Уравнение со всеми известными

Глава I. ВОЕННЫЙ ПОРОШОК

Стоя на одной ноге, я сунул другую в штанину. Точней, попытался засунуть. Нога, вместо того чтобы пройти сквозь брючину, застряла где-то посередине. Почему, я разобраться не успел. В меня врезался Тимка Сидоров. Они с Серегой Винокуровым изображали боксеров. Чтобы не упасть, я изо всех сил толкнул ногу в непокорную штанину. Раздался громкий треск, и моя ступня вылезла где-то в районе коленки. Естественно, не моей собственной, а штанины. После чего я рухнул на Клима Круглова. Круглый, естественно, толкнул меня. Я свалился на Сидорова, который все еще продолжал «боксировать» с Винокуровым. Когда я подсек Тимку, он сделал ложный выпад, который из-за Круглого получился совсем не ложным. То есть Тимка как следует заехал Винокуру и уже только после этого растянулся на полу раздевалки. Мы только что вышли из физкультурного зала. Серега взревел и схватился за глаз. А мы в это время барахтались на полу. Я, Тимур и мои штаны.

— Черт! — поднимаясь с пола, услышал я вопль Лешки Ключникова. — Пацаны! Мне какая-то сволочь брюки зашила!

Я встал на ноги. Тимка уже тоже почти сел, однако Винокур, продолжая держаться за глаз, сокрушительным ударом вновь отправил его на пол.

— Совсем оборзел? — заорал Тимка и навострился ответить.

— Пацаны, пацаны! — вклинился между ними Ключников. — После разберетесь. Нам теракт устроили! Штаны проверьте!

— Какие штаны? — уставился на него Винокур. — Чего ты, Леха, несешь?

— Вот эти самые, — Ключников потряс у него перед носом собственными джинсами. — Посмотри.

— Отзынь, — не желал ничего слушать Серега. — На фига мне твои штаны смотреть?

— Не хочешь мои, смотри свои, — настаивал Лешка. — Проверь, не зашито ли.

— А что должно быть зашито? — потирая подбитый Винокуром подбородок, вмешался Тимка.

— Штанины, тупые, — пояснил Лешка.

Все, кто был в раздевалке, бросились изучать свою одежду. Выяснилось, что штанины были зашиты не у всех. Некоторые оказались счастливыми обладателями рубашек с зашитыми рукавами. Я ошалело уставился на дыру, зияющую в моих штанах. «Вот оно, значит, в чем дело, — наконец дошло до меня. — Потому нога и не пролезла, что на уровне колена обе брючины крепко зашиты».

Тут Тимур как взвоет:

— Чья это работа?

— Полагаю, девчонок, — с сосредоточенным видом произнес Лешка Ключников, одновременно пытаясь распороть перочинным ножом крепкий шов.

Круглый за неимением ножа трудился зубами над рукавом собственной рубашки.

— Зачем улики уничтожаете? — набросился на них Сидоров.

— А ты чего, предлагаешь теперь голыми ходить? — с трудом справился с одной штаниной Лешка.

В дверь раздевалки уже вовсю ломились шестиклассники. У них по расписанию физкультура после нас. Пятым уроком.

— А ну, молодежь, валите отсюда! — строго сказал Винокур и, вытеснив их обратно в коридор, запер дверь на задвижку.

— Подождать не могут, — терзая нитки, ворчал Тимур.

Молодежь еще какое-то время продолжала ломиться в дверь. Потом среди них нашелся какой-то умник. Он стукнул на нас физкультурнику. Григорий Карлович потребовал, чтобы мы немедленно открыли. Ну, а нам что делать?

Винокур отодвинул засов. Физрук вошел и начал орать. Мол, мы давно уже должны одеться, а вместо этого следующий урок ему срываем. Мы в ответ стали оправдываться, что еще слишком мало времени прошло. Не выдавать же девчонок. Мы с ними, конечно, разберемся, но сами. А стучать не собираемся.

