Укрощение

Глава 1

Англия

1445 год

— Выбирай, либо твоя дочь, либо я. Вдвоем нам здесь не жить, — сурово объявила Хелен Невилл, подбоченившись и надменно оглядывая мужа.

Гилберт тем временем небрежно развалился на сиденье-подоконнике под лучами солнца, пробивавшимися сквозь щели в голубых ставнях. При этом он потирал уши любимой гончей, а свободной рукой набивал рот вкусными кусочками засахаренных цукатов.

Как обычно, он не обратил ни малейшего внимания на требование Хелен, и та в гневе сжала кулаки. Подумать только, ну и муженек ей достался! Старше ее на двенадцать лет и лентяй, каких свет не видывал! Несмотря на то что большую часть дня он проводил в седле, следуя за полетом парящего в небе сокола, огромное брюхо свисало едва не ниже колен и с каждым днем становилось все объемнее. Разумеется, она вышла за него ради денег, золотой посуды, сотни акров земли, восьми замков (два из которых он в глаза не видел), ради породистых коней, целой армии солдат и слуг, ради дорогой и богатой одежды, которую он мог дать ей и ее двум детям. Она прочитала список владений Гилберта и ответила «да», на предложение стать его женой, даже не пожелав предварительно встретиться с женихом.

И вот теперь, через год после свадьбы, Хелен не уставала спрашивать себя, что было бы, потрудись она все-таки увидеть Гилберта, толстого обжору и неряху? Неужели не поинтересовалась бы, кто управляет его поместьями? Может, у него редкостной честности управитель?

Хелен знала, что у Гилберта был только один законный ребенок: бледная застенчивая девушка, ни словом не перемолвившаяся с мачехой до свадьбы. Впрочем, возможно, поместьями Гилберта управлял один из побочных сыновей.

Но только после того, как обеты были произнесены и Хелен поняла, что муж так же никчемен в постели, как и вне ее, обнаружилось, кто правил землями Невиллов.

Лайана!

Хелен было противно само это имя! Миленькая, на вид скромная дочурка Гилберта оказалась настоящим волком в овечьей шкуре! Лайана держала в руках все, как до нее — ее мать, первая жена Гилберта. Лайана сидела за столом управителя, когда крестьяне платили ежегодную аренду. Лайана объезжала поля, давала указания надсмотрщикам и приказывала чинить прохудившиеся крыши. Лайана решала, когда в замке становилось слишком грязно, а запасы истощались, и приказывала обитателям перебираться на другое место. За последний год это проделывалось трижды, и каждый раз Хелен узнавала обо всем, только когда служанка принималась укладывать ее постельное белье.

И оказалось, нет никакого смысла объяснять Гилберту или Лайане, что именно она, Хелен, отныне хозяйка поместья, а падчерица должна передать ей ключи. В ответ на пылкие тирады оба с любопытством пялились на Хелен, словно на одну из горгулий, украшавших водосток, которой ни с того ни с сего вздумалось открыть рот и заговорить. После чего Лайана продолжала заниматься своим делом, а Гилберт — бездельничать.

Хелен пыталась сама взять власть и некоторое время даже считала, что это ей удалось… пока не оказалось, что каждый слуга и каждая служанка, получив приказ, бежит к Лайане за подтверждением.

Сначала Хелен просто жаловалась мужу, после того как ублажала его в постели. Но даже в такие минуты Гилберт не обращал на жену особого внимания.

— Оставь Лайану в покое. Пусть делает все, что пожелает. Нечего тебе ей препятствовать. Пытаться остановить Лайану — все равно что остановить падение булыжника с горы. Лучше и безопаснее всего убраться с его дороги.

После подобных речей он обычно переворачивался на другой бок и засыпал. А вот Хелен не могла заснуть всю ночь, горя яростью и гневом.

К утру она сама была готова стать тем самым булыжником. Она была старше Лайаны и, если уж на то пошло, куда хитрее. После смерти первого мужа его младший брат унаследовал поместья, а Хелен с двумя маленькими дочерьми вытеснила невестка. Хелен пришлось отойти в сторону и наблюдать, как обязанности, ранее принадлежавшие ей, перешли к молодой и совсем еще неопытной особе. Предложение Гилберта Невилла явилось для нее даром небес, и она обеими руками ухватилась за шанс вновь стать хозяйкой в собственном доме. Но оказалось, что и здесь ее место занято маленькой бледной девицей, которую давно уже пора было выдать замуж и отослать в дом супруга.

