Университетский детектив

10 глава

"Полный аут, кошмарище, страх какой-то, дикость просто", — на все лады повторяла она, резкими рывками передвигаясь по комнате.

Александра находилась в премерзком состоянии: ее мучила совесть. Можно сказать, терзала, загрызала, а потом обсасывала обглоданные косточки. Это было ужасно. Александра кряхтела и страдала.

Впрочем, совесть — не единственное, что ее терзало. Мало ей истории с Алексисом, так еще эта кошка. Какой друг животных подбросил несчастное создание ей в комнату? И, интересно, каким образом? Дверь была заперта, разве что, через открытую форточку? Рядом с ее окном как раз находится общажный балкон, так что… И что это значит? Предупреждение? Дескать, сиди тихо, а если будешь совать нос не в свои дела — не избежать тебе участи бедной киски? Б-р-р…

Другим поводом для переживаний послужила пропажа подозреваемого Валерия. Филолог исчез после дня рождения Дженис, и вот уже два дня его никто не видел.

Однако со временем в ее мучениях стала проявляться даже некоторая элегантность. Так, вместе с обычными «кошмар», "страх" и т. п. она стала подключать культурный материал. Например, "тихий узас" (Астафьев, "Царь-рыба"), "полный алес-капут" (Козаков, "Покровские ворота"), "ужас, летящий на крыльях ночи" (Дисней, Голливуд) и прочее. Поймав себя на этом, Александра устыдилась и попыталась страдать более честно.

Возвращаясь домой после пьянки, Валерий с удивлением заметил, что луна почему-то не стоит на одном месте, как полагается, а скачет по небу из стороны в сторону. "Ну, дела, — пронеслось у него в голове, — не даром говорят: грядет эра Водолея!" При чем здесь эта самая эра, в данный момент ему ответить было бы трудно. Впрочем, поразмыслив, Валерий вывел, что определенная связь между луной и загадочным Водолеем все-таки есть: оба имеют какое-то отношение к небу.

Однако через некоторое время данная гипотеза была опровергнута: луна, как оказалось, была не только небесным явлением — совершая акробатические передвижения между прочими небесными светилами, она периодически скатывалась в лужи. От этих скатываний на улице стало совсем темно, фонари куда-то пропали, а неведомо откуда взявшиеся кусты орешниковых зарослей обступили Валерия со всех сторон тесными рядами. "Не даром говорят…" На этом его мысль остановилась. И самому Валерию пришлось остановиться, поскольку в этот момент к нему подошли со спины, приставили пистолет к правому подреберью (туда, где у большинства граждан располагается печень) и задушевным рыком предложили:

— Раздевайся, одуванчик!

Валерий испуганно вздрогнул и начал судорожно раздеваться. Хмель из головы испарился моментально. Поскольку подробных указаний ему не дали, а сам он опыта публичного стриптиза не имел, то раздевался по собственному усмотрению: снял очки, ботинки и носки, вывернул наизнанку карманы, и после этого застыл в нерешительности.

— Эй, — тычок в правое подреберье был, скорее, удивленным, нежели агрессивно-требовательным. — Ты что,…, девственница в первую брачную ночь? Я же сказал — раздевайся!

— Может, я тебе просто сразу кошелек отдам? — дрожащим голосом предложил Валерий.

— Ты,…, русского языка не понимаешь?

— Понимаю, я — филолог, — не к месту заметил Валерий.

— Раз филолог — так давай,…, вперед! Ну, это, раздевайся.

— Это как? — спросил Ли, обеспокоено переступая голыми ступнями по холодной осенней земле.

— Ты,…, мне пургу не гони!

— Да я…

— Слушай, пижон,…, я что,…, сам тебя должон раздевать? — словарный запас, построение фразы и манера говорить «вразвалочку» свидетельствовали о принадлежности ночного собеседника к классу тех, кто любит слушать шансон и бить интеллигенцию.

Поняв, что, если он будет медлить, то его либо застрелят, либо проткнут насквозь страшным пистолетом, Ли начал раздеваться уже по-настоящему. Он снял свой стильный галстук, стянул через голову шикарную рубашку, чуть поколебавшись и получив очередной тычок в уже занемевшее подреберье, скинул кожаный ремень и начал расстегивать брюки. Но тут вышла заминка: два-три нервных движения — и ширинку заело.

— Ну, чего остановился?

— Дальше не идет, застряло, — Валерий облизнул пересохшие от перепуга губы.

— Ты мне еще поерничай,…! И так с тобой задержался!

— Да я…

— Слушай, паря,…, я ведь и рассердиться могу!

— Ой! — представив, что может случиться, если бандит РАССЕРДИТСЯ, обладавший сильным художественным воображением Валерий слабо пискнул и стал оседать назад.

— Тьфу ты, — сплюнул бандит, автоматически кидаясь поддерживать его обмякшее тело. — Эй, ты,…, вставай!

