Уральский следопыт, 1982-01

7.

Спустя несколько дней у меня распухли руки. Ольга заставила пойти в больницу. Как я и ожидал, назначили уколы. Что может быть тоскливее больничных очередей? Впервые за минувшие полтора месяца я был свободен и, как когда-то, предоставлен самому себе.

Снова подъезд. Ребята лениво расспрашивали меня о стройке. Я видел – им неинтересно, скучно. Работу мою они находили фиговой. Играли в перышки, слушали магнитофон, обсуждали, куда пойти, где выпить.

Шурик был тут же. Он уже ушел с авторемонтного.

– Галка про тебя спрашивала. Куда, говорит, пропал? А я говорю – на стройке крючником, крючки за бадьи зацепляет.

– Стропальщиком.

Шурик вроде и не заметил, что я его поправил.

– Ничего, говорит, должность… Моему, говорит, брату крюком на стройке по голове досталось – пять лет лечился.

– У нас каски.

– Ну, по горбу получишь. Руки вон уже за-куклили. Может, еще ампутируют. И будешь петь по трамваям.

Шурик смеется тихо, смех как будто душит его, словно кашель.

– Не ампутируют.

– Галка про тебя спрашивала.

– Ты уже говорил.

– Смотри, какой! А то пойдем, она на днях шикарный диск достала. Подергаемся.

– Не пойду.

Впервые я ходил но всей стройке, как прораб, осмотрел завод и поразился, сколько сделано ребятами и девчатами. Задрав голову, смотрел, как плотники обшивали шифером на тридцатиметровой высоте элеватор, йотом спустился в подвальное помещение – там девчата-плиточницы заканчивали облицовку новых душевых.

– Ты в бригаду к нам, девочка? – спросили у меня девчата. – Давай, мы живо всему научим!

Они дружно захохотали.

– Ладно вам… – Я почувствовал, что краснею, и это еще более раззадорило их.

– Симпатичная девочка, правда?

– Ну, хватит вам…

– И пошутить нельзя? А что у тебя с руками, Валерик?…

Потом я пошел к производственному корпусу.

Там работала бригада каменщиков дяди Ми-тяя. Мы подаем каменщикам поддоны с кирпичом и раствор, работаем по существу вместе, поэтому всех в его бригаде я хорошо знаю.

– Как руки? – встретили меня. – Надо же! Заражение с такого пустяка схлопотал.

И они стали припоминать случаи, когда кто-то и где-то…

От стекол кабины башенного крана падали слепящие отблески, и я, сколько ни переходил с места на место, никак не мог разглядеть Аню.

Меня увидел Спиридонов, подошел, усадил рядом с собой на доски.

– Вот, Валерка, что значит не судьба! Работали мы с тобой вместе, кран обслуживали. А теперь я учусь расстилать раствор и укладывать кирпич в забутовку, как моя напарница. Она-то ладно, у ней вся жизнь впереди, а я…

Он сморщился, чуть не плача, вяло махнул рукой. И вдруг так схватил меня за бинты, что я чуть не вскрикнул от боли, и на ухо:

– Завязал я, Валерка, завязал. Утром зять достает это… Ее. Неполная, правда, бутылка, вот сколько в ей… Давай, говорит, по одной. А я спрашиваю: ты мне зять? Зять, говорит. А я ему: не зять ты, а последняя сволочь, потому как непьющий я теперь человек!

На щеке Спиридонова заблестела слеза. Я отодвинулся от него, потому что он снова потянулся к моей забинтованной руке. -Дядя Митяй обернулся с усмешкой:

– Непьющий, говоришь… А вчера? Иди-ка помоги Иринке подмости очистить.

Когда Спиридонов отошел, бригадир с неприязнью посмотрел ему вслед и вдруг спросил:

– Может, пойдешь в каменщики? Я подучу. Вопрос застиг меня врасплох.

– Давно к тебе присматриваюсь, – продолжал бригадир. – Молодых в моей бригаде мало, некоторые старики уходить метят. Заработки у нас приличные. Работы много. Специальность приобретешь хорошую. Хоть куда с ней.

Видно, дяде Митяю нравилось, что, когда нам с Хониным выдавались свободные часы, я не сидел без дела, а помогал каменщикам, подавал раствор, учился вести кладку.

– И потом, ты этим самым не балуешься, – дядя Митяй терпеть не мог пьяниц. – Ну, так как? – снова спросил он. – Пойдешь в мою бригаду?

Я молчал: с выбором не хотелось торопиться. Он, видно, понял меня, похлопал по плечу.

– Ну ладно, подумай…

Аня встретила меня хмуро. Спросила лишь, как руки, и больше ни слова.

Я целый час ждал, когда она спустится вниз. И вот – ее не узнать: два слова, не глядя на меня.

С тяжелым чувством отправился я домой. Уходя, заметил, что Хонин глядит на меня с какой-то непонятной улыбочкой.

– Выздоравливай скорее! – крикнул он. – Без тебя барабаны на кране скрипят.

«Отбюллетенив», я пришел прямо к Синявскому:

– Пусть меня переведут на другую работу. Скажи Олегу Ивановичу или Водяному, ладно?

Валя отложил деревянный молоток.

– А в чем дело?

Где-то близко гремели вибраторы. Разговаривать было трудно.

– Ни в чем. Если не сделаешь, уйду совсем со стройки.

– Да ты что! Я же не сказал, что не сделаю. Но знать-то я должен. Ведь у тебя вроде все было хорошо. И наставник вроде опытный… Никто не жаловался.

– И я не жалуюсь.

Валя в сердцах столкнул за верстак лист оцинкованной жести.

– Куда же тебя?

– Все равно.

– Ладно, поговорю с Водяным. Только вот что… Я заметил, ты интересуешься всей стройкой. Работаешь недавно, а все тебя знают. И ты всех. И много хорошего я о тебе слышал…

– От Хонина?

– Н-нет… – Он как-то неловко замялся.

– Ну и что, если интересуюсь?

– Хочу поручить тебе «Комсомольский прожектор», вот что.

Окончание следует