Хелен попыталась потолковать с Лайаной, рассказать о счастье иметь собственную семью, детей и хозяйство. Но та удивленно моргнула огромными голубыми глазами, удивительно напомнив мачехе покорного слабого ангела на потолке церкви.

— Но кто позаботится о поместьях моего отца? — просто спросила она.

Хелен скрипнула зубами.

— Я жена твоего отца. Я выполню свой супружеский долг и сделаю все необходимое.

Глаза Лайаны весело блеснули. Оглядев роскошное бархатное платье со шлейфом и низким треугольным вырезом, обнажавшим прелестные плечи мачехи, ее высокий, затейливо вышитый эннен[1], девушка улыбнулась:

— Во всем этом ты задохнешься от жары.

— Для езды верхом я оденусь попроще, — принялась оправдываться Хелен. — Поверь, я держусь в седле не хуже тебя! Лайана, тебе больше не подобает оставаться в доме отца. В двадцать лет пора иметь свой дом. Своего…

— Да-да, — отмахнулась Лайана. — Уверена, что ты права, но мне пора ехать. Вчера ночью в деревне случился пожар, и необходимо посмотреть, большой ли урон нанесен крестьянам.

Она повернулась и ушла, оставив Хелен с красным как рак лицом и в черном как туча настроении. Какая выгода быть замужем за самым богатым в Англии человеком, жить в невероятной роскоши и изобилии, находиться в замках, где со стен свисали толстые многоцветные шпалеры, потолки были расписаны библейскими сценами, а вышитые покрывала красовались на кроватях, столах и стульях? Лайана держала при себе кучу девиц, которые не делали ничего, кроме как, склонившись над пяльцами, работали иглами и создавали чудесные узоры. Еда была божественной, поскольку Лайана соблазняла поваров превосходным жалованьем и отделанными мехом нарядами для их жен. Отхожие места, ров, конюшни и дворы были безупречно чисты, как того требовала Лайана.

Лайана, Лайана, Лайана, всюду Лайана.

Хелен нервно прижала пальцы к вискам. Слуги неизменно считались с тем, чего хочет и что приказала леди Лайана, а многие еще помнили повеления первой жены Гилберта. На Хелен вообще не обращали никакого внимания. С таким же успехом она могла бы исчезнуть с лица земли, и никто бы про нее не вспомнил.

Окончательно терпение Хелен лопнуло, когда две ее дочери стали во всем подражать Лайане. Малышка Элизабет попросила пони. Хелен улыбнулась и разрешила ей взять лошадку. Но девочка удивленно подняла брови и, ответив, что спросит Лайану, побежала на поиски сводной сестры.

Именно этот случай и побудил Хелен предъявить мужу ультиматум.

— В этом доме я меньше чем никто! — кричала она, не потрудившись понизить голос, хотя прекрасно сознавала, что присутствующие в комнате слуги навострили уши. Все это были слуги Лайаны, прекрасно вышколенные, послушные, познавшие великодушие и благородство молодой хозяйки, временами испытывавшие ее гнев, но тем не менее при необходимости готовые отдать за нее жизнь. — Либо я, либо твоя дочь, — повторила Хелен.

Гилберт оглядел поднос с цукатами, изготовленными в виде фигурок двенадцати апостолов, выбрал святого Павла и сунул в рот.

— И что прикажешь мне делать с ней? — лениво спросил он. Гилберт Невилл вообще был человеком невозмутимым, и его мало чем можно было удивить. Комфорт, добрый конь, хороший сокол, вкусная еда, резвая гончая и покой — все, что он требовал от жизни. Он понятия не имел, каких трудов стоило первой жене приумножить оставленное его отцом наследство и огромное приданое, принесенное ей мужу. Он и ведать не ведал, как хлопотала по хозяйству его дочь. По его мнению, поместья управлялись сами собой. Крестьяне занимались урожаем, знать — соколиной охотой, король издавал законы. А теперь еще оказалось, что женщины ссорятся!

