Улица без радости

Конец оперативной группы

Еще до падения Дьенбьенфу 7 мая 1954 года контрнаступление Вьетминя набрало обороты в других секторах, в частности, на Plateaux Montagnards (Центральное нагорье), через которое проходил кратчайший маршрут с севера на юг в Индокитае, и которое было в значительной степени недоступно для воздушной разведки и бомбардировок французов.

Затягивание удавки коммунистов вокруг плато, сделало бы невозможной длительную оборону южного Лаоса, открыло бы доступ в доселе спокойную Камбоджу для полномасштабного вторжения и непосредственно угрожало небольшим, но важным французским форпостам в Хюэ, Туране (Дананге – прим. перев.) и Нячанге вдоль побережья Аннама.

Чтобы поддерживать битву при Дьенбьенфу и полномасштабное наступление на жизненно важные позиции в дельте Красной реки, которое неизбежно должно было последовать, французское верховное командование должно было лишить район плато основной части его мобильных сил, оставив его оборону в руках статичной 4-й вьетнамской горной дивизии и небольших диверсионных подразделений глубокого проникновения (см. главу 10). Одна вьетнамская мобильная группа №11, была размещена в Анкхе, но имела ограниченные наступательные возможности. Таким образом, бремя поддержания всей оборонительной системы, было возложено на одну-единственную высокомобильную полковую оперативную группу, мобильную группу №100.

Мобильная группа №100 была одной из лучших и самых мощных частей этого типа. Ее ядром были ветераны французского батальона из войск ООН в Корее, закаленные в боях элитные войска, в которых многие из солдат и офицеров пошли на понижение в звании на один или два ранга, чтобы получить возможность служить в войсках ООН. В Корее французский батальон сражался в рядах американской 2-й пехотной дивизии и покрыл себя славой при Чипхён-ни, Вонджу и перевале Разбитых сердец. Переброшенный в Индокитай после заключения корейского перемирия в июле 1953 года, Bataillon de Corée, усиленный собственными резервами и включением двух вьетнамских рот вместе со знаменитым коммандо Бержероль (во французской армии небольшие ударные подразделения (коммандо) часто носят имя своего создателя или командира; отсюда коммандо Бержероль, Витасс, Ванданберг и т.д. Прим. автора), был переформирован в Корейский полк. Присоединившись, в свою очередь к 2-й группе из 10-го колониального артиллерийского полка и Bataillon de Marche (у американцев нет в регулярных войсках эквивалента так называемым «маршевым частям» французской армии. Хотя иногда они формируются только для определенной цели, они часто имеют тенденцию становиться постоянными смешанными подразделениями. В Тонкине было две маршевые дивизии, а Иностранный легион имел свой знаменитый маршевый полк. Прим. автора. ) 43-го колониального пехотного полка, смешанному подразделению из испытанных и опытных в действиях в джунглях французских и камбоджийских частей, часть была введена в строй как мобильная группа №100 15 ноября 1953 года.

Больше, чем обычно, позаботились о подготовке и снаряжении этого элитного отряда. По приказу своего нового командира, полковника Барру и его начальника штаба, подполковника Лажуани, мобильная группа разместилась в удобных помещениях в Зядине, недалеко от Сайгона. До 29-го ноября мобильная группа старательно переучивалась, проводя огневую подготовку совместно с собственной артиллерией (редкость для Индокитая, где часто считалось что «лучшая подготовка – это отправить их на встречу с вьетами…»), а на 29-е и 30-е ноября отправилась на ночной бивак. Вскоре усиленная 3-м эскадроном 5-го («Королевская Польша») бронекавалерийского полка, мобильная группа теперь насчитывала, с собственной штабной ротой, 3498 человек. Хорошо экипированная и в великолепной физической форме после нескольких месяцев мира и переоснащения в Корее, основная масса мобильной группы была более чем готова к встрече с противником. Этот день не заставил себя ждать.

4 декабря вся мобильная группа провела операцию по зачистке пересохших русел в дельте реки Сайгон и через несколько минут после начала операции у нее был первый убитый: лейтенант Масагоса из артиллерийской группы наступил на мину, когда искал место для развертывания своей батареи. Они также впервые познакомились с тактикой Вьетминя. После целого дня мучительного продвижения по оросительным каналам и дамбам, которые были тщательно заминированы и уставлены растяжками (в ходе которого группа потеряла еще четырех человек на минах), вся группа нашла ровно одну ручную гранату, несколько документов и 400 килограмм риса. Операция, получившая название «Кантер 1» была продолжена на следующей день, в палящем зное и зловонии пересохших русел. Один солдат потерял сознание от жары, а в 11.15 еще трое подорвались на минах. В 16.00 из зарослей кустарника 2-й Корейский батальон был накрыт точным и плотным огнем из гранатометов, в течении нескольких минут 15 человек получили ранения. 6 декабря операция была свернута. Потери: 26 раненых, 3 убитых у мобильной группы; 3 гранаты и 3 пленника у Вьетминя.

10 декабря мобильная группа начала выдвижение в направлении южной части Центрального нагорья, чтобы взять на себя роль подвижного «костяка» обороны всего района плато. К 17 декабря выдвижение было завершено и вся часть снова собралась в Буонхо, у чайной плантации, вырубленной в густых лесах в 40 километрах к северо-востоку от Буонметхуот. Люди молча разбили палатки и подготовили лагерь для круговой обороны. Ближайшая дружественная часть находилась в 20 милях от них, а между ними не было ничего, кроме густого леса – ни линий траншей, ни колючей проволоки, ни танков, ни корпусной артиллерии. Это было совсем не похоже на Корею.

Тем временем, Вьетминь не сидел без дела. После короткого, но успешного удара по линии французских гарнизонов в южном Лаосе, противник растаял в джунглях плато, оставив два местных полка, 108-й и 803-й, для дальнейших операций. В быстрой последовательности ударов, 108-й полк атаковал и уничтожил целую цепочку постов к северу от Контума, французского северного опорного пункта на плато, пока 803-й, в широком движении на юг, угрожал Теорео и цепочке постов вдоль реки Ба.

Мобильная группа, встретившая Рождество в Буонхо без особых событий, неожиданно получила приказ прервать график учений для того, чтобы как можно быстрее обеспечить подкрепления Теорео. Расстояние между Буонхо и Теорео составляет менее 30 миль по воздуху, но около 60 миль по заброшенной второстепенной дороге. Выехав на рассвете Нового года, четыре стрелковые роты на грузовиках и эскадрон бронекавалерии поздно ночью достигли переправы к северо-восток от Теорео и сразу же начали переправу. Ночные переправы, в лучшем случае, опасны. Когда операция должна быть осуществлена с одним хлипким паромом, через не нанесенную на карты реку, опасности, соответственно, возрастают. К 23.00 паром застрял на песчаной отмели посреди реки, и авангард, теперь разделенный надвое, тут же разбил лагерь. На следующий день оставшаяся часть мобильной группы подошла к переправе, но паром удалось снять с отмели только в полдень. Операция по переправе продолжалась с приводящей в отчаяние медлительностью, пока на следующий день саперы не смогли собрать плавучую платформу, приводимую в движение подвесными моторами. Наконец вся мобильная группа вновь собралась в Теорео 4 января.

Мобильная группа без передышки была брошена в сложную операцию по деблокированию шоссе №7 и удержанию его от блокады на расстоянии более 70 миль в направлении южного побережья Аннама, где 20 января десантная операция с моря должна была начать операцию «Атланта». В удушливой жаре бойцы мобильной группы №100 работали медленно и методично, разминируя обычно пустующую дорогу и восстанавливая мосты, взорванные невидимым врагом. Еще один полк противника, 84-й, был быстро идентифицирован, но разорвал контакт. Боевые патрули обнаружили только пустые лагеря в близлежащих джунглях. Коммандос, набранные из горцев, под командованием капитана Витасса, были приданы мобильной группе, чтобы стать их прикрытием и разведкой. К 28 января мобильная группа была практически в поле видимости береговой линии вблизи Тиухоа, и соединилась с амфибийными силами.

Но в тот же самый день 1-й Корейский батальон получил приказ усилить Плейку, центральный опорный пункт на плато (южным был Буонметхуот), которому теперь также угрожал 108-й полк Вьетминя, в то время как двум стрелковым ротам и одной батарее 2-го Корейского батальона было приказано продолжать движение прямо к Контуму – марши, соответственно на 160 и 220 километров. Люди и машины мобильной группы №100 находились на марше уже 30 дней и начали сказываться последствия этого испытания.

Позже полковник Барру записал в своем военном дневнике, рассматривая проблемы своей группы во время только прошедшей встряски: «Самой чувствительной проблемой остается защита артиллерии и средств управления и связи, поскольку максимальное пехотинцев должно быть освобождено для поиска противника и борьбы с ним. Сами средства поддержки и координации, составляющие силу мобильной группы, также создают огромные сложности в горном районе, где дороги редки и низкого качества».

Учитывая дальнейшую судьбу мобильной группы, эти слова были пророческими.

К 1 февраля угроза, нависшая над всей северной частью плато, стала достаточно отчетливой, чтобы вся мобильная группа переместилась в Контум, где среди гражданского населения почти царила паника. К северу и северо-востоку от города ополченцы горных племен, либо отступили в джунгли, либо, поддавшись пропаганде коммунистов, убили своих французских унтер-офицеров – и на этот раз противник не избегал контакта. Сильный патруль из 2-го Корейского батальона, в Конбрай, возглавляемый лейтенантом де Бельфоном, попал в хорошо подготовленную засаду, в которой весь взвод был едва не уничтожен, потеряв семерых убитыми (включая лейтенанта) и тридцать ранеными, в то время как Вьетминь потерял убитыми пятерых.

В 13.00 2-го февраля все посты к северо-западу от Контума, включая важный форпост Дакто, были просто затоплены войсками противника численностью до батальона, атаковавшими несколькими волнами. Воздушная поддержка истребителей-бомбардировщиков, вызванная с аэродромов в Нячанге и Ше, продолжала обстреливать окрестности Дакто до наступления темноты, но лишь горстке выживших удалось добраться до аванпостов Контума. 2-й Корейский батальон продолжал патрулирование в направлении Брех, и понес потери от мин и растяжек.

803-й полк Вьетминь медленно продолжал усиливать свой удушающий захват вокруг мобильной группы. Широко охватывая город, он атаковал аванпост Дак-Доа, в 28 километрах к юго-востоку от Контума, который потерял 16 человек, но удержался. 5 февраля противник взорвал несколько мостов к северу от Контума, тем самым воспретив любое патрулирование на джипах к северу по шоссе №14. Оставалось всего несколько часов, прежде чем мобильная группа была бы полностью окружена в Контуме, но высшее командование решило не защищать Контум; эвакуация из города всех войск, европейских гражданских лиц и вьетнамских государственных служащих была завершена без серьезных инцидентов к 7 февраля, и мобильная группа теперь без воодушевления окапывалась вокруг Плейку, последнего рубежа обороны центрального района нагорья.

Полковник Барру решил удерживать Плейку наступательно, чтобы избежать постепенного скопления своих войск в районе, слишком малом для проведения маневра. Командный пункт группы был расположен к северу от Плейку, на чайной плантации, в то время как сводный батальон 43-го колониального полка, усиленный батареей 10-го колониального артиллерийского полка, был размещен на полпути между Дак-Доа и Плейку, в свою очередь разместив два своих взвода в самом Дак-Доа. Одна батарея 105-мм гаубиц из 10-го полка была отправлена на 75 километров к востоку от Плейку, для усиления гарнизона на перевале Мань-Ян.

Вьетминь тем временем не сидел без дела. Две рота вездесущего 803-го полка Вьетминь устроили засаду на патруль 2-го Корейского батальона, убив лейтенанта Миоллетти и двух его людей, ранив еще десятерых. И снова начиналась страшная картина постепенного разрушения, медленного обгладывания человека за человеком, взвода за взводом, несмотря на попытки мобильной группы не быть втянутыми в статичную оборону на позициях. За засадой на патруль 2-го Корейского батальона немедленно последовал контрудар в горный массив Зангройа, откуда, по-видимому, пришли нападавшие. Разумеется, никаких их следов не нашли.

11 февраля в полночь Дак-Доа был вновь атакован подразделениями Вьетминя, которые пробрались до заграждений из колючей проволоки. Артиллерия мобильной группы, с помощью «люциоля» («Светлячка» - легкого самолета, оснащенного осветительными ракетами) и звена самолетов-амфибий «Грумман» G21, приспособленных для обстрела наземных целей, снова сумели сдержать атакующих, но силы защитников Дак-Доа, почти непрерывно находившихся под огнем в течении семи дней и ночей, были на исходе. На следующий день два усиленных взвода из 1-го Корейского батальона сменили гарнизон, в то время как остальная часть батальона сменила сводный батальон 43-го полка на дороге в Дак-Доа.

Но Дак-Доа не дали никакой передышки. Его заграждения из колючей проволоки, разорванные на куски бангалорскими торпедами и минометными минами почти не представляли помехи. Его земляные блиндажи обеспечивали некоторую защиту, но не от прямых попаданий. К 17 февраля дорога, ведущая из Плейку в Дак-Доа, подвергалась почти постоянным нападениям; в тот же день последний конвой доставил припасы вместе с лейтенантом Буассино из 2-го Корейского батальона, который должен был принять командование аванпостом после смены 1-го Корейского и совершил поездку, чтобы ознакомиться с местностью. Он решил переночевать в Дак-Доа и вернуться в Плейку со следующим конвоем.

Атака последовавшая в ночь с 17 на 18 февраля, была образцом тщательного исполнения и жестокости. В 23.00 один батальон 803-го полка Вьетминь начал свой уже привычный обстрел Дак-Доа 81-мм минометами и пулеметами, чтобы держать обороняющихся в укрытиях. Фактически, лейтенант Гарнье, артиллерийский передовой наблюдатель в Дак-Доа, передал по рации своей батарее в лагере 1-го Корейского батальона, что «сегодня ночью все выглядит тихо», изменив свое мнение примерно в 22.00, с просьбой о заранее подготовленном огнем по предполагаемому района сбора коммунистов.

В 02.50 разрозненный минометный огонь по КП группы на чайной плантации сковал там резервы, в время как вражеские патрули обстреливали лагерь 1-го Корейского батальона. Менее чем через час вся группа была втянута в огневой бой средней интенсивности и занята непосредственной защитой своих позиций и техники.

