Укрепленный вход

Глава 25

В некотором роде преображение подъезда «Джексон Армз» из территории побоища в место для расследования преступления произошло более хаотично, чем само нападение. Главное правило — оградить место происшествия от посторонних, чтобы прибывшие полицейские, медицинские эксперты и сотрудники оперативной бригады (раньше она называлась судебной) могли работать, — выполнить было нелегко. Тела лежали одно на другом, раненые взывали о помощи, никакие инструкции никого не интересовали. Первый полицейский, оказавшийся на месте преступления (он дежурил в двух кварталах от «Джексон Армз» около станции метро), как раз и должен сделать ограждение, а также зафиксировать их имена и звания. Второму и третьему полицейским (судя по форме, они несли патрульную службу) надлежало сдерживать толпу, особенно натиск репортеров. К сожалению, все трое нарушили предписание. Они перевернули тела Инэ Алмейды, Катерины Николис, братьев Коан и черного подростка, который уже не выглядел закоренелым торговцем наркотиками, пытаясь обнаружить в них признаки жизни.

Затем на помощь подоспели Джексон и Голдберг, два ветерана полицейской службы. Они пришли в ужас оттого хаоса, который царил на Тридцать седьмой улице. Их вызвали с середины задания, сообщив, что преступление совершено, как минимум тридцать минут назад. Но до сих пор «Джексон Армз» не был огорожен желтыми ленточками, более того, гражданские лица дотрагивались до микроавтобуса, а репортеры в центре событий снимали, как медицинская бригада снует взад-вперед со своими носилками и кислородными подушками.

Люди с меньшим опытом, конечно, не знали бы, с чего начать. Но видавшие виды Джексон и Голдберг первым делом немедленно записали время своего прибытия в записные книжки, а затем внесли туда данные на трех полицейских, которые прибыли к месту преступления. Потом, когда лейтенант или, хуже того, начальник следственного отдела в Куинсе, начнет их расспрашивать, они смогут выдать этих троих как тельцов для заклания. И не будут чувствовать угрызений совести, не считая это предательством. С их точки зрения, жертвоприношение было лучшим из того, что заслуживали те кретины. Сейчас место преступления настолько истоптано, что невозможно установить последовательность событий, используя только вещественные доказательства. Придется опрашивать свидетелей и узнавать, как разворачивались события: с их слов оба были уверены, что причина преступления — в разборке между торговцами наркотиками.

Но Джексона и Голдберга ждали сюрпризы. Разделив свидетелей на группы и записав их данные, они вправе были рассчитывать на то, что показания сержанта Пола Данлепа и бывшего полицейского Стенли Мудроу, безусловно краткие и точные, значительно облегчат дело.

Оказалось, бывший полицейский с тридцатипятилетним стажем не может абсолютно ничего сказать.

— Объясните мне кое-что, — попросил Джексон, готовясь записывать показания Мудроу.

— Объяснить что? — Голос Мудроу был резким и нетерпеливым. Ему надо было срочно уносить отсюда ноги, но, будучи гражданским лицом, он не имел права покинуть место преступления до тех пор, пока следователи не отпустят его.

— Вон та штука под вашим пиджаком, которая так выпирает, это что, пистолет?

— Да, это пистолет.

Джексон не спешил со своим следующим вопросом. Его напарник и пять других следователей находились в разных частях коридора «Джексон Армз». Они беседовали с другими свидетелями. Место преступления наконец-то было огорожено, и жертвы отправлены, кто в больницу Элмхарст, кто в морг.

— А у вас есть разрешение на ношение оружия? — наконец спросил Джексон.

— Вы уже его видели. — Голос Мудроу становился все громче и напористее. Он сам провел тысячи таких опросов, но ему никогда не приходилось в качестве свидетеля мучиться от намеренно замедленного темпа беседы. Он знал, что дальше Джексон будет задавать вопросы еще медленнее, потом станет переходить от одного предмета к другому без какой-либо связи. Эта игра разработана специально, чтобы усилить тревогу виновного, а у подозреваемого вызвать неосторожные замечания и усилить ощущение того, что его поймали на крючок.