Он впервые увидел прелестную молодую вдову Хелен Певерилл, когда та объезжала земли усопшего мужа. Ее темные волосы струились по спине, большие груди едва не вываливались из выреза платья, а ветер прижал шелковые юбки к сильным, мощным бедрам. Гилберт испытал редкий момент похоти и сказал ее деверю, что готов жениться на Хелен. На этом его участие в свадебных приготовлениях и ограничилось. Всем остальным занималась Лайана. Она и объявила, что пора идти к алтарю. После одной жаркой брачной ночи Гилберт, вполне удовлетворенный женой, ожидал, что она оставит его в покое и займется обычными женскими делами. Но вместо этого она принялась ныть, постоянно чего-то требовать и жаловаться на Лайану. А ведь Лайана была таким милым, добрым ребенком: всегда просила, чтобы музыканты играли его любимые песни, кормила вкусной едой и длинными зимними вечерами рассказывала интересные истории, чтобы развлечь отца. Гилберт никак не мог понять, почему Хелен жаждет отделаться от падчерицы: ведь присутствие Лайаны в доме было почти незаметно.

— Полагаю, Лайана может выйти замуж, если захочет, конечно, — зевнув, заметил Гилберт. Он считал, что люди должны делать все, что пожелают. И был свято уверен, что крестьяне трудятся на полях с утра до вечера только потому, что им так хочется.

Хелен попыталась взять себя в руки.

— Конечно, Лайана не хочет замуж. Зачем ей нужно выполнять приказы мужчины, когда здесь она пользуется полной свободой и полной властью? Будь у меня подобная власть в доме покойного мужа, я никуда бы оттуда не ушла! — взвизгнула она, в беспомощном гневе воздевая руки к небу. — Иметь власть и не заботиться при этом о мужчине! Да у твоей Лайаны просто рай на земле! Она никогда не покинет родительский дом!

Хотя Гилберт так и не понял суть жалоб жены, непрерывный визг действовал ему на нервы.

— Я поговорю с Лайаной и узнаю, действительно ли она вознамерилась выйти замуж.

— Ты должен приказать ей выйти замуж! — отрезала Хелен. — Выбрать ей жениха и повелеть идти к алтарю.

Гилберт потрепал уши гончей и улыбнулся, словно что-то вспомнил.

— Раз в жизни, единственный раз я осмелился возразить матери Лайаны. Больше я такой ошибки не совершу.

— Если ты не уберешь свою дочь из дома, берегись разгневать меня! — пригрозила Хелен, перед тем как повернуться и уйти.

Гилберт погладил собаку. Его новая жена казалась котенком по сравнению с львицей, которой была мать Лайаны. Он искренне не понимал причину гнева Хелен. До него просто не доходило, что человек способен добровольно взвалить на себя некие обязанности.

Он выбрал святого Марка и задумчиво стал жевать. Кажется… кажется, кто-то предупреждал его, как опасно иметь в доме двух женщин. Может, действительно стоит поговорить с Лайаной и узнать, что она думает насчет замужества. Если Хелен выполнит свою угрозу и переберется в другое поместье, ему будет не хватать ее в постели. А вот Лайана… вдруг она выйдет замуж за человека, который тоже занимается соколиной охотой и имеет хорошо натасканных соколов?

— Итак, — мягко заметила Лайана, — моя почтенная мачеха жаждет выкинуть меня из собственного дома, из дома, ради благосостояния которого неустанно трудилась моя мать, дома, которым я управляла три года.

У Гилберта внезапно заболела голова. Вчера ночью Хелен не унималась ни на минуту. Похоже, Лайана приказала построить новые коттеджи в окруженном стенами городке у подножия замка. Хелен пришла в ужас. Узнав, что Лайана собиралась сама заплатить за постройку, вместо того чтобы заставить крестьян собрать деньги, она сильно обозлилась и ругалась так громко, что шесть соколов Гилберта поднялись в воздух, но поскольку на них были надеты колпачки, полет вслепую привел к тому, что один бедняга сломал шею. И Гилберт понял: необходимо что-то предпринять, он не мог допустить потери еще одного любимого сокола.

Сначала он решил одеть женщин в доспехи и заставить сражаться до первой крови, но у женщин имелось оружие посильнее стали. И этим оружием были слова.

— По-моему, Хелен считает, что ты будешь счастливее в собственном доме. С собственным мужем и сорванцами.

Правда, Гилберт не мог представить места счастливее, чем земли Невиллов, но разве женщин поймешь?

Лайана подошла к окну и выглянула во внутренний двор, окруженный толстыми замковыми стенами и небольшим городком, притулившимся у одной из них. Это поместье было всего одним из фамильных владений, всего одним из тех, которыми она управляла. Мать годами учила Лайану, как следует обращаться с людьми, проверять записи управителей и каждый год получать прибыль, на которую покупались новые земли.

