Уральский следопыт, 1982-01

Встречи с мастерами

Сергей ВОЛКОВ

Оформление 3. Баженовой

В современной индустрии нашей сохранилось немало удивительных, порой уникальных производств, уходящих корнями своими в глубокую древность.

Возникшие на основе старинных ремесел, они, интересные сами по себе, дают немало ценных сведений по истории технологий, о развитии культуры, о быте наших предков.

Этот рассказ – о людях очень редких в наше время профессий, которые трудятся на Московском заводе по обработке специальных сплавов и Мытищинском экспериментальном заводе художественного литья имени Е. БЕЛЛШОВОИ.

Из раскрытого настежь сейфа выглядывают маслянисто-желтые бруски и чушки металла. Золото! Никогда не видел его в таком большом количестве. А тут можно потрогать слиток и даже взять в руки. Беру. Тяжелый: на одной из граней обозначен вес – 12 килограммов 542,5 грамма.

Так вот каков он, желтый металл – искуситель человеческих душ. Наверное, нет в природе ни одной вещи, которая обросла бы таким несметным количеством легенд, историй, преданий, как золото. Посмотрите мировую литературу: несть числа сюжетам, «закрученным» вокруг золотого тельца. Золото – счастье, довольство, жизнь. Золото – проклятье, смерть.

А тут держу в руках целое богатство, и хоть бы хны. Никаких ощущений, никакого волнения. Оглядываюсь вокруг, и тоже не замечаю ничего особенного. Кладовщик выдает металл. Рабочий принимает. Перебрасываются будничными словами. Будто не с золотом имеют дело, а с какой-нибудь заурядной сталью, годной лишь на то, чтобы точить из нее болты да гайки. Впрочем, иной реакции людей и быть не может. Для работников Московского завода по обработке специальных сплавов золото, а также и серебро, всего лишь сырье, которое плавят в электропечах, прокатывают, куют. Все здесь обыденно, а на складе даже скучно. Из-за малолюдья.

Видимо, угадав мои мысли, начальник центральной заводской лаборатории Е. Иванов, вызвавшийся показать мне производство, говорит:

– Интересно в другом месте, на участке сусального золота.

Направляемся туда. Минуем контрольный пост. Миловидная девушка в милицейской форме придирчиво проверяет пропуск и личное удостоверение:

– Золотые часы, кольца, украшения, если они есть, прошу сдать в камеру хранения.

Поскольку ничего этого на нас не надето, проходим в цех. Спрашиваю у Иванова:

– Зачем кольца-то отнимают?

– Так ведь можно войти с подделкой, а выйти с золотым.

– Выходили?

– За многие годы было две попытки, да и то неудачные. Народ у нас проверенный, да и психологический фон не тот. Что оно, золото или серебро? Поделочный материал, хотя и очень дорогой.

И для вящей убедительности он слегка пнул штабель матово-белых толстых металлических досок. Да, прямо на полу лежали примерно двухметровой длины слитки серебра.

Пока мы идем в другой конец цеха, продвигаясь между кажущимися игрушечными прокатными и волочильными станами, электроплавильными печами высотой в полтора человеческих роста и различными миниатюрными станками для механической обработки металла, Евгений Алексеевич просвещает меня.

Оказывается, название сусального золота происходит от старинного слова «сусало», что означает «лицо» или «облицовка». Вещи, покрытые тончайшим слоем золотой или серебряной фольги, выглядят нарядно и торжественно и не портятся. На Руси сусальное золото применялось издревле. Им покрывали купола церквей и соборов (не случайно многие русские города называли златоглавыми), иконостасы, утварь, оружие, доспехи.

Когда зародился у нас этот промысел, известный еще в Древнем Египте, доподлинно никто сказать не может. А первое его описание относится к XVII веку. Однако не трудно предположить, что русские мастеровые овладели этим сложным ремеслом несколькими столетиями раньше. Иначе откуда брались золотые глдвы в древних русских городах?