— Как долго у вас было это разрешение? — Джексон был высоким чернокожим мужчиной. Он отлично знал правила этой игры и был более чем недоволен, обнаружив, что лучший свидетель, какого только можно вообразить, человек, специально обученный делать точные наблюдения, во время случившегося стоял с закрытыми глазами.

Мудроу хотел сказать в ответ: «С тех пор как твоя мать…» — но он знал, вызывающее поведение ему не поможет. В своей практике он почти всегда реагировал на агрессивное поведение свидетелей, применяя различные методы, чтобы вывести допрашиваемых из состояния равновесия, и помнил, на это уходит довольно много времени, а ему надо отсюда смотаться как можно быстрее. Прямо сейчас следует много чего предпринять, и он просто не имеет права оставаться здесь долго.

— С тер пор как я начал работать в 1952 году, — ответил Мудроу.

— Вы когда-нибудь пользовались этим оружием?

Мудроу засунул руку во внутренний карман пиджака и, вытащив пистолет 38-го калибра, с нежностью на него посмотрел. — Вы имеете в виду мой пистолет? — спросил он.

— Да, ваш.

— Я много раз им пользовался. Однажды меня даже отметили как активного полицейского, но это было до того, как некоторые стали работать под Рембо.

Джексону такой ответ не понравился.

— Ну-ка, положите оружие в кобуру, — приказал он.

— А я хочу его засунуть тебе в рот и спускать курок до тех пор, пока мозги не начнут вытекать из глазниц.

Эти слова у Мудроу вырвались совершенно непроизвольно. Он так сам себе навредил, что ему стало даже смешно. Теперь Джексон, если у него есть хоть какое-то самолюбие, потащит старика Мудроу в участок и продержит там восемь или девять часов, чтобы научить хорошим манерам.

— Что вы сказали? — спросил Джексон, голос которого выдавал крайнюю степень изумления.

— Я сказал, что я всего лишь свидетель. И не хочу, чтобы меня подвергали допросу, как будто это я всех поубивал! — Мудроу улыбнулся Джексону. Хоть так он дал волю чувствам, и от этого ему стало немного легче. Но он оказался готов к тому, что услышал дальше от Джексона.

— А скажите мне, как же так получилось, — произнес полицейский, — что вы даже не вытащили свой пистолет, когда все это произошло? Как так получилось, что вы просто отвернулись и спрятали голову? Мне интересно знать, вы что, в штаны наложили? — Он уставился прямо в глаза Мудроу, держа руки на бедрах. — Поразительно! Эти уголовники сделали около сорока выстрелов до того, как Данлеп уложил их. Вы слышали вопли гражданских лиц, у вас в кармане пиджака официально оформленный пистолет, но вы его не достали. А сейчас вы вдруг такой смельчак. Угрожаете мне, и я должен вас бояться. Но хочу напомнить, я не понимаю, кого тут бояться. Я вижу перед собой старика, который стоит, поджав хвост.

Джексон замолчал, давая Мудроу возможность ответить, но тот не имел ни малейшего желания объяснять свои действия следователю Джексону и спокойно стоял, пока тот говорил.

— Завтра утром я буду в участке с девяти до одиннадцати, так что будьте любезны притащить туда свой зад и дать показания в письменном виде, чтобы я мог отослать копию ребятам в седьмой участок. А теперь валите отсюда, черт вас возьми!

Выходя, Мудроу увидел Бетти и Пола, которые сидели в углу коридора. Рядом с ними расположился шеф патрульной службы, шишка номер один из Плазы.

Син Мерфи был довольно крупной фигурой в иерархии нью-йоркской полиции. Его присутствие означало, что средства массовой информации уделили перестрелке большое внимание. Мудроу вспомнил весенний день пару лет назад, когда несколько черных и латиноамериканских парней ударили по голове железной трубой женщину, занимавшуюся бегом трусцой, а потом ее изнасиловали. Это происшествие могло пройти незамеченным (по крайней мере, телевидением и газетами), если бы случилось в Южном Бронксе. Но, будучи на его участке, оно попало на первые полосы газет и не сходило с них несколько недель. Явление Мерфи предвещало внимание такого же рода. Хорошая новость для жильцов и — плохая — для торговцев наркотиками, которые теперь, безусловно, бросали все силы на то, чтобы разрешить эту проблему как можно быстрее.