Лайана ужасно рассердилась, когда отец объявил, что собирается жениться на смазливой молодой вдове. Ей не понравилось, что чужая женщина пытается занять место ее матери. Сердцем девушка чувствовала беду, но иногда отец бывал очень упрям и искренне верил, что может поступать, как ему вздумается. Тем не менее Лайана была довольна, что Гилберт не из тех людей, которые думают только о войне и оружии. Он занимался своими гончими и соколами и оставлял более важные дела сначала жене, а потом дочери.

До этого момента. Теперь он женился на тщеславной Хелен, думавшей только о том, как бы заполучить деньги Гилберта и накупить побольше богатых одежд: недаром пять швей день и ночь шили ей новые наряды. Одна занималась лишь тем, что расшивала их жемчугом. Только в прошлом месяце Хелен приобрела двадцать четыре меховые шкурки, а в позапрошлом — целую корзину меха горностая с такой же легкостью, как иная хозяйка покупает корзину кукурузных зерен. Лайана поняла, что, если она передоверит управление поместьями мачехе, та обескровит крестьян, выжмет досуха, только чтобы иметь пояс из золота с бриллиантами.

— Ну? — допытывался Гилберт. — Что ты надумала?

Ох уж эти женщины! Если он немедленно не получит ответа, то наверняка пропустит сегодняшнюю охоту. Судя по виду, Хелен готова вскочить на коня и преследовать его даже в поле, продолжая ныть, жаловаться и проклинать мужа.

— Передай мачехе, что я выйду замуж, если найду подходящего человека.

Гилберт облегченно улыбнулся:

— Что же, вполне справедливо. Я так и скажу ей. Пусть успокоится.

Он было устремился к двери, но вдруг вернулся и положил руку на плечо дочери: редкий знак отцовского внимания. Гилберт был не из тех людей, которые оглядываются назад, но сейчас горько пожалел, что встретил Хелен и женился на ней. До чего же он был счастливее, когда дочь заботилась о нем, а любая служанка с радостью удовлетворяла его низменные желания.

Гилберт пожал плечами.

Что жалеть о том, чего уже не изменишь?

— Мы найдем тебе крепкого молодого человека, который даст тебе дюжину детишек, чтобы было над кем хлопотать, — пообещал он перед уходом.

Лайана плюхнулась на пуховую перину кровати и жестом отослала служанку из комнаты. Взглянув на свои руки, она заметила, что они дрожат. Однажды она оказалась лицом к лицу с армией крестьян, вооруженных серпами и топорами. Одна. Правда, за спиной жались три перепуганные служанки. Но девушка высоко вскинула голову и утихомирила собравшуюся шваль, отдав им всю еду, которую захватила с собой, и предоставив работу на своих землях. Она имела дело с пьяными солдатами и однажды избежала насилия, ударив по голове чересчур рьяного поклонника. И твердо верила, что любое несчастье можно прогнать спокойствием и твердостью духа.

Однако мысль о браке пугала ее и не просто пугала, а ужасала до глубины души. До полусмерти. Два года назад ее кузина Маргарет вышла за человека, которого выбрал ей отец. До свадьбы жених писал любовные сонеты в честь красоты Маргарет. Девушка была уверена, что влюблена в жениха, и с нетерпением ждала дня свадьбы.

Но вскоре новоиспеченный муж показал свое истинное лицо. Почти все огромное приданое Маргарет ушло на оплату его гигантских долгов. Он оставил бедняжку в старом полуразрушенном холодном замке в компании нескольких старых слуг, а сам отправился ко двору, где выбросил остаток ее приданого на драгоценности для высокорожденных придворных шлюх.

Поэтому Лайана прекрасно сознавала, как ей повезло, что она управляет отцовскими землями. Ни у одной женщины нет такой власти, если только какой-то мужчина не пожелает вручить ее жене. Поклонники просили ее руки с тех пор, когда девочке исполнилось четыре года. В восемь лет она была помолвлена, но молодой человек умер, когда девушке еще не было десяти. С тех пор отец не потрудился принять ни одного предложения, и поэтому Лайана под шумок сумела избежать брака. Стоило лишь напомнить отцу, какой хаос вызовет ее замужество, и тот немедленно отказывал очередному претенденту.

Но теперь, когда в дело вмешалась алчная Хелен, Лайана почти решилась отдать в ее руки управление поместьями, а самой удалиться в их валлийское поместье, Да, это достаточно далеко. Там она будет жить в уединении, и скоро отец и Хелен о ней забудут.

