Уличные песни

Каким ты меня ядом напоила?

Каким меня огнем воспламенила?

О, дай мне ручку нежную,

Щечку белоснежную,

Пламенные, трепетные губки.

Все друзья смеются надо мною,

Разлучить хотят меня с тобою.

Но ты будь уверена

В искренней любви моей.

Жизнь моя погублена тобою.

Что я буду делать без тебя?

Пропадает молодость моя.

Из-за счастья своего

Возле дома твоего

Плачу и рыдаю, дорогая.

Каким ты меня ядом напоила?

Каким меня огнем воспламенила?

О, дай мне ручку нежную,

Щечку белоснежную,

Пламенные, трепетные губки.

А ты хохочешь, ты все хохочешь.

Кто-то снял тебя в полный рост.

Хороводишься, с кем захочешь,

За так много отсюда верст.

А у меня здесь лишь снег да вьюги,

Да злой мороз берет в свои тиски,

Но мне жарче здесь, чем тебе на юге,

От моей ревности и тоски.

Обмороженный и простуженный,

Я под ватником пронесу

Сквозь пургу, мороз фото южное —

Обнаженную твою красу.

А ты хохочешь, ты все хохочешь.

Совсем раздетая в такой мороз!

Хороводишься, с кем захочешь,

За семь тысяч отсюда верст.

Соловушка где-то в саду,

Где-то в душистой сирени

Песню поет о любви,

Клянется любить без измены.

Однажды вечерней порой

Я перед ней провинился.

Она торопливо ушла,

А я не успел извиниться.

Я ли тебя не любил?

Я ли тобой не гордился?

Следы твоих ног целовал,

Чуть на тебя не молился.

Жалости нет у тебя,

Сердца в груди не имеешь.

Ты не достойна любви,

Если прощать не умеешь.

Соловушка где-то в саду,

Где-то в душистой сирени

Песню пост о любви,

Клянется любить без измены.

Сиреневый туман над нами проплывает.

Над тамбуром горит печальная звезда.

Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,

Что с девушкою я прощаюсь навсегда.

Последнее «прости» с любимых губ слетает.

Прощаюсь не на год и даже не на два.

Сегодня навсегда друг друга мы теряем.

Еще один звонок — и уезжаю я.

Быть может, никогда не встретятся дороги.

Быть может, никогда не скрестятся пути.

Прошу тебя: забудь сердечные тревоги,

О прошлом не грусти, за все меня прости.

Вот поезд отошел. Стихает шум вокзала.

И ветер разогнал сиреневый туман.

И ты теперь одна, на все готовой стала:

На нежность и любовь, на подлость и обман

Костер давно погас,

А ты все слушаешь.

Густое облако

Скрыло луну.

Я расскажу тебе,

Как жил с цыганами

И как ушел от них

И почему.

В цыганский табор я

Попал мальчишкою.

В цыганку гордую

Влюбился я.

Но я не знал тогда

Про жизнь цыганскую,

Любви цыганской я

Не знал тогда.

Однажды вечером

Взгрустнулось что-то мне,

И я отправился

К реке гулять.

Гляжу: цыганка там

С другим целуется,

И злобный взгляд ее

Ожег меня.

Цыганка гордая

Вперед подалася

И тихо молвила

В ночную мглу:

«Я птица вольная,

Люблю цыгана я

И за любовь свою

Всегда умру»

Как это водится,

Цыгане табором

Кочуют издавна

Средь рек и гор.

А та цыганка мне

Всю жизнь испортила

И отняла навек

Покой и сон.

Шум проверок и звон лагерей

Не забыть никогда мне на свете

И из всех своих лучших друзей

Эту девушку в синем берете.

Помню, лагерь и лагерный клуб,

Звуки вальса и говор веселый,

И оттенок накрашенных губ,

И берет этот синий, знакомый.

А когда угасал в зале свет,

И все взоры стремились на сцену,

Помню я, как склонялся берет

На плечо молодому шатену.

Он красиво умел говорить

Не собьешь на фальшивом ответе.

Только нет, он не может любить

Заключенную в синем берете.

Шепчет он: «Невозможного нет»…

Шепчет он про любовь и про ласки.

А сам смотрит на синий берет

И на карие круглые глазки.

От зека не скрывала того,

Что желала сама с ним встречаться,

И любила, как друга, его —

Ее лагерь заставил влюбляться.

А когда упадет с дуба лист,

Он отбудет свой срок наказанья

И уедет на скором в Тифлис,

Позабыв про свои обещанья.

Где б он ни был и с кем ни дружил,

Навсегда он оставит в секрете,

Что когда-то так долго любил

Заключенную в синем берете.

Шум проверок и звон лагерей

Не забыть никогда мне на свете

И из всех своих лучших друзей

Эту девушку в синем берете.

Вдоль по речке, речке утки плавают.

Мы живем на разных берегах.

Приходил к тебе, девчонка славная,

И стоял в пятнадцати шагах.

Река-речонка,

Милая девчонка!

Мне так хотелось ближе подойти!

А утки: кря-кря-кря,

Кричали: зря-зря-зря

Ты хочешь счастье здесь найти!

А утки: кря-кря-кря,

Кричали: парень, зря

Ты хочешь счастье здесь найти!

Ты белье стирала, босоногая.

Молча я смотрел издалека.

Мысленно твои я кудри трогаю,

Мысленно целую я тебя.

Рву я, дурень, собственные волосы —

Кто-то ту речонку переплыл,

Покорился ласковому голосу

И девчонку тоже покорил.

Ох, тоска моя, тоска осенняя!

Кто б тебя, тоска моя, унял?

Потерял ведь не иголку в сене я,

А свою девчонку потерял.

Река-речонка,

Милая девчонка!

Мне так хотелось ближе подойти!

А утки: кря-кря-кря,

Кричали: зря-зря-зря

Ты хочешь счастье здесь найти!

А утки: кря-кря-кря,

Кричали: парень, зря

Ты хочешь счастье здесь найти!

Падают листья средь шумного сада,

Ветер стучится и плачет в окно.

Ветер, не плачь, милый ветер, не надо:

Кончено все между нами давно.

Все же опавшим березам и кленам —

Им только зиму одну переждать:

Снова вернутся к ним листья зеленые.

Ты же ко мне не вернешься опять.

Падают листья средь шумного сада,

Ветер стучится и плачет в окно.

Ветер, не плачь, глупый ветер, не надо:

Кончено все между нами давно.

Ой-ой-ой! я, несчастная девчоночка,

Ой-ой-ой! замуж вышла без любви,

Ой-ой-ой! завела себе миленочка,

Ой-ой-ой! грозный муж меня бранит.

 Ох, да зачем любила я?

 Зачем стала целовать?