— Мудроу, — раздался глубокий, со скрытой насмешкой голос. Он принадлежал Франклину Губу, главному следователю города Нью-Йорка.

— Как дела, Франклин? — Мудроу приготовился к еще одной лекции. Он никогда не был в хороших отношениях к Губом, ему не нравился этот импотентный кретин.

Губ слегка встряхнул аккуратно подстриженными светлыми волосами.

— Так что здесь происходит, Мудроу?

— Поговорите с теми людьми, — посоветовал Мудроу, кивнув на Бетти, Пола и Сина Мерфи. — У меня дела.

— Я думал, выйдя на пенсию, ты стал хоть немного мягче, — сказал Губ.

— А может, я очень предан своей работе, — возразил Мудроу. — Может, я еще больше закалился!

Губ задумчиво кивнул.

— Я даже не знаю, относить ли это дело к числу уголовных. Конечно, произошло убийство, и хотелось бы знать, кто послал стрелков. Но этим расследованием должны заниматься специалисты по борьбе с наркомафией. От меня сейчас требуют «специальных усилий», а я даже не знаю, что наши следователи могут сделать.

— Знаете, Губ, первый раз в жизни я должен признать, что сейчас вы правы на сто процентов. — Мудроу уже пришел к выводу, что братья Коан приехали убить его, Стенли. Три продавца наркотиков перед домом — всего лишь счастливая (с точки доверия убийц) случайность. — Здесь была обычная перестрелка, связанная с наркотиками, в которой погибли сами виновные. Конечно, следователи должны выяснить, кто их послал. Но мы оба знаем, что это получится не так быстро, как хотелось бы. Разумеется, вы должны передать дело управлению по борьбе с наркомафией и забыть обо всем этом. Пусть шеф патрульной службы оставит здесь несколько человек. Допустим — дюжину. И не снимает их после того, как уедут репортеры. Пускай они побудут пару месяцев, и я гарантирую, проблема разрешится сама собой.

Было около пяти вечера, когда Мудроу, отвязавшись от Франклина Губа, уже припарковывал «хонду» Бетти рядом с конторой управления (он знал, Данлеп позаботится о том, чтобы Бетти добралась до дома). Мудроу остался в машине. Несмотря на то что сиденье пришлось отодвинуть как можно дальше, салон «хонды» все равно был слишком мал для него. Однако Стенли не чувствовал никакого дискомфорта. Он был на работе.

Служащие управления начали расходиться. Они покидали здание минут двадцать пять, и без пятнадцати шесть вокруг все уже было тихо. Мудроу ждал Эла Розенкрантца. Он хотел проследовать за ним к его дому и поговорить где-нибудь в укромном уголке. Тип преступника, который посылает убийц в некриминогенный район, приказывая стрелять вне зависимости от того, сколько невинных людей окажется под обстрелом, был открытием для Мудроу. Даже во время самых страшных героиновых войн шестидесятых годов со стороны ее участников были попытки лимитировать количество убийств, сосредоточившись на своих соперниках. Человек (или люди), ответственный за насилие перед «Джексон Армз», безусловно, вернется, чтобы закончить работу. И снова под угрозой окажется не только Мудроу, но и любой, кто случайно попадет в радиус ста футов от него.

Мудроу вошел в здание около шести часов, решив узнать, не уехал ли Розенкрантц. Охранник — престарелый негр — сидел на складном стульчике над лестницей в офис. На табличке, висевшей у него на груди, было выведено: «Т. Сойер».

— Как поживаешь? — спросил Мудроу.

— Нормально, — ответил старик.

— Рад слышать, — сказал Мудроу, размышляя, означает ли буква «Т» начало слова «Том». Он показал охраннику удостоверение. — Я ищу Эла Розенкрантца. Не видел, чтобы он выходил?

