Улица без радости

Занавес над трагедией

Война в Индокитае закончилась 20 июля 1954 года, после конференции в Женеве, с участием основных крупных держав, включая коммунистический Китай и Соединенные Штаты. Конференция началась 8 мая 1954 года, накануне под сокрушительными ударами пал Дьенбьенфу. Ее результатом стала сдача всего Вьетнама к северу от 17-й параллели коммунистическому правительству Хо Ши Мина.

Маленькому королевству Лаос также пришлось заплатить определенную цену за неоднократные и успешные вторжения Вьетминя в его северные владения: две провинции, Фонг-Сали и Самнеуа были переданы под управление поддерживаемых Вьетминем лаосских повстанцев, которые провозгласили себя Патет-Лао - «Лаосским государством». После кропотливых переговоров между королевским лаосским правительством и мятежниками Патет-Лао, последние согласились присоединиться к национальному сообществу на определенных условиях. Нелегко достигнутое перемирие было нарушено, когда в июле 1959 года войска мятежников атаковали лаосские правительственные войска, и страх перед третьим вторжением Северного Вьетнама начал терзать почти беззащитных лаосцев.

Поэтому битва при Дьенбьенфу и нападение мятежников на Лаос в 1959 году заслуживают более пристального внимания, чем они до сих пор получали в газетных сообщениях и статьях, всегда с уклоном в сенсационность, которая делает «хорошие продажи», но плохую историю. По обоим событиям стало известно достаточно достоверных фактов, позволяющих более объективно изучить события, которые в одном случае привели к поражению Франции в Индокитае, а в другом — могут привести к очередному падению престижа Америки, наряду с престижем Франции.

Как показали предыдущие главы, война в Индокитае была проиграна не из-за какой-то конкретной фатальной ошибки, или общего падения боевого духа. Как и в Корейской войне, некоммунистические силы загнали себя в тактический тупик, из которого единственным выходом было значительное расширение политических и стратегических предпосылок, на которых велась война, то есть нападение на советские и китайские коммунистические «убежища» коммунистических бойцов.

Опять же, как и в Корейской войне, количество мелких просчетов было велико — и даже Дьенбьенфу стоил меньших потерь в людях и технике, чем отступление X корпуса США от Ялу до Хунгнама в ноябре-декабре 1950 года. Но их совокупное влияние на исход войны имело более далеко идущие последствия, чем аналогичные ошибки в Корее, потому что французская политическая структура была намного более шаткой, чем американская (несмотря на то, что Корейская война была далеко не популярной), и потому что, в сравнении с Кореей, Индокитайская война велась буквально на последние гроши. Одним словом, общие расходы французов и американцев в Индокитае до прекращения огня составляли примерно половину общих расходов на Корейскую войну, и если последняя длилась три года, то первая — почти восемь лет (Чтобы раз и навсегда развеять миф об «американском налогоплательщике, финансирующем французов в Индокитае»: фактические расходы США в Индокитае к июлю 1954 года достигли приблизительно 954 миллионов долларов. В течение 1946-54 годов французы истратили почти 11 миллиардов долларов собственных средств на ведение войны. Прим. автора).

Тем не менее, вся последовательность ошибок была воплощена в битве при Дьенбьенфу, которая сама по себе была совсем не типичной для боевых действий в Индокитае. Главным образом, без сомнения, потому что она была лучше освещена, чем любые другие французские неудачи, допущенные в этой войне, и потому, что — по самым ошибочным из возможных соображений — ожидалось, что она приведет к решительному поражению регулярных войск противника. В настоящее время имеется много документальных материалов; в частности, книги невезучего французского главнокомандующего этого периода в Индокитае генерала Анри Наварра; французского премьер-министра, Жозефа Ланиеля; и главы Комиссии по расследованию, назначенной французским правительством, генерала Катру. Можно составить достаточно точную картину того, что на самом деле привело к решению, которое в свою очередь привело к тому, что началась эта битва, началась в этом месте и выделенными для нее войсками.

Все три источника сходятся во мнении, что первоначально в 1953-54 годах не предполагалось никакого решающего сражения с войсками коммунистов; и Наварр добавляет, что в лучшем случае, он рассчитывал достичь к 1955 году a coup nul – ничейной игры — с противником. Другими словами, предполагалась ситуация, которая, в конечном счете, могла привести к индокитайскому Панмунджому, но не к победе Франции.

Один ключевой вопрос, по которому Наварр расходится с двумя другими авторами, и который лежит в основе всей трагедии — это вопрос о причине обороны Дьенбьенфу. Что касается Наварры, то ситуация была ясна: французское правительство приняло решение, согласно которому его прерогативой и обязанностью было защищать северный Лаос (который включает Луангпхабанг, королевскую резиденцию, и Вьентьян, административную столицу) от вторжения коммунистов. Такое решение было принято на заседание французского Комитета национальной обороны (французского аналога Совета национальной безопасности в США) 24 июля 1953 года. Политическая необходимость обороны Лаоса стала еще более острой, когда 28 октября 1953 года Лаос подписал договор о взаимной обороне с Францией, который закрепил членство Лаоса во Французском Союзе. Поскольку Франция надеялась подписать аналогичные договоры с соседними государствами, Вьетнамом и Камбоджей, французы считали, что отказ от обороны северного Лаоса отрицательно повлияет на такие переговоры. Кроме того, Наварра считал, что позволить прибыть «[Вьетконгу] в силе на Меконг было бы равносильно открыть ему двери в центральный и южный Индокитай» (Письмо генерала Наварра во французскую газету «Фигаро» от 25 мая 1959 года в ответ на книгу генерала Катру. Решение об обороне Индокитая в узкой полосе до тех пор, пока не будут доступны войска для окончательного продвижения на север (аналогично отходу американских войск в Корее на 38-ю параллель после неудачной кампании у р. Ялу) также было поддержано в свое время высокопоставленным американским офицером, назначенным тогда в Индокитай. Прим. автора).

Однако Ланиэль утверждает, и это, по-видимому, подтверждает Комиссия по расследованию, что инструкции данные Наварре, гласят, что он должен был «прежде всего обеспечить безопасность нашего экспедиционного корпуса». А по словам генерала Катру, Комитет национальной обороны в директиве, адресованной Наварре 13 ноября 1953 года (ровно за неделю до высадки первых десантников в Дьенбьенфу), «предложил» главнокомандующему в Индокитае «подстроить свои операции к его возможностям».

Все трое согласны с тем, что французские власти во Франции не были проинформированы о решении Наварры начать операцию «Кастор» (воздушно-десантную выброску в Дьенбьенфу) в течении шести часов после начала операции, что французское правительство «никоим образом не вмешивалось в проведение операции… Я всегда брал на себя всю ответственность за оперативные решения, приведшие к битве при Дьенбьенфу».

Его телеграмма, направленная французскому государственному секретарю по делам Ассоциированных государств в 16.15 от 20 ноября 1953 года, гласила, в частности, следующее:

«Смещение к северо-западу 316-й дивизии представляет серьезную угрозу для Лайтяу и в скором времени приведет к уничтожению наших диверсионных отрядов в горной местности. Поэтому я решил нанести удар по Дьенбьенфу, который должен стать оперативной базой для 316-й дивизии и повторное занятие которого, кроме того, прикроет подступы к Луангпхабангу, который без этого был бы в серьезной опасности в течении нескольких недель. Операция началась сегодня утром в 10.30 с высадки первой волны двух воздушно-десантных батальонов...»