Именно в этот момент Вьетминь начал свою последнюю атаку на Дак-Доа. В 03.35 огонь противника по Дак-Доа усилился до невиданной интенсивности и велся со смертоносной точностью. Первый минометный залп угодил прямо в электрогенератор аванпоста, поджег канистры с бензином, стоявшие рядом и одновременно вывел из строя электросистему аванпоста, включая жизненно важные прожекторы, используемые для освещения зон обстрела вокруг поста. Второй залп обрушился на казармы местных ополченцев, размещенных на посту, превратив их в груду обломков. Третий залп вывел из строя основную рацию аванпоста, но пост поддерживал радиосвязь через рацию ПАН. Молодой младший лейтенант Тужерон, командовавший аванпостом, был ранен в 03.45. Вероятно, что в этот момент командование принял гость из 2-го Корейского батальона, лейтенант Буассино.

На фоне этого столпотворения, освещенного пылающим бензином, поджегшим штабной бункер, раздалось страшное, пронзительное «Тиин-лин! Тьен-лен!» пехоты коммунистов, льющейся через заграждения из колючей проволоки. По запросу ПАН, батарея 1-го Корейского батальона теперь посылала непрерывный поток снарядов прямо на передовые позиции. Но батальон Вьетминя уже добрался до ходов сообщения передовых блиндажей, уничтожая обороняющихся.

В 03.50 лейтенант Гарнье, передовой артиллерийский наблюдатель, отправил свое последнее сообщение: «Они захватили половину аванпоста. Поддерживайте огонь».

На КП 1-го Корейского батальона местные атаки были распознаны как то, чем они и были — отвлекающие маневры от основного удара по Дак-Доа, но до рассвета для Дак-Доа ничего нельзя было сделать, поскольку было аксиомой, что вдоль дороги 1-й Корейский будет ждать засада, в надежде, что тяжелое положение их друзей заставит батальон отбросить всякую осторожность. Как бы то ни было, все равно было бы слишком поздно. В Дак-Доа продолжала работать рация ПАН, а в 04.10 неизвестный голос произнес на превосходном французском языке: «Прекратите огонь, пост взят». Артиллерийский огонь, тем не менее, продолжался, так как было возможно, что рация попала в руки коммунистов, когда пост все еще сражался.

Однако пятнадцать минут спустя, уже не оставалось никаких сомнений в том, кто был на посту: - Это Сериньяк, - произнес голос. - Пожалуйста, прекратите артиллерийский огонь.

Сериньяк был одним из французских сержантов в Дак-Доа и мгновение спустя, очень слабый голос, возможно, лейтенанта Тужерона, подтвердил просьбу. В 04.45 Буассино передал последнее прямое сообщение от Дак-Доа, подтверждающее, что пост пал и что он находится в руках коммунистов.

Затем над Дак-Доа воцарилась тишина, но 4-я рота 1-го Корейского батальона приняла по своей портативной рации последнее сообщение. Где-то там, в темноте, в джунглях, среди дымящихся развалин бывшего аванпоста Дак-Доа, кто-то насвистывал французский национальный гимн, «Марсельезу». Немного психологической войны Вьетминя? Французский пленник в бункере ПАН, который увидел, что рация все еще работает и хотел показать, что он все еще жив? Это никогда не станет известно.

1-й Корейский батальон пребывал в холодной ярости. В молчании, бойцы набивали запасные магазины. На рассвете батальон был готов к наступлению на Дак-Доа, если потребуется, пройдя с боем все 20 километров шоссе. Но как только первая рота покинула лагерь, с КП группы пришел приказ: «Свернуть лагерь, отступить к Плейку. Не предпринимать в настоящее время никаких попыток отбить Дак-Доа. Дело Дак-Доа закрыто».

Волна недовольства прокатилась по батальону, от майора де Тюрбе до последнего солдата:

- Вы хотите сказать, что мы их там просто оставим лежать для стервятников? Может быть, нам удастся найти кого-нибудь из раненых живым. Здесь, наверху, вьеты обычно оставляют их на месте, - сказал лейтенант Антонетти. Но штаб группы запретил двигаться с места; на самом деле, он только передал приказ, полученный от командующего зоны плато, который возглагал на группу ответственность за оборону Плейку, «игнорируя все остальные вопросы». Запрос 1-го Корейского батальона отправить пять невооруженных санитарных машин к Дак-Доа — временами 803-й поддавался духу рыцарства — был отклонен в 11.30, также по прямому приказу «Великого Паши», под этим кодовым именем скрывался командующий, генерал де Бофор. Лагерь сворачивали медленно, словно в надежде, что в последний момент приказ изменят.

18 февраля в 14.40, рядовой Мохаммед Баллас, уцелевший раненый из Дак-Доа, шатаясь вошел в лагерь. Он притворился мертвым после того, как вьеты захватили пост и содрали с него снаряжение — они никогда не оставались на посту дольше, чем это было необходимо, из-за страха перед артиллерией или воздушной бомбежкой — а потом просто ушел. Баллас подтвердил, что на аванпосту было много раненых. Это еще больше разозлило бойцов 1-го Корейского батальона, но штаб-квартира оставалась непреклонной. Наконец, 21 февраля в 07.30 рядовой Марсель Милле, раненый, захваченный в плен в Дак-Доа, прибыл в Плейку с сообщением от командира 803-го полка коммунистов: четверо тяжелораненых французов будут оставлены на дороге из Плейку в Дак-Доа и могут быть подобраны невооруженной санитарной машиной. На этот раз штаб зоны смягчился, и была выслана санитарная машина, которая в 11.00 привезла людей обратно.

Дак-Доа стоил мобильной группе №100 в общем более 80 французов, включая трех офицеров и около 30 местных ополченцев. И это было только начало. Любое перемещение из укрепленного лагеря Плейку теперь становилось отдельной военной операцией. 23 февраля основная часть мобильной группы попыталась провести разведку в направлении Дак-Доа, но ничего не обнаружила. Однако по возвращению в лагерь, арьергардный взвод попал в засаду усиленной роты 108-го полка Вьетминь и едва не был разорван на куски.. В последний момент он был спасен танками 5-го бронетанкового полка и обстрелом, по счастливой случайности оказавшегося рядом, звена истребителей-бомбардировщиков возвращавшихся в Нячанг. 1-й Корейский батальон снова потерял 19 человек, в том числе 12 пропавших без вести, но, по крайней мере, мог утешаться тем, что насчитал лежащими на земле 55 убитых коммунистов. В послании к своим людям, полковник Барру похвалил их «за эту военную акцию, в которой, несмотря на 56 дней непрерывных операций, все подразделения мобильной группы проявили решительный дух и агрессивность, отомстив тем самым за успех мятежников у Дак-Доа». Но в военном журнале части появилась красноречивая строка: «Боевой дух людей остается высоким, но они устали».

Март превратился в настоящий кошмар, но совсем по другой причине. На этот раз противник, будучи далеким от поддержания своего явного преимущества вокруг Плейку, снова растаял в джунглях. Измученная и изнуренная москитами и пиявками, толкая и тягая свою артиллерию, танки и машины, мобильная группа продвигалась по шоссе №19 в направлении Бон, для поддержки 3-й воздушно-десантной группы, высадившейся 1-го марта, чтобы попытаться блокировать неуловимые 803-й или 108-й полки Вьетминя — в зависимости от того, кто будет сражаться. После нескольких дней дождей, грунтовая дорога на Бон превратилась в грязь по щиколотку, которую машины группы превратили в бездонную.

В обжигающем влажном зное люди продолжали двигаться вперед с силой отчаяния — где-то должен быть враг! Но в военном журнале 1-го Корейского батальона от 13 марта кратко сказано: «Впечатление пустоты продолжается». Это было то, что руководство французского Генерального штаба для Индокитая называет « la guerre des grands vides», война на огромных пустых пространствах, совершенно непохожая на ту, что велась на равнинах и рисовых полях, кишащих людьми, живущими в тысячах деревень. Здесь можно пройти целый день, не встретив ни единого человека; правда, кое-где попадались хижины, но без обитателей. Те племена, которые остались верны французам, теперь находились на форпостах и в лагерях, а остальные отступили вместе с вьетами на неприступные холмы в нескольких милях от троп и дорог.

Последний удар воздушно-десантной группы к северу от Декьенга, поддержанный артиллерийской батареей мобильной группы, не принес никаких результатов, за исключением нескольких лагерей уже трех-пятидневной давности — а к северу от Декьенга начиналась зона, отмеченная на картах желтым цветом «рельеф и заложение ската не определены или неизвестные». 14 марта операция была свернута, так как десантники были выведены для высадки в Дьенбьенфу, и на мобильную группу была возложена задача охраны ежемесячного конвоя, пробиравшегося по шоссе №19 к укрепленному лагерю Анкхе, в 100 километрах к востоку от Плейку. И снова противник бежал, и снова смертельно уставшей мобильной группе пришлось преодолеть 130 километров за два дня, чтобы встретить новый удар своего старого врага, 803-го полка, о котором теперь поступали сообщения из окрестностей До Дак-Бот, на перекрестке шоссе №7 и №14.

К этому времени два полка Вьетминь в районе центрального плато отработали свою тактику в мельчайших деталях: не обремененные тяжелой техникой, не обремененные такими вопросами, как поддерживать сообщение по нескольким сотням километров дорог, они всегда могли двигаться быстрее, чем любые моторизированные войска, противостоящие им, которые по необходимости были вынуждены действовать с периферийных дорог. С ловкостью бывалых командных игроков 108-й полк оттянул мобильную группу далеко в бездорожье севера; в то время как основная часть 803-го полка, 39-й и 59-й батальоны, быстро продвигались на юг, вдоль Дак Я-Аюн (р. Аюн), достигнув перекрестка дорог примерно за два дня до начала выдвижения мобильной группы. К тому времени, когда группа встала лагерем вокруг Плей-Рин, Вьетминь снова расставил свою ловушку. Она сработала 22 марта в 02.45

Лагерь мобильной группы в Плей-Рин был сосредоточен вокруг небольшого армейского аванпоста, соломенные хижины и колючая проволока которого были скорее предназначены как укрытие от тропических дождей для взвода местных ополченцев, чем для обороны объекта. На манер каравана фургонов переселенцев Дикого Запада, мобильная группа образовала полукруг, фланги которого опирались на Дак Я-Аюнь. Ее командный пункт, артиллерия и танки находились в центре, а три пехотных батальона — по периметру. Довольно плоская равнина, со встречающимися местами зарослями кустарника, предлагала удобные сектора обстрела. Аванпосты перед основной линией обороны не сообщали ничего подозрительного до 02.45, когда в секторе 2-го Корейского батальона были замечены некоторые передвижения в окрестностях Дак Я-Аюнь.

В 02.45 весь район расположения мобильной группы был накрыт чрезвычайно сильным минометным огнем, сопровождавшимся последовавшим почти сразу точным и сосредоточенным огнем винтовок и нескольких станковых и ручных пулеметов. Командный пункт 2-го Корейского батальона был почти сразу же накрыт несколькими минометными минами и около 03.30 в секторе 2-го Корейского батальона снова раздались страшные крики «Тьен-лен!», когда одетые в черное пехотинцы-вьеты ворвались на позиции 5-й роты 2-го Корейского батальона, ранив и захватив в плен капитана Шарпантье.

В то же время продолжала развиваться диверсионная атака на аванпост Плей-Рин. Аванпост, обстрелянный из безоткатных орудий коммунистов вспыхнул, освещая поле боя, и через несколько минут к нему присоединились два грузовика 2-го Корейского батальона, пораженные минометными минами. Этот пожар принес пользу обороняющимся, так как облегчил вмешательство танков 5-го бронетанкового, которые загрохотали в секторе 2-го Корейского батальона, спасая от уничтожения 5-ю роту; оставшиеся в живых бойцы роты контратаковали и смогли отбить капитана Шарпантье.

Несколько решительных бойцов Вьетминя добрались до командного поста мобильной группы, но были застрелены в последнюю минуту людьми из штаба. В 04.30 803-й полк решил, что с него хватит. Так же быстро, как и появились, вьеты растворились в ближайших джунглях. Истребители-бомбардировщики и самолеты-разведчики, вызванные на рассвете, конечно, ничего не нашли. Проведенная позже наземная разведка 1-го Корейского батальона обнаружила пустой командный пункт и лагерь 803-го полка. Большое количество окровавленных повязок указывало на то, что сражение, должно быть, дорого обошлось и вьетам. На поле боя было найдено тридцать девять убитых, а двое раненых были взяты в плен.

Но со стороны французов потери были тяжелыми — 36 убитых, включая одного капитана; 177 раненых, включая майора Клейнмана, командира 2-го Корейского батальона, и 13 других офицеров; 8 пропавших без вести. Кроме того, мобильная группа израсходовала большую часть своих боеприпасов и все свои медикаменты. Она все еще могла сражаться, но была сильно потрепана.

В приказе на день полковник Барру выразил благодарность своим войскам за их мужество и за то, что они навлекли на «непобедимый и вечно ускользающий 803-й полк позор, заставив его бросить часть своих убитых и раненых на поле боя».

«Позвольте выразить вам,» продолжал он, «мою гордость, мою любящую уверенность и мою веру в будущее и нашу победу».

Но последние дни были тяжелыми для мобильной группы №100. 1-й Корейский батальон сократился с 834 человек в декабре до 532. Потери 2-го Корейского и батальона 43-го колониального полка были едва ли менее тяжелыми — и худшее было еще впереди. Очередная чрезвычайная ситуация вокруг Анкхе, снова заставила мобильную группу отправиться в дорогу, едва отправив в тыл раненых и пополнив топливо и боеприпасы. До сих пор Анкхе считался достаточно спокойным сектором, где конечно имело место проникновение противника, но не подвергавшимся непосредственной опасности быть захваченным. Так что его оборона оказалась в руках мобильной группы №11, полностью набранной из жителей равнин южного Вьетнама, которые больше терялись в джунглях, населенных «дикарями» - вьетнамского название горных племен, мой, означало именно это — чем европейские французы. Командование Вьетминя было не из тех, кто упускает такую возможность.