В общем, кончилось тем, что он нас выставил одеваться в физкультурный зал. Там все кое-как с зашитыми вещами справились. Только у меня, конечно, дырка на колене так и осталась. Большая, между прочим, дырка. Сидоров мне предложил клейкую ленту: «Залепи. До конца дня доходишь». Но лента никак не приклеивалась. Хорошо еще, брюки не новые. Я из них уже, можно сказать, почти вырос. Коротки стали. Я, пожалуй, потом вторую штанину тоже отчикаю, и классные шорты на лето будут. Правда, не знаю, как мать к этому отнесется. Особенно после той куртки, которую я три недели назад самостоятельно выстирал. Вот от нее уже ничего не отрежешь, и ровным счетом ничего полезного из нее не сделаешь.

Это было в субботу. Предки мои поехали на оба выходных к знакомым чего-то там помогать на даче. Меня тоже сперва хотели с собой увезти. Но, во-первых, я в субботу учился, а во-вторых, сказал родителям, что к понедельнику нужно сделать кучу домашки. Не тащить же с собой за город целую библиотеку учебников. К тому же мне еще поручили сделать доклад по биологии.

В общем, предки уехали. А мы с Тимкой и Климом в субботу после уроков поперлись к Тимке на двор в футбол поиграть. А погода во второй половине дня начала портиться, и к концу нашего матча уже шел проливной дождь. Но мы все равно доиграли и только потом разошлись по домам.

Вешая куртку, я вдруг увидел, что она жутко грязная. Прямо даже удивительно. Ведь меня подсекли всего пару раз за всю игру. Иногда я гораздо больше падал и возвращался почти чистый. Наверное, это из-за дождя. Но делать что-то надо. Джинсы, черт с ними. Они у меня такие, специальные. А вот куртку мне мать как раз позавчера выстирала. И, конечно, она вмиг просечет, что я не уроки делал, а в футбол играл. А у меня последнее время с предками и без того отношения напряженные — усугублять никак нельзя. Иначе вообще не знаю, как дальше сложится.

Понял я, что без стирки не обойтись. Счастье еще, у нас хорошая стиральная машина появилась. Автомат с разными программами. Я снял куртку и вместе с ней двинул в ванную, где у нас стиральная машина стоит. Сделал все, как полагается. Сперва посмотрел на ярлык, который к куртке пришит. Там ясно обозначена температура: сорок градусов. Я выбрал на машине соответствующую программу и уже собирался засыпать стоявший рядом порошок, когда меня вдруг одолели сомнения: сорок градусов ведь это совсем не горячая вода. Куртка светлая. И грязь на ней... В общем, капитальная. Справится ли обычный порошок при столь низкой температуре воды? Может, машину лучше на кипячение врубить? Но, кажется, мать говорила, что от кипячения вещи садятся. Доказывай потом предкам, что куртка у меня от дождя села. Ведь не поверят.

А с другой стороны, нельзя, чтобы и грязь оставалась.

И тут я вспомнил. Прошлой осенью к нам приезжал на два дня папин троюродный брат дядя Петя. Он офицер и служит так далеко от Москвы, что я даже забыл где. Вот он и привез нам в подарок какой-то специальный военный стиральный порошок. Килограмма три, наверное. В пластиковом мешке. На вид не скажешь, что это военный порошок. Выглядит вполне обычно. Белый с какими-то крапинками. Но дядя Петя сказал: «Если у вас, братцы, чего-нибудь сильно запачкается, лучше средства не придумаешь. Даже в холодной воде любую грязь отъедает. Не порошок, а зверь». Вот я и подумал: «Мне с моей курткой это военное средство просто доктор прописал».

Дяди Петин мешок я обнаружил в самом дальнем углу шкафчика под ванной. Открыл, засыпал в лоточек стиральной машины и запустил ее. Ну, все и пошло как обычно. Я спокойно себе отправился на кухню поесть. В этом и смысл автоматических стиральных машин. Она работает, а ты в это время делай что хочешь. А у меня после футбола аппетит разыгрался, и я как следует навернул.

Наворачиваю и думаю: «Конечно, завтра я предкам ничего не скажу про куртку. Просто мать посмотрит, а она висит себе чистая». Тут я вдруг заволновался. А не заподозрит ли она чего-нибудь, если куртка будет слишком чистая? Все-таки светлая вещь, а погода плохая. Да и я не то чтобы всегда аккуратно одежду ношу. Скорей даже наоборот. Во всяком случае, мать именно так считает. А тут висит куртка, как будто я в ней и не жил. Хотя завтра-то утром я наверняка на улицу выйду. Тогда она хоть немного запачкается, и будет нормально.