Еще один жизненно важный вопрос во всей операции: почему вообще Дьенбьенфу? Здесь Наварр утверждает, что тщательно взвесил все «за» и «против». «Лаос не мог быть защищен в маневренной войне. Я уже объяснял в другой главе причины этого: характер самой местности и недостаточная адаптация наших войск. Таким образом, необходимо было использовать другой метод, который… известный в современных терминах как (создание) систем «ежей» или «укрепленных лагерей», представлял собой посредственное решение, но при рассмотрении оказался единственно возможным. Это не помешало бы легким отрядам противника бродить по сельской местности, но, оставив в наших руках важные пункты, предотвратило бы [прямое] вторжение...» (стр. 191).

Здесь глава Комиссии по расследованию, генерал Катру, суров с бывшим главнокомандующим, и большинство людей, знакомых с местностью, склонны с ним согласиться. «Это довольно теоретический взгляд на вещи, основанный на недостаточной информации о физических условиях, преобладающих в этом районе. В стране, где нет дорог европейского типа и где коммуникации являются тропами местных жителей и водными путями, нет блокирующих позиций… Как только Дьенбьенфу столкнулся с существенными силами, он не смог ни защитить северный Лаос, ни выполнить задачу активной обороны, или контроля [над окружающей сельской местности], или наблюдения. Он мог только удерживать основную массу противника и до определенного момента защищать Верхний Лаос от глубоких проникновений противника, защищая таким образом Луангпхабанг, что, в сущности, и делал» (стр. 171-172)

В своем опубликованном ответе на обвинения Катру Наварр утверждает, что ему пришлось бы отказаться от любой обороны северного Лаоса и, таким образом, поставить под угрозу «мою миссию по защите остальной части индокитайской территории, как только боевые силы противника достигли бы Меконга.» С чисто военной точки зрения эвакуация северного Лаоса значительно упростила бы проблему чрезмерно растянутых линий снабжения Наварра и вынудила бы противника сражаться вблизи французских авиабаз и вдали от собственных центров снабжения. Вполне вероятно, что эта мера имела бы негативные последствия для лояльности Лаоса Французскому союзу — как оказалось, Лаос оставался в нем три года, а два других индокитайских государства все равно отказались присоединиться к нему, — но в военном отношении (и утверждение Наварры было полностью основано на таких соображениях) вряд ли эвакуация северного Лаоса поставила бы под угрозу экспедиционный корпус больше, чем полная потеря гарнизона Дьенбьенфу в конечном итоге.

Остается только дать оценку тому, как велась сама битва после ее начала, и здесь, по-видимому, опубликованное объяснение Наварры могло бы быть более откровенным. Обосновывая выбор Дьенбьенфу как наилучший для «наземно-воздушной базы» (base aéro-terrestre) в этом районе, Наварр поясняет, что дно долины составляло 16 на 9 километров, с командными высотами находящимися в 10-12 километрах от самого аэродрома (стр. 195). «Это расстояние превосходит дальность действия любой возможной артиллерии противника. Артиллерия, следовательно, должна была бы занять позиции на склонах высот, спускающихся к внутренней части равнины… По мнению артиллеристов, это было бы невозможно, потому что батареи были бы в поле зрения [французских] наблюдательных пунктов на равнине, либо во время размещения на позиции, либо во время стрельбы. Тогда они, следовательно, были бы приведены к молчанию нашим контрбатарейным огнем или нашими бомбардировщиками».

Как показывает любая крупномасштабная карта этого района, средняя высота удерживаемых французами районов в центре равнины Дьенбьенфу составляла от 350 до 380 метров. Двумя самыми высокими французскими позициями, функция которых состояла в том, чтобы не дать противнику вести огонь непосредственно по взлетно-посадочной полосе, были высоты «Габриэль» (491 метр) и «Беатрис» (509 метров). Тем не менее, всего в 5500 ярдах от центра крепости противник удерживал почти непрерывную линию высот со средней высотой 1100 метров, которой предшествовала вторая линия высот высотой до 550 метров в 2500 ярдах от центра Дьенбьенфу! Как только были потеряны высоты «Габриэль» и «Беатрис» — а они были потеряны в течение двадцати четырех часов после фактического начала боя — артиллеристы коммунистов получили непрерывный обзор всех французских позиций и аэродром (от постоянной работы которого зависел успех сражения) стал бесполезен в течение нескольких дней.

Здесь, очевидно, французские политики на родине уже не были виноваты. Ответственность обязательно должна быть возложена на трех военачальников, участвующих в порядке убывания ответственности: главнокомандующего Наварра, командующего северным театром военным действий Коньи, и наконец, полковника (позже бригадного генерала) де Кастра, коменданта крепости. Не следует забывать, что Дьенбьенфу находился в руках французов почти полных четыре месяца прежде чем коммунисты начали свои решительные атаки. В течении этих четырех месяцев его осматривали почти «все, кто был чем-либо» во французских и американских военных кругах, включая генерал-лейтенанта Джона («Железного Майка») О'Дэниела; и по-видимому, была найдена подходящая позиция.

На самом деле, два высокопоставленных французских источника: Наварр в своей книге и французский генерал Пьер Кёнинг — герой битвы при Бир-Хакиме против Африканского корпуса Роммеля и министр обороны в 1954 году; заявили, что американская миссия экспертов-зенитчиков, знакомых с советской зенитной артиллерией, использовавшейся в Корее, проинспектировала Дьенбьенфу и заверила французов, что противник не сможет доставить свои зенитки к аэродрому.

В любом случае, утверждали американцы, контрбатарейный огонь и разумный выбор зон выброски позволят проводить операции по пополнению запасов «без чрезмерных потерь». И отчет добавлял что «по крайней мере, ночные операции по пополнению запасов должны оставаться возможными». Эта совместная ошибка в оценке возможностей противника никоим образом не оправдывает командующего французским северным театром военных действий, и глава Комиссии по расследованию категорически возлагает вину на него. Генерал Катру утверждает, что Койни должен был сам более тщательно изучить оборонительные сооружения и схемы огня и что «по уставу» он должен был проинструктировать де Кастра, где сосредоточить свои основные усилия по обороне. Возможно, самое серьезное обвинение выдвинутое Катру, заключается в том, что репетиция обороны, проведенная в Дьенбьенфу перед битвой в присутствии Коньи была просто «КШУ» - командно-штабными учениями, не включавшие фактическое перемещение войск — которые, согласно Катру, не выявили очевидных ошибок планирования, на которые, возможно, ясно указали бы фактические учения в полевых условиях с участием войск.

Сам бригадный генерал де Кастр, учитывая прошедшие годы ретроспективы, возможно меньше всего виноват в развязке трагедии. Начинавший службу в бронекавалерийских частях, командовавший одной из знаменитых мобильных групп в дельте Красной реки, он был человеком наступательных ударов, мобильной обороны — но ни по подготовке, ни по характеру, он не был особенно приспособлен к тому, чтобы упорно держаться за каждую складку местности и с мрачной решимостью отвоевывать утерянные.

Прежде всего, само планирование Дьенбьенфу как одной крупной крепости и одной крепости-спутника (опорного пункта «Изабель») в 7 километрах к югу, препятствовало полной концентрации войск и огня. «Изабель» сама по себе поглотила почти три пехотных батальона из двенадцати, целую артиллерийскую группу 105-мм орудий и взвод танков М24, то есть, примерно треть всех оборонительных возможностей.

Из восьми батальонов в самом Дьенбьенфу три должны были находиться в резерве в распоряжении командующего крепости для возможных контратак (вместе с оставшимися семью танками эскадрона М24, переброшенного в долину по воздуху и собранного в чистом поле французскими механиками), а два батальона должны были защищать жизненно важные опорные пункты на высотах «Габриэль» и «Беатрис», прикрывающие аэродром.