– Что же касается технологии изготовления, то в основе своей она осталась неизменной, хотя в деталях, конечно, значительно усовершенствовалась, – заканчивает небольшой экскурс в историю Е. Иванов. – Сейчас самщ увидите.

С последними словами он открывает небольшую дверь, из-за которой доносятся странные для металлообрабатывающего предприятия звуки – размеренные шлепки, будто кто-то лупит кулаком по кожаному дивану. Входим в небольшое светлое помещение.

Вдоль – несколько мраморных наковален. Возле них – добры молодцы. Хоть сейчас пиши с них трех богатырей. Будто играючи, помахивают молотами (я с трудом смог приподнять это орудие), бьют по квадратным кожаным пакетам размером с перекидной календарь. Шлеп-шлеп-шлеп – раздаются удивившие меня звуки. Как только кожа выдерживает такие удары?

– Это прочнейший пергамент, – говорит Е. Иванов, – отчасти дань традиции, отчасти целесообразность: зачем искать новый материал, если и этот прекрасно служит? Но вообще-то совершенствованием технологии занимаемся много. Даже несколько изобретений сделали, которыми заинтересовались зарубежные фирмы.

Договорить Евгений Алексеевич не успел, потому что мы поспещили смотреть «зарядку» того самого пергаментного пакета – ковочной формы, по терминологии золото-боев.

Осторожными движениями рабочий берет бамбуковым пинцетом тонюсенькие листочки золотой фольги и укладывает их в стопку, перемежая каждый полупрозрачными пленками, напоминающими довольно толстый полиэтилен. Оторвавшиеся кусочки фольги аккуратно сметает в кучку заячьей лапкой. Объясняет:

– Только заячья лапка, притом задняя, годится, к ней золото не прилипает. Кстати, по той же причине пинцеты делают из бамбука.

Знакомимся. Мастера зовут Александр Павлович Жуков. Старейший на заводе золотобой. Начинал еще в московской артели, в 1948 году. А когда лет 2.0 назад ее присоединили к заводу, ремесла не бросил, как многие. Теперь уж и до пенсии недалеко.

Жуков заканчивает свой кропотливый труд. Получилась довольно объемистая пачка. Он заключает ее в пергаментный конверт и ставит под пресс. Можно и поговорить.

– Вот это занятие – готовить ковочные формы, самое нудное в нашей профессии, – рассказывает Александр Павлович. – Как-никак надо уложить полторы тысячи листочков фольги. Это при наших-то пальчиках, – усмехнувшись, Жуков стискивает пальцы в кулачище. – Ну, а дальше веселая работка – часа три махать молотом.

Послушать его, так любой становись к наковальне – ничего нет проще. На самом деле это совсем не так. Помимо недюжинной физической силы (дело наживное), терпения, выносливости, как выяснилось из бесед с золотобоями, им нужны особое чутье и, если хотите. талант.

Начнем с того, что далеко не каждому дано приготовить ковочную форму. Те самые полупрозрачные и похожие на полиэтилен пленки, между которыми закладывают кусочки золотой фольги, сначала надо натереть порошком специального состава (заводское изобретение, раньше покупали в ФРГ).

Потом собрать пленки в конверт из пергамента и хорошенько отбить молотом. Тут главная хитрость – определить, когда пленка вберет в себя достаточно порошка. Одинаково плохо – переборщить и недобрать: золото будет накрепко прилипать, Степень готовности определяют на слух, потирая пленки одна о другую. Дается это только с годами, да и то не каждому. Точнее – редко кому.

Немалая сноровка нужна, чтобы на механическом молоте довести ленту проката золота (толщина ее один миллиметр, ширина со спичечный коробок) до состояния, пригодного к дальнейшей переработке. Из-под молота – это последняя механизированная операция, дальше начинаются таинства рукомесла – выходят круглые пленки золота толщиной в полмиллиметра. Их-то, разрезав на квадратики, и закладывают в ковочную форму.