30 марта два отдельных батальона из соседней «Межзоны V» напали на ничего не подозревающий вьетнамский гарнизон на перевале Зъео Манг, контролирующий восточные подступы к Анкхе. Когда наступил рассвет, форпост был уничтожен, и в руки коммунистов попало снаряжение целого пехотного батальона, включая четыре 105-мм гаубицы. В то же время разведка доложила о появлении 39-го батальона тяжелого вооружения 803-го полка Вьетминь в нескольких километрах к югу от шоссе №19, очевидно с целью отрезать Анкхе с запада.

1 апреля вся мобильная группа — грузовики, танки, артиллерия, должна была еще раз пройти 140 километров по шоссе №19, чтобы взять на себя задачу полустатической обороны для всего района центрального плато, а полковник Барру взял на себя командование зоной Анкхе и районом племен бахнар, сменив полностью деморализованную мобильную группу №11. Снова начался поход из Плей-Рин в Плейку, с его атмосферой Дикого Запада, где несколько оставшихся французских чайных плантаторов собирались каждый вечер в «Эмбаскаде Бар» с «кольтами» .45 калибра на бедрах и своими джипами, прикованными цепями к коновязи перед баром, чтобы их не угнала проходящая мимо часть. Даже не останавливаясь, конвой прошел мимо старого лагеря 1-го Корейского батальона и перекрестка, где бойцы Дак-Доа вели свою последнюю битву. Они еще раз пересекли реку Дак Я-Аюн, где месяц назад тщетно преследовали 108-й полк, в неведомых просторах к северу от Плей-Бон и теперь продвигались по шоссе №19 к перевалу Манг Янг и сильно укрепленному ПК-22, посту километра №22, ровно в 22 километрах от Анкхе.

Шоссе №19 было небезопасно ни для чего, кроме конвоя и поездка полковника Барру в Анкхе сама по себе была военной операцией: 1-я и 4-я роты 1-го Корейского батальона и две роты батальона 43-го колониального полка взяли под контроль дорогу на восток до ПК-11, в то время как мобильная группа №11 отправила три роты их Анкхе на запад до ПК-11, чтобы сопроводить полковника и запасы горючего в укрепленный лагерь. Вся операция, казалось, прошла без инцидентов и в 14.45 полковник Барру, командные машины и опустошенные бензовозы вернулись в безопасный коридор за ПК-11 в зону, удерживаемую передовыми частями 43-го колониального полка и 1-го Корейского батальона.

Теперь начался «телескопический» процесс отвода частей, филигранная операция, в ходе которой части перескакивали друг через друга, причем перескочившая часть оставалась на огневой позиции до тех пор, пока отходящая часть, в свою очередь, не занимала оборонительную позицию — унылый процесс, который 1-й Корейский батальон отработал с балетной точностью.

В 15.20 поступило сообщение с командного пункта на ПК-22: «Конвой благополучно прибыл. Отступайте». И балет начался: две роты 43-го начали свое движение на запад пешком, так как они были ближе всего к командному пункту, с 2-й ротой позади.

- Похоже, мы снова сделали это, - сказал лейтенант Мюллер командиру роты капитану Леузону, когда колонна начала свой привычный марш в обычном шуме снаряжения и оружия, с которым шагает пехотная часть, когда она устала и чувствует себя в безопасности. Впереди шло стрелковое отделение под командованием сержанта Ли-Сома, камбоджийца — основная часть маршевого батальона 43-го была набрана в Камбодже. Время было 15.30, солнце стояло еще высоко в тропическом небе и бойцы колониального батальона находились теперь в 2 километрах к западу от ПК-15.

Внезапно сержант Ли-Сом остановился как вкопанный.

- В чем дело, Ли-Сом? - спросил Леузон. - Видишь что-нибудь?

Как уже было хорошо известно бойцам мобильной группы, некоторые из худших засад случались в конце ничем не примечательного патруля.

- Нет, мой капитан, - сказал Ли-Сом, сосредоточенно сморщив лицо, - пулеметный огонь. Они снова поймали 1-й Корейский.

Теперь все во 2-й роте могли его слышать: быстрые пулеметные очереди и более тяжелые удары безоткатных орудий. Это была большая засада и добыча того стоила: две роты, десять грузовиков и взвод танков. Рота Леузона не нуждалась в дальнейших приказах. Примерно в 15.30 они начали бегом возвращаться к ПК-15, через пять минут их догнал 4-й взвод 5-го бронетанкового полка под личным командованием командира эскадрона капитана Дусе.

Возле ПК-15 действительно разверзся ад. 4-я рота 1-го Корейского батальона только что прошла через позиции 1-й роты и собиралась занять позицию дальше по дороге, когда без единого звука и какого-либо предупреждения все грузовики роты попали под шквал пулеметного и ружейного огня с южной обочины шоссе. Прежде чем бойцы успели остановить машины, первый грузовик взорвался в облаке пламени, перекрыв дорогу, а второй врезался в первый. Через несколько мгновений из зарослей снова раздался крик «Тьен-лен!» и регулярные солдаты Вьетминя (19-й батальон 108-го полка и 30-й отдельный батальон из соседней «Межзоны V») начали продираться через заросли кустарника.

4-я рота состояла из опытных солдат; те кто мог сражаться, с трудом выбрались из грузовиков и направились к более высокой северной обочине шоссе. К 15.25, как раз в тот момент, когда сержант Ли-Сом впервые услышал стрельбу, уцелевшие солдаты 4-й роты, которыми теперь командовали капралы (ибо все старшие унтер-офицеры и офицеры уже были ранены), окопались для последнего боя. На самом деле, их набралось достаточно, чтобы провести две неэффективные контратаки, в надежде спасти некоторых раненых от поджаривания в горящих машинах, или от использования в качестве щитов бойцами Вьетминь, наступавшими через дорогу. Более того, сообщение по рации дошло до командного пункта и каждое свободное подразделение группы были на пути к ПК-15. 2-я рота 43-го колониального так и не получила это сообщение, но уже начала марш обратно по собственной инициативе.

Первой на место прибыла арьергард роты, с двумя легкими танками и головным полугусеничным БТР, который помчался в центр засады, надеясь, что появление бронетехники, по крайней мере, напугает вьетов и даст 4-й роте шанс перегруппироваться. Но вьеты тоже были закаленными частями. Полугусеничный БТР «Динго» (французские машины имели собственные имена, начинающиеся на ту же букву, что и рота. Прим. автора), был остановлен прямым попаданием снаряда безоткатного орудия в переднюю ось, а последовавший обстрел открытой машины пулеметным огнем ранил сержанта Лема, командира машины, и его наводчика, капрала Тран Ван Срея. Чрезвычайно плотный и точный огонь по смотровым щелям идущих следом танков также ранил часть их экипажей, и пехота вьетов начала карабкаться на машины.

По счастливой случайности, прибытие 4-го танкового взвода под командованием капитана Дусе, спасло подразделение от полного уничтожения. Используя свои танки, стреляющие из всех орудий по остановившейся колонне, они расчистили дорогу достаточно, чтобы бронетехника образовала квадрат, в который теперь собрались все уцелевшие пехотинцы роты. Это замедлило Вьетминь только на мгновение. С 16.00 до 17.00 они предприняли четыре атаки против танков, по-видимому, полностью игнорируя свои собственные потери. Дважды они забирались на танк «Дьябль» и обездвиженный «Динго», только для того, чтобы быть отброшенными назад в рукопашной схватке и казалось, на мгновение, что танкам у которых уже заканчивались боеприпасы после почти 90 минут интенсивного боя, наступил конец,.

Как ни странно, молчала артиллерия группы.

- Черт побери, где артиллерия? - спрашивал Дусе по рации командный пункт группы.

- Пока не можем вмешаться — последовал ответ, - Над вами один из наших «мушаров».

В шуме боя «мушар» - на французском жаргоне «шпион» или «стукач» - маленький, изящный на вид самолет-наблюдатель был совершенно незаметен, но теперь шум его мотора был слышен отчетливо. А за жужжанием его двигателя слышался гортанный рев более тяжелых самолетов — Б-26 из Нячанга, заходящих в крутом пике, их высокое хвостовое оперение сверкало в лучах заходящего солнца. Бойцы Вьетминя тоже их услышали, и они быстро прервали контакт, чтобы отойти в глубину леса, но недостаточно быстро для Б-26. В дикой карусели, используя еще дымящиеся машины 4-й роты как ориентир, они опустились до верхушек деревьев, сбросив черные сигарообразные канистры. Свист, мгновение тишины, а затем пламя, немедленно увенчанное огромной черной волной — напалм, загущенный бензин, который прилипает к коже и одежде.

Прибытие 3-й роты 1-го Корейского батальона вместе с грузовиком боеприпасов для танков теперь придало ощетинившемуся ежом периметру сил для еще одного сверхусилия. В 17.15, когда вьеты были подавлены Б-26, французы контратаковали в последний раз. При поддержке танка «Д’Арк II» и самоходной гаубицы «Дюрок» лейтенант де ла Бросс и некоторые подразделения 1-й роты начали пробивать путь колонне, сталкивая поврежденные машины с дороги и заводя остальные, еще находившиеся под огнем противника. К 19.00 все раненые и убитые из трех рот и подбитых танков были погружены на грузовики. Потрепанная оперативная группа начала отступать к ПК-22, когда арьергард, на этот раз рота де ла Бросса и бронетехника, был вновь атакован.

Бой в джунглях в лучшем случае не из приятных. В темноте тропической ночи это ад. Около 15 вьетов бросились на «Дюрок», водитель которой заметил их в последний момент и ускорил ход, раздавив трех из них в лепешку гусеницами гаубицы. Но это не заставило вьетов поколебаться: сержант Пиккарда, командир машины, получил пулю в лицо, а водитель, капрал Бонна, смертельное ранение в грудь. Потеряв управление, машина рухнула в кювет, а коммунисты все еще цеплялись за нее. Пиккарда вытащили из машины, а помощника водителя, Дань Куонга, связали и собирались утащить, когда из-за поворота показался «Д’Арк II» сержанта де Теммермана, сверкая фарами и стреляя из пулеметов.

Хладнокровно, как на учениях, молодой де Теммерман вылез из танка с двумя своими людьми, забрался в «Дюрок», снял с нее рацию, затвор орудия и документы машины, затем оказал первую помощь Пиккарда и умирающему Бонне, и разместил их с двумя членами экипажа на корме своего танка.

Но это был не последний бой за день. Собственный танк капитана Дусе, сопровождавший основную часть пехоты обратно в лагерь у ПК-22, попал в еще одну засаду в 20.00. Схема была точно такая же: прямое нападение на танки. Еще одна легко бронированная самоходная гаубица, метко названная «Дон Кихот», была подбита, а двое членов ее экипажа ранены. В течение нескольких минут вьеты карабкались на танки, причем каждый танк подсвечивал другую машину и «очищал» ее, поливая пулеметным огнем. Окружающие пехотинцы не могли эффективно вмешаться из-за боязни попасть в экипажи танков или быть раненным самим. Словно огромные слоны, атакованные тиграми, танки наконец-то стряхнули с себя нападавших. В 23.00 последний бронетанковый взвод с грохотом ворвался в оборонительный периметр, волоча за собой, как раненых животных, два полугусеничных БТР, расстрелянных во время дневных боев. Экипажи провели от девяти до двенадцати часов в стальных корпусах с температурой внутри 43 градуса по Цельсию.

Усиленная разведка на следующее утро, проведенная 2-м Корейским батальоном и ротой 43-го колониального на месте засады дала еще семь тел французов, по-видимому, пропущенных накануне вечером, а также тела 23 коммунистов — и снова рыцарский жест со стороны противника; один раненый француз лежал посреди дороги, перевязанный и накормленный.

И снова счет был убийственным: у мобильной группы было потеряно 90 человек, включая одного убитого лейтенанта, против 81 подтвержденного убитых у противника. Из 175 в 1-й роте 1-го Корейского батальона осталось 67, во 2-й 83, в 4-й 94 человека. Мобильная группа №100 провела генеральную репетицию своего конца за десять недель до того, как это должно было произойти и всего в миле от места, где это должно было произойти. Сцена с обеих сторон была подготовлена для последней главы.

Жестокая трепка, которую получила мобильная группа, не изменила ее задачи. Она должна была сменить мобильную группу №11 в Анкхе, считавшейся слишком деморализованной для круговой обороны и удержать Анкхе с меньшей численностью войск против превосходящих сил противника, когда-либо собиравшихся в этом районе. Тем временем, в штабе Горной зоны, заявили, что настроены оптимистично. Фактически, мобильная группа №100 была предметом особого приказа на день от 9 апреля 1954 года, прослеживающего всю историю отчаянной битвы группы на плато:

«Стремительным броском вдоль Сонг Ба (р. Ба, прим. перев.), вы атаковали западный фланг противника и взяли Кунгшон. И, одним переходом, вы вернулись в Контум и били противника в районе, который он стремился захватить…

...Вы сражались с этим противником, остановив его во время достойной восхищения обороны Дак-Доа (и) спустя несколько дней, вы поразили его у чайной плантации и — в бешеном натиске танков и рукопашной схватке стрелков, поддержанных огнем артиллерии — вы нанесли ему кровавое поражение…

...Вы не давали передышки этому фанатичному противнику. Теперь между ним и вами началась гонка между шоссе №19 и долиной Плей-Бон. Вы опередили его (и) скорость вашей реакции и ярость вашего сопротивления одерживают верх против жестокости вражеской атаки…

...Вы снова бьете врага в его гонке к Анкхе. Его отрядам поручено уничтожить вас. Именно его отряды были разбиты в ходе ожесточенного сражения, произошедшего вечером 4-го апреля в 14 километрах к западу от Анкхе.

… Каков же результат в итоге? Оставление врагом всякой надежды захватить Анкхе и уничтожить наши подкрепления...»

Воззвание, прочитанное на утреннем докладе различным подразделениям группы, было воспринято с едва заметной улыбкой.

- Ну что же, они должны были что-то сказать, - заметил один лейтенант и подполковник Лажуани, командир Корейского полка, добавил:

- Это верно, но штаб мог бы придумать что-то более близкое к реальности, чем это. И сейчас нам нужны не цитаты, а подкрепления.

Но подкреплений нигде не было. Дьенбьенфу пожирал внутренности французской армии в Индокитае как раковая опухоль, и у Тонкина был повышенный приоритет. Затем следовали Лаос и Южный Вьетнам (по политическим причинам, так как там находилась столица страны) и, наконец, район плато и спокойная Камбоджа.

