Уличные песни

Была весна, любви полна,

И на деревьях распустились все листочки.

Гляжу: она стоит одна

И нервно комкает сопливенький платочек.

А соловей среди ветвей

Над головою нежной трелью заливался.

Он всех, нахал, околдовал,

И, как и я, любви он тоже дожидался.

Я подошел и речь завел:

Мол, разрешите, дама, с вами прогуляться.

Она в ответ: «Конечно — нет!

И не мешайте соловьем мне наслаждаться»

Когда вдруг — ах! Гляжу: в кустах

Стоит огромный, преогромнейший детина,

Стоит, как пень. В плечах — сажень,

В руках огромная еловая дубина.

Я поднял крик, но в тот же миг

Меня дубиной он с размаху ошарашил.

Костюм содрал, а сам сбежал,

Оставив в том, в чем родила меня мамаша.

А соловей среди ветвей

Над головой все так же трелью заливался.

Какой нахал! Он все видал

И, видно, тоже надо мною посмеялся.

К чему скрывать? Я лег в кровать,

Лежал и плакал, как ребенок после порки.

С тех пор, друзья, трель соловья

Надежней действует, чем порция касторки.

Вечер. Солнце закатилось.

Чуть взошла луна.

Погулять пошла девчонка —

Все равно война.

Жарко было. Расстегнулась.

Грудь была полна.

Двадцать лет сидела дома,

А теперь — война.

Видит вдруг — идет военный:

Капитан иль старшина.

«Капитан, пойдем со мною —

Все равно война».

Капитан вздохнул, подумал,

Вспомнилась жена.

«Не ругай меня, родная, —

Все равно война».

«Капитан, ты не стесняйся.

Я ведь не больна.

Нажимай на все педали —

Все равно война».

И сначала он несмело,

А потом — сполна.

И всю ночь кровать скрипела:

Все равно война.

Утром встали и оделись.

Весела она.

«Заходи ко мне, военный, —

Все равно война».

Это было под солнцем тропическим

На цедрическом знойном песке.

Жил однажды туземец лирический

С бородавкой на левой щеке.

Поцепивши на шею три галстука

И, томительный, по вечерам,

Он ходил на свидания к страусихам,

Так как прочих там не было дам.

И от встреч этих нежно-лирических

На цедрическом знойном песке

Родился страусенок комический

С бородавкой на левой щеке.

Наш туземец, неистовый в ярости,

Был финалом таким удручен,

И, боясь алиментов на старости,

Удавился на галстуках он.

Тирдарьям, тирдарьям, тирдарья-а

Эки-мэки сальпи а-ха-ха.

Эки-мэки сальпитики дровотики

Удавился на галстуках он.

Наш котик маленький на танцы собирался,

Наш котик маленький задумал погулять.

Он перед зеркалом так долго одевался,

Мечтал о том, как будет с кошкой танцевать.

В рубашке белой и во фраке с фалдами,

Из-под которых хвостик серенький торчал,

Наш котик маленький ходил пред зеркалами

И нежно лапкой рыжий усик поправлял.

Хозяйка радость удержать была не в силах, —

Ее манерами он сразу покорил.

Она гостям своим с улыбкой сообщила,

Что мистер Барсик к ним на вечер прикатил.

Раскрылась дверь, и зала светом озарила.

Там танцевали, выли кошки и коты.

Хозяйка вечера всем кошечкам твердила,

Что лучше Барсика танцора не найти.

Там до утра орава эта веселилась:

Так было весело, так было хорошо!

Когда ж на танец его Мурка пригласила,

Он о женитьбе осторожно речь повел:

«Мы будем жить с тобою, Мурка, осторожно,

Мы будем жить с тобой и горюшка не знать:

Я буду, Мурка, делать черный крем сапожный,

А ты шнурками на базаре торговать»

Хочу мужа, хочу мужа,

Хочу мужа я —

Принца, герцога, барона

Или короля.

А без мужа — злая стужа

Будет жизнь моя.

Хочу мужа, хочу мужа,

Хочу мужа я.

Пусть он черный, как ворона,

Вымазан углем.

У меня б носил корону —

Был бы королем.

Пусть он рыжий, конопатый

Это ни при чем.

Лишь бы он носил зарплату —

Был бы королем.

Хочу мужа, хочу мужа,

Хочу мужа я —

Принца, герцога, барона

Или короля.

А без мужа — злая стужа

Будет жизнь моя.

Хочу мужа, хочу мужа,

Хочу мужа я.

Мужики за мной стреляли,

Принимали яд.

Сорок тысяч отравлялись

И в земле лежат.

Остальные, что остались,

Жили бок о бок.