Молотом надо махать с умом, Здесь у каждого свой секрет, свой подход. Хотя все начинают бить с центра пергаментного конверта, дальнейшие их действия различают ся. Кто наносит удары от центра по спирали, кто идет по радиусам. А в результате получается пленочка золота в десять раз тоньше человеческого волоса. Чтобы определить, когда она готова, тоже требуется особое чутье. Прибором проверить нельзя, пакеты не вскрывают до окончания цикла, иначе обратно, не уложишь. Даже опытные золотобой иной раз ошибаются.

Дальше продукция золотобоев поступает на упаковку. Здесь сусальное золото нарезают на квадратики или прямоугольники и собирают их в книжечки (можно купить в ювелирных магазинах). В каждой 60, 30 или 15 листочков, число их зависит от толщины пленки. Весит книжечка не более полутора граммов. Но 60 страничек

вполне хватает, чтобы покрыть поверхность площадью более пяти квадратных метров.

…В обеденный перерыв золото-боя собрались в кружок – ни дать ни взять команда штангистов. Лица улыбчивые, довольные. Усталости не видно. Шутят.

– За что вы любите свою нелегкую профессию? – задаю я традиционный вопрос.

– Гак нас же раз в пять меньше. чем космонавтов, – с улыбкой отвечает Н. Вдовин, стаж которого перевалил уже за два десятка лет. – Были золотобои в Пошехонье, да ликвидировали там производство. Редкостная, прямо музейная профессия у нас.

– А что, вполне современная профессия, – возражает самый молодой из славной компании Н. Аб-рецов, всего год назад пришедший на участок после службы в Советской Армии. – И на жизнь неплохо зарабатываешь, и мускулатуру развиваешь. Нам гиподинамия никак не угрожает.

Их всего одиннадцать на всю нашу огромную страну. Уже одно это, если даже не принимать во внимание значение их труда, дает основание назвать всех поименно. Фамилии троих уже упомянуты. А вот остальные: И. Арифуллин – бригадир, М. Завьялов, И. Моргачев, В. Мыров, В. Пахоменко, II. Рожков, А. Шеламов и С. Якушев.

…Когда возвращался с завода, в метро повстречал моряков. На их бескозырках сверкали яркие несмываемые надписи: «Тихоокеанский флот». И я уже знал, что вытеснены они из так называемого сусального золота. Никакая краска не может противостоять напору морской стихии, а золото не потускнело. А когда шел но Красной площади, меня ослепил блеск куполов и башен Кремля, светившихся на солнце торжественной и ясной позолотой.

Любуясь скульптурами, украшающими наши города и выставленными в музеях, невольно задаешься вопросом: а как они делаются? Кто их высекает из камня или отливает в металле? Ведь не сами же скульпторы…

На Мытищинском экспериментальном заводе художественного литья имени Е. Белашовой я бывал много раз и всегда поражался этому предприятию. А при первом посещении был просто ошеломлен. Подъезжая к заводу, увидел возвышавшуюся над забором переднюю половину бронзового коня – этакого левиафана лошадиного племени. Чуть в стороне, над стеной, на меня грозно смотрела из-под нахмуренных бровей каменная голова. (Сейчас уж не упомню, какой скульптуре она принадлежала.) Потом и голова, и пол-лошади исчезли, заняв свои места в каких-то городах.

Любопытное зрелище представляет собой двор предприятия. Настоящий музей под открытым небом. Десятки скульптур ожидают здесь отправки к месту «прописки». Экспозиция непрерывно меняется: что-то увозят, что-то появляется новое. По ней можно изучать творчество чуть ли не всех ведущих скульпторов нашей страны. Мытищинцам охотно поручали и поручают свои детища такие выдающиеся художники, как Томский, Кербель, здесь изготавливались некоторые скульптуры ушедшего из жизни Вучетича.