Однако, на самом деле, три резервных батальона были немедленно распределены по оборонительным секторам вдоль периметра и таким образом, были в значительной степени недоступны для задач контратак, для которых они первоначально были предназначены. Развал двух батальонов горцев-тай под сосредоточенным огнем артиллерии противника, еще больше усугубил ситуацию. Таким образом, когда коммунисты, вполне логично, начали наступление на Дьенбьенфу сосредоточенным штурмом двух опорных пунктов, оба гарнизона были практически задушены яростным артиллерийским огнем и массами пехоты противника, вновь прибегшего к атаке «людским морем». Первыми и последними в крепости погибли бойцы знаменитой 13-й полубригады Иностранного легиона: подполковник Гоше, командир полубригады, погиб вместе с 3-м батальоном 13-го марта; а полковник Лаланд, его преемник, был взят в плен 8-го мая 1954 года, ведя в последнюю штыковую атаку 1-й батальон полубригады из опорного пункта «Изабель».

Противник дорого заплатил за «Беатрис» - фактически, на рассвете 14 мая генерал Зиап, главнокомандующий коммунистов попросил французов о 4-х часовом полевом перемирии, чтобы забрать курганы своих убитых и раненых, покрывающие разрушенные остатки высоты «Беатрис». Среди французов, раненых и умирающих на высоте, был подполковник Гоше, который умер через несколько секунд после того, как отец Анри, капеллан Дьенбьенфу, совершил над ним последнее причастие. Ни один французский офицер с «Беатрис» не выжил.

Конец высоты «Габриэль» последовал по той же схеме. В Дьенбьенфу не было ни одной бетонной огневой точки, а земля, мешки с песком и бревенчатые блиндажи, не могли выдержать изнуряющего обстрела, который теперь обрушился на весь периметр крепости, но в особенности на «Габриэль». Здесь и командир, и его заместитель были тяжело ранены вскоре после начала боя, но оборонявшиеся — 5-й батальон 7-го алжирского стрелкового полка — продолжали сражаться в развалинах своих позиций.

Когда рассвело, 4-я рота и часть 2-й роты все еще цеплялись за южную сторону опорного пункта. В 05.30 15 марта полковник Лангле, командир воздушно-десантного отряда внутри крепости, начал контратаку со слабым воздушно-десантным батальоном, выведенным за периметр и поддержанным двумя танковыми взводами эскадрона капитана Эрвуэ. Несмотря на сильный обстрел противника, им удалось прорваться в опорный пункт, но положение там было безнадежным; как и в худшие дни Вердена в Первую мировую войну, интенсивные обстрелы противника просто размололи весь верхний слой почвы в мелкий песок, который больше не годился для рытья блиндажей и траншей. Все что смогли сделать десантники Лангле и танки — это собрать ошеломленных выживших с «Габриэль» и отступить к Дьенбьенфу. Зиап теперь контролировал командные высоты. Битва при Дьенбьенфу была уже проиграна.

Основной факт, который вытекал из новой ситуации, был прост в своей неприглядности: артиллерия противника оказалась в значительной степени невосприимчивой к контрабатарейному огню и воздушным обстрелам и бомбежкам французов. И снова генерал Наварр дает ответ на очевидный вопрос. «Вокруг наших позиций противник создал сеть замаскированных путей, которые позволяли [беспрепятственно] транспортировать боеприпасы… в район батарей. Мы знали, что было подготовлено большое количество артиллерийских и зенитных огневых точек, но их маскировка была настолько совершенной, что лишь небольшое их количество было выявлено до начала атаки. Под влиянием [коммунистических] китайских советников, командование Вьетминя использовало методы, совершенно отличные от классических. Артиллерия была окопана по одиночным орудиям. Орудия были вынесены вперед разобранными, доставлены людьми на огневые позиции, откуда они могли вести огонь прямой наводкой по своим целям. Они были установлены в снарядостойких блиндажах и стреляли в упор из бойниц, или выкатывались своими расчетами и отводились назад, как только начался наш контрбатарейный огонь. Каждая часть или группа орудий была прикрыта массой зенитной артиллерии, доставленной на позиции и замаскированной таким же образом, как и орудия. Такой способ применения артиллерии и зениток был возможен только при наличии «человеческого муравейника» в распоряжении Вьетминя и опрокинул все оценки наших собственных артиллеристов. Это было главной неожиданностью битвы» (стр. 218-219).

16-го марта 1954 года артиллеристы в Дьенбьенфу знали, что их две группы 105-мм гаубиц и одинокая батарея 155-мм пушек (которая должна была стать «последним аргументом» в ожидаемой контрбатарейной дуэли с противником) не только безнадежно уступали в численности (артиллерия коммунистов включала вначале по одному полку 105-мм и 75-мм орудий, восемьдесят советских 37-мм зенитных орудий, и сто крупнокалиберных зенитных пулеметов, к которым впоследствии добавились две дополнительные группы 105-мм гаубиц и несколько батарей «Катюш» (многотрубных реактивных минометов), также советского происхождения. Прим. автора.), но и превосходят вооружением. Огневые точки противника были выкопаны на склонах, обращенных к ним, почти не нарушая прикрытия кустов и листвы, таким образом, скрывая вспышки орудий и рассеивая дым в смутную пелену без точных указаний откуда он взялся. Чтобы обстрелять эти огневые точки, истребители-бомбардировщики ВВС должны были лететь прямо по оси орудий и прикрывающих их зенитных пушек и пулеметов, с большими потерями в самолетах и летчиках. Мокрая листва (ибо это было в сезон дождей) оказалась почти непроницаемой для напалма, а сочетание мокрой листвы и напалма создавало густой дым, который еще больше скрывал перемещения пехоты противника для французских артиллеристов. Сосредоточение воздушных действий на поочередной бомбежке огневых точек потребовало бы военно-воздушных сил, которые были недоступны французам и для которых на театре военных действий в Индокитае не было подходящих аэродромов (Массированный американский воздушный налет на артиллерию противника вокруг Дьенбьенфу (кодовое французское название «Операция Гриф») одно время рассматривался, но был оставлен ввиду возможных политических последствий, а также на основании военных соображений, выдвинутых генералом Мэтью Б. Риджуэем. См. его книгу «Солдат», Нью-Йорк, 1956 г., стр. 247-248. Риджуэй считал, что цена американской победы была бы «также велика, как и та, которую мы уплатили в Корее»).

Французы допустили роковую ошибку, и артиллеристы первыми ее осознали. Полковник Пирот, командующий артиллерией в Дьенбьенфу, в ту же ночь покончил с собой.

18 марта 3-й батальон Тай, оборонявший северный сектор опорного пункта «Анна-Мария», прикрывавший подступы к аэродрому, сломался под натиском ужаса, порожденного в умах этих простых горцев непрекращающимся обстрелом. «Анна-Мария Север» пришлось оставить. Аэродром теперь был на виду у артиллеристов противника. Последним самолетом, приземлившимся в Дьенбьенфу был санитарный самолет №434 транспортной эскадрильи «Беарн». Он приземлился в Дьенбьенфу в 03.45 28 марта 1954 года, загрузил двадцать пять раненых и вырулил к концу взлетно-посадочной полосы, когда у правого двигателя обнаружилась течь масла. Самолет вернулся на стоянку и выгрузил раненых. Ремонт пришлось отложить до раннего рассвета, так как вблизи аэродрома больше нельзя было пользоваться фонарями.