 Хошь — режь меня,

 Хошь — ешь меня —

 Уйду к нему опять.

Ой-ой-ой! он замки на дверь накладывал,

Ой-ой-ой! он наряды мои рвал,

Ой-ой-ой! я нагая с окон падала,

Ой-ой-ой! меня милый подбирал.

 Ох, да зачем любила я?

 Зачем стала целовать?

 Хошь — режь меня,

 Хошь — ешь меня Уйду к нему опять.

Отшумело, отзвенело бабье лето,

Перепутал паутиной листья ветер.

И сегодня журавли собрали стаю,

И кричат они, над нами пролетая.

Над землею опустился вечер синий.

Сколько раз тебя ругал я без причины.

Убегал к другой девчонке то и дело.

И в глазах своих слезинки ты терпела.

Но сегодня ветер гонит злые тучи.

Ты ушла к другому — он, наверно, лучше.

Отчего ж, его лаская у рябины,

Ты грустишь при виде стаи журавлиной?

Знаю я, что ты меня все так же любишь.

Знаю я, что ты меня не позабудешь.

Оттого, его лаская у рябины,

Ты грустишь при виде стаи журавлиной.

Отшумело, отзвенело бабье лето.

Перепутал паутиной листья ветер.

И сегодня журавли собрали стаю

И прощаются, над нами пролетая.

Если милая уходит,

Я грустить о ней не буду —

Закурю я сигарету

И о ней я позабуду.

Сигарета, сигарета,

Ты одна не изменяешь.

Я люблю тебя за это.

Ты сама об этом знаешь.

И зимой, и летом знойным

Я люблю дымок твой тонкий,

И привязан к сигарете

Даже больше, чем к девчонке.

Ну, а если вдруг случайно

Снова милая вернется,

Закурю я сигарету —

Голубой дымок завьется.

Сигарета, сигарета,

Ты одна не изменяешь.

Я люблю тебя за это.

Ты сама об этом знаешь.

Жаль мне покинуть тебя, черноокую!

Ночь нас накрыла крылом.

Эх, да налейте мне чару глубокую

Пенистым красным вином!

Есть у меня кофточка, скоком добытая,

Шубка на лисьем меху.

Будешь ходить ты, вся золотом шитая,

Спать на лебяжьем пуху.

Знаю за долю свою одинокую

Много я душ погубил.

Я ль виноват, что тебя, черноокую,

Больше, чем жизнь, полюбил?

Что ж затуманилась, зоренька ясная,

Пала на землю росой?

Что ж пригорюнилась, девица красная,

Глазки налились слезой?

Как мне покинуть тебя, черноокую!

Ночь нас накрыла крылом.

Эх, да налейте мне чару глубокую

Пенистым красным вином!

Это было в городе Одесса, (гоца)

Много там блатных и фраеров,

Там заборы служат вместо прессы, (гоца)

Девки любят карты и вино.

Там жила одна девчонка Женя. (гоца)

За нее пускались финки в ход.

За ее красивую походку (гоца)

Колька обещал сводить в кино.

«В крепдешины я тебя одену, (года)

Лаковые туфли я куплю,

Золотой кулон на грудь повешу, (года)

И с тобой на славу заживу».

«Крепдешины ты нигде не купишь, (гоца)

Лаковые туфли не найдешь:

Потому как нет их в магазине, (гоца)

На базаре тоже не возьмешь».

Колька не стерпел такой обиды, (гоца)

Кровью налилось его лицо.

Из кармана выхватил он финку (гоца)

И вогнал под пятое ребро.

«Ты меня не любишь, не жалеешь, (гоца)

Или я тебе не угодил.

Без тебя вся жизнь мне, как отрава, (гоца)

Вот за что себя я погубил».

Это было в городе Одесса, (гоца)

Много там блатных и фраеров,

Там заборы служат вместо прессы, (гоца)

Девки любят карты и вино.

Мы встретились с тобой лишь на минутку

Там, где стояла старая тюрьма.

Ты подошел и протянул мне руку,

Но я руки своей не подала.

Зачем меня так искренно ты любишь?

Ты не дождешься ласки от меня.

Мой милый друг, себя ты этим губишь.

Я больше не могу любить тебя.

Была пора, и я тебя любила,

Рискуя часто жизнью молодой.

Мой милый друг, тюрьма нас разлучила,

И мы навек расстанемся с тобой.

Тюрьма, тюрьма, разлуки не страшны мне,

Но страшен мне тюремный твой обряд.

Вокруг тебя там бродят часовые,

А по углам фонарики горят.

Мой милый друг, зачем меня ты любишь,

Сгорая страстью жаркой, молодой.

Мой милый друг, тюрьма тебя погубит.

Я не могу встречаться уж с тобой.

Вот вечер вечереет.

Все с фабрики идут.

Маруся отравилась.

В больницу повезут.

В больницу привозили,

Ложили на кровать.

Два доктора с сестрицей

Старались жизнь спасать.

«Спасайте — не спасайте —

Мне жизнь не дорога.

Я милого любила,

Такого подлеца».

Пришла ее мамаша:

Хотела навестить.

А доктор отвечает:

«Без памяти лежит».

Пришли ее подружки:

Хотели навестить.

А доктор отвечает:

«Уж при смерти лежит»

Пришел и друг любезный:

Хотел он навестить.

А доктор отвечает:

«В часовенке лежит».

Идет милой в часовню.

Там черный гроб стоит.

А в этом черном гробе

Марусенька лежит.

«Маруся ты, Маруся,

Открой свои глаза.

А если не откроешь,

Умру с тобой и я.

Маруся ты, Маруся,

Открой свои глаза».

А сторож отвечает:

«Давно уж померла».

А вечер вечереет.

Густая тьма легла.

Маруся отравилась.

Маруся умерла.

На улице Маршрутной,

Где было три сосны,

Со мной прощался милый

До будущей весны.

Прощался он и клялся,

Что буду я его.

Все время повторяла я:

Не быть мне за тобой.

Однажды мне приснился

Тревожный, странный сон:

Мой миленький женился,

Нарушил клятву он.

Но я над сном смеялась

При ясном свете дня:

Но разве это может быть,

Чтоб он забыл меня?

Но вот и подтвердился

Тревожный, странный сон:

Мой милый возвратился

С красавицей женой.

Увидел мои слезы,

Глаза он опустил:

Наверно, знало сердце,

Что счастье он разбил.

Имел Абраша состоянья миллион.

И был Абраша этот в Ривочку влюблен,

В Ривочку-брюнеточку, смазливую кокеточку,

И песенку всегда ей напевал:

Ах, Рива, Ривочка, ах, Рива, Рива-джан,

Поедем, Ривочка, с тобой в Биробиджан,

Поедем в край родной, поедем к нам домой,

Там будешь, Рива, законной мне женой.