Только ночью танцевали

Бесшабашный боп.

Хочу мужа, хочу мужа,

Хочу мужа я —

Принца, герцога, барона

Или короля.

А без мужа — злая стужа

Будет жизнь моя.

Хочу мужа, хочу мужа,

Хочу мужа я.

Мы долго шлялись по лесным дорогам,

Хоть время пролетело, ну и пусть.

Мне хочется пожить с тобой еще немного —

И тут хоть удавись! Но я не удавлюсь.

Нигде я не встречал такого взгляда.

И в чувствах самых пламенных клянусь.

Мне от твоей любви совсем немного надо —

И тут хоть удавись! Но я не удавлюсь.

С тобою не хилять мне по Бродвею.

Так лучше переулком я пройдусь.

Я о твоей любви совсем уж не жалею —

И тут хоть удавись! Но я не удавлюсь.

Это было в парке летом над рекой:

Познакомился я с девушкой одной.

Губки бантиком, а глазки — два огня.

Сердце сразу защемило у меня.

Эта девушка красива так была.

Проводить ее до дому позвала.

Я не в силах был красотке отказать

И пошел ее до дому провожать.

Ночка темная, ну просто глаз коли,

Незнакомою мы улицею шли.

В незнакомый переулок завела,

И три раза громко свистнула она.

«Что за дикий свист?» — красотку я спросил,

Но вопрос мой слишком поздно задан был.

В темноте мне кто-то съездил по зубам,

Пиджачишко с меня новенький содрал.

На прощанье говорит она: «Друг мой,

Ты проваливай без шухера домой»

Я летел быстрее пули из ружья.

Все прохожие глядели на меня.

Вам, ребята, я даю совет сейчас:

Бойтесь девок провожать вы в поздний час,

А проводишь — тогда жалобно не вой:

Прибежишь домой раздетый и босой.

Я вам, ребята, расскажу,

Как я любил мадам Бонжу.

Мадам Бонжа, мадам Бонжа

Была ужасно хороша.

Когда придешь к мадам Бонже,

Она встречает в неглиже.

А я бросаюсь на Бонжу,

С нее срываю неглижу.

Но появился тут Луи,

Совсем разбил мечты мои.

Она, связавшись с тем Луем,

Совсем забыла о моем.

Мадам Бонжа, мадам Бонжа,

Вы — негодяйка и ханжа!

И вот теперь страдаю я

Из-за бонжового Луя.

Расцвела сирень в моем садочке.

Ты пришла в сиреневом платочке.

Ты пришла, и я пришел —

И тебе и мине хорошо.

Я тебя в сиреневом платочке

Целовал в сиреневые щечки.

Тучка шла, и дождик шел —

И тебе и мине хорошо.

Отцвела сирень в моем садочке.

Ты ушла в сиреневом платочке.

Ты ушла, и я ушел —

И тебе и мине хорошо.

Расцвела сирень в садочке снова.

Ты ушла, нашла себе другого.

Ты нашла, и я нашел —

И тебе и мине хорошо.

У тебя в сиреневом садочке

Родилась сиреневая дочка.

Тучка шла, и дождик шел —

И тебе и мине хорошо.

Как-то по проспекту

С Манькой я гулял.

Фонарик в подсвета

Дорожку освещал.

И чтоб было весело

С Манькой нам идти,

В кабачок Печерского

Решили мы зайти.

Захожу в пивнушку,

Сажуся я за стол.

И кидаю кепку

Прямо я на пол.

Спрашиваю Маньку:

Что ты будешь пить?

А она наяривает:

«Голова болит».

Я ж тебя не спрашиваю,

Что в тебя болит.

Я же тебя спрашиваю,

Что ты будешь пить:

Пельзенское пиво,

Самогон, вино,

Душистую фиалку

Али ничего?

Выпили мы пиво,

А потом — по сто.

И заговорили

Про это и про то.

А когда мне пельзень

В голову вступил,

Я о нежных чувствах

С ней заговорил.

Дура, Манька, дура,

Чего ж ты еще ждешь?

Лучше в мире парня,

Право, не найдешь!

Али я не весел,

Али не красив,

Аль тебе не нравится

Мой аккредитив?

Ну и черт с тобою!

Люби сама себя.

Я найду другую:

Плевал я на тебя!

Кровь во мне остыла.

Я сейчас пойду

И на Дерибасовской

Дурочку найду!

Угол Дерибасовской, угол Ришельевской

В восемь часов вечера облетела весть:

У столетней бабушки, бабушки-старушки,

Шестеро налетчиков отобрали честь.

Гоц-тоц первертоц, бабушка здорова,

Гоц-тоц первертоц, кушает компот,

Гоц-тоц первертоц, и мечтает снова,

Гоц-тоц первертоц, пережить налет.