Ли молчал, скорбно уставившись монголоидными глазами в прекрасное ночное небо. Зато откуда-то сзади из-за кустов послышался легкий шорох.

— Не встает,…, - непонятно кому сообщил обескураженный бандит.

Тело Валерия свисало с бандита, едва не сползая в сырую траву. Ронять же подопечного на землю он не хотел, подозревая за обмороком коварный умысел: окажется красавчик за пределами непосредственной досягаемости и улизнет еще, чего доброго.

За кустами звякнуло.

— Ну, ты,…, вставай же, — он с силой толкнул Ли, молясь в душе своим бандитским небесным покровителям, чтобы никто не увидел его в такой двусмысленной позе (со стороны они, должно быть, смотрелись весьма пикантно: тело красавчика вплотную лежало на нем, бандит поддерживал его сзади двумя руками).

Валерий икнул и заморгал глазами.

— Ну, вот и душка! — облегченно выдохнул бандит. — Продолжим,…, наши игры!

Услышав его «подбадривания», Валерий вздрогнул и вновь закатил глаза.

— Да встанет он когда-нибудь или нет?! — в сердцах крикнул бандит, снова кидаясь поддерживать чувствительного Ли.

Бандит пребывал в полном ступоре. У него были вполне конкретные инструкции заказчика, и Валерин обморок сводил их на нет. А переиграть ситуацию в изменившихся условиях ему не позволяло скудное содержимое черепной коробки. Натужно размышляя, он не переставал сплевывать себе под ноги, словно это был какой-то своеобразный ритуал. После очередного плевка из-за спины послышалось покряхтывание. Это произвело неожиданный эффект: бандит подпрыгнул, изогнулся всем телом, обернулся назад и вновь подпрыгнул, на этот раз выше и увлекая за собой тело незадачливого филолога. За спиной… стояла бабка с авоськой в руке.

Поняв, что ее рассекретили, бабка запричитала жалостливым голосом:

— Слушай, касатик, не хочу вам мешать, да только мне пройти бы надо.

— …!!! — заорал бандит.

Ли застонал. Бабка затопталась на месте:

— Да мне — что? Мне — ничего! Мне только домой надо бы…

— Да иди ты хоть домой, хоть в баню, кочерга облезлая! — перешел на более вежливый тон бандит.

— Так ведь дом-то у меня — там, — старуха боязливо ткнула в сторону скрюченным пальчиком.

— Ну?!?

— Мне, стало быть, через вас пройти надо, да неудобно как-то — не привыкла я к этим… гумму… это… сексуа… анналистам.

— Тю, дура! — легкие бандита выдали такой ультразвук, что он не выдержал и закашлялся.

Очнувшийся от этого ультразвука Ли неожиданно для самого себя поправил:

— "Гомосексуалисты" — это ругательство. Правильнее будет "гомосексуалы".

— Филолог хренов,…! — прохрипел бандит и, поняв, что ситуация чересчур затянулась, решил не обращать внимания на глупую бабку и приказал Валерию: — Заигрался я тут с тобой! Пора кончать! Раздевайся!

В ответ раздался испуганный вскрик со стороны бабки и страшный звук, больше всего напоминающий визг поросенка, наткнувшегося на рогатину, со стороны Ли: после очередной попытки расправиться с ширинкой он прищемил себе пальцы.

— Пойду я, — пискнула бабка и плывучей поступью привидения стала продвигаться по тропинке мимо странной парочки.

— Ну, скоро ты? — проскрипел бандит, провожая ее неласковым взглядом.

— Какой нетерпеливый, — заметила бабка, очевидно, как и многие старые женщины, за годы пенсии приобретшая привычку мыслить вслух.

Это переполнило чашу терпения бандита.

— У-У-У!!! — взревел он.

— Иду, уже иду, — пролепетала бабка.

— Идет, уже идет, — повторил за ней Валерий, безуспешно пытаясь расстегнуть замок на брюках.

— Сейчас и до тебя,…, дело дойдет, старая курица! — пообещал бандит бабке. — Вот только с этим… — ным задохликом разберусь!

Поклявшись в душе, что с нежелательной свидетельницей познакомится поближе, но перед этим все-таки закончит, наконец, затянувшиеся дела с прежним подопечным, он решил ускорить процесс: сжимая пистолет в правой руке, левую пристроил на уровне Валериного бедра и начал помогать ему расстегивать брюки. Бабкина чаша терпения, похоже, имела тот же литрообъем, что и у бандита, и сейчас эта чаша тоже переполнилась

— Батюшки-светы! — заголосила старуха, вырываясь в спасительную полоску света от фонаря и делаясь от этого смелее и голосистее. — Товарищи люди! Граждане господа! Это что же делается?! Совсем нынешняя молодежь распоясалась! Никого не боятся! Прямо при почтенной пожилой женщине друг друга имеют! Гумус-анналисты проклятые! — экзотичное слово она выговаривала старательно, словно пробуя на вкус запретный плод.