С декабря численность группы сократилась на 25 процентов, а последние события лишили ее наиболее важных боевых специалистов. Еще до засады 4-го апреля в группе не хватало двенадцати командиров стрелковых взводов, пяти командиров взводов тяжелого вооружения, двенадцати санитаров и примерно двадцати связистов. «Débrouillez-vous» (из-за бардака) — был неизменный ответ из штаба, наряду с заверениями, что замена прибудет «скоро». Но перед лицом решительной атаки трех усиленных полков, «скоро» было недостаточно рано.

Для мобильной группы начался краткий период передышки. Сменив мобильную группу №11 в Анкхе, они приступили к обычному строительству полевых укреплений вокруг лагеря, улучшив свою взлетную полосу, чтобы принимать С-47 (к этому времени Анкхе был полностью окружен и получал все свои грузы снабжения и подкрепления по импровизированному воздушному мосту), и готовились к последней битве — своему «личному Дьенбьенфу», как мрачно шутили некоторые из бойцов.

Как и во всех окруженных крепостях, которые не подвергались немедленной атаке, боевой дух, до сих пор высокий, начал падать. Четвертая рота 1-го Корейского батальона сообщала о дезертирстве, а также о самострелах: 15 апреля рядовой Хием Рам дезертировал со своим оружием в 03.10; на следующий день рядовой Фам Ван Муой ранил себя в ногу выстрелом из пистолета-пулемета, а два дня спустя, еще один вьетнамский солдат 4-й роты, рядовой Тран Ван Лой, также прострелил себе ногу.

В день падения Дьенбьенфу, 8 мая 1954 года, осажденные в Анкхе могли слышать насмешливый голос из громкоговорителя коммунистов, зловещим эхом разносящийся по равнине: «Солдаты мобильной группы №100! Ваши друзья в Дьенбьенфу не смогли устоять перед победоносным натиском Вьетнамской Народной армии! Вы намного слабее, чем Дьенбьенфу! Вы умрете, французы, и ваши вьетнамские собачонки тоже!»

Жестоко, но эффективно, по крайней мере для вьетнамцев и это должно было стать ключевой проблемой.

Мобильная группа для обороны Анкхе унаследовала вьетнамское подразделение, 520-й Тиеу-Доан-Кинь-Кван (TDKQ или батальон коммандос), одно из недавно созданных подразделений, предназначенных для поиска и уничтожения Вьетминя с помощью своих собственных методов. Но, как вскоре начали говорить шутники, TDKQ «не были ни коммандос, ни батальонами». Созданные в 1953 году, TDKQ к весне 1954 года стали, по большому счету, совершенно ненадежными как автономные боевые части. Это имело трагические последствия для окончательной судьбы мобильной группы №100.

Май 1954 года был добр к Анкхе. Столкнувшись со своими собственными трудностями на южном побережье Аннама, где операция «Атланта» после месяцев проволочек, наконец, начала неспешно разворачиваться, войска Вьетминя отложили свою прямую атаку на Плейку и Анкхе.

Но к третьей неделе июня коммунисты были готовы к последнему рывку вглубь плато, зная, что у французов нет резервов. Французское верховное командование осознало намерения коммунистов, и теперь мобильной группе 100 отдали приказ эвакуироваться из Анкхе и отступить к Плейку через 80 километров удерживаемого противником шоссе. Постоянный воздушный мост из С-47 и неуклюжих «Бристолей» - двухмоторных самолетов британского производства, с передними грузовыми створчатыми люками — вывезли из Анкхе наиболее ценное снаряжение и одиннадцать сотен гражданских. Все снаряжение и боеприпасы, которые нельзя было взять с собой в поход, складировались возле аэродрома для уничтожения французскими бомбардировщиками после вывода последних войск. 23 июня, однако, начали поступать разведывательные донесения, о том, что крупные отряды Вьетминя, вероятно, весь 803-й полк, направлялись к шоссе №19 в надежде перехватить эвакуирующиеся войска. График отхода был смещен на один день вперед, на рассвет 24 июня, и полковник Барру решил преодолеть расстояние от Анкхе до ПК22 за один день, вместо того, чтобы перегруппировывать конвой возле ПК-11.

Это повлекло за собой более быстрое передвижение, меньшую безопасность на шоссе и большую дисциплину в конвое, но в сложившихся обстоятельствах Барру чувствовал, что игра стоит свеч, тем более что мобильная группа №42, набранная в основном из местных горцев, достигла перевала Мань Янь и вскоре должна была быть усилена там воздушно-десантной группой №1.

Эвакуация началась в 03.00 24-го июня 1954 года, когда различные подразделения мобильной группы отходили к аванпостам по шоссе №19 к западу от Анкхе. Испытанные в боях камбоджийцы и французы из батальона 43-го колониального снова шли впереди, за ними следовал 2-й Корейский батальон, а 1-й Корейский замыкал колонну. Все три батальона спешились и образовали заслон вокруг машин группы, причем батальон 43-го полка также прикрывал 520-й батальон вьетнамских коммандос, который не был включен в пехотный заслон. Каждый из батальонов также получил по артиллерийской батарее. Штабная рота и подвижный командный пункт группы были размещены в колонне позади тыловой части 520-го батальона, и на рассвете марш начался. К тому времени как колонна вышла на открытую дорогу, первые французские бомбардировщики Б-26 появились над опустевшим теперь форпостом Анкхе и начали бомбить склады боеприпасов. Черные клубы дыма поднимались над горами, но едва ли кто-нибудь в колонне удосужился оглянуться назад, за исключением, возможно, последних из оставшихся гражданских – примерно 300 – которые последовали за военной колонной на небольшом расстоянии. Им не нашлось места на последних вылетавших самолетах, когда было принято решение о досрочной эвакуации Анкхе, и теперь они решили уйти с колонной, несмотря на строгий приказ штаба зоны не позволять гражданским лицам следовать за войсками. Слишком много перемещений было выдано «беженцами» и другими лагерными спутниками.

Однако в случае мобильной группы №100 не было и речи о сохранении секретности. Вьетминь видел поток самолетов, он был проинформирован об эвакуации всей тяжелой техники и гражданского населения и сделал свой собственный вывод. Операция просто превратилась в гонку между 803-м полком и мобильной группой, чтобы в нужный момент удержать шоссе №19 достаточными силами. У французов был еще один козырь в рукаве – обученные войне в джунглях горцы племен бахнар капитана Витасса и его коммандос, все еще удерживавших заросли к северу от шоссе №19. Любой отряд коммунистов, который попытается перерезать шоссе №19 с севера, рано или поздно должен будет встретить их на своем пути и дать французам небольшое предварительное предупреждение. Как оказалось, Витасс и его люди прекрасно справились со своей работой.

Поначалу, пока колонна двигалась по открытой равнине вокруг Анкхе, продвижение было не слишком трудным и дух начал подниматься. В 09.00, когда арьергард колонны достиг 6-го километра, по нему открыли автоматический огонь из нескольких стволов. Вторая и третья роты арьергарда 1-го Корейского батальона развернулись веером в ставшем уже привычном балете прыжков друг через друга, отбивая атаку. Несколько человек закричали от боли, когда пули нашли свою цель. Санитары поползли вперед. В 09.30 огонь противника прекратился также внезапно, как и начался. Обе роты снова построились и марш продолжался.

Арьергард достиг 8-го километра, около реки Таугау и плантации примерно в 11.00, когда рядовой Форе закричал и согнулся пополам от боли. Не было слышно ни единого выстрела. Секунду солдаты стояли в недоумении, потом сержант Лефран одним плавным, хорошо отработанным движением упал на землю, выхватил из-за пояса ручную гранату и бросил ее, крича во всю глотку: «Ложись, …! Стрелы!». Бойцы 1-го Корейского батальона только что познакомились с еще одной прелестью Индокитайской войны, о которой в Корее никто и подумать не мог даже в кошмарных снах – с отравленными дротиками, выпущенными из духовых трубок, безжалостно убийственными в руках опытных горцев из племен бахнар или хре. Бойцы 3-й роты теперь плакали от отчаяния, яростно обстреливая, или забрасывая гранатами ближайшие кусты. Но враг снова бесшумно прервал контакт и исчез также внезапно, как и появился.

Примерно в то же время основная часть конвоя дошла до ПК-11, первоначальной цели первого дня марша, но теперь это был только привал. Отсюда дорога снова уходила в густые горные джунгли с деревьями, окаймляющими дорогу с обеих сторон, скалистыми утесами и выступами, обеспечивающими идеальные места для засады. И полковник Барру, как командир группы, и подполковник Лажуани, как командир Корейского полка, решили разделить конвой на четыре части, каждая из которых представляла собой автономное подразделение со своей пехотой и артиллерией, чтобы предотвратить одновременное попадание всего конвоя в одну ловушку.

Новое построение конвоя было сформировано достаточно быстро и после короткого отдыха первая группа в 12.50 покинула ПК-11, за ней последовала вторая, в 13.00, третья в 13.30 и четвертая в 14.00, задержанная 2-й и 3-й ротой 1-го Корейского, отправлявших своих раненых при нападении в 09.30. Связь между различными группами поддерживалась по рации и постоянно один из верных «мушаров» - небольших разведывательных самолетов – барраживал в пределах слышимости конвоя. Истребители-бомбардировщики были размещены для вызова из Нячанга и между ПК-11 и безопасным перевалом Манг-Янг оставалось пройти только одиннадцать километров.

- Полагаю, удача мобильной группы №100 еще от нас не отвернулась, - послышался голос Лажуани, когда он отправился со второй группой конвоя. На самом деле, удача в кои-то веки улыбнулась мобильной группе; через несколько минут после выхода, радиофургон принял срочное сообщение от капитана Витасса и его коммандос из джунглей: «Крупные подразделения Вьетминя в трех километрах к северу от шоссе №19». Почти в тот же самый момент один из самолетов-разведчиков заметил еще одну колонну вьетов в деревушке Барр, примерно в 8 километров к северу от ПК-11. Штаб группы принял оба сообщения в 13.30 и через несколько минут 105-мм 4-й батареи, все еще стоявшей на ПК-11, начали бить по сосредоточению противника возле Барр, вскоре за ней последовали Б-26 французских ВВС. Координация была хороша; на этот раз группа была предупреждена заранее и было доступно прикрытие с воздуха. Теперь мало что могло пойти не так.

Но что-то пошло не так – крошечная человеческая ошибка, которая даже в атомный век все еще может решить судьбу человека. Информация о том, что Вьетминь находится в 3 километрах к северу от дороги, была получена штабным фургоном радиосвязи на шоссе и должным образом передана остальным подразделениям вдоль шоссе: 520-му батальону вьетнамских коммандос, 2-му Корейскому, 1-му Корейскому, 10-му колониальному артиллерийскому… всем подразделениям, кроме головного батальона, маршевого батальона 43-го колониального пехотного полка. Как произошло это упущение, мы никогда не узнаем, так как личный состав радиостанции и ее документация погибли в грузовике через несколько минут; но, возможно, одно из объяснений можно найти в жалобе полковника Барру в штаб-квартиру в конце марта, о том что ему не хватало двадцати радистов, включая пятерых начальников радиостанций. Без предупреждения первая часть конвоя двинулась дальше к 15-му километру, месту великой засады 4-го апреля. В 14.00 авиаразведка предупредила полковника Барру что на 15-м километре шоссе перекрыто камнями, но в остальном местность кажется чистой.

Как батальон с наибольшим опытом в джунглях, маршевый батальон 43-го все инстинктивно делал правильно. Точно так же, как он пришел на помощь 1-му Корейскому 4-го апреля, прежде чем получил приказ, они теперь снова спасли себя от полного уничтожения, повинуясь одному из железных законов войны в джунглях – всегда разведывай как можно больше.

Около 15-го километра шоссе №19 выходит на небольшую, покрытую густой слоновьей травой, высотой в шесть футов, равнину, по которой дорога широкими дугами петляет на запад. Легкий ветерок шевелил безмятежную поверхность желто-зеленоватой массы. Вокруг не было ни души. Птиц тоже не было.

Капитан Леузон, командир 2-й роты батальона 43-го полка остановился на левой стороне дороги и посмотрел на равнину. Все выглядело спокойно. Даже слишком спокойно. Он подошел к майору Мюллеру, командиру батальона.

- Послушайте, все это для меня выглядит подозрительно. Если вьеты что-то для нас приготовили, то это идеальное место. Открытые сектора огня для них, с легкими путями отхода в высокие джунгли и минимум возможностей для наблюдения с воздуха. Я хочу выставить заслон и посмотреть, сможем ли мы что-нибудь сделать.

- Откровенно говоря, Леузон, - сказал Мюллер, - я чувствую то же самое, но выставленный заслон в глубину просто заставит нас потерять время и если вы ввяжетесь в бой далеко от дороги, мне придется развернуть 1-ю и 3-ю роту и это оставит весь конвой открытым.

- Что же, давайте попробуем наполовину решить проблему, - сказал Леузон. – Я сойду с дороги со своей ротой и просто срежу поворот дороги через высокую траву. Если ничего нет так близко к дороге, это даст нам дополнительный заслон и если меня поймают, это даст вам раннее предупреждение и позволит вам поддержать меня, не ослабляя конвой.

Мюллер одобрил решение и 2-я рота Леузона покинула насыпь дороги, чтобы начать свой марш в высокой траве в шелесте острых как ножи листьев травы и удушливом жаре полуденного солнца. Через несколько минут колонна скрылась в слоновьей траве, будучи поглощенной зеленым морем и собиралась взобраться на небольшой холмик, который, хотя и был покрыт травой, позволял лучше видеть всю местность. Затем сержант Ли-Сом остановился и жестом приказал своему отделению замолчать.

- Тихо! Мне нужна абсолютная тишина!

Через несколько мгновений вся колонна замерла в полной тишине. Теперь ничего не было слышно, кроме легкого шелеста ветра в верхушках травинок – и легкого стука: кна-кна-кна-а-ак. Это было то, к чему прислушивался Ли-Сом – легкий стук, который издает высокая трава джунглей через несколько минут после прохождения через него крупного тела, когда длинные упругие стебли возвращаются в свое нормальное положение; стук продолжается даже через несколько минут после того, как стебли выпрямились, делая слух (как это часто бывает в джунглях) более ценным помощником чем глаз. Для Ли-Сома послание было ясным. Здесь были вьеты. Большая, последняя засада, была готова захлопнуться чтобы поглотить всю мобильную группу №100. 803-й полк Вьетнамской народной армии сдержал свое обещание. Подразделения коммунистов, замеченные ранее к северу от шоссе №19 Витассом и ВВС, были либо приманкой, либо подкреплением. Основные ударные силы коммунистов были уже на месте, их оружие было наготове, в то время как французы были растянуты вдоль дороги, где их более сильная огневая мощь вряд ли могла вступить в игру.

