чтобы услышать гортанные стоны боли и шарканье ног.

— Ты в порядке, — шепчет Алистер. — С тобой все будет хорошо, Маленькая Воришка.

Словно перышко, он подхватывает меня на руки, прижимая к своей груди. Пока он меня несет, я вдыхаю успокаивающий запах его одеколона и зарываюсь лицом ему в шею. Впитывая этот запах.

Мое зрение нечеткое, но я вижу, что на полу за стулом, на котором я только что сидела, лежит Дориан. На боку, с широко открытыми глазами, держась за залитое кровью плечо. Крови так много, что она кажется ненастоящей. Он извивается на полу от боли, и кровь просачивается между его пальцами.

Перед тем, как закрыть глаза, я вижу их.

Гостиную пересекают три тени, одетые в черное; как всегда, дети тьмы пришли защитить своих.

Алистер

Душ выключился двадцать минут назад.

Я хотел дать ей время. Позволить ей все осознать, подождать, пока все уляжется, и я знал, что как только она выйдет, адреналин доведет ее до изнеможения.

Брайар в гостевом доме у Тэтчера, а значит, у нее будет своя спальня, и не возникнет никаких неловких разговоров о том, где я сплю. Хотя я знаю, что ей нужно пространство, я не дам ей сегодня спать в общежитии.

Только на эту ночь я хочу, чтобы она находилась под одной крышей со мной. Я должен быть уверен, что хотя бы сегодня она в безопасности.

От раздавшегося скрипа двери в ванную у меня перестает подпрыгивать колено, и я смотрю на ее длинные ноги, из-за которых валит пар. Ее тело скрывают мои футболка и боксеры, на несколько размеров больше.

Богиня. Ангел. Все хорошее, что осталось в злом мире.

Я осторожно беру ее мокрые волосы и откидываю их в сторону, давая себе возможность лучше рассмотреть синяк у нее под глазом.

Теперь я ненавижу себя еще больше.

За то, что из-за меня пострадала девушка, которая представляла собой все то, чего я когда-либо хотел. Девушка, у которой было все, что мне нужно, а я слишком боялся принять это. Потому что, как сказал Дориан, я ничего не заслуживаю.

Это все, чему меня учили. Так как же я могу хоть на секунду поверить, что мы с Брайар могли бы стать кем-то?

Вид ярко-фиолетовой раны и царапины на ее лице повергает меня на самое дно. Я не сомневаюсь, что больше беспокоюсь об этом синяке, чем о моем истекающем кровью на полу брате.

Хотя сегодня вечером, когда я смотрел на Дориана, был один момент, когда я увидел себя. Сына, которого вырастили таким, каким он никогда не хотел быть.

Он был другой крайностью.

Воспитанный под давлением роли преемника, обязанный быть идеальным, не допускающий провала, потому что, если он потерпит неудачу, его заменят. Я знал, каково это давление для маленького ребенка, и оно нанесло ему такой же вред, как и мне.

И в этот момент я стал ненавидеть его чуть меньше, потому что впервые почувствовал к нему симпатию.

У меня болит голова от последствий, с которыми, как я знал, мне придется столкнуться завтра. Отвечать на вопросы наших родителей, слушать, какую историю они придумают, чтобы скрыть все это.

Но сейчас я предоставил ребятам разбираться с поездкой Дориана в больницу, а со всем остальным я разберусь утром. Сейчас я хочу убедиться, что с ней все в порядке.

Что она выйдет из этого нормальной.

— Постель чистая, а дверь запирается, — я встаю со стула, не в силах смотреть на нее дольше нескольких мгновений. — Я буду в конце коридора, если тебе что-нибудь понадобится в течение ночи.

— Алистер? — шепчет Брайар, останавливая меня на пути к двери одним звуком своего голоса.

— Да?

— Прости.

«Прости».

Как будто это ее вина. Как будто она могла что-то сделать, чтобы остановить моего брата. Даже если бы она не попалась мне на пути, он бы все равно это сделал. Может, даже преуспел бы в своей цели — сделать ее своей.

Я качаю головой.