В 11.00 №434 был готов и раненых, ночевавших в щелях возле аэродрома, снова вынесли на площадку. Артиллерия Вьетминя выбрала именно этот момент, чтобы разнести самолет в куски. В экипаж самолета, который до конца оставался в Дьенбьенфу, входила французская медсестра мадемуазель Женевьева де Галар-Тарро.

Но не только в области артиллерийской техники французы (и по-видимому, их американские советники) недооценивали противника. Еще одна важная ошибка осуществлялась в недооценке осадных приемов противника. Отнюдь не полагаясь только на огневую мощь, коммунисты превратили рытье подступных траншей в настоящий фетиш, за которым в течении нескольких часов следовал жестокий сосредоточенный артиллерийский огонь, заканчивающийся подрывом уцелевших проволочных заграждений с помощью бангалорских торпед. Первые волны ударных отрядов коммунистов (многие из которых следовали за огневым налетом так близко, что могли погибнуть под собственными снарядами) появлялись словно почти из ниоткуда из траншей, которые заканчивалось иногда в десяти ярдах от французских передовых позиций.

Все это было чистой ортодоксальной осадной техникой 18-го века и единственным средством против нее было не менее старинное — вылазка, дезорганизация осадной системы противника мощной контратаками пехоты, призванными дать крепости более широкое «пространство для дыхания». Де Кастр отчаянно пытался предотвратить смерть от удушения. До тех пор, пока это позволяли имеющиеся людские ресурсы и скудные боеприпасы (крепость начала сражение, имея в распоряжении боеприпасов на шесть дней и почти исчерпала их на второй день сражения. Впоследствии операции по снабжению позволяли лишь очень бережливое расходование боеприпасов. Прим. автора), французские танки и пехота наносили удары за пределами периметра, но никогда не были достаточно сильны, чтобы сместить затягивающуюся сеть противника или восстановить контроль над местностью за пределами сужающегося периметра самой крепости.

В основном в Дьенбьенфу было совершено три ошибки, каждая на своем командном уровне:

1) Выбор ведения такого решающего сражения так далеко от основных французских центров силы;

2) Серьезная ошибка в оценке возможностей противника;

3) Размещение сил внутри самой крепости. Этот последний пункт включает в себя уже упоминавшийся факт, что большая часть артиллерии Дьенбьенфу была расположена в опорном пункте «Изабель», в семи километрах к югу, в результате чего она не могла эффективно вмешаться в бои за высоты «Габриэль», «Беатрис» или «Анна-Мария».

Оставалось два других выхода из осады Дьенбьенфу — прорыв гарнизона или прорыв внешней вспомогательной колонны. Прорыв (в основном для гарнизона «Изабель») был назван, как и следовало ожидать, «Альбатросом», а прорыв к Дьенбьенфу получил кодовое название «Кондор». Мы уже видели чем закончился «Альбатрос». «Кондор», чтобы противостоять 40000 войскам противника, потребовал бы войск которых не было в Индокитае, и если бы они были доступны, не смогли бы пересечь бездорожье джунглей северного Лаоса без обширных и длительных приготовлений. Несколько недель подряд, петляя по опустевшим деревням и непроходимым джунглям, отряд «Кондор» под командованием полковника Буше де Кревкера достиг точки в 40 милях от Дьенбьенфу, когда тот пал. Все, что он смог сделать, это послужить спасательным буем для семидесяти с лишним человек, которым удалось вырваться из обреченной крепости.

Было бы некоторым утешением, если бы можно было хотя бы сказать, что Дьенбьенфу сражался не напрасно и что тысячи людей, которые были искалечены и погибли там, или на марше смерти в коммунистические лагеря для военнопленных, в какой-то мере повлияли на исход войны в Индокитае. Суровый факт заключается в том, что их жертва задержала, но не предотвратила крах французских позиций в ключевой дельте Красной реки. Безнадежно инфильтрованная 80 000 партизан коммунистов и четырьмя регулярными полками, ежедневное поддержание дороги жизни Ханой-Хайфон вылилось в серию схваток, с участием полнокровных мобильных групп. На южном плато мобильная группа №100 была на пути к своей собственной агонии, а на равнинах Южного Вьетнама призыв 100 000 вьетнамцев под знамена своих собственных вооруженных сил дал около 9000 человек, большинство из которых не годились для несения боевой службы.

Перемирие, достигнутое в Женеве 20 июля 1954 года, несмотря на все ханжеские крики о «предательстве» было, как перемирие в Панмунджоме годом ранее, наилучшим достижимым в данных обстоятельствах.

И Корейская и Индокитайская войны, возможно, являются первыми главами в новой эре ограниченных войн, или так называемых «тлеющих войн», которые будут вестись крупными державами в тени их собственных ракетно-ядерных арсеналов. В обеих войнах, а также в Алжирских, Кипрских, Мау-Мау или Кубинских восстаниях ответ кроется не в МБР и подводных лодках дальнего действия, ибо безнадежно запутанная политика середины двадцатого века породила новый элемент, который вполне может свести на нет лучшие планы традиционных военных штабных планировщиков: концепцию того, что за неимением лучше термина можно назвать «активным убежищем».

Активное убежище — это территория, прилегающая к мятежному району, которая, хотя и якобы не участвует в конфликте, предоставляет мятежной стороне убежище, учебные помещения, снаряжение, и — если это может сойти ей с рук — войска.

Активное убежище возникло в результате Холодной войны по той простой причине, что нации, оказывающие такие услуги мятежникам, всегда могут рассчитывать на то, что одна (или даже обе) из двух сверхдержав защитит их от прямых репрессий, который были бы их судьбой почти в любой момент истории. Здесь примеров предостаточно; помимо Кореи и Индокитая и их убежищ в красном Китае, есть пример убежища в Тунисе для алжирских повстанцев, в котором различные различные государства и территории Африки могли открыто заявить 29 января 1960 года, о создании добровольческих сил для помощи повстанцам в их борьбе против французов в соседнем Алжире, прекрасно зная, что французы, скорее всего, не осмелятся вторгнутся в крошечный Тунис. В единственном случае со времен Второй мировой войны, когда две западные страны, Великобритания и Франция, попытались восстать против неприкосновенности нарушителей, высадившись в Египте, они обнаружили что СССР и Соединенные Штаты в унисон заставили их — не Египет — подчиниться.

Возможно, еще более странное применение принципа активного убежища высветилось в мае 1960 года, когда «Голос Америки» - чтобы иметь возможность обслуживать свои мощные передатчики на марокканской земле — согласилась выделить марокканскому правительству восемьдесят часов в неделю для вещания на этих же каналах. Марокканское правительство, в свою очередь позволило алжирским повстанцам использовать передатчик для своей антифранцузской программы «Голос Алжира», создав в результате невероятную ситуацию, когда американские технические специалисты и американские правительственные передатчики используются для трансляции пропаганды против союзника по НАТО в зоне НАТО!

Один французский дипломат дал по этому поводу ироничный комментарий:

- Хорошо, что американцы никогда не пытаются выяснить, как натянуть ботинок на другую ногу. Интересно, что бы они сказали, если бы мы позволили, например, Кастро установить антиамериканский передатчик на Мартинике, чтобы вопить об «освобождении» зоны Панамского канала? При всей нестабильности марокканского правительства, «Голос Америки» может оказаться в абсурдном положении, когда ему придется распространять антиамериканскую пропаганду в Африке, ради возможности транслировать несколько передач в Россию.

Советский Союз полностью осознал важность проблемы активного убежища, когда после инцидента с «самолетом-шпионом» U-2 уведомил Норвегию, Турцию, Пакистан и Японию, что намерен бомбардировать управляемыми ракетами любые иностранные базы, откуда против него будут совершаться «агрессивные действия». Запад еще не нашел в себе мужества применить тот же принцип к деятельности коммунистов в той же области.