Директор завода заслуженный работник культуры РСФСР П. Новоселов с гордостью называет имена резчика по камню Павла Алексеевича Носова, которого знают и высоко ценят все скульпторы, а молодые считают за честь передать ему свой заказ, аса формовки Владимира Михайловича Афанасьева – ветерана предприятия, связавшего с ним всю свою жизнь.

Я люблю наблюдать, как работает заслуженный работник культуры РСФСР И. Носов, Крупные, сильные его руки держат увесистый молоток и резец, попросту говоря, стальное зубило. Удар следует за ударом, а глыба гранита будто бы и не уменьшается. Сколько же надо сделать таких вот ударов, пока от камня будет отсечено все лишнее и получится произведение искусства!

– Обычно за год успеваю высечь одну-две скульптуры, ну, три, – говорит Павел Алексеевич. – Все зависит от размера и формы.

– Что надо знать и уметь резчику, чтобы считаться хорошим мастером? – спрашиваю.

– Надо владеть инструментом безупречно. Кстати говоря, сначала его надо изготовить, что тоже не просто и не скоро. У меня несколько сот резцов разной конфигурации и размеров – всю жизнь накапливал. Что еще? Надо знать анатомию человека. И – главное – постичь душу камня. Бывает, смотришь и видишь – этот не пойдет в дело: и цвет не тот, и фактура не ложится в художественный образ, и скрытый брак есть: трещины, каверны, неоднородность структуры. А иной раз только взглянешь – бери резец и высекай. Правда, скульпторы обычно сами выбирают материал, но с нашим мнением все же считаются, к советам прислушиваются.

Мне приходилось говорить о Носове с Кербелем и Вучетичем. Они отзывались о нем очень высоко, и, удивительное дело, каждый считал, что Павлу Алексеевичу лучше всего удается передать именно его творческую манеру.

– Чего же удивляться? – говорит Носов. – Я четвертый десяток лет при этом деле. Сделал несколько сот скульптур. Многих авторов знаю очень хорошо. Они ведь никогда не изменяют своему стилю. Ну, а потом не занимаюсь отсебятиной. Есть авторская модель из гипса. Есть измерительный прибор (им пользовались еще древние греки), которым можно определить любую точку на форме. Есть молоток и резец. Вот и делай точную копию! Правда, кое-какие поправки иногда приходится вносить. Скульптура в глине или гипсе выглядит несколько иначе, чем в камне. Но любые изменения всегда согласую с автором.

Самые большие впечатления остались у меня от работы над памятниками В. И. Ленину. Сделал я их много за свою жизнь. Становление мое как мастера началось со скульптурной группы «Ленин с девочкой» (автор Асгур). Эта работа, выполненная в мраморе, очень широко известна. А позже встретился с Н. В. Томским и уже много лет сотрудничаю с ним. За работу над скульптурой В. И. Ленина (автор Томский) мне присвоено звание ударника социалистического труда ГДР.

Надо сказать. Носов не обделен наградами и почетными званиями. Ратный и мирный его труд отмечен многими орденами и медалями. Есть у него и болгарский золотой «Народный орден труда» – опять-таки за памятник В. И. Ленину в Софии.

Интересно, почему он сделал такой выбор?

– В моей родной тверской деревне мужики были сплошь камнерезы, – отвечает Павел Алексеевич, – Когда зародился этот промысел у нас, никто не помнит. Но на моей памяти, как только заканчивались полевые работы, с начала зимы, с каждого подворья выезжали подводы за валунами, занесенными в наши края в ледниковый период. Грубо обрабатывали камни и сбывали их, а иные и сами умели высечь надгробье. Тем и прирабатывали на жизнь. Мой дядя умел неплохо обращаться с резцом и меня приохотил. Выходит, я потомственный камнерез. Кстати говоря, у нас случайные люди не держатся. Любовь к камню должна быть в крови. Иначе нельзя примириться с трудностями профессии: и для здоровья она вредна, и специфика своя есть. Что там ни говори, а ты не только мастеровой, но и в какой-то мере художник.