Совсем успокоившись, я еще немного поел и направился смотреть телик. Какой смысл вечером начинать заниматься? Нет уж. Сегодня отдохну, а вот завтра с утра посмотрим.

Наконец машина остановилась. Я приготовил плечики, чтобы, когда вытащу куртку из барабана, повесить ее по всем правилам сушиться. Только вот... Но давайте я вам расскажу по порядку. Начал я вытаскивать из барабана куртку, и тут неожиданно оказалось, что там лежит еще какая-то вещь. Ну, думаю, мать, растяпа, забыла вынуть. А я, значит, вместе со своей курткой еще раз это простирал. Однако, как говорит в таких случаях наш обэжэшник и одновременно учитель труда Петр Тарасович Горбанюк, «кашу маслом не испортишь». Значит, ничего страшного. То, что мать там случайно забыла, теперь только чище будет.

Начал я куртку развешивать, но оказалось, это уже вообще совсем почти не куртка. Так, лохмотья какие-то. Даже бомжу не подаришь — стыдно будет. Я смотрю и глазам не верю. Всего каких-то полтора часа назад была нормальная, даже, можно сказать, красивая куртка. То есть, конечно, грязная, зато целая. А теперь... Уж лучше бы я не стирал ее.

Тут я с ужасом вспомнил, что ведь в барабане осталось еще что-то материно. Неужели и оно испортилось? Я извлек на свет невразумительного цвета тряпку и с некоторым облегчением убедился: это не мамино, а подкладка от все той же куртки. Каким образом она оказалась совершенно отдельно от остального, неясно, но факт налицо. Иными словами, вместо прежней одной целой, но грязной куртки, оказалось две, может, и чистых, но очень рваных вещи, и я ломал голову, пытаясь сообразить, что теперь делать с этими лохмотьями.

Первым моим желанием было просто все это скорее выкинуть — с глаз долой, из сердца вон. А матери совру, что куртку украли. Только вот где у меня ее могли увести? Если в школе, так мать тут же туда отправится качать права. На улице сняли? Тоже плохо. Предки заявят в милицию. На футболе? Еще хуже. Тогда мигом всплывет, что я их обманул и никакой домашкой не занимался. Я схватился за голову: прямо заколдованный круг. И куртки нету, и сказать нечего. Как же мне теперь быть? А вдруг это еще можно назад приделать?

Подумав так, я сообразил: ведь Зойка Адаскина у нас классно шьет. Все костюмы для наших школьных спектаклей делает. Что ей какая-то летняя куртка? И я позвонил Адаскиной. Там подошла ее мама, тетя Лида. Голос у нее почему-то был очень недовольный.

— Тебе Зою? Ладно. Сейчас позову.

Вообще-то нельзя сказать, что у меня с Адаскиной хорошие отношения. У нас в восьмом «Б» к ней, кроме ее закадычной подруги Агаты Дольниковой, вообще никто хорошо не относится. Адаскина жутко вредная. Мы с Тимкой вообще терпим ее только из-за Клима, потому что он ходит с Агатой. Сами понимаете, если бы не куртка, в жизни не стал бы ей звонить. Но положение-то безвыходное. В общем, я честно ввел Зойку в курс дела. А она недовольно спросила:

— Я-то при чем?

— Ну, ты ведь шить умеешь, — ответил я. — Может, попытаешься?

— Делать мне больше нечего, — фыркнула Адаскина. — С какой это такой большой радости я, Митенька, куртку должна тебе шить?

Вопрос был поставлен ребром, и я не знал, что могу возразить. Ей и впрямь вроде ни к чему заниматься моей курткой. Однако мне-то от этого не легче. И я продолжал:

— Зойка, ну, пожалуйста.

— А что мне за это будет? — поинтересовалась она.

— Ну-у... — Я замялся. Однако пути к отступлению не было, и я брякнул: — Проси все, что хочешь.