На самом деле, успех или провал всех восстаний со времен Второй мировой войны полностью зависел от того, захочет ли и сможет ли активное убежище выполнить свою роль, как того ожидается. Давно забытое греческое восстание коммунистов держалось до тех пор, пока Югославия Тито была в хороших отношениях со Сталиным. Коммунистический терроризм в Малайе начал увядать только тогда, когда Тайланд, наконец, решил более эффективно охранять свою границу и предоставил малайско-британским силам право преследования по горячим следам в довольно глубокой зоне вдоль тайско-малайской границы. Египетские федаины («Самоотверженные») сеяли хаос в приграничных поселениях Израиля в течении восьми лет, пока в 1956 году 27-я танковая бригада Израиля не уничтожила их базы в секторе Газа. С тех пор о них ничего не слышно.

Героические молодые люди, погибшие в Берлине в июне 1953 года и в Будапеште в ноябре 1956 года, погибли бесполезно и безнадежно, именно потому, что им не хватало такого убежища. И у них не было такого убежища, потому что до сих пор Запад всегда уклонялся от применения такой тактики к своему могущественному противнику, или, что еще хуже, был им запуган, чтобы их использовать.

Не то, чтобы на той стороне не хватало подходящих целей; небольшая помощь имела бы большое значение в Тибете и других районах юго-западного Китая; несколько базук («частные пожертвования», конечно) венгерским повстанцам могли бы заставить русских выглядеть довольно глупо перед Организацией Объединенных Наций, поскольку длительное сопротивление повстанцев, вероятно, позволило бы представить дело повстанцев перед этим органом. Поддержка независимости двадцати пяти миллионов мусульман советской Средней Азии (колонизированной русскими гораздо более жестоко, чем когда-либо Алжир французами) с соответствующими казахскими, киргизскими или туркменскими делегациями на различных «антиколониальных конгрессах» окупилась бы более щедро, чем длинные тирады о «массовых репрессиях».

До тех пор, пока проблема активного убежища не будет решена как в политическом, так и в военном отношении, Запад может с тем же успехом смириться с долгой чередой проигрышей в «тлеющих войнах».

Однако, партизанские войска не являются непобедимыми. Материально-технические потребности войск партизан могут быть проще, чем у крупных регулярных сил, но у них есть некоторые насущные потребности, которые должны быть удовлетворены за счет внешней поддержки, или они умрут. И наоборот, обилие такой материально-технической поддержки регулярных войск, противостоящих партизанам, не обязательно дает им верный шанс на победу над легковооруженными партизанами. Более совершенно оружие также не гарантирует автоматически превосходства. Как метко выразился один французский офицер: «Неискушенность не исключает огневой мощи». Вьетминь снова и снова доказывал истинность этой аксиомы.

Кроме того, в Индокитае коммунисты могли опираться на давнюю традицию затяжных конфликтов с подавляюще сильными противниками. Вьетнам воевал с Китаем почти 1500 лет (из которых он был оккупирован китайцами в течении 1000 лет) и даже сражался со страшными монголами, будучи одним из немногих народов, которые победили их на поле боя, в 1278 году. Маршал Чан Хунг Дао, в то время предводитель вьетнамских войск и своего рода дальневосточный Клаузевиц, определил свою тактику словами, которые вполне могли быть использованы его соотечественником-коммунистом Зиапом семь столетий спустя: «Противник должен вести свои сражения вдали от своих баз в течении длительного времени… Мы должны еще больше ослабить его, втянув в длительные кампании. Как только его первоначальный порыв будет сломлен, его будет легче уничтожить.»

Таким образом, начинается новая эра нетрадиционных войн, которая может потребовать от Запада и, в особенности, от Соединенных Штатов, полного переосмысления стратегических предпосылок, на которых базируются его военные концепции. Эта концепция «гибкого реагирования»(в отличии от концепции «массированного сдерживания») в настоящее время является предметом больших споров. По словам генерала Максвелла Д. Тейлора, «В приближающейся эре атомного избытка, с последующим взаимным сдерживанием, коммунисты, вероятно, будут склонны расширить свою тактику подрывной деятельности и ограниченной агрессии. Поэтому национальная военная программа должна предусматривать сдерживание ограниченной агрессии и нанесение поражения такой агрессии в случае неудачи мер сдерживания».

В самой Франции сотни офицеров, побывавших в коммунистических лагерях для военнопленных, вернулись с одной идеей, которая распространяется по французской армии как лесной пожар - «La Guerre Révolutionnaire», или Революционная война; новый вид ограниченной войны, который, сочетая политическую пропаганду и идеологическую обработку с новыми применением ортодоксальной военной тактики, стал фирменным знаком операций коммунистов в Азии, даже больше, чем советских операций. Говоря об Индокитайской войне, генерал французских ВВС, один из бывших командующих французскими ВВС на Дальнем Востоке, и давно изучающий маоистскую тактику, утверждает в своей работе о французских воздушных операциях в Индокитае: «На самом деле, можно было бы задаться вопросом, не хотели ли хозяева коммунистического мира, лишив их военно-воздушных сил и выделив им скудное количество артиллерии, тяжелого вооружения и боеприпасов заставить (Вьетминь) открыть и практиковать методы ведения войны, способные сдерживать самые современные западные системы вооружения, за исключением оружия массового поражения.» («Авиация Индокитая», Париж 1953. Прим. автора)

Пока Запад не решил эту проблему. Война в Алжире, хотя далеко не так безнадежна в военном отношении для французов, как Индокитайская, тем не менее показывает следующее уравнение: с одной стороны, 35 000 партизан, имеющие в лучшем случае тяжелое пехотное вооружение; с другой 500 000 военнослужащих, включая отборные воздушно-десантные дивизии, «вертолетную» воздушную кавалерию, о которой бойцы Индокитая только мечатали — короче говоря, роскошные материальные средства и живая сила, не имеющая аналога во французской истории для войск такой численности — однако разрешения конфликта решительной победой французов и близко не предвидится.

Даже в том районе, где произошел сам конфликт, ситуация выглядит едва ли более обнадеживающей. Американские инструкторские миссии, полностью ими возглавляемые в Южном Вьетнаме с 1956 года и частично в Лаосе с 1959 года, взяли на себя военные обязательства французов. В частности, в Южном Вьетнаме, где американские методы обучения имели время укорениться, их воздействие привело к созданию армии, поразительно напоминающей южнокорейскую. К сожалению, условия местности, в которых придется действовать этой новорожденной армии, сильно отличаются от условий Кореи, с прочной опорой на два моря и сеть рокадных и железных дорог с юга на север. Что еще более важно, сам противник использует организационные схемы, которые полностью отличаются от тех, которые были у красных китайцев и северокорейцев.

Это наводит на мысль об исключительном недостатке воображения с нашей стороны, чтобы отрицать, что у противника может быть таковое. На самом деле, коммунисты, при всей своей политической ортодоксии (а может быть, и благодаря ей), смогли позволить себе гибкость военного ответа, в которой мы пока не можем сравниться; в результате союзники Америки во всем мире пытаются справиться с проблемой единственным способом, который им кажется доступным: максимально подражать Соединенным Штатам в разнообразии техники, независимо от того, насколько это бесполезно или неэкономично. Южная Корея имеет «Дивизию Морской пехоты», с десантным снаряжением, которое она не может поддерживать; большинство стран Латинской Америки и Юго-Восточной Азии имеют свои реактивные истребители или даже реактивные бомбардировщики (Одна из таких стран недавно приобрела три британских реактивных бомбардировщика "Канберра", два из которых разбились на следующий день после их прибытия в страну. Прим. автора), стратегическая ценность которых равна нулю, но которые требуют большие объемы скудного потенциала обучения и технического обслуживания. С американской стороны сложного процесса применения воображения к военным вопросам удобно избежать, организуя и обучая местные войска по известным и испытанным образцам американских подразделений с минимумом местной адаптации или экспериментов.