— Прекрати, это не твоя вина. Не делай этого.

Я выдыхаю.

— Дориану нужна помощь. У него хреново с головой. Не извиняйся, ты не сделала ничего плохого.

Слезы текут по ее свежеумытому лицу.

— Мне жаль не его. Я сожалею о том, что случилось с тобой в детстве, что сделало тебя таким. Что заставило тебя выстрелить своего брата ради меня.

Я хочу уйти.

Я должен уйти.

Но я физически не могу удержаться от того, чтобы не подойти к ней. Словно гравитация тянет меня в ее сторону, отказываясь отпускать, пока я не касаюсь рукой лица Брайар, стирая слезы с ее лица.

— Технически, я не стрелял в него, — мягко улыбаюсь я. — Это сделал Сайлас.

Из ее горла вырывается неожиданный смех.

— Ты знаешь, что я имела в виду.

Я держу ее лицо в своих ладонях, мы стоим, глядя друг на друга, и я думаю обо всем, что я сделал с ней до этого момента. Как глубоко под всем этим я просто пытался уничтожить ее, потому что Брайар олицетворяла то, чего у меня никогда не могло быть.

И, как и в случае с Дорианом, если я не мог заполучить ее, то никто не мог.

Как прямо сейчас все, чего я хотел, — это по-настоящему обладать ею. Не просто для забавы, это больше, чем игра. Но я хотел услышать ее смех.

Я хотел проглотить его целиком и посмотреть, исцелит ли он всю ярость в моей душе. Я хотел купаться в том покое, который наступал рядом с ней после секса, когда мы лениво чертили круги на телах друг друга и ничто больше не имело значения, кроме ровного звука ее дыхания на моей коже.

Я знал ее страх, но хотел понять, что ею движет.

Что заставляло ее улыбаться, почему она всегда носила одну и ту же пару обуви и кем она хотела стать, когда вырастет. Я хотел быть не просто мужчиной, который ее пугал.

Я хотел быть тем, которого она сможет полюбить, даже если я понятия не имел, что это значит.

— Ты останешься со мной на ночь? Я… я просто, я не…

— Да, — я не даю ей закончить, да ей это и не нужно.

Брайар забирается на кровать первой, двигаясь плавно и бесшумно. Ее длинные конечности вырисовывают беспорядочные узоры на хлопковых волнах, перемещаясь по морю темно-синей ткани с грацией, которая немного напоминает мне акулу, без усилий скользящую по глубокому синему океану.

Я скидываю ботинки, стягиваю футболку, бросаю ее на пол и перебираюсь на свою сторону кровати. Я подкладываю подушку под голову и ложусь на бок, так что мы смотрим друг на друга.

— Я всегда хотела иметь братьев и сестер, — говорит Брайар. — Быть единственным ребенком одиноко, и думаю, что именно поэтому мне было так трудно завести друзей. Я всегда чувствовала себя одинокой, и как бы странно это ни звучало, здесь я этого не чувствовала. Даже когда ты и твои друзья были отъявленными придурками.

Я усмехаюсь, моя грудь вибрирует от тепла.

— Братьев и сестер переоценивают, — шучу я. — У меня тоже никогда не было настоящих братьев и сестер, не в том смысле, в котором это понимают большинство людей. У меня был родной старший брат, но это не делало нас братьями.

— Но у тебя есть Рук, Тэтчер, Сайлас, — указывает она.

— Да. Они у меня есть.

Это мои братья. Моя семья. Кто пробудился и выбрал каждый день быть частью моей жизни.

— А Дориан, — запинается она. — С ним все будет в порядке?

Я вздыхаю.

— Да, Сайлас просто повредил ему мышцу в плече. Дориану понадобится переливание крови и немного жидкости, но он будет в порядке.

Брайар кивает, принимая мой ответ, и я вижу, что мысль о том, что он жив, приносит ей облегчение. Несмотря на то, что он чуть не убил ее, она все равно не хочет, чтобы из-за нее кто-то умирал.

Если она мне нужна. Если она действительно мне нужна, я должен сделать так, чтобы она меня знала. Больше, чем то, что я показывал миру.