— Даже так, — похоже, обрадовалась она. — Тогда, Будченко, мы с тобой вот как договоримся. Пока мне от тебя ничего не надо. Но когда понадобится, ты сделаешь все, что я попрошу. Согласен?

Я долго молчал. Зная Зойку, легко было догадаться, что ничего хорошего она у меня не попросит. Мало ли какая ей гадость в башку взбредет? Например, завтра потребует, чтобы я с крыши собственного дома спрыгнул. Так на фига мне тогда вообще эта куртка сдалась? Я уже на том свете буду, где курток не носят и предки не ругают, если они от военного порошка разваливаются на две части.

— Ты, Будка, согласен или не согласен? — поторопила Адаскина. — Учти: мне слишком долго сейчас болтать некогда.

Ну, я и сказал, что согласен. Другого пути у меня не было.

— Ладно, Адаскина, жми скорее ко мне.

— До завтра потерпишь, — сказала она. — Во-первых, куртка у тебя пока мокрая. Ты до утра посуши ее как следует. А вот завтра утречком я приду и посмотрю, что можно сделать.

— Только давай пораньше! — взмолился я. — А то вдруг предки не вечером, а к обеду приедут.

— За меня не волнуйся. Приду к десяти, — пообещала Зойка. — Только такому, как ты, Будка, все равно от предков за что-нибудь да влетит.

Вот язва, а! Я растерялся:

— Да у меня, кроме куртки, вроде бы все нормально.

— Это тебе только так кажется, — хмыкнула Зойка. — Ладно. До завтра.

И она бросила трубку. Я еще раз изучил свою потрошеную куртку и с горя отправился опять смотреть ящик. Все равно уроками после такого облома заниматься нельзя. Это ж какие нервы нужно иметь! Я ведь не Джордано Бруно. Правда, меня пока на костре никто сжигать не собирается, но, если предки про куртку узнают, возможно, мне предстоит что-нибудь даже хуже костра.

Посмотрел я фильм. Потом звякнул Климу. Он подошел, но был какой-то очень мрачный. И сразу объявил, что говорить со мной не может. Я, естественно, спрашиваю почему. А он отвечает: близнецы вылили папину новую тушь бабушке на кровать. А я спрашиваю:

— И как бабушка?

Он отвечает:

— Пока никак. Она вместе с предками в театре. Ладно, Будка. Больше не могу. Пошел убираться. Привет.

Ну, а я решил лечь спать. Как говорится в сказках, утро вечера мудренее.

Разбудила меня Адаскина. Я в темпе что-то спросонья на себя нацепил и открыл ей.

— Спишь? — спросила она. — Ну, и нервы у тебя — прямо железные.

— Наоборот, — возразил я. — Это у меня был просто такой нервный сон. И вообще пошли скорей куртку смотреть.

Зойка вошла в ванную, глянула и начала ржать.

— Ты, — говорит, — Будка, уверен, что именно стирал ее?

— Странный вопрос, — отозвался я. — По-моему, отстиралась она как раз хорошо.

А Зойка прямо от смеха заходится:

— Она у тебя, Митенька, не отстиралась, а состиралась. И почему подкладка отдельно?

Я разозлился:

— Нужна бы ты мне была, если бы подкладка не отделилась!

А эта мигом надулась.

— Не нравится, могу и уйти.

Я жутко перепугался. Если она уйдет, мне уж точно кранты.

— Нет, Зойка. Ты мне помоги, пожалуйста.

А она села в кресло, обе части куртки в руках теребит и ничего вразумительного сказать мне не может.

— Ну, чего ты молчишь? — не выдержал я. — Работать будем или не будем? Сейчас у матери в комнате поищу нитки и иголку.

— Это не поможет, — покачала головой Адаскина. — Тут на машинке нужно строчить.

У меня внутри прямо все рухнуло.

— Машинки у нас нету, — сообщил я.

— У меня дома есть, — откликнулась Зойка. — Но, боюсь, и машинка не поможет.

Вдруг она на меня вытаращилась.

— Кстати о машинках. А стиралка-то ваша после твоего смелого эксперимента цела?

У меня аж голос сел.

— А чего ей сделается?

— Ежу понятно чего, — усмехнулась Зойка. — То же, что с твоей курткой.

— Да нет. Вроде стоит на месте.