Автор находился в Юго-Восточной Азии летом 1959 года, когда в Лаосе разразился коммунистический кризис. Некоторые страны в этом районе выразили готовность прийти на помощь Лаосу, если такая помощь будет запрошена. В одной из таких стран которая обещала направить в Лаос, если ее попросят, оперативную группу численностью 20 000 человек, автор беседовал с несколькими старшими офицерами. В ответ на вопрос об организации этих сил, которые если бы они были задействованы, должны были сражаться в бездорожных джунглях Лаоса, ответ был (с довольно гордым видом при этом): «О, у нас есть вся техника американского отряда такого же размера, столько же грузовиков, джипов и артиллерии.»

И конечно, те же проблемы логистики и передвижения по пересеченной местности.

В Южном Вьетнаме, который, насколько всем известно, все еще сталкивается с армией коммунистов, сохранившей все свои возможности воевать в джунглях, только после пяти лет строительства некоммунистических сил в виде громоздкой армии из десяти дивизий с тремя корпусными штабами, в качестве радикального «нововведения» одна дивизия в порядке эксперимента была оснащена носильщиками и вьючными слонами. «Старая» 4-я вьетнамская горная дивизия, набранная французами из числа горных племен Южного плато, имела такие отряды носильщиков или отряды со слонами, еще в 1951 году, но они были упразднены вьетнамцами в 1954 году как «остатки колониализма», пока они не были вновь сформированы в 1959 году.

Сами французы в случае с Лаосом не могут избежать клейма «ничего не забывших и ничему не научившихся». Обученная французской MAAG(military assistance advisory group, группой военных советников) с 1954 по 1958 год без американской помощи Королевская лаосская армия не приспособилась к реалиям своей собственной местности и к противнику, с которой ей, скорее всего, придется столкнуться. Слишком высоко оплачиваемая, по отношению к шкалам оплаты труда гражданского населения страны; состоящая, с одной стороны из батальонов добровольцев (BV), которые не могли быть использованы за пределами района в котором они набраны, а с другой — из регулярных батальонов, которые были более гибки, Королевская лаосская армия была структурно плохо приспособлена для борьбы с подвижными партизанскими отрядами.

У нее были свои собственные партизанские отряды, унаследованные в значительной степени от французских G.C.M.A., но им ужасно мало платят за значительный риск, который им приходится брать на себя. Их семьи живут в деревнях, где коммунисты могут проводить репрессивные рейды, в то время как семьи регулярных войск живут в больших городах на равнинах.

Результатом этой ситуации стало то, что во время «лаосской войны» 1959 года лаосские войска оказались в значительно невыгодном положении по отношению к повстанческим группировкам. Но и здесь, как и в случае многих событий в Азии, необходимо сначала устранить определенную дезинформацию, распространяемую по этому поводу невероятно небрежными ради чистой сенсации репортажами прессы. Можно сказать, что за похвальным исключением «Wall Street Journal», «St. Louis Post-Dispatc» и «Time», американская пресса дала совершенно искаженную картину того, что произошло в Лаосе летом 1959 года, причем «Washington Post» и «New York Times» оказались в числе самых злостных нарушителей.

В основном лаосское восстание 1959 года произошло из-за того, что местные прокоммунистические силы во главе с принцем Суфанувонгом отказались соблюдать соглашение, заключенное между ними и королевским правительством Лаоса. Это соглашение предусматривало включение в состав Лаосской армии двух бывших повстанческих батальонов (широко известных как подразделения Патет-Лао). Когда в мае 1959 года должно было пройти объединение, Патет-Лао потребовал большего количества офицерских должностей, чем было оправдано для двух батальонов; и в то время как лаосское правительство интерпретировало соглашение как означающие, что солдаты повстанцев будут включены в вооруженные силы на индивидуальной основе, Патет-Лао потребовал, чтобы два батальона оставались целыми как единая часть — требование, которое было явно неприемлемо для правительства, поскольку оно представляло бы серьезную угрозу безопасности вооруженных сил.

11 мая 1959 года планировалось провести церемонию объединения одного из повстанческих батальонов, дислоцированных на широкой открытой равнине Жарр (долина Кувшинов) и другого батальона, дислоцированного в Сиен-Нгёне, недалеко от королевской столицы Луангпхабанга. Оба подразделения отказались участвовать в церемонии и Королевская армия Лаоса начала окружать повстанческую часть на равнине Жарр эквивалентом пяти армейских батальонов лоялистов. Батальон повстанцев был малочисленным, и насчитывал, возможно, 420 бойцов, вдобавок с некоторым количеством женщин и детей. Его вооружение включало в себя два пулемета, четыре 81-мм миномета и двадцать ручных пулеметов Браунинга.

После нескольких дней переговоров командир повстанцев согласился на объединение своей части утром 19-го мая. В ту ночь на равнине Жарр прошел сильный дождь, промочив до нитки пять лаосских батальонов, окружавших казармы Патет-Лао, но восходящее солнце вскоре начало рассеивать легкий туман, который висел над лагерем.

В казармах Патет-Лао не шевелилась ни одна живая душа. Единственный бортовой грузовик «Пежо», приобретенный Патет-Лао с тех пор, как они покинули джунгли в 1957 году, стоял возле казарм на спущенных шинах; униформа, предоставленная лаосской армией повстанцам для церемонии объединения, осталась в казармах, в аккуратных стопках и связках. Только у французских ботинок для джунглей с широкими подошвами, знаменитых «Патауги» с помощью мачете были основательно испорчены подошвы. Вокруг лагеря лежало несколько мертвых собак, убитых отступающими мятежниками, чтобы они не выдали движение колонны. 2-й батальон Патет-Лао покинул лагерь и вместе с женщинами и детьми прошел через кордон из пяти пехотных батальонов по широкой открытой равнине, не будучи обнаруженным.

Менее чем через неделю, несмотря на почти немедленное преследование пехотными подразделениями, и даже воздушно-десантными частями, сброшенными с парашютами на их пути, Патет-Лао снова исчез в лесу, недалеко от границы коммунистического Северного Вьетнама. 1-й Батальон в Сиен-Нгён сначала не сумел сбежать и принял объединение, присягнув на верность лаосскому правительству. Когда 8-го августа 1959 года большинство высокопоставленных лаосских чиновников и иностранных дипломатов находились в соседнем Луангпхабанге, чтобы отпраздновать свадьбу принцессы королевского дома, около двухсот солдат и офицеров этого повстанческого батальона также ушли в горы в направлении Северного Вьетнама, подавляя и уничтожая небольшие гарнизоны лаосской армии на своем пути. Лаосское восстание 1959 года началось всерьез.

В основном схема атак Патет-Лао в точности повторяла схему действий войск Вьетминя против французов, причем обе стороны сражались в точности по прежним схемам и с одинаковыми результатами.

Боевые действия делились на три периода:

1. С 18 по 31 июля, с основным акцентом на удар мятежников вглубь провинции Самныа, стремясь отрезать ее от остальной части Лаоса.

2. С 1 по 29 августа — период всеобщего повышения безопасности с акцентом на булавочные уколы практически во всех провинциях страны.

3. С 30 августа по 15 сентября возобновление мощных местных атак на посты лаосской армии в Самныа с ударами по традиционным маршрутам вторжения в направлении Луангпхабанга и Вьентьяна.