Бабушка вздыхает, бабушка страдает,

Потеряла бабушка и покой, и сон.

Двери все открыты, но не идут бандиты.

Пусть придут не шестеро — хотя бы вчетвером.

Не выходит бабушка из дому на улицу,

Принимает бабушка на ночь порошок.

Вынимает к вечеру жареную курицу,

Пусть придут не четверо, хотя б один пришел.

Не гуляют бедные и не пьют налетчики,

Не пугают бабушек, к ним врываясь в дом.

Не кутят с девицами, лечатся налетчики:

Принимают доктора сразу вшестером.

С той поры все бабушки, бабушки-старушки,

Двери нараспашку любят оставлять,

Но теперь молодчики — грозные налетчики —

Бабушек не смеют больше обижать.

Гоц-тоц первертоц, бабушка здорова,

Гоц-тоц первертоц, кушает компот,

Гоц-тоц первертоц, и мечтает снова,

Гоц-тоц первертоц, пережить налет.

На Муромской дороженьке,

Всегда чему-то рад,

Сидел кузнечик маленький —

Коленками назад.

Нашел себе подругу он.

Девчонка — просто клад,

Такая же зеленая —

Коленками назад.

Ходил по ресторанам он,

Пил водку, лимонад,

Все время проводил он с ней —

Коленками назад.

Сыграли они свадебку.

Все люди говорят,

Что гости расползалися

Коленками назад.

Хоть дело это прошлое,

Но люди говорят,

Что дети их рождаются

Коленками назад.

На Муромской дороженьке,

Всегда чему-то рад,

Сидел кузнечик маленький —

Коленками назад.

Зашла на склад игрушек —

Забавных побрякушек

Весеннею порой я как-то раз.

Из тысячи фигурок

Понравился мне турок.

Глаза его сверкали, как алмаз.

Я наглядеться не могу на бравый вид.

Как будто турок мне с улыбкой говорит:

«Разрешите, мадам, заменить мужа вам,

Если муж ваш уехал по делам.

Без мужа жить, без мужа жить — к чему, мадам?

А с мужем жить, а с мужем жить — один обман.

Так разрешите, мадам, заменить мужа вам,

Если муж ваш уехал по делам!»

При солнечной погоде

В туристском теплоходе

Круиз я совершала на Кавказ.

И надо же случиться —

Вдруг турок появился.

Глаза его сверкали, как алмаз.

Я наглядеться не могу на бравый вид.

Когда мне турок, улыбаясь, говорит:

«Разрешите, мадам, заменить мужа вам,

Если муж ваш уехал по делам.

Без мужа жить, без мужа жить — к чему, мадам?

А с мужем жить, а с мужем жить — один обман.

Так разрешите, мадам, заменить мужа вам,

Если муж ваш уехал по делам!»

Скрывать от вас не стану,

К турецкому султану

Попала я наложницей в гарем.

Нас было полтораста.

Меня ласкал нечасто,

А вскоре позабыл меня совсем.

С тех пор глядеть я не могу на бравый вид,

Когда мне турок, улыбаясь, говорит:

«Разрешите, мадам, заменить мужа вам,

Если муж ваш уехал по делам.

Без мужа жить, без мужа жить — к чему, мадам?

А с мужем жить, а с мужем жить — один обман.

Так разрешите, мадам, заменить мужа вам,

Если муж ваш уехал по делам!»

В одном небольшом городишке

Коломбина с детями жила.

До шестнадцати лет не гуляла,

А потом хулигана нашла.

Хулигана я нежно любила

И спала у него на груди.

Как не вижу — безумно тоскую,

Как увижу — боюсь подойти.

По ступенькам все ниже шагала.

До последней ступеньки дошла.

До шестнадцати лет не гуляла,

А потом хулигана нашла.

Мы все женились, но куплеты распевали.

Тарарым-бары гопцем-це-це мама-у.

Я расскажу вам об одной одесской свадьбе.

Тарарым-бары гопцем-це-це мама-у.

А свадьба весело идет,

Жених сидит, как идиот,

И невесте на ухо поет:

(Да-да-да)

Гоц-тоц, Зоя,

Зачем давала стоя

В чулочках, что тебе я подарил?

Иль я тебя не холил,

Иль я тебя не шворил,

Иль я тебя, паскудка, не любил?

Тебя ж не спрашивают, где все бриллианты!

Тарарым-бары гопцем-це-це мама-у.

Тебе дарил цветы, духи и фолианты.

Тарарым-бары гопцем-це-це мама-у.

Но ты не ценишь мой презент,

Ведь для тебя интеллигент —

Все равно, что фраер-элемент.