Два пулемета коммунистов открыли огонь с расстояния 30 ярдов, застав врасплох растянувшихся камбоджийцев Леусона. Но Ли-Сом не остановился; как только он понял, что происходит, он рванулся вперед – насколько можно было «штурмовать» в высокой траве, которая имеет консистенцию и останавливающую силу воды.

- Второй взвод, за мной! – крикнул он, подбегая к холму и бросая на бегу ручную гранату. Смерть благосклонно обошлась с Ли-Сомом, сержантом-камбоджийцем из французской колониальной пехоты; он получил пулю из пулемета в грудь как раз в тот момент, когда его граната заставила замолчать пулемет в волне взорвавшихся боеприпасов и обожженной человеческой плоти.

- За Ли-Сома! закричали люди из 2-й роты. Ли-Сом был своего рода добрым предзнаменованием, успокаивающим присутствием, всегда делающим правильные вещи в нужный момент. Его собственный взвод, оказавшийся на склоне холма, возобновил подъем под убийственным огнем оставшегося пулемета, к которому теперь присоединились винтовки и автоматы. Еще двое были ранены, но взвод вернул Ли-Сома в роту, которая теперь развернулась веером по узкому периметру. Но низкорослый камбоджиец с короткими седеющими волосами, был уже мертв, его грудь представляла собой одну широкую открытую кровавую яму. Кто-то быстро накинул на него пончо, потому что у него было более срочное дело.

На часах Леузона было ровно 14.20, и он, и его люди знали, что умрут прямо здесь, в высокой траве в узкой горной долине возле 15-го километра. И еще они знали, что избитой, истерзанной, измотанной мобильной группе №100 пришел конец.

- Мы знали, что нас поджарили, - рассказывал позже Леузон, - Поэтому старались все делать на счет, как и сказано в уставе. Время больше не имело значения.

Как в тумане, бойцы 2-й роты вступили в бой, на их лицах не было ни страха, ни паники, они делали то, что должны были делать, быстро и с неземным спокойствием, как будто все это было лишь командным показом для приезжего генерала, даже бормотали извинения, если толкали друг друга.

- Надеюсь, вы не будете возражать, мой капитан, - сказал наводчик 57-мм безоткатного орудия, занимая позицию рядом с Леузоном, - но мне придется поднять довольно много пыли.

В нескольких метрах от них капрал Боссе, чьей мечтой было стать водителем одной из больших автоцистерн, перевозящих вино на юге Франции, боролся с рацией SCR 300, пытаясь связаться с командным пунктом батальона, но с отвращением сдался, обнаружив, что в рацию попала пуля .50-го калибра.

- В таких условиях я действительно не могу работать, - сказал он, аккуратно разбивая прикладом карабина оставшиеся лампы радиостанции, чтобы вьетам не досталось ничего полезного.

Над травой и с опушки джунглей, где артиллеристы коммунистов лихорадочно работали со своими тяжелыми минометами, безоткатными орудиями и базуками, начала подниматься легкая пелена едкого от кордита дыма.

Для бойцов 803-го полка это был час расплаты за шесть месяцев мучительных маршей по бездорожью джунглей, где они волочили на своих кровоточащих спинах тысячи фунтов продовольствия и снаряжения; за то, что они изо дня в день ели холодный липкий рис с небольшими добавками тухлой рыбы и несколькими каплями соуса нуок-мам, чтобы придать вкус и обеспечить хоть какие-то витамины; за то, что они страдали от постоянной малярии и дизентерии без надлежащего ухода или лекарств; за то, что они оставляли раненых без присмотра на тропе на милость дикарей-людоедов или умирать, если их не пожирали первыми огромные армии черных муравьев; за то, как они съеживались в беспомощном ужасе и ненависти, когда французские Б-26 и «Биркаты» с ревом проносились над их головами, со смертоносным грузом пуль, ракет и напалма.

Это был момент, которого они ждали, битва, которая должна была стать расплатой за сотни их убитых и которая должна была отдать им контроль над плато до того, как закончатся переговоры о мире в Женеве; битва, которая наконец, сотрет с лица земли ненавистный Корейский полк, который все еще носил на рукавах белую звезду и индейскую голову 2-й пехотной дивизии США.

Личная агония второй роты вскоре омрачилась той же участью, постигшей остальные части конвоя, когда засада развернулась во всей своей грандиозности. Почти сразу же после того, как капитан Леузон понял, что мобильная группа №100 обречена, первые минометные залпы начали накрывать штаб конвоя со смертоносной точностью, показывая не только то, что артиллеристы коммунистов хорошо засекли свои цели, но и то, насколько хорошо опять разведка Вьетминя сделала свою работу. С началом обстрела из высокой травы материализовалась одетая в черное пехота вьетов, штурмуя джипы и грузовики с рациями подвижного КП группы. Полковник Лажуани и его начальник штаба, майор Ипполит погибли с разницей в несколько минут. Полковник Барру, командир группы с момента ее создания, в тот же самый момент был захвачен специально отобранными коммандос, а радиофургон группы был охвачен пламенем в 14.25. Мобильная группа №100 осталась без командования и без центра связи, через пять минут после начала боя.

В распространяющемся хаосе наименее опытные части сломались первыми. Водители грузовиков саперных частей из Анкхе бросили свои машины посреди дороги в голове колонны, а во второй части – там, где был КП группы – весь 520-й батальон вьетнамских коммандос просто испарился, оставив уцелевших из штабной роты и штабной батареи 10-го артиллерийского полка на произвол судьбы. В 15.00 могучий рев, отразившийся от окрестных гор потряс всю колонну, в то время как мощное пламя взметнулось ввысь, а на поле боя посыпались обломки техники и части тел людей: начали взрываться под ударами снарядов Вьетминя грузовики саперов с боеприпасами.

В этот момент последние две части конвоя, 2-й и 1-й Корейские батальоны и их артиллерия прибыли на 15-й километр, спасая остатки штаба от полного уничтожения. Как и бойцы батальона 43-го колониального полка во главе конвоя, они знали, что им конец, но тоже делали все по уставу, до самого конца. Не останавливаясь, две головные роты 2-го Корейского батальона проложили путь через массу разбитых машин и соединились с основной частью батальона 43-го колониального полка, которая перегруппировалась на расстоянии от все еще горящих и взрывающихся машин (они продолжали взрываться до 17.30) и попытались расчистить дорогу для остальных частей конвоя. Под огнем, который приводил к тяжелым потерям, бойцы колониального маршевого батальона запустили несколько грузовиков, но возобновившиеся атаки Вьетминя снова закрыли брешь, после того, как несколько машин прорвали кольцо, воспользовавшись первоначальной внезапностью. Это были единственные машины, которые смогли вырваться из ловушки и добраться до ПК-22.

В центре котла тем временем, 1-й Корейский и остатки других оставшихся подразделений перегруппировались и окопались вокруг конвоя. Майор Клейнман, командир 2-го Корейского батальона, а теперь старший из офицеров в ловушке, оставшийся в живых, принял командование и в 15.30 на французской стороне добавился долгожданный звук: несмотря на серьезные потери и постоянный обстрел вражеских минометов, 4-я батарея снова развернула свои гаубицы, ведя огонь в упор, с взрывателями на минимальной задержке, по несущимся волнам пехоты Вьетминя. К 16.20 и Клейнман, и майор Гинар, командир 1-го Корейского – майор Мюллер, из 43-го, был вне досягаемости, решили что остатки группы, были достаточно сильными, чтобы удерживать оборонительный периметр и подготовить зону для сброса грузов снабжения, так как начали заканчиваться боеприпасы.

Прибытие Б-26 ВВС также помогло стабилизировать ситуацию, хотя и не так, как ожидалось. К тому времени, когда они вмешались, схватка во многих местах достигла стадии рукопашной; бомбежка с воздуха заставила всех на земле замереть, враг и друг смешались, и только лежали ногами поврозь. Когда серебристые птицы с оглушительным ревом моторов ринулись вниз, а выстрелы их носовых пушек резали высокую траву как сильные порывы ветра, люди из обоих лагерей смотрели в небо со страхом и ненавистью к слепой судьбе, которая сеяла смерть почти без пристрастия. Один из радистов штабной роты сказал, как бы заканчивая давний спор:

- Это еще раз доказывает вам – все это дело с войной в воздухе не совсем совершенно… и это еще не конец.

Но с наступлением сумерек стало ясно, что положение становится невыносимым. В то время, как давление пехоты Вьетминя уменьшилось, его минометный огонь все еще оставался сильным и точным. На французской стороне орудия 4-й батареи снова замолчали, их расчеты погибли, большая часть боеприпасов была израсходована. Более сотни раненых стонали в восточном конце колонны, где майор Варм-Жанвиль, доктор медицины, ухаживал за ними на небольшой площадке, образованной перевернутыми грузовиками и санитарными машинами; медики, как обычно, проделали во время боя великолепную работу, несмотря на безнадежные шансы, часто сами становясь жертвами, когда они пытались помочь другим, а сами раненые снова получали ранения, когда они беспомощно лежали на импровизированном перевязочном пункте. Наконец, носилки с ранеными задвинули под грузовики, для большей безопасности, но их было слишком много и часто они находились всего в двадцати ярдах от огневого рубежа. Было очевидно, что никто из тяжелораненых не выживет на следующий день, если их не вывезут с поля боя.

В 17.15 Клейнман получил приказ из штаба зоны уничтожить машины и снаряжение и прорваться к ПК-22 со своими пехотинцами и ранеными, которых они могли унести. Клейнман принял приказ и снова посовещался с Гинаром. Батальон 43-го, тем временем, действуя с лошадиным чутьем, которое казалось, было их фирменным знаком, прорвался через огневое кольцо на западном конце ловушки и самостоятельно начал выходить из котла. Для двух командиров 1-го и 2-го Корейских батальонов большой проблемой были раненые. Их нельзя было просто оставить, и было бы чистым безумием попытаться их вынести; в густых джунглях на каждые носилки понадобилось бы восемь носильщиков и двое в виде вооруженного эскорта – если бы были известны тропы. Здесь тропы были не только неизвестны, но и почти не существовали, и раненных вскоре бы пришлось бы собирать по частям.

Оба приняли решение, что раненых оставят на дороге, снабдят всеми необходимыми медикаментами и продовольствием, а также с ранеными будут санитары и добровольцы-медики, готовые разделить их судьбу. 803-й полк и раньше был добр к раненым.

Майора Варм-Жанвиля вызвали вперед. Маленький доктор из северной Франции, он посмотрел на обоих офицеров. Окровавленный с головы до ног, смертельно уставший, он знал положение лучше, чем кто-либо другой.

- Жанвиль, мы только что получили приказ. Мы уходим с шоссе в 19.00.

- А раненые?

- Жанвиль, раненые остаются здесь. Ты же знаешь, что мы ничего не сможем для них сделать, как только сойдем с шоссе.

- Но, может быть, мы могли бы попросить о перемирии, чтобы убрать раненых с шоссе?

- У нас нет ни приказа, ни права просить о перемирии. Люди в Дьенбьенфу тоже не просили о перемирии.

Варм-Жанвиль моргнул и снова посмотрел на шоссе, усеянное выпотрошенными грузовиками, орудиями и броневиками, на людей, которые уже шесть часов сражались без воды, под палящим солнцем, которые были здесь, посреди шоссе, окруженного горами, сидячими утками для вражеских орудий. Он знал, что спасение заключается только в быстром отходе под прикрытие джунглей и что просьба о перемирии выдаст планы уцелевших. Его раненым предстояла еще одна битва – последняя.

Ничего не оставалось, кроме как вернуться к ним.

- Господа, я не думаю, что смогу еще чем-то помочь. В Плейку есть хорошие врачи, но мои люди нуждаются во мне здесь. Я остаюсь с ними.

Это было не время для сентиментальности. Быстрое рукопожатие и майор Варм-Жанвиль, доктор медицины, вернулся к своим раненым, лежащим под развороченными грузовиками, позади расстрелянных санитарных машин; маленькая фигурка ученого, но также мужчины и солдата.

Жертва Варме-Жанвиля оказалась напрасной. Конечно, 803-й полк не убил раненых на месте; на самом деле, они использовали многие из грузовиков, все еще находившихся в рабочем состоянии, чтобы вернуть раненых в пустой госпиталь в Анкхе. Варм-Жанвиль умолял коммунистов позволить ему прооперировать раненых, предлагая взамен оперировать и ухаживать за ранеными Вьетминя.

Но в Анкхе он имел дело не с фронтовиками Вьетминя, а с коммунистическими комиссарами. Ответ был прост:

- Вы уже не врач, а просто грязный империалистический офицер. У наших раненых нет врача. У ваших раненых нет врача.

В течение трех дней последний из двадцати с лишним тяжелораненых умер из-за отсутствия самого элементарного ухода в оборудованном госпитале – ибо все полевое хирургическое оборудование мобильной группы было намеренно оставлено нетронутым. Почти все остальные раненые погибли в ходе убийственного перехода через сотни миль джунглей к лагерям военнопленных противника. Сам Варм-Жанвиль пережил марш и был освобожден в конце военных действий, сломленный телом и духом.

В 19.00 остатки мобильной группы №100 собрались для последнего боя как организованного подразделения: прорыва с 15-го километра, из стальной ловушки, которая пережевывала их в течении последних шести часов, после того как обгладывала их в течении последних шести месяцев.

В темноте ночи – ночь в тропиках наступает рано, даже в июне – полыхнула новая серия ослепительных вспышек, когда солдаты забивали в стволы артиллерийских орудий зажигательные гранаты, заливали бензином снаряжение и поджигали, и бешено расстреливали последние снаряды из безоткатных орудий и крупнокалиберных пулеметов, прежде чем их уничтожить.