Пресс-сообщения содержали такие новости как «Войска Вьетминя продвинулись до 13 миль от города Самныа» (UPI), и даже степенное британское агентство «Рейтерс» 3 сентября сообщило, что «Королевская лаосская армия сегодня готовится защищать столицу Вьентьяна», в то время как 5 сентября редакционная статья «Washington Post» ссылаясь на «великолепные примеры тревоги, предоставленные репортажами с мест» своего обозревателя Джозефа Олсопа, сообщала о «полномасштабном, поддержанном артиллерией вторжении из коммунистического Северного Вьетнама». Все это была просто чепуха.

В своей колонке от 3-го сентября 1959 года, говоря о нападениях на лаосские аванпосты вдоль реки Нам, Олсоп утверждал, что лаосский командующий был проинформирован о падении пограничных постов, на основе информации пилота и жителей деревни, у одного из которых была «тяжелая рана ноги. Они прошли пешком (до Самныа) от мыонг-Хет и Сиенгхо, 61 и 70 километров соответственно». В другом своем сообщении, он говорил о «125-миллиметровых» пушках, вероятно, имея ввиду 105-миллимитровые, которые также упоминались в других донесениях.

Неопровержимые факты заключались в том, что: а) командование лаосской армии в Самныа действительно знало, что происходит на приграничных постах, поскольку поддерживало с ними радиосвязь; б) сельский житель с тяжелой раной ноги не может покрыть 45 миль за два дня марша по лаосским джунглям; и в) максимальная эффективная дальность стрельбы орудий калибра 105-мм составляет около 10 000 ярдов и вьетминской артиллерии было бы трудно обстреливать Сиенгхо в 14 километрах и двух горных хребтах от Северного Вьетнама. Но миф, однажды созданный, оказалось чрезвычайно трудно развенчать.

Однако две недели спустя пришло разочарование. Даже репортер «Нью-Йорк Таймс» в Лаосе, который раньше целиком проглатывал все пресс-релизы, циркулировавшие во Вьентьяне, отметил 13 сентября, что «брифинги заметно преуменьшили роль Северного Вьетнама в конфликте. Это привело некоторых обозревателей к мысли, что лаосские политические тактики создают фон, который смягчит удар, если доклад наблюдателей [ООН] о вмешательстве Северного Вьетнама будет отрицательным». Действительно, доклад Совета Безопасности от 5 ноября 1959 года не смог обосновать теорию коммунистического вторжения в Лаос извне.

22 сентября 1959 года Лаосское правительство, по данным «Ассошиэйтед Пресс» «избегало обвинять Северный Вьетнам в агрессии, в документах, представленных специальному комитету ООН по установлению фактов» и то же агентство сообщило, что Сэмтеу, который якобы был ареной «пятидневных ожесточенных боев, практически не пострадал». Ричард Дадман, из « St. Louis Post-Dispatch» посетил тогда Сэмтеу и обнаружил, что картина битвы уменьшилась до следующего масштаба: вместо 600 нападавших 200; вместо 300 защитников 30 (и еще 110 в окружающих высотах), и от часового огневого налета 330 минометными минами до нескольких неопознанных воронок, без каких-либо признаков разрушенных зданий или траншей. Кроме того, форт не был взят, но его гарнизон ночью отступил в горы и без боя занял его обратно утром.

Та же завеса неопределенности покрывала и проблему пленных у коммунистов. Были ли они, и если да, то были ли они захвачены северными вьетнамцами на территории Лаоса в бою? Когда факты стали известны (а тем временем началась интересная «игра в цифры» - сначала пятьдесят, потом тридцать, потом семнадцать, двенадцать, сем, и наконец, двое пленных), лаосское правительство предпочло основывать свое дело на других доказательствах.

Авторитетному военному комментатору Хансону У. Болдуину оставалось подытожить ситуацию следующим образом: «Действительно, было бы неблагодарной военной задачей использовать Лаос в качестве базы для завоевания остальной Юго-Восточной Азии ... Лаосские коммунистические повстанцы предоставили большинство или всех немногих агрессоров (Здесь также началась дикая «игра чисел», в которой первоначальные шестьсот пятьдесят бойцов Патет-Лао, без сомнения, усиленные примерно несколькими сотнями соплеменников, превратились в 11 000 захватчиков. Ни одна из операций, предпринятых мятежниками, не требовала концентрации более двух-трех рот. Психологическая война и разумная тактика джунглей сделали все остальное. Прим. автора). Нет никаких убедительных доказательств участия регулярных северо-вьетнамских или (красных) китайских солдат».

Нет, конечно, ни малейшего сомнения в том, что Северный Вьетнам и, возможно, даже красный Китай оказывают военную и политическую поддержку лаосскому восстанию. Но их помощь ни в коей мере не была такой явной, как первоначально предполагалось в тревожных сообщениях, распространявшихся по всему миру американскими средствами массовой информации, некоторые из которых заходили так далеко в своих утверждениях, что обвиняли почти всех, кто сомневался в их рассказах, в том, что они либо слепые дураки, либо «мягкотелые» по отношению к коммунизму. «Открытое письмо» Джозефа Олсопа Генри Люсу, издателю «Времени и жизни» (оба из которых отказались быть запуганными своими менее твердолобыми коллегами), является ярким примером такого отношения.

Когда коммунисты убедились, что они убедили и лаосское правительство, и весь мир в том, что они могут сеять хаос в Лаосе почти по своей воле, они прекратили восстание так же внезапно, как оно вспыхнуло, и Лаос снова успокоился, по крайней мере, на некоторое время, до непростого перемирия.

Было бы, по крайней мере, небольшим утешением сообщить, что Запад извлек урок из страха вторжения 1959 года, но этому не суждено было случиться. В конце 1960 года, через несколько дней после того как проамериканское правительство принца Бун Оума ликвидировало нейтральную администрацию Суванны Фума, поступило сообщение о новом коммунистическом «вторжении» в Лаос. Лаосское правительство, располагая такой же (если не меньшей) информацией, чем годом ранее, сообщило миру 31 декабря 1960 года, что «семь батальонов северовьетнамских войск» вторглись в эту маленькую страну.

В то время как англичане и французы, чьи источники информации в Лаосе уже год назад оказались более надежными, ожидали более достоверных фактов, Вашингтон принялся бить во все колокола, как в официальных заявлениях, так и в прессе. В мрачной колонке мистер Джозеф Олсоп говорил о "зияющей воронке", которая, вероятно, поглотит Лаос; сравнивал Женевское соглашение 1954 года с мюнхенским предательством 1938 года; и называл наших канадских союзников, которые стойко защищали западную точку зрения в международной комиссии по прекращению огня (другими членами которой были Индия и Польша), «приблизительно нейтральными».

Русские, разумеется, немедленно снабдили войска Патет-Лао оружием и боеприпасами — в основном, американскими, из военных запасов Индокитая, поскольку повстанцы всегда могли рассчитывать на захваченные у лаосских войск боеприпасы. С американской стороны, лаосские войска получили четыре вооруженных легких самолета, как будто обстрел невидимых целей в джунглях должен был быть более эффективным в 1961 году, чем в 1954-м. В результате, к середине января 1961 года, коммунистические повстанцы в значительной мере невосприимчивые к плохо организованным контрнаступлениям лаосского правительства, заняли больше территории в Лаосе, чем когда-либо прежде, и угрожали самому существованию некоммунистического режима в стране. «Революционная война» вот-вот должна была выиграть еще один раунд.