Когда же Гитлер объявил нам всем войну,

Ушел Абраша защищать свою страну.

Пошла пехота наша, а с нею наш Абраша,

И песенку такую он запел:

Ах, Рива, Ривочка, любимая жена,

Нас посылает в бой великая страна.

Туда, где ширь полей, далёко от друзей

Я отправляюсь, Рива, честно, как еврей.

Запели пули у него над головой.

Упал Абраша наш ни мертвый ни живой.

Упал, за грудь схватился и с Ривочкой простился,

И песенку такую он запел:

Ах, Рива, Ривочка, любимая жена,

Нас посылала в бой великая страна.

И здесь, где ширь полей, вдали от всех друзей

Я умираю, Рива, честно, как еврей.

Пока на фронте наш Абраша умирал,

Другой у Ривочки Абраша заседал.

Он толстый и пузатый, он рыжий и косматый,

И песенку такую напевал:

Ах, Рива, Ривочка, ах, Рива, Рива-джан,

Поедем, Ривочка, с тобою в Ереван,

Поедем в край родной, поедем к нам домой.

Там будешь, Рива, законной мне женой.

И вот опять сегодня не пришла.

А я так ждал, надеялся и верил,

Что зазвонят опять колокола,

И ты войдешь в распахнутые двери.

Перчатки снимешь около дверей

И бросишь их на подоконник.

О, как замерзла, скажешь, отогрей! —

И мне протянешь зябкие ладони.

А я возьму твой каждый ноготок

И поцелую, сердцем согревая,

О, если б ты пришла хоть на часок!

Но в парк ушли последние трамваи.

И вот опять сегодня не пришла.

А я так ждал, надеялся и верил,

Что зазвонят опять колокола,

И ты войдешь в распахнутые двери.

Что ты смотришь на меня в упор?

Я твоих не испугаюсь глаз!

Так давай закончим разговор,

Оборвав его в последний раз.

Ну что же? Брось, бросай! Жалеть не стану

Я таких, как ты, мильон достану.

Ты же поздно или рано

Все равно ко мне придешь.

Кто тебя по переулкам ждал,

От ночного холода дрожа?

Кто тебя по кабакам спасал

От удара финского ножа?

Провожу тебя я на крыльцо,

Как у нас с тобою повелось.

На, возьми назад свое кольцо,

А мое хоть под забором брось.

Если тебе трудно будет на пути,

Знай, что хулиган тебя любил.

Если тебе очень будет не везти,

Знай, что он тебе не изменил.

Ты ушла сейчас в ночной туман,

Опустив насмешливо глаза.

Что ж? На том закончим наш роман…

А в глазах все та же бирюза!

Ну что же? Брось, бросай! Жалеть не стану

Я таких, как ты, мильон достану.

Ты же поздно или рано

Все равно ко мне придешь.

Не пора ли нам, детка, расстаться?

Бьет последний звонок, словно гонг.

Пожелаю счастливой остаться,

А я еду, я еду на фронт.

Далеко от родимого края,

Там, где горный лежит перевал,

Там холодные ветры гуляют,

И порой завывает шакал.

Там на камнях лежал, умирая,

Солдат, пулей простреленный в грудь.

И он, рану свою закрывая,

Больно, больно! — кричал, — я умру.

И никто над беднягой не плакал,

Не пришла к нему родная мать.

Только ворон голодный закаркал

И стал быстро над трупом летать.

И теперь ты, моя дорогая,

Ты пойдешь не со мной под венец,

А я, бедный, несчастный, страдая,

Там найду себе верный конец.

Не пора ли нам, детка, расстаться?

Бьет последний звонок, словно гонг.

Пожелаю счастливой остаться,

А я еду, я еду на фронт.

Много в мире слов — не перечесть,

Но одно знакомое такое:

Женушка — такое слово есть,

Слово бесконечно дорогое.

Но я хочу сказать, что в сердце — передать.

Верная подруга моей жизни,

Женушка-жена, женуленька моя,

Нет тебя дороже мне и ближе.

Старость неподвластная твоя

Красоты твоей не пожалеет.

Женушка, женуленька моя,

Постепенно облик твой стареет.

Мраморный твой лоб приобретет

Ряд морщинок, нажитых со мною.

Понемногу жизнь свое возьмет

И виски покроет сединою.

И куда б ни бросила судьба,

Всюду ты со мною, друг, родная.

Женушка, женуленька, жена —

Верная подруга, дорогая.

Но я хочу сказать, что в сердце — передать.

Верная подруга моей жизни,

Женушка-жена, женуленька моя,

Нет тебя дороже мне и ближе.

Звезды загораются хрустальные,

Под ногами чуть скрипит снежок.

Вспоминаю я сторонку дальнюю

И тебя, хороший мой дружок.

По тебе тоскую, синеокая,

Всюду нежный облик твой храня.

Милая, любимая, далекая,

Вспоминай и ты меня.

На лицо снежинки опускаются.

На ресницах тают, как слеза.

Сквозь пургу мне мило улыбаются

Девичьи любимые глаза.

А солдата ветры бьют жестокие.

Ничего — он ветру только рад.

Милая, любимая, далекая,

Должен все снести солдат.

Нас судьба с тобой одним обидела:

Далеко ты от меня живешь.

Мы с тобой давно уже не виделись,

Долго не встречались — ну и что ж!

Ведь любовь не меряется сроками,

Если чувством связаны сердца.

Милая, любимая, далекая,

Верная мне до конца.

Вечный холод и мрак в этих душных стенах,

Освещенных чуть светом лампад.

И на душу наводит томительный страх

Образов нескончаемый рад.

Как-то ранней весной вместе с первым лучом

Мотылек в мажа келью впорхнул.

Он уста мои принял за алый цветок,

Жадно, с нежностью к ним он прильнул.

С той поры я не знаю, что сталось со мной.

Целый день я сама не своя:

Мне все чудится сад, озаренный луной,

Всюду слышится песнь соловья.

И поститься нет сия, и молиться нет слов.

Я нема пред распятьем святым.

О, снимите с меня этот черный покров,

Дайте волю кудрям золотым!

Пускай проходит счастье стороною —

Я счастлив буду только лишь с тобой.

Пусть грозы пронесутся надо мною

И годы, что ушли в туман седой.

Никто тебя не любит так, как я,

Никто не приголубит так, как я,

Никто не поцелует так, как я,

Любимая, хорошая моя.

Где же ты, моя любовь?

Для кого твои глазки горят?

Для кого твое сердце стучит?

С кем ты делишь печаль?

Ну что же ты хрустишь, что нынче осень,

Что листья золотые на земле?