1-й Корейский батальон прокладывал путь, за ним последовал 2-й Корейский и артиллеристы, а жалкие остатки 520-го батальона вьетнамских коммандос замыкали марш. В этот раз ночь сыграла в пользу французов. Несмотря на сильный огонь, вьетам не удалось остановить прорыв, тем более что он был направлен не против западного фланга ловушки (логичный путь отступления к ПК-22), а прямо на юг, в глубокие джунгли. Когда последние уцелевшие из мобильной группы №100 покинули опушку, они еще могли видеть на дороге некоторых из раненых в ноги, но в остальном способных сражаться среди остатков колонны, ведущих бой в свете пылающих грузовиков.

Как только колонна вошла в густые джунгли, стало очевидно, что она слишком громоздка для быстрого продвижения. Через несколько минут вьеты обнаружат, что колонна проскользнула через их сеть и постараются перехватить ее в гонке к ПК-22. Поэтому в 19.30 командиры батальонов решили разбить колонну на взводные группы под командованием офицера или старшего по званию. Для большинства подразделений, включая передовой 43-й батальон, это стало кошмаром, когда отдельные группы и одиночки прорубали себе путь через плотный кустарник штыками или мачете, или даже проламывали кусты с шипами, раздиравшими их одежду в клочья, голыми руками. То тут, то там в тишине падал человек, а потом также бесшумно погибал от рук мародерствующих горцев. По мере приближения к ПК-22 продвижение вперед становилось все труднее, так как Вьетминь знал, что в конце концов им придется вернуться на шоссе, и выслал ночью вперед отряды для их перехвата.

В ночь на 24 июня 1954 были потеряны сотни людей, но когда наступило утро, 1-й Корейский батальон все еще шел впереди и все еще был более или менее боевой единицей. С 3-й ротой, действовавшей в качестве арьергарда, они отбили три атаки Вьетминя, между 06.30 и 08.30 25 июня в пяти километрах от ПК-22; а в 08.00 4-я рота во главе колонны оказалась лицом к лицу с засадой Вьетминя, атаковала ее с силой отчаяния и уничтожили двенадцать вьетов.

К 11.30 голубое небо начало просвечивать через густые кроны деревьев и можно было почувствовать легкий ветерок.

- Кто там?

- Не стреляйте… французы!

Из зарослей деревьев впереди 4-й роты появились три солдата в пятнисто-зеленой боевой униформе с автоматами наизготовку – десантники из 1-й воздушно-десантной группы на ПК-22.

Бойцы 1-го Корейского бросились вперед, обняли десантников, как это делают французы по всему миру, и заплакали от усталости, подавленного страха, от благодарности за то, что выжили. Они выжили как отдельные личности, но мобильная группа №100 перестала существовать накануне на 15-м километре.

ПК-22 был заброшен и десантники удерживали его только как сборный пункт для выживших из мобильной группы №100. Когда они собрались (последние подразделения прибыли только в 19.00, пройдя маршем и сражаясь в общей сложности 40 часов почти без отдыха и почти без еды), они были отправлены назад, на перевал Манг-Янг, где полковник Соккель из мобильной группы №42 сортировал их отправляя раненых на грузовиках в Плейку. Сюда каким-то чудом добрался и капитан Леузон с остатками 2-й роты колониального батальона, в одной рубахе и ботинках, его штаны были изорваны колючками в джунглях.

На стороне противника, Вьетминь перевел дух, обобрал конвой мобильной группы №100 от всего уцелевшего снаряжения, отправил раненых обратно в Анкхе, а также получил четвертый батальон подкрепления. Теперь он был готов ко второй части атаки, уничтожению воздушно-десантной группы и мобильной группы №42, которые были малоподвижны из-за отсутствия транспорта и были теперь обременены измотанными остатками мобильной группы №100.

Снова начался поход, и на этот раз это было полное отступление в укрепленный лагерь Плейку, который мобильная группа №100 покинула всего два месяца назад как уверенная боевая часть. Теперь, однако, кровавый урок был усвоен и колонна горцев, десантников и подразделений мобильной группы №100, вновь усиленная несколькими танками 5-го бронекавалерийского полка («Королевской Польши»), двигалась медленно, с пехотой, постоянно развернутой по обе стороны от дороги. Вечером 26-го июня мобильная группа № 42 заняла Йен, в 10 километрах к западу от Манг-Янг, а остальные подразделения начали перебрасываться на новую позицию.

Целью на следующий вечер был мост через Дак Я-Аюн, в 12 километрах дальше на запад; здесь снова ведущим был 1-й Корейский, который должен был вынести основную тяжесть хорошо подготовленной засады к востоку от моста. Еще раз, с помощью танков колонна прорвалась и в тот же вечер устало расположилась лагерем вокруг моста.

28 июня колонна почувствовала, что почти достигла своей базы. Шоссе №19 шло теперь по все более широкой равнине; вдоль шоссе виднелись какие-то деревенские жители, и тут и там стали появляться вспаханные поля. Сам Плейку находился всего в 30 километрах. К 11.00 28-го, передовые части – две роты маршевого батальона, остатки 1-го Корейского батальона, 4-й вьетнамская артиллерийская группа и один взвод 3-го эскадрона 5-го бронетанкового полка – дошли до точки всего в 3-х километрах от перекрестка шоссе №19 и 19-б, когда снова появились зловещие признаки засады: полная тишина, отсутствие птиц и валуны, казалось, беспорядочно разбросанные поперек дороги.

На этот раз засаду подготовила братская 803-му полку часть, 108-й полк, усиленный элитным 30-м отдельным батальоном, и приз был почти таким же высоким, как и 24 июня. С уничтожением мобильной группы №42 большая часть территории плато станет совершенно беззащитной. Но те, кто выжил на 15-м километре, усвоили урок. Когда раздались первые выстрелы, бойцы 43-го колониального и 1-го Корейского батальона заняли круговую оборону по обе стороны шоссе №19, танки 5-го бронетанкового прикрывали дорогу, а артиллеристы 4-го вьетнамской артиллерийской группы заняли позиции в центре периметра. Полковник Соккель находился на своем личном командном пункте в центре периметра и руководил боем.

Грузовики с припасами мобильной группы №42 были застигнуты за периметром смертоносными залпами минометов и базу коммунистов и с оглушительным грохотом несколько машин, груженных боеприпасами, начали взрываться. Но и здесь был усвоен кровавый урок: туземные водители не бросали своих машин, перекрывая дорогу двигавшимся сзади войскам, а наоборот, продолжали ехать, сталкивая в кювет горящие машины перед собой, мчась по искалеченным телам своих товарищей. Оставив позади десять горящих грузовиков и десятки убитых и раненых, конвой вошел в периметр в 12.08. В 12.15 пехота коммунистов поднялась из травы бросилась в атаку – и снова смертельно уставшие выжившие из 1-го Корейского должны были вынести основную тяжесть.

Целый свежий батальон коммунистов бросился на северо-западный сектор периметра, едва удерживаемый 1-й ротой. Без станковых пулеметов, брошенных в засаде 24-го июня и с едва достаточным количеством боеприпасов к ручному оружию, потеряв накануне двадцать человек в кровавой засаде у Дак Я-Аюна, 1-я рота тем не менее выполнила свой долг – шестьдесят человек против пятисот. Но это лишь задержало, а не остановило людские волны врага. В 12.35 1-я рота 1-го Корейского батальона перестала существовать как единое целое, и вражеская пехота хлынула через брешь к вьетнамской артиллерийской позиции, орудия которой, нацеленные почти во все стороны сразу, оказывали поддержку на минимальной дистанции.

С коммунистами, почти оседлавшими пушки, Соккель дал трем взводам 2-й роты 1-го Корейского батальона разрешение на контратаку. В 13.00 крик «Корье!» (Корея) раздался вдоль французской линии, когда 2-я рота поднялась из травы, пересекла под огнем шоссе №19 и врезалась во фланг атакующих вьетминьцев. Это уже не напоминало бойню 15-го километра: было пространство для маневра, были танки, не было обременительных саперных частей и необстрелянных новобранцев-коммандос, а вьетнамские артиллеристы вцепились в свои пушки и отправляли снаряд за снарядом во врага в упор.

Верные Б-26, прилетевшие из Нячанга, обнаружили (в кои-то веки) вьетов на открытой местности, слишком далеко от защитного полога леса, чтобы тот принес им какую-то пользу. Пулеметы бомбардировщиков и канистры с напалмом нашли легкие цели, и в течении короткого времени Вьетминь прекратил бой и отступил в лес, оставив после себя десятки обугленных тел там, где напалм нашел свою цель.

- Там даже пахнет жареной свининой, - сказал один из ошеломленных уцелевших из 1-й роты. – Но эта ужасная бензиновая вонь все портит.

Люди из оперативной группы перегруппировались вдоль шоссе №19, как будто удивляясь, что они все еще живы. 1-й Корейский батальон снова истек кровью; сорок два его бойца – в основном из принесенной в жертву 1-й роты – погибли чуть более чем за шестьдесят минут. А засада в Дак Я-Аюнь накануне стоила жизни пятидесяти девяти человек. Пять дней боев на шоссе №19 стоили 1-му Корейскому больше потерь, чем два года боев в Корее.

Но это был почти конец Голгофы для выживших из мобильной группы №100. После спокойного лагеря на развилке дорог у Дак-Доа, они достигли Плейку 29-го июня, где нашли своего нового командира, полковника Масса, и ядро нового штаба группы. Впервые за неделю – фактически впервые с декабря 1953 года – у бойцов мобильной группы №100 было время подвести итоги. Они представляли собой страшную картину: небритые, одетые в лохмотья, измученные многомесячные дизентерией, покрытые язвами, они больше походили на беглецов из концлагеря, чем на регулярную боевую часть. И как у части, их потери были столь же ужасны: из 222 человек штабной роты осталось 84; 1-й Корейский, 2-й Корейский и 43-й маршевый батальон, насчитывавшие сначала 834 бойца каждый, теперь насчитывали соответственно 452, 497 и 345 человек; а 2-я группа 10-го колониального артиллерийского полка сократилась с 474 человек до 215. Последние, потеряв свои орудия, сражались как пехота 27 и 28 июня, а майор Арвье, командир артиллеристов, погиб со своими орудиями на 15-м километре.

Потери в технике были столь же тяжелыми: 85 процентов всей техники, включая весь взвод бронетранспортеров; 100 процентов артиллерии; 68 процентов всей аппаратуры связи и половина пулеметов и автоматического оружия. С другой стороны, почти каждый человек, вышедший живым из боя, вышел со своей винтовкой или автоматом – признак того, что это были войска достаточно закаленные, чтобы знать, что человек без своего оружия – мертвец в джунглях. Кое-кто из бойцов даже захватил с собой второй ствол, для ходячих раненых, которые могли им воспользоваться в худшем случае, как это часто бывало.

Теперь мобильная группа стала бесполезной в качестве подвижного подразделения, как из-за недостатка физических сил и отсутствия машин и вооружения, так и из-за боевого духа. Пока они находились в смертельной опасности, бойцы, как французы, так и вьетнамцы, сражались хорошо, но теперь наступил откат. Но такова была общая ситуация, что остатки мобильной группы №100 должны были взять на себя ответственность за оборону сектора Плейку, после того как последний был еще более ослаблен переброской 1-й воздушно-десантной группы в Северный Вьетнам и 4-го горного батальона на побережье Южного Аннама.

Тем временем штаб зоны начал собирать технику для группы – три джипа здесь, шесть грузовиков там и три 105-мм для 10-го колониального артиллерийского. Наконец прибыл небольшой отряд подкрепления для Корейского полка; солдаты мобильной группы, отдыхали, ели и занимались своими делами, как автоматы, но для них война была окончена. И действительно, все было почти закончено. В далекой Женеве государственные деятели оттачивали последние детали перемирия. Во Франции премьер-министр Пьер Мендес-Франс пообещал 20 июня прекращение огня через месяц или отставку своего правительства, а на дворе уже было 12 июля.

Но штаб зоны все еще был настроен на последнее наступление, правильно названное «Операция Незабудка» (Myosotis). «Незабудка» предназначалась для того, чтобы стереть с лица земли массу регулярных бойцов Вьетминя, проникших с юга и теперь почти перекрывших шоссе №14 между Плейку и Буонметхуот. Расположившись в гряде невысоких, покрытых джунглями холмов, Чудре (г. Зрех), почти точно на полпути между этими двумя городами, они накапливали силы благодаря воздействию на окружающих горцев рхаде с плато Дарлак. Теперь каждый конвой снабжения из Банметхуота до позиций на севере превращался в крупную операцию по прорыву, требующую артиллерию, танков и авиацию.

Поэтому, рано или поздно, операция по зачистке, такая как «Незабудка» должна была начаться, но нужно ли было проводить ее в данный конкретный момент с войсками, только что вырвавшимися из пасти смерти, было сомнительно. Подполковник Соккель, командир 42-й (горной) мобильной группы, которому предстояло командовать всей операцией, спорил против этого со штабом зоны в Нячанге до самого начала операции, но штаб зоны оставался непреклонным. Поскольку остатки маршевого батальона 43-го соединились со своим родным полком для пополнения, а 2-й Корейский был направлен на оборону Плейку, принять вызов снова выпало доблестному 1-му Корейскому батальону. 1-й Корейский батальон имел реальную численность около двух с половиной стрелковых рот. Его бойцы были измотаны семимесячными непрерывными боями без передышки в изнурительном климате; двумя ротами командовали молодые лейтенанты, а большинством взводов – сержанты. Известие о том, что батальон снова должен был вступить в строй было встречено с недоверием.

- Боже мой, они хотят убить нас до последнего человека, - сказал капрал Кадьерг, заслуживший в Корее две награды в прошлом году. – Разве мы недостаточно сделали?

В день взятия Бастилии, 14 июля, оперативная группа, состоящая из трех горных пехотных батальонов мобильной группы №42, 4-й вьетнамской артиллерийской группы, 1-го Корейского батальона и усиленного взвода верного 3-го эскадрона 5-го («Королевская Польша») бронекавалерийского полка, снова вышла в путь. На этот раз, направление было строго на юг по шоссе №14; первой целью был форпост Эа Хлео, в 85 километрах к югу от Плейку, легко удерживаемый одной регулярной ротой горцев, дополненных тридцатью местными ополченцами. Оттуда оперативная группа должна была проникнуть в массив Чудре, изолировать противника и уничтожить его с помощью местных гарнизонов и французских ВВС. В сумерках 16 июля различные подразделения достигли Эа Хлео. День «А» должен был начаться на рассвете 17 июля 1954 года.

