Укрепленный вход

Глава 35

Тридцатое апреля

Марек Ножовски сидел на кухне маленького летнего домика, принадлежавшего его бывшему консультанту Уильяму Хольтцу, и пристально смотрел в просвет между светло-желтыми занавесками на холодный весенний день. По тому, как выглядел маленький дворик, переходивший в лес, нельзя было сказать, что уже началась весна. Ничто не напоминало ту ласкающую взор картину, которая вчера так подействовала на Мари Портер. Здесь, на северо-западе, холодные дни обычно стояли до середины мая. Правда, зацвели несколько гиацинтов, но они были маленькие, редкие и жались к земле. Их аромат поглощался стелющимся туманом и никак не хотел рассеиваться.

Но Марек Ножовски не обращал внимания на погоду. Он праздновал смерть Уильяма Хольтца. Меньше часа назад Ножовски разговаривал с личным секретарем юриста. Подробностей он узнал немного, но они уже не имели значения. Погиб последний человек, который мог его выдать. Ножовски сам хотел устранить Хольтца так же, как Бленкса (и получить от этого не меньшее удовольствие), но в игру вступил сам рок и сделал за него эту часть работы. Самоубийство Хольтца казалось чудом. Марек чувствовал себя ребенком, который проснулся и обнаружил, что его школьный соперник и враг, которого он так ненавидел, переехал жить в другой штат.

Через несколько дней он вернется к себе домой, на Бруклинские холмы. Официальные власти вскоре выяснят, что Марек Ножовски имеет отношение к «Джексон Армз» и двум другим прилегающим к нему зданиям. Хольтц умер, и Мареку придется самому заявить о себе в управлении. Но при этом он пожмет плечами и скажет:

— Я доверял Хольтцу…

Марек представлял себе эту сцену. Беседа со следователями будет происходить в кабинете его юриста (нового юриста). Марека с подозрением спросят:

— Вы что, не хотели сами заниматься своей собственностью?

— Я воспользовался услугами управления, лейтенант, потому что действительно не хотел этим заниматься. Я никогда не принадлежал к числу домовладельцев, которые ходят от двери к двери и собирают квартплату. Найти хорошо знающих свое дело управляющих — основной залог успеха, когда имеешь дело с недвижимостью.

Полицейские, конечно, поймут, что он лжет. Они поймут это потому, как он будет усмехаться. Но напишут свои отчеты и вернутся к более выигрышным расследованиям, оставив Марека в покое, и он поздравит себя с тем, что самостоятельно принял решение начать все это предприятие. Он никогда ни с кем не делился планами, кроме Уильяма Хольтца и Мартина Бленкса, так что теперь остался в стороне от всяких подозрений. Последнее действие Хольтца как официального представителя своего клиента состояло в переводе акций Бленкса на имя Марека Ножовски. Теперь он единственный владелец «Болт Реалти». Скоро Марек начнет избавляться от недвижимости на Холмах Джексона. Он продаст эти дома, подсчитает прибыть и займется чем-нибудь другим.

Мысль о прибыли разлилась теплом по его телу, как будто он уже выпил кофе, который только что поставил на подогреватель. Марек еще успеет уплыть в мир своей любимой мечты, до того как приедет Мари.

Большинство моралистов с устойчивыми принципами наконец-то проснутся и заявят о своей власти. Южную границу Америки плотно закроют, оставив несколько контрольно-пропускных пунктов. Пограничные отряды будут готовы стрелять во все, что движется с севера Мексики. Легальную эмиграцию откроют только для белых европейцев, которые со временем станут белыми американцами. Ведь история Америки всегда была основана на духовном наследии Европы.

Будут созданы специальные концлагеря — конечно, не лагеря смерти, которыми пугают общество пессимисты, а трудовые лагеря для десятков тысяч наркоманов. Американцы наконец поймут, что не могут себе позволить содержать класс безработных, постоянно находящихся под кайфом. В Америке так много предстоит сделать. Города задыхаются от грязи и отходов, а пригороды отравлены токсичными свалками. Мосты разваливаются. Реки заражены отходами индустрии.

Полдень. Безжалостно палит солнце пустыни. Заключенные, в основном негры, выходят из автобусов, среди них много женщин. Разве неудивительно, что угрожающий вид у этих черных так быстро куда-то испарился? Их внутренняя агрессия превратилась в страх и панику. Их содержали всех вместе несколько дней, но, в отличие от немецких евреев, те, кто посильнее, не делились дневным рационом со всеми остальными, они раздавали воду и еду по своему усмотрению, как тюремные короли, которые разрешают избранным смотреть вечерние телепередачи.