Ну что же ты грустишь, что нынче в восемь

Я не приду, любимая, к тебе?

И вот стою в вагоне у окна.

Вокруг меня чужая сторона.

И вспомнил я тогда твои глаза,

Твои глаза, любимая моя.

Где же ты, моя любовь?

Для кого твои глазки горят?

Для кого твое сердце стучит?

С кем ты делишь печаль?

Я встретил розу. Она цвела,

Вся дивной прелести полна была.

Цветок прелестный ласкал мой взгляд.

Какой чудесный, нежный аромат!

Я только розу сорвать хотел,

Но передумал и не посмел.

О роза, роза! Любовь моя!

Шипов колючих боялся я.

И вот однажды я в сад вхожу

И что, друзья, там я нахожу:

Сорвали розу, измяли цвет,

Шипов колючих уж больше нет.

О роза, роза! — я закричал, —

Зачем, о роза, тебя не рвал?

Шипов колючих боялся я.

Теперь навеки я без тебя.

Молод и горяч,

Жил один скрипач.

Пылкий был, порывистый, как ветер.

И, душой горя,

Отдал он себя

Той, которой нет милей на свете.

Денег — ни гроша,

Но поет душа,

Изливаясь в нежных звуках скрипки.

Восемнадцать лет —

Счастья в жизни нет.

Счастье к ним пришло в ее улыбке.

Пой, скрипка моя, пой!

Видишь, солнце весело смеется!

Расскажи ты ей

О любви моей.

Всем, кто любит, счастье достается.

Но пришел другой

С золотой сумой.

Разве ж можно спорить с богачами?

И она ушла,

Счастье унесла.

Только скрипка плакала ночами.

А пришла зима —

Он сошел с ума.

И теперь он пел с больной улыбкой.

По ночам он пел

И в окно глядел.

И ему казалось: был он скрипкой.

Плачь, скрипка моя, плачь!

Расскажи о том, как сердце рвется!

Расскажи ты ей

О любви моей.

Может быть, она еще вернется.

Губ твоих накрашенных малина,

В кольцах пальцы ласковой руки.

От бессонницы и кокаина

Под глазами черные круги.

Муж твой в далеком море

Ждет от тебя привета,

В суровом ночном дозоре

Шепчет: «Где ты? Где ты?»

Зубки твои в чувственном оскале,

Тонкая изломанная бровь.

Слишком многие тебя ласкали,

Чтоб мужскую знала ты любовь.

Офицеров знала ты немало

Кортики, погоны, ордена…

О такой ли жизни ты мечтала,

Трижды разведенная жена?

У любви порочной ты во власти.

И тогда, послушны и легкие,

Цепенеют в пароксизме страсти

Пальчики изнеженной руки.

Наполняясь, звякнули бокалы,

На подушку капли уронив,

Сброшенный мужской рукой усталой,

Шлепнулся на пол презерватив.

Лишь порою встанешь ты не рано

С грустью от загубленной красы…

А на вечер — снова рестораны,

И снимаешь тонкие трусы.

Отошли в небытие притоны

Легких девок в наши времена,

Но верна велению закона

Чья-нибудь хорошая жена.

Муж твой в далеком море

Ждет от тебя привета,

В суровом ночном дозоре

Шепчет: «Где ты? Где ты?»

Они любили друг друга крепко,

Хотя и были еще детьми.

И часто-часто они мечтали:

Век не разлюбим друг друга мы.

В семнадцать лет, еще мальчишкой,

В пилоты он служить ушел.

В машине быстрой с звездой на крыльях

Утеху он себе нашел.

Писал он часто: «Скоро приеду,

А как приеду, так обниму».

«Я буду ждать, что б ни случилось», —

Так отвечала она ему.

Но вот однажды порой ненастной

Письмо приходит издалека,

Со злобной шуткой друзья писали,

Что уж не любит тебя она.

Ну, что ж? Не любит — так и не надо!

За что же я ее люблю?!

И что мне стоит, пилоту, сделать

С улыбкой мертвую петлю.

Ну, что ж? Не любит — так и не надо!

И для петли он руль нажал.

На высоте трех тысяч метров

Пропеллер яростно жужжал.

Вот самолет за дальним лесом

На полной скорости упал.

Пилот в крови весь, с измятой грудью

Губами бледными шептал:

«Так значит — амба. Так значит — крышка

Любви моей последний час.

Тебя любил я еще мальчишкой

Еще сильнее люблю сейчас».

А в этот вечер она мечтала,

Что вот вернется любимый мой…

А через час она узнала:

Погиб пилот ее родной.

Ну что ж? Погиб он, и я погибну, —

Решила девушка тогда.

И в тот же вечер в речные волны

С обрыва бросилась она.

На окраине где-то в городе

Я в убогой семье родилась,

И девчонкою лет пятнадцати

На кирпичный завод нанялась.

Было трудно мне время первое,

Но изменчива злая судьба.

И однажды мне счастье выпало,

Где кирпичная в небо труба.

На заводе том Сеню встретила,

Он на тачке возил кирпичи.

Ох, кирпичики, вы кирпичики,

Полюбила его от души.

Он кирпич возил и со мной шутил:

Развеселым он мальчиком был.

И сама тогда не заметила,

Как он тоже меня полюбил.

Каждый раз мы с ним там встречалися,

Где кирпич образует проход.

Вот за эти-то за кирпичики

Полюбила я этот завод.

Но потом — война буржуазная.

Сеню взяли туда моего.

Ох, кирпичики, вы кирпичики,

Тяжело было мне без него.

Сеня кровь свою проливал в боях,

За Россию всю жизнь он отдал.

И судьбу мою разнесчастную,

Как нежженый кирпич, поломал.

На заводе том довелось узнать

Безотрадное бабье житье.

Ох, кирпичики, вы кирпичики,

Только вы знали горе мое.

Много лет война продолжалася.

Огрубел, обозлился народ,

И по винтику, по кирпичику

Растащил он кирпичный завод.

Новый год. Порядки новые.

Колючей проволокой концлагерь окружен.

Со всех сторон глядят глаза суровые,

И смерть голодная глядит со всех сторон.

Ниночка, моя блондиночка,

Родная девочка, ты вспомни обо мне,

Моя любимая, незаменимая,

Подруга юности, товарищ на войне.

Милая, с чего унылая,

С чего с презрением ты смотришь на меня?

Не забывай меня, я так люблю тебя,

Но нас с тобою разлучают лагеря.

Помнишь ли, зимой суровою,

Когда зажглись на елке тысячи огней,

Лилось шампанское рекой веселою,

И ты под елкой пела, словно соловей?

В мыслях пью вино шипучее

За губки алые, чтоб легче было жить,

Чтоб жизнь в концлагере казалась лучшею

И за шампанским удалось все позабыть.