— У него гемофилия.

— Что?

— У Дориана. Он родился с редким заболеванием, которое называется гемофилия, просто его кровь сворачивается не так быстро, как у обычных людей. Когда ему было семь лет, он был на тренировке по лакроссу и получил удар по ребрам, ничего страшного для большинства детей, но в итоге он попал в больницу с сильным внутренним кровотечением.

Я помню, как слышал, как об этом говорили мои родители. Я помню, как впервые услышал об этом и подумал: «Я ненавижу, что мой брат болен. Как бы я хотел вылечить его».

— Тогда они узнали об этом, и мой дед, Аларик, не захотел давать имя Колдуэлла больному мальчику. Что, если он умрет? Что, если он не сможет справиться со всеми активами, которые ему предстояло унаследовать? По крайней мере, он сказал моим родителям, что им нужно иметь запасной вариант на случай, если что-то случится.

Я чертовски ненавидел говорить об этом. Мне было ненавистно вспоминать о том, каким опустошенным я был в детстве, когда узнал, почему родился. Я ненавидел, что никому не было дела до того, что мне сказали. Как это было просто чем-то, с чем я должен был жить.

— Алистер… — бормочет Брайар с грустью в голосе.

— Итак, мои родители, по сути, создали меня в чашке Петри¹⁷. Генетически модифицировали мои гены, чтобы у меня была точная группа крови, чтобы я изначально был копией моего старшего брата. Чтобы, если что-то случится, я мог дать ему кровь, пожертвовать орган. Я был рожден только для того, чтобы быть запасным. «Наследник и запасной», так нас называл мой дед, — мой голос к концу фразы как будто сдает, как будто весь бензин в моем баке наконец закончился. Теперь я работаю на пустом месте.

Я заставляю себя посмотреть на нее, заглянуть ей в глаза:

— Я хотел покончить с собой с тех пор, как узнал. Я не хотел жить жизнью, в которой я должен был быть только запасным. Дополнением. Только если понадобится орган. Никто не заслуживает такой жизни. А потом я встретил ребят и…

— Они дали тебе причину жить, — заканчивает она, срывая с моих губ слова, которые я не хотел произносить. Зная, что мне нелегко признаться вслух в том, что я в ком-то нуждаюсь.

— Да. Да.

Брайар тянется рукой, убирая волосы с моего лица, пробегая пальцами по моим темным локонам.

— Я рада, что ты встретил их. Я рада, что ты жив, Алистер.

В этот момент внутри меня что-то происходит.

Все эти темные тучи нависают надо мной, и начинает накрапывать дождь. Дождь сильно и быстро падает на внутреннюю часть моей груди, орошая орган, который, как я думал, высох и умер.

Мое сердце было пустыней. Пустым, сухим, лишенным заботы и ухода. Ничего, кроме песка и палящего зноя. И только что впервые в жизни пошел дождь. Сердце бьется уже не болезненно, а ровно, так, как оно всегда должно было биться.

— Когда я впервые увидел тебя на той вечеринке, — я делаю паузу, не зная, как объяснить свои чувства. — Ты заставила меня почувствовать себя живым. Ты взволновала меня. Ты наэлектризовала меня так, как никто до тебя.

То, как она стояла посреди танцпола, окруженная людьми, перед ее лицом клубился дым, а мигающие огни давали мне возможность разглядеть лишь отдельные части ее лица. Но даже через все это я мог видеть ее ясно.

Брайар поглаживает мою грудь, вытягивая из моего горла слова.

— И сегодня, когда я увидел тебя на этом стуле, все, о чем я мог думать, это о последних словах, которые я тебе сказал. Как я позволил своему прошлому диктовать мои чувства к тебе. Я никогда не был так чертовски…, — я крепко зажмуриваюсь. — Напуган, и я ненавижу это. Я не хочу больше это чувствовать. Я отказываюсь снова так себя чувствовать.

И это чистая правда. Я никогда больше не хочу это почувствовать. Я не позволю ей оказаться в таком положении.

— Мы не можем предсказать будущее, Алистер. И это нормально — бояться этого. Страх не делает тебя слабым, он тебя останавливает.