Молодые женщины особенно страдали. Они были почти в обмороке от испуга и оглядывались по сторонам, ища какой-нибудь поддержки. Приказ раздеться следовал незамедлительно — нужно было произвести дезинфекцию, как обычно это делают со зверями перед тем, как перевезти их в зоопарк. Женщины в отчаянии возводили глаза к небу. Как и ожидал Марек, большинство сук были огромными и толстыми. Груди свисали до самого живота, а животы висели вокруг бедер. К счастью, среди них было несколько девочек-подростков, с сильными мускулистыми телами, которые, казалось, так и дышали сексуальной энергией. У них были чудесные тела.

Сержант, идя рядом с Мареком, записывал номера тех, на кого тот указывал. Потом девушек поселят в специальные бараки (его, надзирателя лагеря, бараки), и он даст им надежду избежать худшего. Да, они смогут жить в относительном комфорте и спать на настоящих кроватях. У них будет достаточно еды, чтобы поддерживать постоянный вес. Его требования строги: повиновение — немедленное и абсолютное и, конечно, сексуальный энтузиазм, возможно, напускной, но достаточно сильный и убедительный для такого старого циника, как Марек Ножовски.

Он откинулся на стуле и посмотрел на часы — сколько времени осталось до появления Мари. Его охватило такое вожделение, что, казалось, еще немного — и оно его сожжет.

Стенли Мудроу сидел в «бьюике» Джима Тиллея. Мотор и обогреватель были включены. Машину он припарковал за молодыми деревьями в сотне ярдов от летнего домика, где Марек ждал Мари Портер, так чтобы из дому ничего не было видно. Мудроу тоже не видел взятую напрокат машину Мари Портер, которую она подвела к двери дома. Однако он слышал шум мотора. Передатчик, укрытый на груди Мари, передавал удивительно чистый сигнал. Он был специально сконструирован для работы в «джунглях» Нью-Йорка, где обычно идет колоссальное количество помех, и полицейским очень трудно поддерживать контакт с патрулем.

Радио в машине Мари было настроено на волну, по которой передавали легкий рок, и Мудроу слышал, как Джон Леннон советовал всему миру «Представить себе». Финиш поиска, как это часто случалось, придавал привкус усталости к ощущению близкого триумфа. Он отдал свое удостоверение (сказать по правде, они заставили его отдать), но все еще любил охотиться. Без охоты он бы не смог наслаждаться всем остальным. Еда, секс, любовь, дружба — все зависело от того, как ему удавалось осуществить свое понимание справедливости. Наверное, это была глупость, но Мудроу уже давно признался в ней самому себе.

Марек Ножовски совсем не собирался представать перед Большим Судом, и Мудроу впал бы в старческий маразм, если бы хоть на мгновение поверил, что Марек все расскажет Мари. Именно поэтому Мудроу оставил Джима Тиллея в Манхэттене. Он не знал, как у Мари пойдут дела с Ножовски, но теперь он этим особенно и не интересовался.

— Кажется, я велел тебе взять такси. — В голосе Марека слышались командирские нотки. — Ты собираешься мне подчиняться?

— Да, сэр. Я очень хочу вам подчиняться.

— Ты, наверное, сама не понимаешь, что делаешь. Начинай убирать на кухне и оставайся там до тех пор, пока я не поговорю по телефону.

Мудроу слышал, как Мари наливает в ведро воду, начинает мыть пол. Мудроу с отвращением покачал головой. Все понятно. Добровольного признания не будет. Он вставил штекер от наушников «Сони» в передатчик и выключил магнитофон. Оставалась только одна возможность — насилие в конце охоты. Если вдуматься, вполне традиционный финал. Мудроу дотронулся до рукоятки своего пистолета 38-го калибра, открыл дверцу машины и вышел. Воздух был холодным и влажным.

Когда Извращенец взял кухонный стул с высокой прямой спинкой и уселся сзади, Мари Портер почувствовала, как крупная дрожь пробежала по всему ее телу, как будто оно оказалось под током. Мари никогда не задумывалась о системе справедливости, которой следовал Мудроу. Она даже не знала, что это такое.

— Интересно, почему у вас, черномазых, такие большие задницы? — спросил Извращенец, как всегда.

— Не знаю, сэр, — в сотый раз ответила Мари. — На то воля Божья, сэр.

Извращенец улыбнулся, встал около нее на колени и пробежался пальцами по бедру.

— Ты бы хотела остаться со мной навсегда, Мари? Мне нужна хорошая рабыня, чтобы выполнять грязную работу.

— Нет, сэр, я не могу этого сделать. У меня назначены разные встречи.

— О, Мари, — Ножовски покачал головой, как родитель, удивляющийся фантазиям своего ребенка, — не говори ерунды. Я знаю, что не нравлюсь тебе, именно поэтому ты не хочешь остаться.