По тундрам, тундрам, по широким просторам,

Там, где мчится курьерский Воркута — Ленинград,

Мы бежали с тобою, опасаясь погони,

И мы твердо решили: нет дороги назад.

Все, что было — не скрою. Пусть поймут меня люди.

Я любил тебя очень, как любил я цветы.

Ты менялась, как ветер, обо мне забывала.

Скоро стала холодной, как на Севере льды.

Расставались мы просто, и в сердцах горделивых

Больше не было страсти, не теплилась любовь.

Расставаясь, я понял, что ушла ты навеки,

Что ушла ты навеки, что не встретимся вновь.

О море, море… Я один на просторе.

Твои глазки мне светят — не видать в них огня.

Предо мною стихия. Она плакать не может.

Это рвутся рыданья из груди у меня.

Вдруг, судьбу изменяя, в сердце входит другая.

Я хочу, чтоб из песни ты не брала пример.

Если любишь глубоко и не будешь жестокой,

Я спою тебе песню еще лучше, поверь!

В оркестре играют гитара со скрипкой.

Шумит полупьяный ночной карнавал.

Так что же ты смотришь с печальной улыбкой

На свой недопитый хрустальный бокал?

Я черную розу — эмблему печали —

В тот памятный вечер тебе преподнес.

Мы оба сидели, и оба молчали,

И плакать хотелось, но не было слез.

Любил я когда-то цыганские пляски

И тройку гнедых полудиких коней.

То время прошло, пролетело, как в сказке.

И вот я без ласки, без ласки твоей.

О, как бы хотел я забыть эти ночи,

Забыть все, что было, и снова начать.

Слезами залиться, лобзать твои очи

И жаркие губы твои целовать.

В оркестре играют гитара со скрипкой.

Шумит полупьяный ночной карнавал.

Так что же ты смотришь с печальной улыбкой,

И падают слезы в хрустальный бокал?..

Отчего это нынче мне немного взгрустнулось,

Отчего это нынче мне припомнились вновь

И прошедшее счастье, и ушедшая юность,

И былая удача, и былая любовь?

Знать, осталась на сердце незажившая рана.

Эту боль, эту память я пронес сквозь года.

Помню, мы танцевали сумасшедшее танго,

И казалось, что это будет длиться всегда.

Ничего в этой жизни у меня не осталось,

Ни гроша за душою у меня не найдешь.

Только грустное танго да унылая старость,

Только желтое фото да сентябрьский дождь.

Отчего это нынче мне немного взгрустнулось,

Отчего это нынче мне припомнились вновь

И прошедшее счастье, и ушедшая юность,

И былая удача, и былая любовь?

Мчится поезд на закате.

Горы за окном.

На чудесном Арарате

Снег лежит кругом.

Горы слева, горы справа —

Чудные места.

Джан Армения родная

Просто красота.

И, звуками играя,

Об этом поет зурна.

Так вот она какая

Армения-страна!

На базаре в Ереване

Слышен звук свирель.

Мы на озере Севане

Кушали форель.

И коньяк душистый, сладкий

Пили там и тут.

Голова вполне в порядке,

Ноги не идут.

На вокзале в Ереване

Подошла краса.

Это Кнарик, как фонарики,

У нее глаза.

Красоты такой, походки

В мире не сыскать.

Я не сплю вторые сутки,

Мой товарищ — пять.

И, звуками играя,

Об этом поет зурна.

Так вот она какая

Армения-страна!

Я спешил, и кружился снег,

По дороге метель мне пела.

Я пришел и сказал тебе:

«Хочешь, буду твоим Ромео?»

Ты ушла, и кружился снег,

Под ногами скрипя, сверкая.

Еще долго обидный смех

Раздавался в ушах, стихая.

Пролетело немало дней.

И однажды в начале лета

Ты пришла и сказала мне:

«Хочешь, буду твоей Джульеттой?»

Я смотрел тебе долго вслед

И грустил, что мир создан подло:

Почему этот твой ответ

Прозвучал так ужасно поздно?

Что не сбылось — зачем грустить?

Мы давно ведь с тобой не дети.

Все же очень прошу: прости,

Только нынче другую встретил.

Не губите молодость, ребятушки,

Не влюбляйтесь, хлопцы, с ранних лет,

Слушайтесь советов родных матушек,

Не теряйте свой авторитет.

Я себя истратил, не жалеючи.

Очень рано девку полюбил.

А теперь я плачу, сожалеючи.

Для меня и белый свет не мил.

Это было осенью глубокою.

С неба дождик тихо моросил.

Шел без шапки пьяною походкою,

Горько плакал и о ней грустил.

Вдруг навстречу пара показалася.

Не поверил я своим глазам:

Шла она к другому прижималася,

И уста тянулися к устам.

Вмиг покинул хмель мою головушку

Из кармана вытащил наган,

И всадил семь пуль в свою зазнобушку,

А в ответ услышал: «Хулиган!»

Не губите молодость, ребятушки,

Не влюбляйтесь, хлопцы, с ранних лет,

Слушайтесь советов родных матушек,

Не теряйте свой авторитет.

Ах, васильки, васильки,

Сколько мелькало их в поле!..

Помню, у самой реки

Мы собирали их Оле.

Знала она рыбаков,

Этой реки не боялась.

Часто с букетом цветов

С милым на лодке каталась.

Он ее за руки брал,

В глазки смотрел голубые

И без конца целовал

Бледные щечки, худые.

Оля приметит цветок,

К речке головку наклонит:

«Милый, смотри: василек

Твой поплывет, мой — утонет»

Так же, как в прежние дни,

Он предложил ей кататься:

К речке они подошли —

В лодку помог ей забраться.

«Оля играет тобой, —

Так мне друзья сообщали. —

Есть у ней милый другой,

Карты цыганки сказали»

Милый тут вынул кинжал,

Низко над Олей склонился

Оля закрыла глаза,

Труп ее в воду свалился.

Тело нашли рыбаки —

Вниз по реке оно плыло.

Надпись была на груди:

«Олю любовь погубила»

Ах, рыбаки, рыбаки,

Тайну зачем вы открыли?

Лучше б по волнам реки

Труп ее в море пустили.

Я милого узнаю по походке:

Он ходит в беленьких штанах,

А шляпу носит он панаму,

Ботиночки он носит на рыпах.

Ты скоро меня, миленький, разлюбишь,

Уедешь в дальние края.

Ко мне ты больше не вернешься —

Зачем мне фотокарточка твоя?

Сухою бы я корочкой питалась,

Сыру б водицу я пила,

Тобой бы, ненаглядный, любовалась —

И этим бы я счастлива была.