— Толстячок сегодня задержался. Он в своем кабинете.

— Вы не возражаете, если я поднимусь?

— Да мне на это наплевать!

В коридоре никого не было. Опустевшие кабинеты показались Мудроу еще грязнее, чем во время первого посещения. Корзины для мусора были окружены множеством смятых бумаг, и Мудроу бросился в глаза контраст между белой бумагой и грязно-коричневой поверхностью пола. В таких кабинетах думают о коррупции, но не о насилии, и Мудроу понял: Розенкрантц — всего лишь мальчик на побегушках, заслон центра. Оставался вопрос — понимал ли Розенкрантц, что делает. Но важно в конце концов было не это, а от кого он получает инструкции.

Мудроу толкнул дверь и вошел в маленький кабинет, увидев, как на толстом лице Розенкрантца удивление сменилось ужасом. Все понятно: он знал, что должно случиться с Мудроу.

— Скорее всего, тебе придется мне кое-то сказать, — начал Мудроу. — Так что сделай одолжение, не тяни время.

Элу Розенкрантцу нравилось получать приказы (он их очень хорошо умел выполнять, не прибегая к помощи воображения), но он ненавидел, когда его заставляли делать что-либо насильно. Как и большинство людей, он не дрался со школьных лет, однако думал о себе, как о крепком парне, который может смотреть в глаза любому квартиросъемщику, перед тем как разразиться потоком угроз. Ему нравилось говорить «доверяйте мне» людям, которых намеревался уничтожить, и чувствовать себя сильнее любого играющего по правилам. Конечно, ему было ясно, у Мудроу нет намерения играть по правилам. Но у Розенкрантца не было другого выхода, и он решил проверить бывшего полицейского. Эл был человеком высокого роста, футов шести, его вес превышал двести пятьдесят фунтов. И когда красноречие не срабатывало, он использовал эти свои качества, чтобы запугать жилищных инспекторов и квартиросъемщиков.

— Это вы сделайте одолжение, — сказал он еще до того, как успел вспомнить, насколько высоко ему надо поднять глаза, чтобы встретиться взглядом с Мудроу, — валите из моего кабинета, черт возьми!

В ответ Мудроу с размаху ударил Розенкрантца ладонью по лицу. Тот с громким стуком покатился на пол, сбив корзину для мусора.

— Вы за это заплатите! — Ничего другого Розенкрантц, поднявшись на ноги, придумать не сумел, тем не менее в его голосе все еще слышался вызов. Он явно не желал сдаваться. Не подумав, он поднял левую руку, чтобы потрогать лицо, и открылся для следующего удара, который, несмотря на защищавший ребра толстый стой жира и мяса, пришелся в грудную клетку ниже сердца с эффектом двухфунтового молотка, ударившего по пакетику с орешками. На этот раз у Эла хватило здравого смысла остаться на полу, и его голос прозвучал гораздо менее вызывающе. — Что вы хотите? — спросил он.

Вместо ответа Мудроу поднял толстяка за воротник пиджака и поставил на ноги.

— Ты пытался убить меня, — сказал Мудроу, притиснув Розенкрантца к железным полкам. — И за это я собираюсь задать тебе как следует!

— Нет, я этого не хотел, — пробормотал толстяк, — прошу вас!

Розенкрантц видел, как Мудроу снова поднял кулак, ему было некуда отклониться, и он постарался сжаться, но это никак не ослабило силы удара, который попал теперь по ребрам справа и вновь свалил его на пол. На этот раз он решил не вставать ни при каких обстоятельствах, даже если Мудроу запинает его до смерти. Он свернулся калачиком и ухватился за ручки запертого ящика. Пока его не били, он слегка расслабился, надеясь — хотя, очевидно, зря, — что этот кошмар закончился. Так ребенок, зажмурившись, думает, будто убежал от негодующего родителя. Открыв глаза, он увидел Мудроу, держащего перед его носом «смит-и-вессон» 38-го калибра. Это было так страшно, что мочевой пузырь не выдержал — Эл даже не почувствовал струю теплой жидкости, бегущую вдоль бедра, но резкий кисловатый запах заставил его все понять.