Я думал об этом.

Она была определением этого утверждения. Даже несмотря на то, что я мысленно заставил ее пройти через ад. Я напугал ее, она никогда не прекращала бороться со мной. Никогда не позволяла этому остановить ее движение вперед.

— Я прорву небо, разорву небесные врата, если это потребуется, чтобы ты больше не подвергалась риску. Чтобы помешать мне защитить тебя, придется поднять сам ад. Ты понимаешь?

Брайар кивает, поднимая на меня взгляд, подернутый пеленой усталости. Я притягиваю ее к себе, обхватывая ее руками так, чтобы ее голова покоилась на моей груди.

— Поспи немного, Маленькая Воришка.

— Что это значит для нас? Я не хочу быть девушкой, которой нужен ярлык, но мне просто необходимо знать, что я значу для тебя, — говорит она, и ее губы двигаются по моей голой коже, отвлекая меня на мгновение.

Я не буду ей лгать и надеюсь, что в конце она сможет это принять.

— Если честно, я не знаю, что все это значит, Брайар. Не знаю, как описать, что, когда я рядом с тобой, мое сердце словно бьется в первый раз, или что ты заставляешь меня чувствовать себя живым, — я хмурю брови, продолжая: — я не знаю, как все это воспринимать, что это значит для тебя, для меня, для нас.

И это самое трудное.

Откуда мне знать, что такое любовь, если мне ее никогда не показывали? Когда меня никогда не учили, как получать или давать ее? Моя версия заботы о других заключалась в том, что я избивал Рука, когда ему нужно было сделать больно, помогал Тэтчеру снять шкуру с оленя и позволял Сайласу выбивать банки из-под газировки у меня из рук.

Для Брайар этого было недостаточно, она заслуживала большего.

— Но я знаю, я одержим тем, как ты прижимаешься ко мне. То, как изгибаются твои губы, когда ты злишься, вызывает у меня желание разозлить тебя, просто чтобы это увидеть. Я постоянно бешусь, когда слышу, как другие люди заставляют тебя смеяться, из-за этого мне хочется причинить им боль, потому что на мгновение они делают тебя счастливой, а это хочу делать я.

Она улыбается на моей коже, пока я продолжаю.

— И сейчас я бы остался здесь на всю жизнь, просто слушая, как учащается твое сердцебиение. Не знаю, что я могу тебе дать, но все, что от меня осталось, все, что у меня есть, — твое, на столько, на сколько ты захочешь.

И я говорю серьезно. Каждое слово. Даже если я не уверен, что не совершил огромную ошибку, выложив свои карты так открыто.

Наступает тишина, и я чувствую, как ее губы прижимаются к моей коже в нежном поцелуе,

— А если я хочу, чтобы это было навсегда?

— Тогда это навсегда, Маленькая Воришка.

— Это очень похоже на любовь, Алистер Колдуэлл.

Иглы впиваются мне в кожу, словно меня охватывает полное онемение. Волны покоя оседают на моих плечах, и меня засасывает эйфория, которая приходит от того, что я рядом с Брайар.

Никаких убийств. Никакой истории. Никаких братьев-психопатов. Только я, парень, который готов на все, чтобы удержать эту девушку рядом с собой.

— Это нечто, — бормочу я, прижимаясь губами к ее макушке и глубоко вдыхая, наполняя легкие ее ароматом.

— Тогда это все, что имеет значение. Это все, что мне нужно, — шепчет она. — Все остальное — пустяки.

Я смотрю на свои инициалы, украшающие ее палец, и досадую, что написал их на среднем, а не на безымянном.

— Что бы ты ни отдал, я хочу все. Все темное, все страшное. Я хочу этого. Навсегда.

Вот так дитя тьмы узнало, что не обязательно выходить на свет, чтобы обрести счастье. Нужно просто найти человека, готового шагнуть в серую зону.

— Это все твое. Каждая поврежденная часть меня. Она твоя, Маленькая Воришка. Надеюсь, тебе нравятся игры в темноте, мы останемся здесь на некоторое время.