Улигер

С той поры подрос богатырь

И постиг науку стрельбы,

Научился стрелу метать

Так, что гордый орел степной

Торопился скрыться из глаз

Молодого стрелка скорей.

Как побил он множество птиц

И принес на обед домой

Похвалится пред матерью тем,

Так сказала ему Гюлель:

«Нам и за год столько не съесть,

А в округе на сотню дней

Не отыщется птиц теперь…»

Попеняла сыну Гюлель,

Что немало тварей живых

Погубил-истребил без нужды…

Вновь за дичью собрался Кэртё,

На охоту собрался вновь.

Оседлал своего лончака

Алтанжи Хулыга, накрыв

Толстым войлоком спину его,

И седло положил поверх.

Подтянул подпругу — стянул

Крепко, ногу в бок уперев,

Брюхо к самой спине прижав.

Стремена отмерил. Потом

В налуч кожаный свой вложил

Не украшенный детский лук,

Укрепленный рогами трех

Раз по десять быков степных,

И изюбров жилами трех

Тесно склеенный с двух сторон,

Сверх обтянутый лыком берез,

Что растут на склонах Шенё.

На бок правый повесил тул,

Тридцать стрел в него положив

Остриями стальными вверх.

На переднюю луку седла

Свитый в кольца повесил ремень.

Сам вскочил на него потом,

На охоту поехал в степь.

Удалившись на сотню дней,

Он от юрты, в которой жил,

Увидал вдали табуны,

Хээлхий что с сынами пас.

Не доехал еще до них

И на выстрел, как лев напал,

Подобравшись в высокой траве

Незаметно, на те табуны.

Испугались льва пастухи,

В страхе-ужасе бросились прочь,

От своих убежав табунов.

Удивился тому Кэртё:

«Видно дело важное их

Прочь позвало, когда напал

Тигр жестокий на их стада,

Утащить захотел коней,

Жирных меринов уволочь,

Тучных маток украсть решил,

Жеребят молочных сожрать.

Для чего иного могли,

По причине какой еще

Пастухи оставить могли

Табуны разбойнику льву?»

Поразмыслив потом решил:

«Знать помочь им надо тогда,

Надо мне поберечь табуны,

Льва-разбойника усмирить,

Чтоб вернувшись найти смогли

Без изъяна свои стада.

Так положено поступать добрым людям,

Иначе как без обычья соседского жить?».

Так сказал Кэртё, и в тот час

Лук и стрелы в руки не взяв,

Алтанжи Хулыга бока

Крепко сжав ногами, догнал (перевод короткой фразы означающей «посылание» коня в галоп)

Льва того, ухватил за хвост

Ловко сильной своей рукой,

Вверх поднял, раскрутил слегка

И, о землю ударив, убил,

А убив его, шкуру снял

Но теперь не понес домой,

А под камнем спрятал в степи,

Отваливши одной рукой

Глыбу, что человек не могло

Сорок сильных и то поднять.

Тут вернулся назад Хээлхий (Заика)

Подгоняя своих сыновей,

Порешив останки собрать,

Понадеявшись хоть костей

Жеребят да кобыл собрать,

Что разбойник-лев не доел;

Шкур попорченных хоть собрать

Понадеявшись. Табуны

Без изъяна нашли, мальца

Увидали они. Тогда

Стали спрашивать у него:

«Как так вышло, скажи ты нам,

Что разбойник-лев не покрал,

Не сгубил табуны коней,

Не убил молочных кобыл,

Длинноногих не съел жеребят,

Что кобылы те кормят?» Так

Вопрошали трусы Кэртё.

Рассказал им тогда малец,

Мол за дичью поехав в степь,

От родимой юрты своей,

Где оставил мать, увидал,

Мол, вдали табуны коней,

Жирных меринов углядел,

Тучных маток, мол, увидал,

Да молочных при них жеребят.

Ай, еще не доехал, мол,

И на выстрел, напал на них

Лев могучий. Тогда Кэртё,

Порешив помочь пастухам,

Что спешили зачем-то прочь,

По причине важной, видать,

Сохранить решив жеребцов,

Жирных меринов поберечь,

Тучных маток и жеребят,

Что кормили кобылы те,

Сжав бока лончака своего,

Подогнав ногами его,

Лук и стрелы в руки не взяв,

Льва того догнал, ухватил

Ловко сильной рукой за хвост,

Вверх поднял, раскрутил слегка

И, о землю ударив, убил.

Удивился тому Хээлхий,

Изумился Номоя сын. (не помню перевод уже, но тоже говорящее имя)

Рассердился тут на Кэртё,

Порешив, что хвастает тот,

Посмеяться задумав, судить

Трусость, знать, Хээлхия и всех

Нерадивых его сыновей.

Ай, решил он: солгал Кэртё.

Где ж то видано чтоб малыш,

Годовалый тигра убил.

Льва свирепого он нипочем

Победить не смог бы, батыр

Подвиг тот совершил бы лишь.

Заикаясь, так говорить,

Хээлхий стал пенять Кэрте,

Поносить его начал так:

«Ай, несносный мальчишка, щенок

Знать отца бесчестного ты,

Коль он хвастать не отучил,

Ложь бесстыжую говорить

Сына! — так ругал Хээлхий. —

Где ж тебе своею рукой

Льва могучего погубить,

Без оружия справиться с ним!

Знать могучий то сделал батыр!

Не ровняться тебе ему!

За твой лживый и дерзкий язык

Поучу-ка тебя я кнутом,

Чтоб впредь знал, как себя вести!

Чтобы место всегда знал свое!»

Рассердился тогда Кэртё,

Ай, разгневался тут на них (на Хээлхия с сыновьями);

На обидные речи те

Так ответил он, говоря:

«Ай, не ты ли кошки боясь

Убежал от своих табунов!

На съеденье оставивши льву

Жирных меринов, жеребцов

Тучных маток и жеребят!

А на малого же свою

Руку ты не боишься поднять!»

Так сказавши вырвал из рук

Хээлхия длинную плеть,

Плетью тою начал стегать

Он его и всех сыновей,

Никого не забыв из них.

Говорил же при этом так:

«Ай, трусливый ты Хээлхий,

Ай, чванливый Номоя сын,

Ай, вы все его сыновья!

Поучу-ка вас я кнутом,

Я от чванства вас отучу,

Благодарности вас поучу,

Чтобы впредь вам учтивым быть!

Чтобы место знали свое!

Чтоб пред слабым не смели впрок

Силой кичиться вы своей,

Не смогли когда показать

Перед сильным удаль свою!»

Говоря то, их так побил,

В гневе так намял их Кэртё,

Что в живых оставил едва.

Разогнал по всей их степи,

Напоследок им так сказал:

«Коли бросили стадо свое,

Коль оставили вы коней,

Маток тучных и их жеребят,

На съеденье разбойнику-льву,

Знать не ваши теперь табуны,

Я себе их нынче возьму!»

Так сказавши, забрал он всех

Жирных меринов и кобыл

С жеребятами, отогнал

Их к родимой юрте своей.

Расседлал лончака своего,

Ай, накрыл попоной его,

Напоил-накормил его.

И потом лишь в юрту зашел,

Стал у матери спрашивать,

Стал тогда пытать у нее:

«Ай, родная мать, ты скажи,

Кем зачат я был, и чьего

Роду племени, ты ответь?

Назови мне имя отца.

Как скажи его величать?»

Так потом ее вопрошать

Стал Кэртё: «Почему скажи

Мы живем вдали от него,

Коль он жив, иль умер когда

Я не знаю имя его?

Иль бесчестьем то имя покрыл?

Или нас опозорил, скажи?»