В Южном Вьетнаме подобные методы подрывной деятельности привели к аналогичным тревожным результатам. Относительную миролюбивость коммунистов в 1954-56 годах ошибочно принимали за слабость. Заявление вьетнамского правительства, переданное всем, наносившим визиты в 1957 году, со ссылкой на предполагаемые потери коммунистов или капитуляцию после прекращения огня, заканчивалось следующей фразой: «Из этого мы видим, что власти Вьетминя распались и оказались бессильными». А в апреле 1959 года ни много ни мало старший военный советник вьетнамского правительства в докладе перед комитетом Конгресса Соединенных Штатов утверждал, что партизаны Вьетминя «… постепенно уничтожались, пока не перестали быть основной угрозой правительству».

Не обращая внимания на кровавые уроки Индокитайской войны, новая южновьетнамская армия обучалась как полевые войска, готовые противостоять своим северовьетнамским соперникам в битве, в которой они отказывали французам в течении восьми лет: мобильные группы были объединены в легкие дивизии, легкие дивизии — в полноразмерные полевые дивизии, причем последние объединялись в полноценные армейские корпуса. Ценные штурмовые речные дивизионы были расформированы, так как их изобрели французы, а в американских руководствах им не нашлось эквивалента, и вскоре были преданы забвению отряды коммандос. Не было предпринято ни малейшей попытки воссоздать что-либо, приближающееся к G.C.M.A.

Но коммунисты в очередной раз отказались действовать по западным правилам. Где-то в конце 1957 года они начали новое террористическое наступление, почти полностью направленное против сельских старост и администраторов, которые в сельской местности являются опорой правительства. В 1958 году американский посол в Южном Вьетнаме сообщил, что таких убийств совершается двадцать пять в месяц. В конце 1959 года это число возросло до десяти в день, а весной 1960 года « U.S. New and World Report » и другие источники сообщали о двадцати пяти в день. Также, в начале 1960 года коммунистические партизаны, проникшие в Южный Вьетнам, почувствовали себя достаточно сильными, чтобы атаковать постоянные посты вьетнамской армии, такие как Чунгсуп, где был уничтожен целый вьетнамский батальон и вся его техника попала в руки повстанцев. И, как несколько лет назад, под французским командованием, тяжелые вьетнамские части под грохот бронетехники и рев грузовиков пустились в погоню за маленькими, одетыми в черное фигурами, украдкой действовавшими небольшими группами — и ничего не нашли.

Партизанская война во Вьетнаме 1953-60 годах. Верхние и нижняя левая карты - Северный Вьетнам в 1953, нижняя слева - Южный Вьетнам в 1960

Следует считать весьма обнадеживающим признаком то, что в середине 1960-х годов сами южновьетнамцы пересматривали свою военную позицию в свете уроков войны в Индокитае и успехов Британии в войне в джунглях в Малайе. Одна вьетнамская дивизия, фактически наследница горной мобильной группы №42, в настоящее время реорганизуется для боевых действий в горах. Вновь создаются небольшие части для ведения партизанской войны и робко упоминаются «Силы специального назначения».

Регулярные войска, связанные своей тяжелой техникой, снова и снова использовались для антипартизанских операций, для которых они не были ни обучены, ни психологически подготовлены. 21 октября 1960 года — почти повторив уничтожение мобильной группы №100 шестью годами ранее — тысяча отборных бойцов коммунистов проникли в район Контума и разгромила ряд постов вьетнамской армии в сражении, которое продолжалось до 8-го ноября. Наконец, 11 ноября 1960 года три вьетнамских воздушно-десантных батальона — элита обученной американцами армии — взбунтовались и двинулись на дворец президента Нго Динь Дьема в Сайгоне, заявив, что его правительство не предприняло достаточно решительных усилий для борьбы с коммунистами. Хотя десантники были подавлены на следующий день оставшимися лояльными бронетанковыми частями, неоспоримым фактом остается то, что мятеж десантников было одним из разочарований — разочарованием отборных частей, вызванным тем, что их неправильно используют для задач, которые они, возможно, не могут надеяться успешно выполнить. Партизанская война, особенно против коммунистов, является настолько же социально-экономической проблемой, как и чисто военной; до тех пор, пока это не будет признано, Запад может ожидать долгой проигрышной полосы партизанских войн от Лаоса до Конго или Кубы. Тем временем, однако, маленькие люди в черном продолжают убивать сельских старост, школьных учителей, сотрудников правительственных информационных служб и полицейских. В Лаосе, как и в Южном Вьетнаме, снова идет борьба между способностью проникнувших коммунистов нарушать нормальные процессы управления и способностью легального правительства поддерживать закон и порядок, а так же гарантировать хоть какое-то материальное благополучие населению.

По крайней мере, сохраняющаяся нестабильность в Лаосе и Южном Вьетнаме, доказывает, что за пять лет неспокойного мира войска Вьетминя и их лаосские сателлиты ничуть не утратили способности вести и выигрывать войну в джунглях и болотах против превосходящих сил, ведущих такую войну в соответствии с традиционным «уставом». Учитывая менее чем поразительные результаты таких западных методов почти во всех областях мира, где они столкнулись лицом к лицу с новой Революционной войной коммунистов, все роды вооруженных сил Соединенных Штатов и их союзников должны начать изучать и преподавать теорию и практику такой войны.

Война в Индокитае показала, что серьезные исследования почти полностью отсутствуют в таких областях, как современная речная война и использование рек в качестве жизненно важных линий снабжения в странах, где дорожная и железнодорожная сеть разрушена или неадекватна; что действующие на болотах подразделения не могут быть импровизировать с помощью первого попавшегося под руку снаряжения и тактики, разработанной в последний момент путем проб и ошибок; что воздушная разведка и наземная поддержка должны принять совершенно новый набор правил при столкновении с вражескими и дружественными подразделениями, рассеянными под сплошным пологом высоких деревьев. Другими словами, Революционная война не может быть случайной импровизацией, как и ядерная война.

О людях, которые сражались и погибли в этом ужасном бардаке почти нет информации, кроме упоминания о том, чего они достигли политически. Самозваные специалисты и профессиональные антиколониалисты утверждают сегодня, что коммунисты Вьетминя никогда не получили бы контроля даже над Северным Вьетнамом, если бы французы предоставили «настоящую независимость» трем индокитайским государствам в 1945 году. Это конечно, чрезвычайно заманчивая теория. Ее единственная проблема заключается в том, что она упускает один-единственный неудобный факт: коммунистическое правительство Хо Ши Мина полностью контролировало администрацию страны по состоянию на день Победы над Японии. До тех пор, пока французы не вернулись в Ханой в марте 1946 года, они использовали свой абсолютный контроль, чтобы ликвидировать сотни вьетнамских антикоммунистических националистов, которые могли бы встать у них на пути. Без малейшего сомнения для французов предоставление независимости такому правительству, привело бы к созданию прочного коммунистического вьетнамского государства, самое позднее, к тому моменту, когда красные китайцы оккупировали районы, граничащие с Вьетнамом в декабре 1949 года.

Вполне вероятно также, что через несколько лет после этого слабые королевства Камбоджа и Лаос должны были бы возобновить свою историческую роль буферов и сателлитов своего более сильного вьетнамского соседа, тем самым обеспечив господство сил коммунистов на всем Индокитайском полуострове.

Было ли это намерением французов или нет, война в Индокитае принесла свободу примерно двадцати миллионам человек из тридцати пяти миллионов и примерно на 223 000 квадратных миль земли из 285 000.

И это, пожалуй, такая же хорошая эпитафия, как и любая другая, для людей, которым пришлось идти по безрадостной и безнадежной дороге, какой была война в Индокитае.