— Дура старая! — судя по появившимся в голосе визгливым ноткам, бандит поддался-таки бабкиной истерике. — Ни хрена не понимает,…, а туда же!

— Да что уж там понимать, анналисты проклятые! Капиталисты зажравшиеся! Девок им мало! Таперича еще и друг дружку иметь будут! А все с Запада идет, из-за занавеса этого проклятого!

— Дура! — откликался уязвленный бандит (в гомосексуализме его еще никто не обвинял). — Тоже мне нашлась — ходячая добродетель,…! А еще с авоськой ходит — как кенгуру, все равно!

— Притащили тут свой аннализм из-за занавеса! Ополоумели все! Прямо на улице! Никого не стесняются!

— Сначала сумку себе,…, приличную заведи! А то ходют тут всякие с авоськами,…, жизни учат! — бандит так цеплялся за эту авоську, словно именно ее использование уравнивало в моральных правах ее обладателя и любителей содомских развлечений.

От своего праведного гнева он даже бдительность потерял и на пистолет перестал обращать внимания. Это обстоятельство напомнило измученному Валерию кадры из многочисленных голливудских фильмов, где жертва геройски изворачивается, бьет ногой по руке грабителя и захватывает пистолет, а вместе с ним и контроль над ситуацией. Валерий собрал волю в кулак, замахнулся ногой и… угодил ступней прямиком в брючный карман бандита.

— Это еще что за фокусы? — удивился тот, роняя пистолет.

Ли попробовал высвободить ногу, одновременно кидаясь к пистолету, но запутался еще больше, потерял равновесие и упал на землю, увлекая за собой бандита.

Что было потом — ведомо только ночным д?хам, обитающим в орешниковых зарослях сквера на улице Коммунистического Интернационала, да бандиту, скрывшемуся в неизвестном направлении.

Очередной обморок Валерия затянулся (а, может, ему помогли в этом), и очнулся он уже на рассвете. Один, закоченевший и мокрый от утренней росы. На затылке неведомо откуда появилась огромная шишка; в голове непрерывно гудел паровозный свисток и переливчато звенели колокола. Сглотнув скудную слюну с ржавым привкусом, Ли опустил глаза. Рядом на траве лежали его кошелек и галстук. Одежды на Валерии не было.

Оценив данное прискорбное обстоятельство вкупе с тем, что на улице уже довольно светло, Ли впал в панику. Голый, мокрый, холодный, далеко и от своего дома, и от общаг, где жили знакомые. Из одежды под рукой был только галстук, который бандит оставил ему, надо полагать, демонстрируя свое чувство юмора.

Отсутствие очков давало дополнительные затруднения: мир просматривался невооруженным глазом совершенно неотчетливо, окружающие предметы раздваивались и разтраивались.

Денег странный бандит почему-то не забрал (проверив содержимое кошелька, Валерий обнаружил, что не пропало ни копеечки). Но какой сейчас от них был прок? Вопрос об общественном транспорте, естественно, отметался. Такси? Так до него еще добраться надо. Да и какой шофер согласится везти голого человека? Над ним будет хохотать вся улица, мамаши будут учить на его примере своих детишек, а подростки будут показывать на него пальцем и гнусно комментировать. И ни один шофер даже не остановится, чтобы подвезти бедолагу.

Из ситуации был только один выход: сидеть в холодных кустах и пропадать…

Александра проснулась в холодном поту. Всю ночь ее мучили кошмары.

Сначала ей приснился Фрол Фролыч. Он громко кричал: "Вот если бы Вы учили теорию вероятности!.." При этом он махал назидательно пальцем одной руки, а кулаком другой преоглушительно стучал по столу. Удары отдавались в голове и в сердце, постепенно сливаясь с биением пульса по всему телу — в груди, в висках и даже в коленках. Судя по тому, что Александра почему-то стояла перед преподавателем в полном одиночестве, его слова относились именно к ней. "Вы не понимаете, я уже сдала теорию вероятности! — пыталась она оправдаться. — Еще на первом курсе!" — "Милочка! — гремел профессор. — У Вас мозги — как у курицы!" — "Да шут с ними, с моими мозгами, — лепетала Александра, от испуга все больше утопая головой в плечах. — Мне нужна только Ваша подпись". После ее слов профессор вдруг состроил страшную гримасу и повалился навзничь. Под ним, откуда ни возьмись, появилось кресло, на которое он и упал.