Вот фонари зажглись по всей Преображенской.

Тарарым-бары гопцем-це-це мама-у.

Пришел тут Васька Штырь — ходок по част женской.

Тарарым-бары гопцем-це-це мама-у.

А я когда-то был один И был красавец, и блондин,

Еще имел бумажный магазин.

Ее папаша был большой знаток бонтона.

Тарарым-бары гопцем-це-це мама-у.

В разгар веселья занял пост у патефона.

Тарарым-бары гопцем-це-це мама-у.

И тут вошли все гости в раж,

И уж сняла свекровь корсаж…

Ну прямо настоящий вернисаж!

Но вот к концу уже подходит наша свадьба.

Тарарым-бары гопцем-це-це мама-у.

Теперь неплохо серебро пересчитать бы…

Тарарым-бары гопцем-це-це мама-у.

Пока жених еще потел,

Там кто-то крикнул между дел:

«И кто еще невесту не имел?!»

(Да-да-да)

Гоц-тоц, Зоя,

Зачем давала стоя

В чулочках, что тебе я подарил?

Иль я тебя не холил,

Иль я тебя не шворил,

Иль я тебя, паскудка, не любил?

Сегодня праздник в доме дяди Зуя.

Хозяин нынче ласковый, как кот:

Маруську — дочь свою родную —

За Ваську замуж отдает.

Маруська — баба в теле, по натуре,

Ни дать ни взять — красавица собой,

Сидела в розовом ажуре,

Уставив в Ваську глаз косой.

А Васька — плут с разбитою губою

Сидел, качал больною головой:

С утра хватил бедняга вдвое

И к свадьбе был совсем плохой.

К обеду стали гости собираться.

Стал воздух тяжелее топора.

Пришла Заикалка Параська.

Пришли отпетых два вора.

Пришли две свахи, как селедки, тощих,

И бабушка, что делала аборт.

Пришел и Яшка-фармазонщик,

По прозвищу Корявый Черт.

Но тут, веселья шум перебивая,

Вбежал пацан к собранию тому:

«Наташка в кожанке, Хромая,

Идет с отрядом ГПУ!»

Все гости как-то сразу осовели,

И вовсе опупел наш дядя Зуй:

Не пили гости и не ели,

А дядя Зуй торчал, как буй.

На пароходе из Анапы

Морем я плыла.

Погода чудная была —

Вдруг буря поднялась.

Но капитан приятный был —

Меня в каюту пригласил.

Когда остались тет-а-тет,

Взяла его за пест.

Я — Шура, ребенок нежный,

Я до пяти могу считать.

Я — Шура, ребенок нервный.

Один, два, три, четыре, пять.

Все мужчины меня знают,

В кабинеты приглашают.

Мне фигура позволяет

До пяти считать.

Кидает буря вверх и вниз.

Я у его колен.

Пиджак до корочек провис,

Чтоб непонятно всем.

На стуки в дверь, на крик «беда!»

Он всем в ответ: «Пустяк!

Уж если нам на дно судьба,

То, значит, будет так!»

Успели мы с ним лечь в постель —

Мне, в общем, наплевать.

Но вскоре сели мы на мель —

Пора нам вылезать.

Тогда сказала я ему:

Когда прийти опять?

Ведь нам осталось досчитать.

Два, три, четыре, пять.

Я — Шура, ребенок нежный,

Я до пяти могу считать.

Я — Шура, ребенок нервный.

Один, два, три, четыре, пять.

Все мужчины меня знают,

В кабинеты приглашают.

Мне фигура позволяет

До пяти считать.

Расскажу я вам, ребята,

Про семейный свой разлад

И о том, что был когда-то

Я, как водится, женат.

Но судьба ужасно строго

Отнеслась к моей жене:

Проболев совсем немного,

Умерла, оставив мне:

20 метров крепдешина,

Пудру, крем, одеколон,

2 бидона керосина,

Ленинградский патефон,

Белой шерсти полушалок,

Фирмы Мозера часы,

2 атласных одеяла

И спортивные трусы.

Как-то, горе разгоняя,

Был я в парке при луне.

Вижу: дева молодая

Улыбнулась нежно мне.

Я, конечно, моментально

Не замедлил к ней подсесть

И, поверьте, машинально

Рассказал, что в доме есть:

20 метров крепдешина,

Пудра, крем, одеколон,

2 бидона керосина,

Ленинградский патефон,

Белой шерсти полушалок,

Фирмы Мозера часы,

2 атласных одеяла

И спортивные трусы.

Дальше проще было дело.

Все пошло само собой.

Я ее довольно смело

Пригласил к себе домой.