— Вы мне очень нравитесь, сэр. Но я занята. Я…

— Знаешь что, Мари? Я даже не прошу тебя остаться. — Голос Извращенца был совершенно спокойным. Он говорил, как машина, которую научили пользоваться человеческой речью.

— Что вы имеете в виду, сэр?

— Ты, Мари, наркоманка и проститутка и не можешь принимать решения.

— Мне всегда казалось, что я живу в свободной стране, сэр.

— Ты глупая, Мари, и в этом твоя проблема. Америка — свободная страна, но ты находишься не в Америке. Ты находишься на земле Ножовски. Как тебе нравится такой поворот дела?

— А что об этом скажет Джордж Вэнг? — В первый раз Мари позволила себе опустить слово «сэр», но, казалось, Извращенец этого не заметил. Он начал громко смеяться. Его резко очерченное лицо как бы сжалось.

— Ты имеешь в виду «Короля Чанга»? Этот узкоглазый сутенер думает только о деньгах. Если ты исчезнешь с лица земли, он подсчитает твою стоимость, и мы сбалансируем наши счета.

Мари улыбнулась про себя, вспоминая свой разговор с Джорджем.

Извращенец действительно был сумасшедшим. Она вспомнила термин, с которым их познакомили на курсах по психологии, где она когда-то училась, — он находился в заблуждении. Он ошибался, думая, что контролирует ситуацию и может играть с ней, как ему захочется.

— Но вы не причините мне боль, — сказала Мари. Ее голос наполнился ужасом.

— Это зависит от тебя, Мари. Зависит от того, будешь ли ты хорошей девочкой.

Мари видела огонек желания, который загорелся в глазах Извращенца. Сила желания всегда была мерой ее успеха, потому что именно появление этого огонька говорило о том, что клиент заплатит за сделанную ею работу.

— Я буду хорошей, сэр, — сказала она и подняла глаза на Марека. — Как долго мне придется здесь оставаться, сэр?

— Пока я тебя не отпущу. Разве тебе не хочется побыть со мной?

— Да, сэр, хочется. Но когда вы меня отпустите? — Мари настаивала на ответе. Так, наверное, скребется в закрытую дверь собака, чтобы получить свою кость. Мари настаивала, но в ее голосе не было и намека на вызов. Только глаза могли бы его предупредить об опасности.

Однако Извращенец предупреждения не прочитал. Он повернулся к ней спиной и засмеялся, удивленно качая головой.

— Ты не понимаешь! Ты здесь останешься на срок, который начнется в следующую секунду и превратится в бесконечность. — Его улыбка исчезла, а на лице появилось злобное выражение. Он сузил глаза, сжал губы, сделавшись похожим на всех начальников концлагерей, которых показывали в фильмах о Второй мировой войне. Марек повернулся к Мари и увидел у нее в руке пистолет 38-го калибра.

Когда Мари достала пистолет из своей сумочки, Стенли Мудроу даже крякнул от удовольствия. Теперь все карты открыты. Мари не могла убедить Марека Ножовски признаться во всем, но заставить его сделать это она могла. Конечно, признание, полученное таким способом, не может быть представлено в суде. Впрочем, теперь это уже не имело значения.

— Сделай это сейчас, — сказал он себе.

Мудроу стоял коленями на земле в мокром от утреннего тумана садике, глядя в окно. Уже начали болеть ноги, и чем дольше это протянется, тем тяжелее ему будет. Марек обернулся спиной к окну, его взгляд был прикован к пистолету, который держала Мари, но Мудроу все равно пригнулся.

— Не жди, не трать слова, просто сделай это! Рассчитайся за все унижения! — Мудроу пытался мысленно убедить Мари спустить курок. Он старался внушить ей это через закрытое окно.

Но Мари начала говорить, и он застонал от разочарования. Мари задавала Ножовски вопросы.

— Ты действительно думаешь, что владеешь мной? Ты действительно думаешь, что я приехала сюда, не подозревая о том, что ты хочешь со мной сделать?

Марек ответил не сразу.

— Если тебе все известно, то почему ты здесь с пистолетом? — Он все еще продолжал играть крутого парня, быть хозяином, несмотря на «восстание рабов».

Мудроу подумал, может быть, Марек сделает что-нибудь мерзкое. Достаточно мерзкое, чтобы Мари спустила курок. Но на это нельзя полагаться. Не отводя взгляда от Марека, Мудроу вытащил автоматический дёвятимиллиметровый браунинг из кобуры на плече и передернул затвор. Ножовски был от него менее чем в десяти футах.

— Может быть, я мщу за ту старушку, которую ты сжег в ее спальне.

Марек терпеливо покачал головой.