Сними же ты мне комнатку сырую,

Чтоб в ней могла я только жить…

Найди ты себе милую другую,

Чтоб так могла, как я, тебя любить!

Я милого узнаю по походке:

Он ходит в беленьких штанах,

А шляпу носит он панаму,

Ботиночки он носит на рыпах.

Виновата ли я, виновата ли я,

Виновата ли я, что люблю?

Виновата ли я, что мой голос дрожал,

Когда слушал ты песню мою?

Ночь дана для любви, ночь дана для утех,

Ночью спать непростительный грех.

Ночью звезды горят, ночью ласки дарят,

Ночью все о любви говорят.

Целовал-миловал, целовал-миловал,

Обещал в эту ночь мне всего.

А я рада была, и, как роза, цвела,

Потому что любила его.

Виновата во всем, виновата кругом…

Еще хочешь себя оправдать!

Ах, зачем я, зачем в эту лунную ночь

Позволяла себя целовать?!.

Губки твои — как вишни,

Щечки — алее розы,

Взгляд мое сердце ранил

И до сих пор тревожит.

А я нашел другую —

Хоть не люблю, но целую,

Когда ее обнимаю,

Сразу тебя вспоминаю.

Письма мои читаешь —

И надо мной хохочешь…

Ждать ты меня не стала.

Ну так гуляй, с кем хочешь!

Скоро ты замуж выйдешь.

Меня ты позабудешь.

Ласково приголубишь

Того, кого полюбишь.

Скоро я буду дома.

Скоро я буду пьяный.

Но залечу не скоро

Сердца больную рану.

А я нашел другую,

Хоть не люблю, но целую.

Когда ее обнимаю,

Одну лишь тебя вспоминаю.

Пусть на вахте обыщут нас начисто,

И в барак надзиратель вошел…

Мы под звуки гармошки наплачемся

И накроем наш свадебный стол.

Женишок мой, бабеночка видная,

Наливает мне в кружку «Тройной».

Вместо красной икры булку ситную

Он помажет помадой губной.

Сам помадой губной он не мажется

И походкой мужскою идет.

Он совсем мне мужчиною кажется,

Только вот борода не растет.

Девки бацают с дробью «цыганочку»,

Бабы старые «горько!» кричат.

Лишь рыдает одна лесбияночка

На руках незамужних девчат.

Эх, налейте за долю российскую!

Девки выпить по новой не прочь

Да за горькую, да за лесбийскую

Нашу первую брачную ночь.

В зоне сладостно мне и немаетно,

Мужу вольному писем не шлю.

Никогда, никогда не узнает он,

Что Маруську Белову люблю.

Познакомился я с Софой раннею весной.

А когда она сбежала — потерял покой,

Софа — ангел, Софа — душка,

Софа мягче, чем подушка,

Хоть ложись и сразу помирай.

Софочка, София Павловна,

София Павловна — на целый свет одна.

Софа, я не стану лгать:

Готов полжизни я отдать,

Только чтоб тобою обладать!

А как стала эта Софа летом загорать,

Повернулась кверху жопой — солнца не видать.

А потом легла на спину

И кричит: «Давай мужчину!»,

Вот такая Софочка была!

А как Софа заболела и в постель слегла,

Пять врачей ее лечили и одна сестра.

Долго думали-гадали,

Сто рецептов прописали…

Только процедура помогла.

Софочка, София Павловна,

София Павловна — на целый свет одна.

Софа, я не стану лгать:

Готов полжизни я отдать,

Только чтоб тобою обладать!

Если придется когда-нибудь

Мне в океане тонуть,

Я на твою фотографию

Не позабуду взглянуть.

Руки, сведенные холодом,

Жадно к тебе протяну.

И, навсегда успокоенный,

Камнем отправлюсь ко дну.

Там глубина необъятная,

Целая миля до дна.

Стану глядеть я, как по небу

Пьяная бродит луна.

Буду лежать я на дне морском:

В груде холодных камней.

Вот что такое романтика

В жизни бродячей моей.

Все потеряю на дне морском:

Грусть, и мечту, и покой…

Даже твою фотографию

Вырвет акула с рукой.

Если придется когда-нибудь

Мне в океане тонуть,

Я на твою фотографию

Не позабуду взглянуть.

Здравствуй, чужая милая,

Та, что была моей!

Как бы тебя любил бы я

До самых последних дней!

Прошлое не воротится,

И не поможет слеза.

Как целовать мне хочется

Эти твои глаза!

Много бродил по свету я,

Много прошел дорог.

Только тебя, любимая,

В сердце сберечь не смог.

Если б всю жизнь постылую

Снова прожить я мог,

Только б тебя, любимую,

В сердце своем берег.

Прошлое не воротится,

И не поможет слеза.

Как целовать мне хочется

Дочки твоей глаза!

Над рекой туман молоком парным…

Затерялись все тропки детские.

Я по тропкам тем, по лугам заливным

К речке бегал с девчонкой соседскою.

Ой, луга, луга,

Росы чистые —

На траве огоньки, на траве огоньки

Серебристые.

В той реке с тобой я купал коня

И тебя не считал девчонкою.

Озорней других, босоножка моя,

Ты казалась тогда мне мальчонкою.

Он пришел, чужой, по тропинке той,

Только бровью повел уверенно,

И мальчонки нет — заалелась ты,

Улыбнулась по-женски растерянно.

Ой, луга, луга,

Росы чистые —

На траве огоньки, на траве огоньки

Серебристые.

Я недавно с тобой повстречался

И увлекся твоей красотой,

А сам смертною клятвой поклялся:

Неразлучны мы будем с тобой.

Я, как коршун, по свету скитался,

Для тебя все добычу искал.

Воровал, грабежом занимался,

А теперь за решетку попал.

Злые люди рассказывать станут.

Поседеет моя голова.

Куда делся мой прежний румянец?

Куда делась моя красота?

Скоро в церкви тебя обвенчают,

А меня на погост понесут.

Тебе музыка вальс заиграет,

А мне «Вечную память» споют

Шутки морские порою бывают жестоки…

Жил-был рыбак с черноокою дочкой своей.

Дочка угроз от отца никогда не сдыхала —

Крепко любил ее старый рыбак Тимофей.

Выросла дочка на славу — стройна и красива.

Волны ласкали ее, как родное дитя.

Пела, смеялась, резвилась, как чайка над, морем,

Только она далеко от судьбы не ушла.

Как-то зашли к рыбаку за водою напиться

Четверо юных, средь них был красавец один —

Смуглый красавец со злою и дерзкой улыбкой,

Пальцы в перстнях, словно был он купеческий сын.

Смуглый красавец последним из кружки напился.

Кружку взяла и остаток воды допила.