Позабросив все заботы,

Славно ночь мы провели,

А когда пришел с работы,

Вместе с ней, гляжу, ушли:

20 метров крепдешина,

Пудра, крем, одеколон,

2 бидона керосина,

Ленинградский патефон,

Белой шерсти полушалок,

Фирмы Мозера часы,

2 атласных одеяла

И спортивные трусы.

Вам советую, ребята,

Аккуратней в чувствах быть.

Чтоб не грянула расплата,

Выбирать, кого любить.

Вот тогда у вас, ребята,

Будет счастье и уют,

Будут деньги и достаток,

И из дома не уйдут:

20 метров крепдешина,

Пудра, крем, одеколон,

2 бидона керосина,

Ленинградский патефон,

Белой шерсти полушалок,

Фирмы Мозера часы,

2 атласных одеяла

И спортивные трусы.

Колокольчики-бубенчики звенят:

Рассказать одну историю хотят,

Как люди женятся и как они живут —

Колокольчики-бубенчики споют.

Как у нашей у соседки молодой

Старый муж был, весь изношенный, седой.

Все силенки он отдал на стороне —

Не оставил ничего своей жене.

А напротив жил парнишка молодой.

Не сводил он нежных глаз с бабенки той.

И она была не против пошутить,

Но боялась только мужу изменить.

Вот однажды муж приходит, говорит:

«Ох, родная, нам разлука предстоит.

Уезжаю не надолго — на три дня.

Так смотри же не балуйся без меня!»

Муж уехал. На диван она легла,

Долго думала, уснуть все не могла.

Только слышит слабый шорох — Боже мой! —

Кто-то гладит ее ласковой рукой.

Испугалась и на первых на порах

Разобраться не могла она впотьмах,

А он шепчет: «Ты не бойся, ангел мой,

Не мужчина я, а добрый домовой».

Приходил к ней так две ночки домовой.

А под утро уходил к себе домой.

А на третью оказалось — ну и что ж?! —

Домовой-то на соседа был похож.

Ох, мужчины, кто так немощен и слаб,

Не бросайте вы надолго ваших баб!

А как бросишь, тогда жалобно не вой, —

В доме сразу заведется домовой.

У девушки с острова Пасхи

Украли любовника тигры.

Украли любовника

В мундире чиновника

И съели в саду под бананом.

У девушки с острова Пасхи

Был муж в одеяньи для пляжа.

Поймали несчастного,

Порвали на части его

И съели в саду под бананом.

У девушки с острова Пасхи

Родился коричневый отпрыск.

Схватили и этого,

Совсем неодетого,

И съели в саду под бананом.

Банан запаршивел и высох.

А тигры давно облысели.

Но каждую пятницу,

Лишь солнце закатится,

Кого-то жуют под бананом.

В саду на ветке пел веселый скворушка.

Машутку звал на лесенку Егорушка:

«Ты выйди, выйди, Машенька, на лесенку,

Послушаем мы скворушкину песенку».

Ну что, право слово,

Чего же в том дурного?

Послушаем мы песенку,

И больше — ничего.

Все так же заливался звонкий скворушка.

Но четко дело знал и наш Егорушка:

Дарил он ей серебряно колечико

И крепче прижимал ее за плечико.

Ну что, право слово,

Чего же в том дурного?

Он жал ее за плечико,

И больше — ничего.

Все громче заливался звонкий скворушка.

Смелее становился наш Егорушка.

«Уйди, Егорка, ox-ты, ах-ты, ойшечки! —

Порвал мне все оборочки на кофточке»

Ну что, право слово,

Чего же в том дурного?

Оборочки на кофточке,

И больше — ничего.

Узнали б до конца вы эту песенку,

Но мамка прибежала к ним на лесенку,

Вспугнула мамка бедненького скворушку,

Метелку обломала об Егорушку.

Ну что, право слово,

Чего же в том дурного?

Метелку об Егорушку,

И больше — ничего.

На любовном на свиданьи смелым надо быть.

Сходу нежность и лобзанья надо раздобыть.

Коль смелость есть — хвала и честь —

Твоих побед не перечесть, не перечесть.

Ах, эти женщины нас обожают.

Хотя иные об этом лишь мечтают.

Если у женщины жар в груди,

Счастье с ней будет впереди.

Если сердится каналья и кричит «злодей!» —

Вы тогда ей предложите двадцать пять рублей.

Она взглянет, потом вздохнет,

Но деньги все-таки возьмет, возьмет, возьмет!

Если девушка сказала «дураком не будь!»,

Ухвати рукой за талью, а другой за грудь.

И свет гаси, любви проси,

И нежно девушку за пальчик укуси.