Неожиданно подул ветер, и над головой начали кружиться листы бумаги. "Это его документы, которые он читал на балконе", — догадалась Александра. Листы стали плавно опускаться на пол и оседать в лужи крови. Подняв глаза, она увидела, как красная струя бешеным потоком брызжет из спины профессора, все ближе подбираясь к ее ногам. "Анджей! Я тут взаперти!" — крикнула она и тут же почувствовала, как ее что-то поднимает, поднимает…

Балкон исчез из виду. Ее несло над городом в потоке ветра. Внизу проплывали дома, скверы, памятники; позади остался университетский корпус, общага. По мере того, как ее поднимало все выше и уносило все дальше, страх возрастал. "Ну, помогите же мне, ну, хоть кто-нибудь!" — взмолилась она. В это мгновение послышался стук. "Давай руку", — сказал Анджей. "Сейчас, сейчас", — она боялась, что у нее не получится до него дотянуться.

Стук повторился. Внезапно перед глазами возник белый потолок с желтой лампой. Стучали в дверь. Поднимаясь с кровати и чувствуя озноб после кошмарного сна, Александра накинула халат и открыла дверь.

— Спишь, соня? — за дверями стояла Дженис. — Десять часов утра уже!

— Да я…

— Нормальные люди давно уже встали и сейчас вовсю своими делами занимаются! — Дженис рассмеялась. Она, как всегда, была бодренькая и свеженькая, как молодой огурчик.

— Нормальные люди, живущие в общаге, так рано не встают, — ответила ей Александра, зевая.

— Правда? Что ж, значит, я — ненормальная! — удовлетворенно воскликнула Дженис. — А это даже приятно, когда тебя считают белой вороной! — она довольно улыбнулась и расправила плечи, как бы примеряя почетное звание, но вдруг сделала удивленное лицо и спросила: — Слушай, Сашка, а чем это у тебя в комнате так пахнет?

— Что? — удивившись такому внезапному повороту разговора, Александра подняла одну бровь выше другой, да так и оставила ее там.

— Какой-то запах странный, — Дженис задергала тонким лисьим носиком.

Александра послушно начала принюхиваться.

— Не знаю, я ничего не чувствую, — сообщила она о результатах своих исследований. — Может, это с улицы? Ты ведь до сих пор в дверях стоишь. Ты проходи, — она сделала приглашающий жест. — Что на пороге-то разговаривать.

— Может, и с улицы, — согласилась Дженис, возвращая носик в исходную позицию. — Да я к тебе на минутку забежала. Я вообще-то иду в гости к… — она назвала имя очередного своего знакомого. — А тебе письмо занесла. Оно на первом этаже, на подоконнике среди прочих писем лежало. Я всегда, когда в общагу прихожу, интересуюсь у этого подоконника и потом разношу письма друзьям.

— Интересуешься, значит…

Видя, с каким нетерпением Александра схватила письмо, Дженис рассмеялась:

— Что, от твоего любимого? Или пока еще от милого?

— От него, родного, от него, — невнимательно откликнулась Александра, мысленно уже наслаждаясь чтением.

— Что ж, оставляю вас наедине. До встречи! — Дженис улыбнулась в последний раз и исчезла.

Вскрывая конверт, Александра успела подумать о том, насколько много у Дженис знакомых и как часто ей, должно быть, приходится "интересоваться у подоконника" и работать почтальоном Печкиным. Но точных подсчетов совершить не успела, так как конверт уже был разорван, и она погрузилась в чтение.

Начиная читать, волновалась и нервничала. В своем последнем послании она созналась Анджею в "тяжких грехах", и теперь ждала его реакции. Как бы она сама отреагировала в подобном случае? Впрочем, об этом лучше не думать. Да и Анджей, насколько она успела его узнать, был гораздо серьезнее, чем она сама.

Письмо было полно доверия и утешения. Читая добрые строки, Александра чуть не прослезилась и строго дала себе клятву вообще больше не пить спиртного. Никакого. Даже пива. Даже в одиночку. Ну, просто ни капельки… Никогда в жизни… И не просите…

Анджей также интересовался тем, как идут дела у Александры, писал о здоровье своей бабушки, о нынешних своих открытиях и достижениях на почве компьютерного дела и увлечения герменевтикой. Но она по многу раз перечитывала только те места, где присутствовали "неужели ты думала, что я тебе не поверю?", "ведь я тебя знаю", "не волнуйся", "не переживай, все пройдет", "бедная моя девочка", "все утрясется", "надеюсь, скоро смогу приехать" и т. д. Перечитав письмо в сотый раз, она почувствовала, что постепенно возвращается к жизни.

Пора было жить — что-то делать, двигаться, не сидеть на месте. Она приготовила завтрак и навела в комнате порядок. Кстати, странный запах, о котором говорила Дженис, в комнате все-таки был. Но Александра так и не поняла, откуда он, и решила, что с улицы. После кофе и приборки она окончательно пришла в себя и даже созрела для того, чтобы продолжить странствия по университетским корпусам с зачеткой.