— Пожалуйста, не убивайте меня, — едва слышно простонал он, — пожалуйста, пожалуйста.

Мудроу понял, что немного перестарался. Он знал, из всех виновных, скорее всего, Розенкрантц и юрист останутся вне досягаемости правоохранительных органов, потому что законодательство — не что иное, как серия компромиссов. Однако только что он сам служил мишенью для трех девятимиллиметровых автоматов, и ему было приятно видеть Розенкрантца корчившимся от боли. Вот почему Мудроу даже не улыбнулся.

— Ты пытался меня убить, — повторил он.

— Нет, неправда, нет! О Господи, поверьте мне! Я ничего не знал об этом!

Мудроу все еще держал ствол у лица толстяка.

— А когда ты узнал?

Розенкрантц начал смутно осознавать реальность, которую любой побывавший в тюрьме оценил бы в ту секунду, когда Мудроу показался в дверях. Ему нужна информация, и насилие — всего лишь демонстрация того, что он предлагал в этой сделке. Ответ Розенкрантца был бы равносилен подписанию контракта.

— Примерно двадцать минут назад мне позвонил Хольтц. — К удивлению Эла, основным чувством был стыд, а не облегчение. Тем не менее он продолжал: — Именно поэтому я задержался. Он раз в неделю звонит мне в это время.

Видя, что толстяк готов, Мудроу вложил оружие в кобуру, а затем сел на стул рядом со столом.

— Ну ты, придурок! — начал он, указывая Розенкрантцу на другой стул. — Встань, черт возьми, с пола! Можешь не спешить, когда будешь мне все рассказывать! — Он подождал, пока толстяк сядет, вынул из кармана пиджака маленький магнитофон и положил его на стол. — По дороге сюда я купил вот эту машинку и пять кассет. Сейчас я задам тебе несколько вопросов. Если в твоих ответах будет хотя бы намек на то, что я заставил тебя силой давать показания, то я выключу магнитофон и вставлю другую пленку. Сейчас специалисты могут различать затертую запись, и это меня ограничивает. Поэтому я готов все это проделать лишь пять раз. Безусловно, в твоих интересах, чтобы мне хватило пленки.

— Вы что, будете использовать эту запись в суде? — спросил Розенкрантц, пытаясь говорить как можно дружелюбнее.

— Вероятно.

— Но здесь нет моего адвоката!

— О, как интересно! — Мудроу уже вставил кассету и был готов начать запись. — Знаешь, будучи полицейским, я по-всякому юлил перед тем, как задать вопрос, но теперь я на пенсии, и правила изменились. Предположим, я преступил закон, чтобы получить от тебя показания. Ты можешь пойти в участок и написать на меня жалобу. Может, меня даже арестуют, но все это не имеет никакого отношения к той информации, которую я сейчас получу. Ее все равно можно будет использовать в суде. Поправка Миранды не имеет отношения к гражданским лицам, ты понимаешь, о чем я говорю? — Мудроу включил магнитофон, произнес дату, день недели и место происходящего, а затем спросил:

— Так когда вы узнали, что кто-то пытался меня убить?

— Мне звонил юрист.

— Назовите его имя.

— Хольтц. Бил Хольтц. Из компании «Болт Реалти».

— Он сказал вам, что я был целью нападения?

— Нет-нет. Он сказал мне о перестрелке перед домом и дал кое-какие инструкции.

Розенкрантц признался, что был участником операции, направленной против жильцов «Джексон Армз». Он зашел столь далеко, что назвал конкретные случаи. Но Эл полностью отрицал свое участие в насилии. Да, он помогал выбирать тех, кому посылали уведомления о выселении. Он выгнал бывшего домоуправа, но основной его задачей было противодействовать образованию союза жильцов. Ему надо было убедить их, что управление урегулирует все проблемы. Розенкрантц никогда не встречался с людьми, которые нелегально проживали в доме. Он всего лишь дал юристу список пустых квартир. И более того, он понятия не имел, кто стоял за спиной Уильяма Хольтца, и стоит ли вообще кто-то. Мудроу был разочарован.