И заключить эту главку о камнерезах я тоже хочу словами Носова:

– Что нас удерживает на заводе? Мы в скульптурах отражаем самые значительные события истории нашей Родины. Что может быть почетнее!

Цех, где отливаются скульптуры, ничем не отличается от обычной литейки. Это по антуражу. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что любое современное литейное производство по оснащенности может дать ему огромную фору. Цех приходится модернизировать практически собственными силами: такого древнего оборудования никто уже не выпускает. И дыма, копоти, жары здесь побольше, чем на новеньком производстве. И вручную приходится ворочать дай бог.

Молодые люди, движимые простым любопытством, здесь не удерживаются. На заводе постоянный дефицит кадров. Предприятие держится на ветеранах, навсегда связавших с ним свою судьбу.

Владимир Михайлович Афанасьев – патриарх формовщиков, хотя не достиг еще пенсионного возраста. Скоро уже 35 лет, как он на заводе, куда пришел еще мальчишкой сразу же после Великой Отечественной войны. Работать его заставила послевоенная нужда, а в цех формовки привела любознательность: любопытно было узнать, как их делают, эти самые памятники.

Парнишка он был смекалистый, любознательный, любил, как говорится, до всего дойти своим умом.

И это свойство натуры ему на первых порах очень пригодилось. Тогда еще был жив на заводе душок старой мастеровщины. Учить не любили, секреты хранили про себя. Подмастерьям приходилось до всего доходить своим умом, набивая синяки и шишки, на ощупь, по крупицам накапливать опыт. Только тот из них имел шанс стать специалистом, кто был настойчив до настырности, остроглаз, сообразителен и – главное – влюблен в дело. Таким и был Володька Афанасьев.

И тем не менее. Вот его признание:

– Смолоду мне много раз казалось, что удалось ухватить бога за бороду – все вызнал, все знаю, все умею. Да где там! Возьмусь за новую форму, и словно ушат холодной воды на голову. Производство-то у нас сугубо индивидуальное, что ни вещь, то новая закавыка. Так вот и разгадываю всю жизнь загадки…

Формовка скульптур, пожалуй, столь же древняя, как само литье. Специалисты датируют возникновение крупной бронзовой скульптуры II тысячелетием до нашей эры. А на Руси все началось в XV веке, на который приходится развитие производства пушек. Да и колокола отменные умели делать русские мастера. «Царя» их, весящего свыше 12 тысяч пудов и отлитого в 1735 году братьями Моториными, видят сегодня посетители Московского Кремля.

Круглой скульптуре, то есть объемной, повезло меньше. Политические и экономические условия формирования великорусской государственности требовали не украшений, а пушек и набатных колоколов. Сказался и запрет церковников, объявивших круглую скульптуру делом греховным.

Лишь в эпоху Петра I наступил расцвет ваяния. В XVIII веке в России творили выдающиеся скульпторы – Ф. Шубин, Ф. Гордеев, М. Козловский и другие. Немало потрудились для славы отечественной скульптуры и иностранцы – Фальконе, автор всемирно известного памятника Петру I в Ленинграде, и другие.

Одновременно совершенствовалось и литейное дело. Русские мастера, имевшие прочные навыки благодаря пушечному производству, освоились быстро. В 1714 году А. Куломзин и А. Исаев выполнили в бронзе фигуру Самсона для фонтана в Петергофе. А полвека спустя при Академии художеств был основан «литейный дом». Его возглавляли выдающийся мастер В. Екимов, а после него П. Клодт. Апофеоза литейщики достигли, изваяв и отлив конную статую царя Николая I. Не очень-то ценный в художественном отношении памятник (знать, оригинал не очень-то вдохновлял) – образец точного инженерного расчета и. выдающегося литейного мастерства. Конь со всадником опирается только на две точки опоры! Такое оказалось не под силу даже великому искуснику Фальконе, который вынужден был придумать для «Медного всадника» третью точку опоры, подложив под копыто коня змею. Кстати, этот памятник выполнил в один прием (труднейшая задача!) артиллерийский литейщик Е. Хайлов.