Но бывает и такое — черт их разберешь —

Ни словами, ни деньгами ты их не возьмешь.

Не будь дурак, скажи ей так,

Скажи, что хочешь с ней вступить в законный брак.

На любовном на свиданьи смелым надо быть.

Сходу нежность и лобзанья надо раздобыть.

Коль смелость есть — хвала и честь —

Твоих побед не перечесть, не перечесть.

Ах, эти женщины нас обожают.

Хотя иные об этом лишь мечтают.

Если у женщины жар в груди,

Счастье с ней будет впереди.

У бабушки под крышей сеновала —

Там курочка спокойно проживала.

Жила она, не ведая греха,

Да только полюбила петуха.

Наш Петенька красивый сам собою,

Носил он даже шпоры за собою.

Он ноженьками часто топал-топал

И крылышками громко хлопал-хлопал.

«Пойдем со мной, хохлатушка, за реку,

И я спою тебе там кукареку.

За речкою так весело и тихо.

Растет там даже просо и гречиха»

Послушалась хохлатка петуха.

А там уже недолго до греха.

Ей Петенька тотчас подставил ножку.

Испортил нашей курочке прическу.

Девочки, совет даю я вам:

Не верьте вы, хохлатки, петухам.

Не ходите вы гулять за реку,

Него споют вам тоже кукареку.

Обязательно, обязательно,

Обязательно женюсь.

Обязательно, обязательно,

Возьму жену на вкус.

Чтоб она была ровно семь пудов

И пыхтела, как паровоз.

Обязательно, обязательно

Чтоб рыжий цвет волос.

Рыжая, рыжая,

Ты всех других милей,

Рыжая, рыжая,

Свела с ума парней.

Рыжая, рыжая,

За что ее ни тронь,

Рыжая, рыжая,

Везде она огонь.

А блондиночки, как картиночки,

Холодны всегда, как лед,

Что им хочется, что им колется,

Никто не разберет.

Чтоб таких разжечь, положи на печь

И сожги полтонны дров,

Ты ее ласкать, а она искать

По стене начнет клопов.

А брюнеточки, все кокеточки,

Хороши, пока юны.

Ну а в тридцать лет ничего уж нет,

Ни к черту не годны.

А шатенок сорт — тот же самый черт:

Хороши, пока юны,

Состарятся, развалятся —

Ни к черту не годны.

Рыжая, рыжая,

Ты всех других милей,

Рыжая, рыжая,

Свела с ума парней.

Рыжая, рыжая,

За что ее ни тронь,

Рыжая, рыжая,

Везде она огонь.

Девушка, можно ли Вас?

Можно ль такому случиться —

Раз, ну один только раз…

Вас повстречать и влюбиться.

Можно ли, вспыхнувши вдруг

Страстью своею живою,

Можно ли вынуть из брюк…

Ваше письмо заказное?

Можно ли вам прочитать,

Что в нем написано было?

Вы обещали мне дать…

Клятву любви до могилы.

Вместе, отбросивши стыд,

В парк удалимся мы сонный.

С вечера мой уж стоит…

Там экипаж запряженный.

Можно ли вам поутру

Среди кустарников темных,

Можно ль пробить вам дыру…

В дубе для писем любовных?

Девушка, можно ли вас?

Можно ль такому случиться —

Раз, ну один только раз…

Вас повстречать и влюбиться.

Задумал я, братишечки, жениться.

Пошел жену себе искать.

Нашел красотку озорную

Годков под восемьдесят пять.

Красотка была лакомый кусочек,

Хоть велики ее года:

Из уха сыпался песочек,

Из носа капала вода.

И вот уже пришли на свадьбу гости.

Вино, закуска на столе.

Вдруг замечаю: у красотки

Одна нога на костыле.

Отправлюсь я в метизную торговлю —

Куплю там острую пилу.

И, как уснет моя красотка,

Так я ей ногу отпилю.

Ох, что же я, братишечки, наделал?

Ох, что же я, ребятки, натворил?!

Ведь я ей вместо деревянной

Живую ногу отпилил.

Задумал я, братишечки, жениться.

Пошел жену себе искать.

Нашел красотку озорную

Годков под восемьдесят пять.

Белочка в лесу одна жила.

Девочкою белочка была.

Зайчик как-то лесом пробегал

И покой у белочки украл.

Загрустила белочка тогда,

Места не находит, нету сна.

Ушки есть у белочки и хвост.

В лапках был мальчишка — серый крот

Зайка что-то много обещал,

Но куда-то вскоре запропал.

И скучает белочка одна.

Не вдова она и не жена.

Бог, однако, белку не забыл,

Он бельчонка рыжей подарил.