Так и пошло: полюбили друг друга у моря

Чудный красавец и юная дочь рыбака.

Часто они уплывали в открытое море,

Море им пело волшебные песни свои,

Волны и ветер их буйную страсть охлаждали,

Скалы морские служили приютом любви.

Старый рыбак поседел от тоски и печали:

«Дочка, опомнись, твой милый — бродяга и вор, —

Так ей сказал, — берегись, берегись, Катерина —

Лучше убью, но не выдам тебя на позор!»

Девушка петь и смеяться совсем перестала,

Пала на личико светлое хмурая тень,

Пальцы и губы она себе в кровь искусала,

Словно шальная, ходила она в этот день.

Как-то отец возвратился из города поздно:

«Вот и конец, — он сказал, — молодцу твоему.

В краже поймали. Пойди посмотри, коли любишь.

Там и убили. Туда и дорога ему».

Девушка Катя, накинув платок, убежала.

Город был близко, и возле кафе одного

Толпы народа… Она их с трудом растолкала,

Бросилась к трупу, лаская, целуя его.

Чудный красавец лежал там уже бездыханный,

Словно заранее чувствовал смертный свой час,

Руки скрестивши, как крылья подстреленной птицы,

Злая улыбка скользила на нежных устах.

Девушка встала — и, бросив проклятья народу,

Не дожидаясь той новой, печальной зари,

Белое платье надела и, словно невеста,

Бросилась в морс с ближайшей высокой скалы.

Шутки морские порою бывают жестоки…

Жил-был рыбак с черноокою дочкой своей.

Дочка угроз от отца никогда не слыхала

Крепко любил ее старый рыбак Тимофей.

Друзья, я песню вам спою,

Своими видел я глазами:

Судили девушку одну,

Она дитя была годами.

Она просилась говорить,

И судьи ей не отказали.

Когда ж закончила она,

Весь зал наполнился слезами.

«В каком-то непонятном сне

Он овладел коварно мною,

И тихо вкралась в душу мне

Любовь коварною змеею.

И долго я боролась с ней,

Но чувств своих не победила,

Ушла от матери родной…

О судьи, я его любила!

Но он другую полюбил,

Стал насмехаться надо мною.

Меня открыто презирал,

Не дорожил, коварный, мною

Однажды он меня прогнал…

Я отомстить ему решила:

Вонзила в грудь ему кинжал.

О судьи, я его убила!

Прощай, мой мальчик дорогой

Тебя я больше не увижу.

А судьи, вас, а судьи, вас,

А судьи, вас я ненавижу!»

Девчонка серые глаза

Свои печально опустила.

Никто не видел, как она

Кусочск яда проглотила.

И пошатнулася она,

Последний стон ее раздался.

И приговор в руках судьи

Так недочитанным остался.

Друзья, я песню вам пропел,

Своими видел я глазами:

Сгубили девушку одну,

Она дитя была годами.

Есть по Чуйскому тракту дорога,

Ездит много по ней шоферов.

Был там самый отчаянный шофер,

Звали Колька его Снегирев.

Он трехтонку, зеленую АМО,

Как родную сестренку, любил.

Чуйский тракт до монгольской границы

Он на АМО своей изучил.

А на «форде» работала Рая,

И так часто над Чуей-рекой

Раин «форд» и трехтонная АМО

Друг за дружкой неслися стрелой.

Как-то раз Колька Рае признался,

Ну а Рая суровой была:

Посмотрела на Кольку с улыбкой

И по «форду» рукой провела.

А потом Рая Кольке сказала:

«Знаешь, Коля, что думаю я:

Если АМО мой «форд» перегонит,

Значит, Раечка будет твоя».

Как-то раз из далекого Бийска

Возвращался наш Колька домой.

Мимо «форд» со смеющейся Раей

Рядом с АМО промчался стрелой.

Вздрогнул Колька, и сердце заныло —

Вспомнил Колька ее разговор.

И рванулась тут следом машина,

И запел свою песню мотор.

Ни ухабов, ни пыльной дороги

Колька больше уже не видал.

Шаг за шагом все ближе и ближе

Грузный АМО «форда» догонял.

На изгибе сравнялись машины.

Колька Раю в лицо увидал.

Увидал он и крикнул ей: «Рая!»,

И забыл на минуту штурвал.

Тут машина, трехтонная АМО,

Вбок рванулась, с обрыва сошла

И в волнах серебрящейся Чуй

Вместе с Колей конец свой нашла.

На могилу лихому шоферу,

Что боязни и страха не знал,

Положили разбитые фары

И любимой машины штурвал.

И теперь уже больше не мчится

«Форд» знакомый над Чуей-рекой

Он здесь едет как будто усталый,

Направляемый слабой рукой.

Есть по Чуйскому тракту дорога.

Ездит много по ней шоферов.

Был там самый отчаянный шофер,

Звали Колька его Снегирев.

Чайный домик, словно бонбоньерка,

Палисадник из цветущих роз…

С Балтики пришедшей канонерки,

Как-то раз зашел туда матрос.

Там ему красавица японка

Напевала песни о любви.

А когда за горы скрылось солнце,

Долго целовалися они.

Утром уходила канонерка.

Трепетал на мачте гордый флаг.

Отчего-то плакала японка,

Отчего-то грустен был моряк.

Незаметно годы пролетели.

Мальчик в доме быстро подрастал.

Серые глаза его блестели.

Он японку мамой называл.

«Где мой папа?» — спрашивал мальчонка,

Не скрывая детских своих слез.

И ему ответила японка:

«Папа твой был с Балтики матрос».

Чайный домик, словно бонбоньерка,

Палисадник из цветущих роз…

С Балтики пришедшей канонерки,

Как-то раз зашел туда матрос.

Ночами лунными с гитарой семиструнною,

Глазами серыми пленил ты сердце мне.

Когда впервые шла к тебе я ночкой лунною,

Сирень шептала мне о ласке и весне.

Гитара плакала, а мы с тобой смеялися.

Нам было весело в ту ночь, как никогда.

Я лишь тобой, мой сероглазый, любовалася,

И я не знала, что разлюбишь навсегда.

Не ожидала до последнего мгновения,

Что радость прежнюю придется позабыть,

Что на любовь мою ответишь ты презрением,

Захочешь сердце мое бедное сгубить.

Лишь об одном тебя прошу я, как безумная:

Ты уезжай скорее в дальние края,

Чтоб глазки серые, гитара семиструнная

Ночами лунными не мучали меня.

В одном прекрасном месте,

На берегу реки

Стоял красивый домик,

В нем жили рыбаки.

Отец уже был старый,

И мать была стара.

У них было три сына —

Красавцы хоть куда.

Один любил крестьянку,

Другой любил княжну,

А третий — молодую

Охотника жену.