В 04.30 выступил 1-й горный батальон из 42-й мобильной группы, за которым в 05.00 последовал 1-й Корейский. И 42-я группа и 1-й Корейский батальон были ветеранами сражений на шоссе №19 и были приняты все возможные меры предосторожности, чтобы избежать внезапного нападения. Все силы наступали короткими скачками, гаубицы 4-й артиллерийской группы прикрывали наступление, пока войска не достигали новой оборонительной позиции. Затем артиллерия, батарея за батареей, подтягивалась и наступала под прикрытием танков. Используя этот метод, конвой достиг Бан Эа Тен, крошечной деревушки примерно в 2 километрах к северу от перевала Чудре, в 08.00. До сих пор не было ни малейшего признаков присутствия противника.

Теперь порядок марша был изменен и 1-й Корейский батальон стал арьергардом, оставаясь в Бан Эа Тен с 4-й артиллерийской группой, в то время как горные батальоны взяли на себя прикрытие оперативной группы на следующем участке дороги, который включал в себя чрезвычайно филигранный переход через перевал Чудре. В то время как во всех других местах дорога была довольно открытой с обеих сторон, у перевала Чудре горы возвышались прямо над дорогой, загораживая весь обзор. Кроме того, вся западная сторона дороги была покрыта густым кустарником. Короче говоря, если бы где-нибудь между Плейку и Банметхуотом была засада, это было бы самое подходящее место.

Осторожно рассредоточившись по обеим сторонам дороги, 1-й, 5-й и 8-й горные батальоны подошли к перевалу, с оружием на изготовку, высматривая малейшие признаки, нарушение маскировки, которое бы выдало присутствие противника – но ничего не шевельнулось. Танки и полугусеничные БТР кавалерийского взвода сновали взад и вперед, как потревоженные овчарки, и к 10.15 передовые части пехотных батальонов появились на южном конце перевала невредимыми. В 10.30 штабная колонна 42-й мобильной группы оставила Эа Тен и начала проходить перевал, а в 11.15 арьергард из 1-го Корейского батальона и артиллерии получили приказ начать форсированный переход. Приказ был отменен через пять минут, а артиллерия получила огневую задачу. Всегда верный самолет-разведчик обнаружил что-то подозрительное к югу и западу от перевала. Огневая задача была прекращена в 11.45 и артиллерийская группа получила приказ готовиться к переходу. В 12.00 бронетанковый взвод встретил подразделения в клубах поднятой пыли на полпути между Эа Тен и перевалом, за которым, в свою очередь, следовали бойцы 1-го Корейского батальона, 4-я рота впереди, штабная рота посредине и 1-я рота замыкающая.

А потом это случилось. В 12.15, когда основная часть конвоя прошла через перевал, тщательно укрытые 81-мм и 60-мм минометы и внушающие страх безоткатные пушки Вьетминя открыли огонь с минимальной дистанции по небронированным машинам – грузовикам и джипам конвоя. Через несколько мгновений дюжина или около того машин яростно заполыхали, вскоре к ним добавился оглушительный грохот взрывающихся бензобаков и ящиков с боеприпасами. У четвертой роты 1-го Корейского батальона не было никаких шансов; ее накрыли посреди перевала, где не было дорожных канав, автоматическим огнем Вьетминя, направленным по центру дороги как по мишени. Полное уничтожение 4-й роты дало штабной роте и 1-й роте шанс на бой. Окопавшись на западной обочине шоссе, они попытались пробиться обратно в Бан Эа Тен, таща с собой раненых, в том числе майора Гинара, командира батальона, и лейтенанта, командовавшего 4-й ротой.

Это был конец пути для 1-го Корейского батальона. Часть, которая разгромила красных в Корее при Вонджу и у перевала Разбитых Сердец, которая пережила Анкхе и ад 15-го километра, должна была погибнуть сейчас, за три дня до прекращения огня, которое должно было положить конец этой восьмилетней войне. Но тем не менее, они продолжали действовать «на счет». Штабная рота вела автоматический огонь и позволила 1-й роте перепрыгнуть через них, волоча раненых, а затем повторила процесс, оставляя несколько человек мертвыми или умирающими каждый раз, когда эта процедура повторялась.

На другой стороне перевала мобильная группа №42 удержалась, несмотря на уничтожение сорока семи машин. Еще раз Б-26-е ответили на вызов, но сам успех их вмешательства удержал людей из оперативной группы от того, чтобы услышать агонию 1-го Корейского батальона. Этот батальон не только умирал, но и умирал в полном одиночестве – все его оставшиеся радиостанции не работали или были не слышны, экранированные перевалом и джунглями. Только в 12.35 бронетанковый взвод, еще один верный вассал мобильной группы №100, понял что Корейский батальон не смог последовать за артиллерией через перевал. Не раздумывая, танки и легкобронированные полугусеничные БТР «Королевской Польши» без сопровождения пехоты ринулись обратно в проход.

Вьеты даже не потрудились подорвать их своими базуками; они предпочли штурмовать их пехотой, в надежде захватить их вооружение и еще более ценные радиостанции. В течении нескольких секунд, одетые в черное вьеты ползали как муравьи, по танкам, а на открытых полугусеничниках разворачивались дикие рукопашные схватки. И здесь экипажи сражались до конца, а оставшиеся машины пытались столкнуть с дороги своих обездвиженных товарищей. Диверсия обошлась дорого, но она спасла остатки 1-го Корейского батальона от уничтожения. В 14.00, так же внезапно, как и началась, атака Вьетминя прекратилась, маленькие, одетые в черное люди снова исчезли в темно-зеленых холмах Чудре.

1-й Корейский батальон, знаменосец вклада Франции в усилия ООН в Корее и боевой костяк мобильной группы №100, прекратил свое существование. Когда пришли последние отставшие – а некоторым из них, таким как сержант Люттренже и капралы Кадьерг и Леве, потребовалось для этого время до 25 июля – в нем осталось ровно 107 человек. Из них 53 находились в военном госпитале в Банметхуоте. 1-й Корейский батальон выполнил свой долг до последнего.

Как ни странно, противник еще раз продемонстрировал небольшую долю милосердия к 1-му Корейскому батальону. 19-июля в 08.00 командующий вьетнамскими народными силами в районе Чудре, послал гонца в Эа Хлео, сообщив французам что 37 раненых в засаде 17-го июля будут оставлены на шоссе в 10 километрах к югу от Эа Хлео и что их могут забрать невооруженные санитарные машины. Санитарные машины под командованием лейтенанта Патруйо, доктора медицины, и отца Кюррьяна, священника, говорившего на наречии монтаньяров, покинули Плейку несколько часов спустя, миновали Эа Хлео и исчезли к югу от аванпоста на четыре дня. Группа ходячих раненых, всего семнадцать человек, уже 22 июля вышла пешком к Плейку и сообщила, что санитарные машины были задержаны противником до тех пор, пока их проезд не был разрешен вышестоящими властями.

Тем временем, маленький форпост Эа Хлео, укрывавший остатки 1-го Корейского батальона, столкнулся с наступлением с юга победоносных войск коммунистов. В ночь с 19-го на 20-е июля двадцать ополченцев-монтаньяров дезертировали со своим оружием, оставив на посту семерых французов – как и на многих горных постах, жандармов, а не солдат, еще двадцать горцев сомнительной лояльности и горстку почти контуженных выживших из 1-го Корейского батальона. Командир аванпоста поступил логично: вечером 20-го июля – в тот день, когда было подписано перемирие, - он и его люди поднялись в горы, и вместо того, чтобы отступить к Плейку, двинулись через густые джунгли к северу от Банметхуота, избежав тем самым ловушек, расставленных Вьетминем вдоль шоссе №14. Они достигли Бандона, к северу от Банметхуота 24 июля, измученные, но невредимые.

Объявление перемирия сделало жизнь на южном горном плато еще более удручающей: под предлогом того, что связь между различными подразделениями Вьетминя была очень плохой (что отчасти было правдой), боевые операции на плато продолжались еще месяц. Прекрасно сознавая, что объявлен мир, измученные боями бойцы мобильных групп на плато были должны сражаться за свою жизнь. Фактически, позиции мобильной группы №100 в Плейку, были атакованы 27 июля, а аванпост на шоссе №19 даже имели неприятный опыт обстрела 105-мм снарядами, выпущенными из гаубиц, захваченных противником 24-го июня. Перемирие окончательно вступило в силу 1-го августа 1954 года и 13 августа остатки мобильной группы №100 – 2-й Корейский батальон, оставшиеся в живых из 1-го Корейского батальона, одна уцелевшая батарея 2-й группы 10-го колониального артиллерийского батальона и штабная рота 100-й мобильной группы – начали свой последний марш к Сайгону и мысу Сен-Жак.

1 сентября 1954 года французское верховное командование в Индокитае расформировало мобильную группу №100. Полковник Масс, ее последний командир, написал эпитафию части в своем последнем приказе на день:

«Мобильная группа №100, брошенная в бой прямо после того, как она была создана, была спаяна воедино тяжкими испытаниями, прекращает свое существование 1 сентября. Контум, Дак-Доа, чайная плантация, Плей-Рин, Анкхе, шоссе №19, шоссе №14 и Чудре – много ожесточенных боев, которые составляют ее короткую, но славную историю. Эту историю вы написали вместе: вы, солдаты Корейского полка, маршевого батальона 43-го колониального пехотного полка ; 2-й группы 10-го батальона колониальной артиллерии; штабной роты 100-й мобильной группы. Несмотря на разнообразия ваших истоков, национальностей и традиций, которым вы оставались глубоко преданными, вы преуспели в формировании коллективной души, которая создала единство мобильной группы. Я горжусь тем, что имел честь командовать этой мобильной группой. С глубоким сожалением, я вижу как она уходит и я благоговейно отдаю честь памяти наших погибших и с уважением склоняюсь перед вашими флагами, штандартами и вымпелами. Я желаю всем вам будущего, которое, надеюсь, будет достойно коллективного прошлого нашей мобильной группы №100».

Так прекратило существование то, что возможно было одним из лучших боевых подразделений в Индокитае, подразделение, треть которого пережили два года боев в Корее без заметного падения духа, поскольку все они были добровольцами, отобранными поштучно, и большинство из них были профессиональными солдатами. Несомненно, что добавление сводного батальона 43-го колониального пехотного полка не повредило моральному духу подразделения – совсем наоборот.

С другой стороны, добавление конхинхинской (южновьетнамской) пехоты, когда Корейский батальон был почти удвоен по численности, вызвало сначала некоторые опасения, которые оказались в значительной степени необоснованными, вплоть до последних недель войны, когда прогрессирующее физическое уничтожение всей части начало разрушать его моральную сплоченность. Кроме того, горное плато представляло для южновьетнамцев совершенно чуждую и враждебную среду и шестимесячная разлука с их семьями – в то время как те подвергались угрозам и репрессиям коммунистических мятежников – также повлияла на их моральных дух. Дезертирство, однако, стало происходить только после перемирия, когда тоска по родине стала невыносимой, и подвергать себя дальше опасности казалось бессмысленным.

Однако нельзя упускать из виду один психологический фактор: в общем и целом части из Кореи привыкли к стандартам боевого снабжения, которые для французов в Индокитае представляли собой неоправданную роскошь. К примеру, по всему театру стало анекдотом, что когда один из Корейских батальонов, потеряв 20 человек ранеными, запросил вертолеты для их эвакуации, командующий зоны лично отправился в радиорубку, чтобы прорычать в ответ:

- Черт тебя возьми, здесь не Корея. Ты тащишь своих раненых, как и все остальные!

До апреля 1954 года в Индокитае никогда не было более десяти действующих вертолетов.

То же самое касалось артиллерийской и воздушной поддержки, почти всегда в изобилии доступной в Корее, и редко в изобилии и почти никогда вовремя в Индокитае. Кроме того, война в Корее, за кратким исключением кампании в Инчхон-Ялу, была по существу, войной самого классического типа, с фронтом, прочно опиравшимся на два моря, и большую часть времени организованного в глубину. Кроме того, весь фронт в Корее имел протяженность около 180 миль и каждому подразделению на фронте был отведен свой сектор; в то время мобильная группа №100 часто покрывала от 20 до 30 километров в день, если это позволяли условия. За шесть месяцев своего активного существования мобильная группа №100 преодолела почти две тысячи миль, и все это в районах активных боевых действий.

Наконец, высокая моторизация, которая придавала ей подвижность, также связывала ее с существующей системой дорог с минимальными возможностями действий на пересеченной местности, что давало противнику огромное преимущество действий на внутренних коммуникациях. Инцидент, когда 803-й полк коммунистов атаковал группу 14 марта на шоссе №19 и был готов снова атаковать ее в Плей-Рин, шестью днями спустя, иллюстрирует связанную с этим проблему. Коммунисты прошли по джунглям около 80 километров, в то время как для того, чтобы добраться туда же по плохим дорогам, имевшимся в этом районе, мобильной группе потребовалось ровно семь дней.

В джунглях, в которых велась эта часть войны в Индокитае, даже более современная техника – такая, какую имеют войска, действующие на вертолетах – несомненно, сделала бы ситуацию еще хуже, поскольку поляны, минимально пригодные для одновременной посадки нескольких вертолетов, редко доступны, и высадка таких войск по частям обрекла бы их также на уничтожение по частям. Кроме того, такие расстояния потребуют оборудования укрепленных баз вертолетов, которые, без сомнения, стали бы излюбленными целями для атак коммунистов и потребуют собственных гарнизонов, что еще больше будет сковывать войска, которые потребуются для патрулирования на пересеченной местности.

В муссонных джунглях Юго-Восточной Азии нет дешевого заменителя самому дорогому товару из всех – хорошо обученному боевому пехотинцу; не массовой продукции «учебных дивизионных лагерей», столь дорогих сердцу по опыту Корейской войны, а терпеливо обученному бойцу джунглей, который находится в джунглях, а не на их окраинах, и который, если понадобится, будет более стойким, чем враг. Французы наконец осознали это, и их диверсионные группы, получившие развитие, показали удивительную способность выносить и наносить удары. Но когда настал решающий момент, их было слишком мало – и они появились слишком поздно.