Но туманно сделалось в лесу:

Алиментов белке не несут.

Где же оказался наш косой?

По лесу гуляет — холостой.

У него любовь давно прошла.

Белка ему больше не нужна.

Белочка в лесу одна жила.

Девочкою белочка была.

Зайчик как-то лесом пробегал

И покой у белочки украл.

Ты знаешь, мать, что я решил жениться.

Я много ем и очень мало сплю.

Но если сплю, такое, мама, снится!..

Давай я, мать, дровишки поколю.

Ты знаешь, мать, я скромный по натуре.

Но, соблазнясь на женскую красу,

Возьму да и женюсь на первой дуре.

Давай я, мать, водички принесу.

А вдруг возьму женюсь на самой умной.

Она заучит всю мою родню.

А мы с тобою, мать, народ нешумный.

Давай я, мать, приемник починю.

Ты знаешь, мать, что я решил жениться.

Я много ем и очень мало сплю.

Но если сплю, такое, мама, снится!..

Давай я, мать, дровишки поколю.

Когда я маленьким еще мальчонкой был

И под столом свободно проходил,

Ко всей природе был ужасно глух и слеп,

Ходил по улице и кушал с маслом хлеб.

Однажды вышел я из дому, из ворот,

Навстречу девушка красивая идет.

Она так мило и изящно подошла,

Ко мне склонилась и хлеб с маслом отняла.

И в эту ночку мне, мальчишке, не спалось.

И в эту ночку я пролил немало слез.

И в эту ночь я вспоминал ее красу,

И ковырялся нежно пальчиком в носу.

И вот я вырос и стал совсем большой,

И снова повстречался с девой той.

Все той же прелестью горят ее глаза.

Все той же шалостью звучат ее уста.

Она так мило и изящно подошла.

Ко мне склонилась и за шею обняла.

Она растаяла, как в поле мотылек,

А с ней исчез мой из кармана кошелек.

И в эту ночку мне, парнишке, не спалось.

И в эту ночку я пролил немало слез.

И в эту ночь я проклинал ее красу,

И ковырялся пальцем в жопе и в носу.

Венецианский мавр Отелло

Один домишко посещал.

Шекспир узнал про это дело

И водевильчик накатал.

Девицу звали Дездемона.

С лица — как белая луна.

На генеральские погоны,

Ох, соблазнилася она.

Папаша — дож венецианский,

Предгорсовета, так сказать,

Любил папаша сыр голландский

«Московской» белой запивать.

Любил пропеть романс цыганский.

Свой, компанейский, парень был.

Но только дож венецианский

Ужасно мавров не любил.

А не любил он их за тело,

Ведь мавр на дьявола похож.

И предложение Отелло

Для дожа — в сердце финский нож.

А у Отелло подчиненный

Был Яшка, старший лейтенант.

На горе бедной Дездемоны

Был Яшка страшный интригант.

И в их семье беда настала:

У ней платок куда-то сплыл.

Отелло вспыльчивый был малый —

Как вошь, супругу задавил.

Ох, девки, верность сохраняйте!

Смотрите дальше носа вы!

И никому не доверяйте

Свои платочки Носовы!

Служил на заводе Серега-пролетарий.

Он с детства был испытанный марксист.

Он был член месткома, он был член парткома,

А в общем — стопроцентный активист.

Евойная Манька страдала уклоном.

И слабый промеж ими был контакт:

Накрашенные губки, коленки ниже юбки,

А это, несомненно, вредный факт.

Сказал ей Серега: «Ты брось эти штучки,

Ведь ты компроментируешь меня.

Ты — вредная гада, с тобой бороться надо.

Даю на исправление три дня!»

Она ему басом: «Катись ты к своим массам!

Не буду я в твоей КаПэСеСе!»

А он не сдается: он будет с ней бороться

Серега на своем лихом посте.

Три дня, как один, пролетели.

Сказал ей Серега вот так:

«Напрасно вы в самом-то деле

Рассчитываете на брак».

Маруська тогда понимает,

Что жизнь ее стала хужей,

И в сердце с размаху вонзает

16 столовых ножей.

Мотор все пропеллеры крутит.

Москве показаться пора.

Маруське лежать в институте

Профессора Пастера.

Маруську на стол помещают

16 дежурных врачей,

И каждый из них вынимает

Свой ножик из ейных грудей.

«Вынай — не вынай: не поможет.

Не быть мне с любимым вместях.

Оставьте один только ножик

На память о милом в грудях».

Маруську везут в крематорий

И в печь ее прямо кладут.

В тоске и отчаянном горе

Серега ее тут как тут.

«Маруся, когда б ты, родная,

Открыть свои глазки могла!»