Любил ее он тайно.

Охотник тот не знал,

Что жизнь его разбита

И он совсем пропал.

Однажды он собрался

В лес дальний пострелять.

И встретил он цыганку,

Просил он погадать.

Цыганка молодая

Умела ворожить,

Все карты разложила —

Не смеет говорить.

«Твоя жена неверна —

Десятка так легла,

А туз виней — могила», —

Она произнесла.

Охотник взволновался,

Цыганке уплатил,

А сам с большой досадой

Домой поворотил.

Подходит ближе к дому

И видит у крыльца:

Жена его, злодейка,

В объятьях молодца.

Раздался громкий выстрел —

Младой рыбак упал.

За ним жена-злодейка,

Потом охотник сам.

В одном прекрасном месте,

На берегу реки

Стоял красивый домик,

В нем жили рыбаки.

У меня под окном расцветает сирень,

Расцветает сирень голубая.

А на сердце моем пробудилась любовь,

Пробудилась любовь молодая.

Отчего я вчера не дождалась тебя?

Оттого что нашлася другая.

А другая твоя чем же лучше меня,

Разве тем, что косу распускает?

Так иди же ты к ней, к той красотке своей,

Наслаждайся ее красотою!

Про меня позабудь, позабудь навсегда.

Позабуду и я, но не скоро.

Ты плачь, гитара моя,

Сердцу больно в груди,

Грущу по дому я,

Родная, жди.

 Зачем разлука пришла

 Туда, где радость была,

 Разбила сердце мое,

 Весенним днем?

Я помню глаз синеву

И голос родной.

Под старым кленом в саду

Сидел с тобой.

 Плыла по небу луна,

 От счастья пела струна.

 Коснулся локон кудрей

 Щеки моей.

Тебя я нежно обнял,

К груди прижал

И в губы алые

Поцеловал.

 При свете радужных звезд

 Я видел капельки слез.

 «Не трожь цветочек любви», —

 Молила ты.

Я с нежных ножек твоих

Сорвал капрон

И, задыхаясь, к груди

Прижал бутон.

 Легла под кленами ты,

 Спиной примяла цветы,

 В объятьях жаркой любви

 Минуты шли.

Я полюбил тебя

Тогда сполна,

Но круто бросила

Меня судьба.

 Остались только мечты,

 Тот майский вечер и ты.

 Нас разлучил с тобой

 Военный строй.

Вечер догорает над Невою,

Тихо в Ленинграде в этот час.

Я хочу, чтоб ты была со мною,

Но тебя со мною нет сейчас.

Тихий вечер, теплый вечер…

Я такие вечера люблю.

В этот тихий, теплый вечер

Для тебя, любимая, пою.

Ты подуй в лицо мне, теплый ветер,

Волосы развей, сильнее дуй,

Ты напомнил ласковые встречи,

Первый настоящий поцелуй.

Карточку твою бесценной ношей

Я ношу в кармане с того дня.

До чего же ты была хорошей!

Горяча к тебе любовь моя.

Тихий вечер, теплый вечер…

Я такие вечера люблю.

В этот тихий, теплый вечер

Для тебя, любимая, пою.

Синенький скромный платочек

Был на плечах дорогих.

Ты говорила, что полюбила

И не взглянешь на других.

 Мы той весной

 В роще бродили с тобой.

 Мелькал между кочек синий платочек,

 Милый, желанный, родной.

Синенький скромный платочек

Падал с опущенных плеч,

Как провожала и обещала

Синий платочек сберечь.

 И пусть со мной

 Нет сегодня любимой, родной,

 Знаю, с любовью у изголовья

 Прячешь платок дорогой.

Письма твои получаю —

Слышу твой голос живой,

И между строчек синий платочек

Снова встает предо мной.

 И в час такой

 Всюду со мной облик твой:

 Чувствую, рядом, с любящим взглядом,

 Ты постоянно со мной.

Кончится время лихое.

С радостной вестью приду.

Знаю, к порогу снова дорогу

Я без ошибки найду.

 И вновь весной

 Рядом с зеленой сосной

 Мелькнет между кочек синий платочек,

 Милый, желанный, родной.

Был день осенний,

И листья грустно опадали,

В усталых астрах

Печаль хрустальная жила.

Грусти тогда с тобою мы не знали,

Ведь мы любили —

И для нас цвела весна.

 Ах, эти черные глаза

 Меня погубят,

 Их позабыть никак нельзя —

 Они горят передо мной.

 Ах, эти черные глаза!

 Кто их полюбит,

 Тот потеряет навсегда

 И счастье, и покой.

Был день весенний,

Все, расцветая, ликовало,

Сирень синела,

Будя уснувшие мечты.

Слезы я бесконечно проливала —

Я так любила,

Но со мной прощался ты.

 Ах, эти черные глаза Меня погубят,

 Их позабыть никак нельзя —

 Они горят передо мной.

 Ах, эти черные глаза!

 Кто их полюбит,

 Тот потеряет навсегда

 И счастье, и покой.

Шумел камыш, деревья гнулись,

А ночка темная была.

Одна возлюбленная пара

Всю ночь гуляла до утра.

А поутру они расстались.

Кругом помятая трава.

То не трава была помята —

Измята девичья краса.

Пришла домой, а там спросили:

«Где ты гуляла, где была?»,

Она в ответ: «В саду гуляла,

Домой тропинки не нашла».

Он говорил: «Ругаться будут —

Ты приходи опять сюда».

Она пришла — его там нету,

Уже не будет никогда.

Она платок к лицу прижала

И горько плакать начала:

«Кому ж краса моя досталась,

Кому ж я счастье отдала».

Шумел камыш, деревья гнулись,

А ночка темная была.

Одна возлюбленная пара

Всю ночь гуляла до утра.

Окрасился месяц багрянцем,

И волны бушуют у скал.

«Поедем, красотка, кататься,

Давно я тебя не катал».

«Охотно я еду кататься,

Я волны морские люблю.

Дай парусу полную волю,

Сама же я сяду к рулю».

«Ты правишь в открытое море,

Где с бурей не справиться нам.

В такую шальную погоду

Нельзя доверяться волнам».

«Нельзя, говоришь? Почему же

В минувшей той нашей судьбе,

Ты вспомни, изменник коварный,

Как я доверялась тебе!

Меня обманул ты однажды.

Сейчас я тебя провела:

Смотри же, вот нож мой булатный,

Который с собой я взяла!»

И вот, пораженный замахом,

Не мог он в глаза ей взглянуть.

Она в него нож свой вонзила,

Потом в свою белую грудь.

Всю ночь непогода гуляла,

И волны кипели у скал.

Наутро на волнах остались

Лишь щепки того челнока.