Мобильная группа №100 погибла, но дух ее жив. 1-й Корейский батальон, подобно пресловутому Фениксу, возрождающемуся из пепла, был восстановлен после расформирования группы, утратил вьетнамские составляющие и вновь стал французским пехотным батальоном «тяжелого» типа, сравнимым по вооружению и эффективности с Иностранным легионом. Его статус во французской армии как «носителя традиций» французских войск контингента ООН в Корее, стал постоянным. Он навсегда покинул Индокитай 17 июля 1955 года, в годовщину засады в Чудре, и отправился в Алжир. В ноябре 1954 года там вспыхнул мятеж. Я не возвращался на шоссе №19 уже несколько лет, но понимаю, что маленький бетонный указатель возле 15-го километра, указывает место, где мобильная группа №100 встретила свою судьбу. Миссионер также рассказывал мне, что сказка о французах, «которые не бежали от Смерти» стала частью фольклора племен бахнар, которая передается из поколения в поколение в песнях, где правда и фантазия свободно смешиваются. И возможно, именно так и следует помнить мобильную группу №100.

Атака на Плей-Рин с точки зрения противника

(Автор, рядовой Хоанг Дуй, был рядовым в секции шифровальщиков штабной роты 803-го пехотного полка Вьетнамской народной армии. Он провел всю войну в Индокитае в Межзоне V (южный центальный Вьетнам) и является автором нескольких рассказов, опубликованных в еженедельной газете ВНА. Эта история была опубликована в изданной на французском языке книге «Les premiers jours de notre combat», изданной в коммунистическом Северном Вьетнаме, в Ханое, в 1958 году. Этот рассказ примечателен своим пониманием процедур командования Вьетминя. Как мы увидим, коммунисты имели точное представление о количестве задействованных французских машин и подразделений; потери французов, однако, были преувеличены. Слова в [] – это пояснения, добавленные к исходному тексту для большей ясности. Прим. автора.)

… Партийный комитет в конце концов принял решение уничтожить форпост Плей-Рин, чтобы нанести глубокий удар по спокойным южным тылам противника. Месяц назад гарнизон поста составлял взвод армии Бао-Дай [вьетнамских националистов]. Но как только противник обнаружил наше присутствие, он усилил пост двумя ротами европейцев и африканцев, чтобы позаботиться о любой случайности. Если мы хотели одновременно ликвидировать новые позиции, удерживаемые подкреплениями вокруг опорного пункта, мы должны были оттеснить противника к центральному посту или плотно окружить его. Наш полк уже привык к такого рода операциям после боев вокруг перевала Део-Манг в 1953 году. Так что об этой части дела никто особо не беспокоился.

Нас тревожило то, что мы уже были полком только по названию. Наш лучший батальон покинул нас, чтобы принять участие в действиях на равнине против высадки французов в Туйхоа. После ухода одной роты на шоссе №14, у нас фактически осталось пять пехотных рот и две роты тяжелого вооружения. А называть их «ротами» - это было громко сказано! У нас было много раненых и больных, которых некем было заменить. Однажды вечером, когда операция объяснялась по модели в «песочнице», командир взвода пожаловался на нехватку людей.

- Сколько у вас осталось? – Спросил командир полка.

- У меня осталось только 28.

Все начали смеяться и командир сказал:

- Да ты богатей! У вас дела обстоят очень хорошо; все остальные по сравнению с вами – не что иное, как бедняки или батраки безземельные.

И снова раздался смех.

Тем не менее, мы решили уничтожить две с половиной белые роты и солдат Бао-Дай, ожидавших нас в Плей-Рин.

Стоял 16-й день второго лунного месяца (21 марта); мы ждали полнолуния. В 5 часов вечера мое подразделение покинуло редкий лес и двинулось вперед. С того момента, как мы покинули бивуак и дошли до Плей-Рин, все, что мы встретили, были леса мертвых деревьев и голые холмы, без единого места пригодного для маскировки (Подразделение пересекало рей, обширное пространство леса, сожженного аборигенами, чтобы расчистить землю для своих посевов. После двух-трех посевов все племя переходит на другой участок леса. Стоячие мертвые деревья часто являются большей помехой для операций, чем живой лес. Прим. автора). Согласно плану, операция должна была закончиться в 3 часа ночи, чтобы дать нам время пересечь реку Аюн и пройти еще пятнадцать километров, пока мы не выйдем в район, где можно будет укрыться.

Наш марш был чрезвычайно утомительным. В 10.30 вечера мы добрались до места сбора. Через пятнадцать минут мы были на позиции и атаковали. Командный пункт [Вьетминя] был установлен в русле сухой речушки. Небо было ясным и луна светила так ярко, что можно было читать без света. Про себя я с некоторой горечью размышлял о своей судьбе, сделавшей меня чем-то вроде «диванного» солдата: я был вплотную к фронту, не имея возможности держать винтовку, чтобы стрелять по врагу! Половина двенадцатого ночи. Командир полка крикнул в телефонную трубку:

- Открыть огонь!

Минометы, базуки, бангалорские торпеды и пулеметы с оглушительным ревом начали изрыгать огонь. Я полностью проснулся и после нескольких приступов боли в животе начал раскладывать свои бумаги, готовый к работе. Ручной генератор начал вращаться с шумом как от трещотки; [вот почему] в принципе нам разрешали включить рацию только один раз после того, как началась стрельба. Через две минуты посыльный вручил мне телеграмму из штаба зоны.

- Там, наверху, они никогда не бывают довольны! Бьюсь об заклад, что мы забыли им отправить отчет о некоторых вещах, и сейчас именно тот момент, когда они решили спросить об этом!

Я помню, что говорил это себе, но когда [расшифрованные] слова послания начали обретать для меня смысл, я спросил себя, не спал ли я. Сначала я подумал, что ошибся в расшифровке, и сразу же проверил сообщение. Но ошибки не было, текст был правильный. Я вскочил и побежал к командиру.

- Срочное сообщение из штаба.

Он положил телефонную трубку, взял маленький листок бумаги и поднял его, чтобы прочитать при лунном свете. С бьющимся сердцем я смотрел на него, ожидая момента, когда черты его лица изменяться. Не будучи великим стратегом, я понимал важность послания. Наше тяжелое вооружение все еще вело огонь, земля под моими ногами дрожала от огненного смерча. Командир насмешливо посмотрел на меня и заговорил слегка охрипшим голосом. Я привык к его взгляду, но он показался мне еще более суровым.

- Товарищ, ты уверен, что все правильно расшифровал?

Я потерял всякую уверенность в себе. Неужели я все-таки совершил какую-то ошибку? Командир назвал меня «товарищем». Он делал это только в особо торжественных случаях. Тем не менее, я вновь обрел уверенность и ответил без колебаний:

- Товарищ, я гарантирую, что все это совершенно верно.

- Хорошо.

Он быстро обсудил этот вопрос с политическим комиссаром (каждое подразделение Вьетминя управлялось «командным комитетом», в котором политический комиссар имел решающий голос даже в тактических вопросах. Прим. автора). Здесь были только два члена командования [армии] и [коммунистической] партии, так как заместитель командира и помощник комиссара ушли на равнину [Туйхоа] с отдельным батальоном. Телефонисты передавали огневые задачи:

- Навесной огонь – минометам и пулеметам, продлить огневую задачу еще на пять минут – израсходовать все боеприпасы.

Что происходит?

Все это произошло так давно, что я уже не помню точного содержания послания от штаба зоны, но основные его части звучали так: «Из достоверных источников нам стало известно, что сегодня ночью противник привел в Плей-Рин мобильную группу №100, 4-й батальон 2-го полка Иностранного легиона и одну бронетанковую часть (разведка противника была по существу точной. Вероятно они перепутали 2-й Корейский батальон с подразделением Иностранного легиона из-за его размера и в подавляющем большинстве европейского этнического состава. Бронетехника конечно, была 3-го эскадрона 5-го бронетанкового полка. Прим. автора). Его намерения состоят в том, чтобы начать крупномасштабную операцию по зачистке До Дак-Бот, чтобы уничтожить вас. Воздушная поддержка ожидается из Турана и Нячанга. К вашему сведению.»

Это означало, что мы атаковали войска, в восемь раз превосходящие наши, сформированные из европейских элитных подразделений, со всем их моторизированным снаряжением и артиллерией. Можно себе представить беспокойство моего командира и тяжесть ответственности, которую он почувствовал на своих плечах при мысли о судьбе своего подразделения. Наши разведчики слишком недолго изучали обстановку, открытая территория не позволяла им приближаться днем!

Они не могли заметить всех изменений, произошедших за последние несколько часов. Теперь мы должны были нанести врагу поражение в течении этой самой ночи, иначе он сможет контратаковать завтра утром. На этой ровной местности, благоприятной для артиллерии и авиации, с боеспособностью большей чем у нас, он мог бы сделать все чрезвычайно трудным для нас. Мы решили восполнить численное превосходство наших войск их революционным героизмом и максимально использовать фактор внезапности для победы в сражении.

Залп за залпом, 81-мм и 60-мм, минометы, базуки и пулеметы кромсали воздух в соответствии с отданным приказом. Я был так счастлив, как если бы сам нажимал на спуск. Мобильная группа №100 был нашим старым знакомым. Это был третий раз, когда мы столкнулись с этим подразделением, которое носило нашивки ООН в Корее. Первое сражение произошло на дороге Контум – Кон-Брей, где мобильная группа №100 потеряла взвод. Вторым был захват Дак-Доа, где они потеряли роту. Это был уже третий раз!

Я отчетливо слышал горн, призывающий к атаке. Красные и зеленые сигнальные ракеты поднялись в небо…

… Затем над нами раздался неослабевающий свист [французских] снарядов, как огромная стая птиц, пролетающих на большой скорости. Ах! Я хорошо расшифровал свое послание! Только мобильная группа №100 могла иметь такую огневую мощь! Мало-помалу, сопротивление усиливается, огонь противника становится плотнее. Снаряды продолжали пролетать над нашими головами и падать позади нас с ударами, похожими на землетрясение.

Затем командир отдал приказ отступать.

«КП возвращается на вчерашнюю позицию. Преданные части продолжают оказывать давление, разрабатывая план эвакуации убитых, пленных и трофеев до начала отхода».

Слово «отход» терзало мой слух. Второй раз за весенне-летнюю кампанию [1954], моему полку пришлось прервать бой, не сумев довести его до конца. С сумкой на плече, солдатской лопаткой на бедре, я посмотрел на часы: 3.30 утра. Я перепрыгнул через насыпь речушки вместе с кадром командного пункта, и начал пересекать зону, обстреливаемую артиллерией. Это была настоящая гонка, мы должны были преодолеть 15 километров до рассвета.

Но времени не хватало. В небе, которое мало-помалу становилось светлее, ярко взошло солнце. Не повезло! Три самолета приближающиеся с севера, пикировали прямо на нас, как сумасшедшие пираты. Они влетели в облако над Плей-Рин и сбросили бомбы в редкий лес безлистных тутовых деревьев. На головах и спинах у нас был камуфляж из сухой травы. Мы попеременно бежали и распластывались на земле, и после долгого бега, в 9 часов утра прибыли в наш район сосредоточения.

Только вечером после этого прибыл сам командир, смертельно уставший, с глубоко ввалившимися глазами. Прочитав почту и сообщения, он остался молчалив. Присев рядом с ним на корточки, я ждал его приказаний, одновременно откалывая кусок от сухого дерева. Он повернулся ко мне и спросил:

- Мы должны были уничтожить, по крайней мере, целую роту, не так ли, маленький брат?

Это был первый раз, когда он назвал меня «младшим братом» и это был также первый раз, когда он спросил мое мнение по вопросу, выходящему за рамки моих обязанностей. Я ответил не без некоторой дерзости:

- О, должно быть, было еще больше! Стрелки говорят, что у врага было много убитых, все белые.

- Товарищи имеют обыкновение преувеличивать. Если потери врага на уровне численности роты, это уже было бы неплохо. Если мы убьем больше, это будет чудесная удача.

Он по прежнему был погружен в свои мысли.

- Ты уже отправил рапорт о наших потерях в штаб зоны?

- Да, я отправил предварительный отчет, который оценивает их примерно во взвод.

- Хорошо, вот и ладно. Я не думаю, что мы потеряли намного больше, несмотря на то, что еще не все вернулись.

Посреди ночи посыльный энергично встряхнул меня и вручил мне пять листов шифрованных сообщений. «Срочно!» Всегда «Срочно!» В штабе, должно быть ужасно расходуют «Срочно», сказал я себе, начиная расшифровывать первую строчку. Последние два дня мы маршировали как сумасшедшие, чтобы добраться до более защищенного места и ночи без сна жгли мне глаза. Почти мертвый от усталости, я хотел только спать. Но строки, которые я расшифровал, наполнили меня энтузиазмом:

«Согласно достоверным источникам, мобильная группа №100, 4/2-й Иностранного легиона, одна артиллерийская группа и бронетанковая часть, атакованная в Плей-Рин, понесли тяжелые потери. Согласно первым новостям, потери (убитыми и ранеными) составляют более 900 человек, уничтожено 20 машин, повреждено 200 машин, танков и артиллерийских орудий. Самые тяжелые потери понес командный пункт мобильной группы. В течении всего сегодняшнего дня вертолеты курсировали туда и обратно, чтобы эвакуировать убитых офицеров и раненых. Мобильные группы №4, 2, 7, и 21 выразили свои соболезнования мобильной группе №100 и на плато будут в течении трех дней приспущены флаги…»

В конце концов мы хорошо сделали свою работу! Те из вас, кто работал на полковом командном пункте, помнят, как часто штабные кадры жаловались на «три много» и «три мало» (много работы, много ответственности, много крика, мало авторитета, мало материальных преимуществ, мало похвалы и повышений), которые им досаждают (использование таких числовых созвучий широко распространено в азиатских коммунистических странах. Здесь, по-видимому, штабные Вьетминя, жалуются как и солдаты этой категории по всему миру). Через несколько дней я присутствовал при разговоре командира батальона с командиром полка.

- Наш навесной огонь накрыл прямо их бивуак – сказал командир.

- И наши пулеметы просто раскидали их с расстояния в сто метров. Они прибыли тем вечером, и полагая, что находятся в безопасности, удовольствовались тем, что поставили палатки и спали на земле полуголыми. Как они могли ожидать нападения? Когда мы начали штурм, некоторые из них даже не смогли выбраться из палаток, а интенсивность нашего огня не оставляла им времени на организацию. Если бы у нас было больше боеприпасов, это было бы ужасно…

Теперь я был доволен своей работой. Без штабной работы, без людей, выполняющих такую скучную работу как моя, такие сражения были бы невозможны…