— Неведение, Мари, — это твоя самая большая проблема. Старая сука не сгорела. Она прокоптилась, понимаешь? Прокоптилась, как рыба, которую люди ее национальности едят с булочками.

Мари откинулась на спинку стула, и Мудроу понял, что она поражена и разозлена одновременно. Женщина не ожидала зловещего признания Марека.

— Ну, а что с другими? — спросила она, все еще целясь в грудь Ножовски.

— С кем это?

— Я была в спальне. Я слышала, как ты обсуждал со своим партнером то, что вы собирались сделать, и то, что уже сделали.

Марек улыбнулся, Мудроу понял, что сейчас Марек попытается выхватить у нее пистолет. Он просто ждет удобного случая. Мудроу напомнил себе — скорее всего, именно Марек Ножовски убил Мартина Бленкса, человека, который кое-что понимал в самозащите. Наверное, Марек ненормальный, но не настолько, чтобы оставить Мари Портер в живых.

Мудроу теперь был уверен, что Мари не сможет спустить курок. Убийство только в фильмах выглядит легким делом. Бах. Бах, кругом море крови… Наверное, она всю ночь провела, проигрывая снова и снова эту сцену. Но что она никак не могла себе представить, так это разницу между вымыслом и реальностью. Она не имела представления о той черте характера, которая некоторым людям позволяет хладнокровно убивать, и, следовательно, не могла знать, что в ее характере не было этой черты. Разве что…

— Я был всего лишь дегустатором, — говорил Ножовски. — Пробовал блюдо, приготовленное по хорошему рецепту. Или естествоиспытателем — скрещивал различные виды, и эти выродки сами истребляли друг друга. Ну что, я не прав?

— Ты ненормальный.

Марек спокойно, не спеша шагнул вперед, рассчитывая, что это не вызовет беспокойства Мари.

— Ты считаешь, я ненормален? А я думаю, любой раб, который отвергает дорогу к свободе, единственную стоящую дорогу, черт возьми, рожден рабом.

Мудроу сделал усилие и поднялся. В свое время он мог рвануть вверх свои двести пятьдесят фунтов, не прилагая значительных усилий. А теперь оказалось, что надо каждую часть тела поднимать отдельно. Он занял позицию напротив своей цели, держа автоматический пистолет обеими руками. Мудроу целился в левую часть спины Марека. Пуля, попавшая в бок, разворотит его. Вторая и третья добьют.

— Если бы у меня было хоть сколько-нибудь мозгов, — сказал он, — я бы это сделал сейчас! — Но он не мог стрелять в безоружного человека. Как и Мари, ему нужно было оправдание.

— Ты знаешь, Мари, — продолжал Марек. — По правде сказать, я даже не контролировал, кто селится в этом доме. — Он сделал еще полшага вперед. Теперь уже пистолет касался бляшки его ремня. — Это все было в ведении моего партнера.

— Зачем ты рассказываешь мне все это? Ты что, не понимаешь — я приехала сюда, чтобы тебя убить?

— Я говорю тебе об этом, чтобы ты знала — мой партнер был не слишком хорош для нашего общего дела. — Марек опустился на колени перед стулом Мари. Его плечи теперь находились на одном уровне с пистолетом. Он яростно жестикулировал, не реагируя на ее слова.

— Отойди от меня! Вернись туда, где ты был! — Рука Мари тряслась, и дуло пистолета раскачивалось. Но палец она держала на курке.

— Он думал, я буду использовать юристов, а я использовал ружье. Этот выстрел мне ничего не стоил, точно так же, как ничего не стоил сам Бленкс. Ну что, я не прав?

Мари отодвинулась, пытаясь увеличить расстояние между Ножовски и дулом пистолета. Те несколько дюймов, которые ей удалось выиграть, никоим образом не гарантировали ей безопасность. Марек медленно поднял над головой левую руку, отвлек внимание Мари, после чего сделал резкое движение правой рукой, схватил пистолет и, рванув Мари вперед, бросил ее вниз лицом на пол.

Пистолет 38-го калибра разрядился в потолок. Эхо выстрела еще звучало, когда раздался выстрел Стенли Мудроу. Пуля прошила левое плечо Марека, заставив его повернуться. Марек выронил пистолет, но Мудроу не понял, хотел ли он сдаться, или ему стало трудно держать оружие. Да это и не имело значения, потому что Мари подняла свой пистолет с пола и стала стрелять в упор. Маленькие фонтанчики крови появились в тех местах, куда попадали пули. Кровь брызгала на лицо Мари, пропитывая ее волосы и платье.

— Неплохой стрелок, — сказал Мудроу, передернув затвор. Конечно, жалко, что одежда Мари испорчена. Теперь ей придется принять душ и во что-нибудь переодеться, прежде чем они уедут.