Есть и еще один древний способ отливки скульптур – по выплавляемым моделям, который широко применялся еще в эпоху Возрождения. Им пользовался великий Леонардо. И современные мастера не гнушаются черпать рецепты и сведения из старинных манускриптов. Мытищинцы, тот же Афанасьев, впервые использовали его для отливки отдельных частей памятника Юрию Долгорукому в Москве. Было это в 1952 году. Как вспоминает теперь Владимир Михайлович, намучились тогда изрядно. Даже брак был – дыра на спине основателя столицы. Потом пришлось ее на месте заваривать. С тех пор у него к этому методу, изобретенному итальянцами, отношение несколько критическое. По мнению Владимира Михайловича, он вычурный, а значит, менее надежный, чего основательная натура мастера не терпит.

Что там ни говори, земляное литье проще, надежнее. Можно и литейную форму как следует \обглядеть, и процесс ее заполнения расплавленным металлом проконтролировать. А контролер один – глаз да интуиция. Пока никак не удается приспособить для этого приборы. При итальянском же методе ничего не видно. Сложнейшими ухищрениями, которые вряд ли стоит здесь описывать, изготавливают из воска точную копию скульптуры или какой-то ее части. Она оказывается замурованной в огнеупорной форме. Потом воск выплавляют в электропечи и вместо него заливают расплавленную бронзу, алюминий или какой-то другой сплав Остается охладить форму и освободить от нее скульптуру. И тут приступают к работе над ней чеканщики.

В тот день, когда я был на, заводе, они проводили косметические операции (как их иначе назовешь?) на памятнике Дмитрию Донскому, который был позже установлен на Куликовом поле. Рабочие, вооруженные молотками и зубильцами, устраняли некоторые дефекты литья – спаи, ужимины, облои и т. п. Они в конце концов придадут фигуре князя-воина такой вид, каким его задумал автор. Окончательную же отделку сделают после установки памятника на постамент и проварки соединительных швов. Все, кто видел позже скульптуру, конечно же, никаких огрехов не заметили и, наверное, подумали, что она цельная. Причем памятник выглядит так, будто простоял под открытым небом много лет. Об этом позаботились патинировщики, которые при помощи специального химического состава придают бронзе любой оттенок, от светло-коричневого, отдающего в желтизну, до коричнево-зеленого. За несколько дней наносится патина, одевающая скульптуру покровом благородной старины.

На Мытищинском заводе изготовлены скульптуры, украшающие многие наши и зарубежные города. Пожалуй, они есть в каждом областном центре. Кроме того, изделия мытищинских умельцев возвышаются на улицах и площадях Софии, Варшавы, Берлина, Калькутты и других зарубежных городов. Но основной заказчик – Москва. Подавляющее большинство произведений ваяния, которыми обогатилась столица за последние три десятилетия, изготовлены на заводе имени Е. Белашовой. Памятники В. И. Ленину, К. Марксу, Л. Н. Толстому, С. П. Королеву, К. Э. Циолковскому, Ю. А. Гагарину – всех и не перечесть.

…Мало их – этих удивительных мастеров. Подобное предприятие есть еще в Ленинграде, да в двух-трех городах существуют небольшие мастерские. Но труд этих людей, право же, невозможно переоценить. Они служат высокому искусству, самой истории Отечества, умножая славу прежних умельцев, сохраняя для потомков старинные ремесла.

Н. Ф. Гастелло

Г. Н. Скоробогатый

А. А. Бурденюк

А. А. Калинин