Лайана, сжав кулаки, встала. Простое незатейливое бархатное платье без всяких украшений подметало плитки пола. Хелен никогда не даст ей покоя. Будет преследовать, пока не убедится, что она так же несчастлива в браке, как все остальные женщины.

Лайана взяла со стола маленькое зеркальце и всмотрелась в свое отражение. Несмотря на все любовные стихи, написанные в ее честь рьяными поклонниками, несмотря на все песни, спетые странствующими менестрелями, которым она платила, сразу видно, что красоты здесь искать не приходится. Слишком бледна, слишком светловолоса, слишком… невинна, чтобы быть красавицей. Зато Хелен с ее горящими черными глазами, хранящими миллион секретов, с ее чувственными взглядами, была неотразима. Лайана иногда думала, что так хорошо управляет слугами именно потому, что в ней нет ничего женственного. А вот когда Хелен шла по двору, мужчины бросали работу и глазели на нее. Завидев Лайану, они почтительно кланялись, но не перемигивались и не подталкивали друг друга.

Девушка подошла к окну и выглянула во двор. Кузнечный подмастерье обхаживал смазливую доярку. Руки мальчишки шарили по округлому, плотно сбитому телу.

Лайана отвернулась: для нее это зрелище было слишком болезненным. Вот за ней не станут гоняться по двору. Да и вряд ли какой-то молодой человек захочет гоняться за ней. Люди ее отца всегда относились к ней с уважением, подобающим ее положению, и обращались как к миледи. Поклонники добиваются только ее приданого. Даже будь она трехглазой горбуньей, все равно выслушивала бы цветистые комплименты и восторженные оды ее красоте.

Однажды ей прислали стихи в честь ее прелестных ножек. Можно подумать, автор когда-нибудь их видел!

— Миледи!

Лайана подняла глаза. В дверях стояла ее служанка Джойс, единственная, которую девушка могла назвать кем-то вроде подруги. Всего на десять лет старше Лайаны, Джойс была ей почти сестрой. Мать Лайаны наняла Джойс, когда дочь едва научилась ходить, да и Джойс трудно было назвать взрослой. Мать Лайаны научила дочь управлять поместьями, но именно Джойс утешала девочку, когда той снился ночной кошмар, выхаживала, когда очередная детская болезнь уклады вала ее в постель, открывала тайны, доступные лишь женщинам. Объясняла, как получаются дети и чего хотел мужчина, пытавшийся изнасиловать Лайану.

— Миледи, — начала Джойс, неизменно почтительная к молодой госпоже. Пусть Лайана могла позволить себе дружески обращаться с прислугой, но та всегда знала свое место. Всегда понимала, что завтра может оказаться без крыши над головой и без куска хлеба на столе. И никогда не давала советы там, где ее не просили. — В кухне поссорились судомойки, и…

— Ты любишь своего мужа, Джойс?

Прежде чем ответить, служанка поколебалась. Весь замок знал, чего требовала леди Хелен, и люди были уверены, что с отъездом Лайаны поместья Невиллов превратятся в прах уже через шесть лет.

— Да, миледи. Люблю.

— Ты выбрала его сама? Или его тебе выбрали?

— Ваша матушка выбрала его, но, думаю, ей хотелось порадовать меня, потому что меня выдали за молодого здорового парня, и я со временем полюбила его.

Лайана резко вскинула голову.

— Правда?

— О да, миледи, такое часто бывает, — с облегчением объяснила Джойс, чувствуя, что ступила на безопасную почву. Все женщины боятся выходить замуж!..

— Когда приходится проводить вместе долгие зимние ночи, к весне приходит любовь.

Лайана отвернулась. «Если приходится проводить вместе долгие ночи. Если алчный муж не отсылает тебя…»

— Скажи, Джойс, я хорошенькая? То есть достаточно красива, чтобы мужчине понравилась именно я, а не все это? — Она широким жестом обвела шелковые занавеси, шпалеры на стене, кувшин из позолоченного серебра, мебель резного дуба.

— О да, миледи, — не задумываясь кивнула Джойс. — Вы настоящая красавица. Ни один мужчина не устоит перед вами. Ваши волосы…

Лайана повелительно вытянула руку, пытаясь остановить женщину.

— Пойдем лучше на кухню, посмотрим, из-за чего началась ссора, — тяжело вздохнула она.