На всякий пожарный я сбегал в ванную. Вроде машина как машина. И вода ниоткуда не капает. Пол сухой.

— Порядок, — вернулся я в большую комнату.

— Если действительно порядок, считай, Будка, тебе крупно в жизни повезло, — сказала Адаскина.

— Да с курткой, с курткой-то что делать? — взвыл я.

Зойка вздохнула:

— Если хочешь знать мое мнение, надо оставить все как есть. Я, понятно, могу дома ее сострочить обратно. Но честно предупреждаю: прежней она уже никогда не станет. Все равно твои отец с матерью тут же поймут, что ты над ней каким-то образом поработал и пытаешься это скрыть. А учти: предки это больше всего не любят. В общем, советую честно им признаться.

— Спятила? — заорал я. — Признаться им, что я вместо уроков почти целый день футболом оттягивался?

Адаскина на меня посмотрела, как на умственно отсталого:

— Ты, Будка, что, маленький? Врать тебя нужно учить?

— Тебя, Адаскина, не поймешь, — совсем обалдел я. — То говоришь, что лучше честно признаться, то врать советуешь.

— Если бы ты, Митька, не был таким дураком, — сказала она, — то давно бы врубился: врать нужно честно. Объяснишь: шел из школы, а тут машина въехала в лужу и тебе всю куртку забрызгала. Вот ты, вернувшись домой, и решил ее выстирать. Потому что в такой грязной ходить невозможно.

— Класс! — обрадовался я. — И на фига я, Адаскина, тебя позвал? Сам мог бы дотумкаться.

— Однако не дотумкался, — с выражением произнесла она. — Глупенький ты еще у нас, Будка. Тебе учиться и учиться жизни.

Я сразу понял, куда она клонит. Это, значит, получается, если она за меня дотумкалась, то она хоть и куртку зашивать не стала, но все равно вроде мне помогла, и теперь я должен, вынь да положь, исполнить любое ее желание. Во, хитрая!

— В общем, Митенька, действуй и меня благодари, — сказала она на прощание и ушла.

Верней, я ее выставил. Но, боюсь, мне теперь все равно от любого ее желания не отвертеться. Адаскина ведь такая. Если чего решит, хоть трава не расти.

Потом я наедине еще потер мозгами и убедился: Зойка, конечно, вредная, но для меня придумала правильную отмазку.

И впрямь, кто же меня станет ругать за то, что я хотел самостоятельно выстирать куртку? При таком раскладе я вроде, наоборот, получаюсь пострадавшим.

Короче, к приезду предков я совсем успокоился. Вернулись они очень усталые. Ну, а я решил сразу им рассказать. Чтобы больше надо мной не висело. Они как раз ужинать сели. Тут я и объявляю:

— Ма, ты понимаешь, такое дело...

— Какое дело? — разом напряглись предки.

— Что случилось? — испуганно спросила мать. Вечно она почему-то подозревает самое худшее.

— Да, в общем-то, ничего особенного, — я попытался ее успокоить.

Тут предок вмешался:

— Дмитрий, выкладывай начистоту. Иначе ты меня знаешь: хуже будет.

«Вот странные люди, — думаю, — я ведь им еще ровным счетом ничего не сказал, а они уже так себя ведут, будто я ограбил какой-нибудь банк и меня сейчас в тюрьму заберут». Ясное дело: сперва пришлось их немного расслабить. Я улыбнулся:

— Да почему обязательно что-то случилось? Наоборот, все практически нормально.

— А не практически? — буравили меня глазами они.

Дольше тянуть уже было невозможно. И я, поглубже вздохнув, выпалил на одном дыхании:

— Куртку я как-то неудачно постирал!

— В каком смысле? — спросила мама.

— В смысле, она на части развалилась, — пояснил я.

Отец тут же заявил, что я идиот. А мать осведомилась:

— Зачем ты вообще ее стирал? Она же еще утром была совершенно чистой.

— А потом запачкалась, — у меня уже не было пути к отступлению.

— В чем ты ее стирал? — побледнела мать.

— В машине, естественно, — быстро сказал я. — Программу выбрал правильную. На этикетке посмотрел. Сорок градусов.

Мать кинулась со всех ног в ванную.