Маруська ему отвечает:

«Нельзя я уже померла»

«Я жизнь ее всю перепортил.

За это отвечу я сам.

Насыпьте же пеплу мне в портфель

На память 400 грамм».

Катюха, нежное созданье,

К тебе ходил я на свиданья…

Раз горит в окошке свет,

Значит, мужа дома нет —

Счас, счас, счас, счас, счас.

Долго мы с Катюхой обнимались,

Долго зажимались, целовались.

А потом с ней на кровать

И давай роман читать.

Читал, читал, читал — не дочитал.

Однажды страшный случай приключился:

Муж с поездки рано возвратился.

Вдруг он дернул, как злодей,

Колокольчик у дверей —

Дзинь, дзинь, дзинь, дзинь, дзинь.

Катюха очень испугалась

И к нему, к дверям, помчалась.

А я, как бедный Дон-Жуан,

Из постели под диван

Прыг, прыг, прыг, прыг, прыг.

Он меня, как Дон-Жуана,

Стал волокти из-под дивана.

Развернул он свой кулак

И меня по уху так

Тресь, тресь, тресь, тресь, тресь.

Не помню, что там дальше было…

Катюха двери мне отворила.

По мостовой котенок мчался,

Мне казалось: кто-то гнался —

Ой! Ой! Ой! Ой! Ой!

Теперь, ребята, я вам клянуся:

К Катюхе больше я не вернуся.

А как вспомню мужа взор,

Так в ушах до этих пор —

Тресь, тресь, тресь, тресь, тресь.

На острове Таити

Жил-был негр Тити-Мити,

Жил-был негр Тити-Мити,

Был черный, как сапог.

Вставал он утром рано,

Съедал он три банана

И, съевши три банана,

Ложился на песок.

У негра Тити-Мити

Была жена Раити,

Была жена Раити

И попугай Кеке.

Все жили-поживали

И горюшка не знали,

И горюшка не знали,

Валяясь на песке.

Однажды на Таити

Приехала из Сити,

Приехала из Сити

Красотка Брекеке.

В красавицу из Сити

Влюбились Тити-Мити,

Влюбились Тити-Мити

И попугай Кеке.

Супруга Тити-Мити

Решила отомстить им:

Коварным Тити-Мити,

Кеке и Брекеке.

В большой аптеке рядом

Она купила яду,

Она купила яду

И спрятала в чулке.

И вот наутро рано

Лежат, как три банана,

Лежат, как три банана,

Три трупа на песке:

Лежит негр Тити-Мити,

Красавица из Сити, К

расавица из Сити,

И попугай Кеке.

Раз в Калининском саду

Музыка игрался.

Симпатичный барышен

Туды-сюды шлялся.

Адин барышен проходит,

Такой барышен карош.

Комплимент ей фраер сыплет,

Во рту держит папирос.

Барышен, барышен,

Какой ты красивый:

Половина морда красный,

Половина — синий!

Как увидел первый раз,

Начинал влюбляться.

Как увидел второй раз,

Начинал стреляться.

Первый раз стреляться стал —

Попадала в тетка.

Тетка бешено орал

И порвала глотка.

Второй раз стреляться стал —

Попадала в брата:

Пробивала у него

Правая лопата.

Если твой мой не полюбит,

Мой по речка поплывет.

Если твой мой не полюбит,

Мой, как рыбка, заклюет.

А когда его поймает

Какой-нибудь рыболов,

То тогда усе узнают,

Что погиб он за любов.

Тут комиссий приезжает,

Симпатичный, молодой,

Кишки-мишки вынимает,

На песок кладет речной.

Мимо пташка пролетает,

На моё кишка плюет.

За горами, за лесами

Красный солнышко встает.

Я Мишу встретила на клубной вечериночке —

Картина шла у нас тогда «Багдадский вор» —

Глаза зеленые и желтые ботиночки

Зажгли в душе моей пылающий костер.

Была весна, цвела сирень и пели пташечки.

Братишка с Балтики приехал погостить.

Он знал, что нравится хорошенькой Наташечке,

И не хотел такой кусочек упустить.

Кто б ни увидел эту дивную походочку,

Все говорят: какой бывалый морячок! —

Когда он шел, его качало, словно лодочку,

И этим самым он забрасывал крючок.

Что вы советы мне даете, словно маленькой,

Хоть для меня решен давно уже вопрос?

Оставьте, граждане. Ведь мы решили с маменькой.

Что моим мужем будет с Балтики матрос!

Я Мишу встретила на клубной вечериночке —

Картина шла у нас тогда «Багдадский вор» —

Глаза зеленые и желтые ботиночки

Зажгли в душе моей пылающий костер.