— Да она не там! — прокричал я ей вслед. — В моей комнате. Уже высохла.

Но мать уже скрылась в ванной. Я побежал за ней. Она с головой влезла в барабан машины.

— Ма, да говорю же: там куртки нету, — вновь попытался объяснить я.

А она, не вынимая головы из машины, орет:

— При чем тут куртка? Ты мне машину, наверное, испортил!

— Совсем не машину, а куртку, — пришлось снова объяснять мне. — А машина как работала, так и работает.

Кажется, мать никаких повреждений в барабане не обнаружила. Потому что, вынув наконец из него голову, обратилась ко мне:

— Показывай куртку.

Ну, я принес ей и то и другое: верх и подкладку. Мать, ахнув, снова нырнула в машину. Тут из кухни отец нарисовался.

— Мы когда-нибудь ужинать сегодня будем?

— Сегодня да, но, может, в последний раз, — ответила из машины мать. — Потом нам, наверное, не на что будет. Кажется, наш умник нас на триста долларов выставил.

— Ма, — удивился я. — Разве моя куртка так дорого стоила?

А она по-прежнему из барабана кричит:

— Не куртка, а эта машина! Я о такой, между прочим, два года мечтала!

Едва это услышав, предок отпихнул мать и сам влез в барабан с головой.

— Учти, Митька, — сурово изрек он оттуда, — если чего с машиной случилось, самого на новую зарабатывать отправлю.

Но потом он чего-то там посмотрел и успокоился:

— Нет, Полина. Вроде порядок.

— Это тебе так кажется, — возразила мать. — Ты чем, вообще-то, стирал? — перевела она взгляд на меня.

— Вот этим, — указал я на мешок с военным порошком.

— Чем-чем? — Глаза у матери округлились, а голос прозвучал жалобно.

— Военным порошком, — уточнил я. — Дяди Петиным. Он же вам самим объяснял, что этой штукой абсолютно все можно выстирать.

— Но не в стиральной машине, — побледнела мать.

— Интересно, он у нас когда-нибудь поумнеет? — посмотрел на меня отец.

Такое начало ничего хорошего мне не сулило. Однако я получил неожиданную поддержку со стороны матери.

— Виталий, — сказала отцу она, — не вали с больной головы на здоровую. Ты сам во всем виноват.

— Я-а? — заорал предок. — Ты еще, Полина, скажи, что это у меня куртка на две части развалилась.

— А кто мне не позволил эту гадость сразу выбросить? — мать яростно потыкала ногой в мешок с военным порошком. — «Оставь»! В хозяйстве ему, видите ли, пригодится! — передразнила она отца.

— Я, между прочим, велел спрятать его подальше, — напомнил он.

— Я так и сделала, — продолжала мать. — Но разве от нашего Митьки что-нибудь спрячешь?

— Мне хотелось как лучше, — вполне искренне объяснил я.

— И в кого ты у нас такой уродился? — печально изрек отец, и вид у него был такой, будто я как минимум отбыл второй срок в тюрьме.

Тучи сгущались, но тут меня снова спасла мать:

— Ты лучше, Виталий, на своих родственников посмотри. Хороший подарочек твой троюродный братец привез. Он бы нам еще нейтронную бомбу приволок из своего гарнизона. А что? Ему, наверное, было бы очень удобно. В следующий раз даже в гости напрашиваться не надо. Приезжает, а квартира пустая, потому что нас всех уже нет в живых.

Предок, по-моему, за дядю Петю обиделся и возразил: мол, с таким сыном, как я, что ни подари, все на воздух взлетит. Хотите, нейтронная бомба, хотите, детская погремушка.

Ругаться они продолжали весь вечер. Причем обо мне и испорченной куртке совершенно забыли. У них уже начались сугубо свои разборки. Я даже пожалел, что поторопился. Лучше, наверное, было бы им про куртку завтра сказать, когда они с работы вернутся.

Часам к двенадцати ночи они вроде бы успокоились и решили на всякий случай вызвать мастера, чтобы проверил машину. Все равно, мол, гарантийный срок еще не вышел. Ну а по поводу куртки предок мне вместо «спокойной ночи» сказал, что человек должен расплачиваться за собственные ошибки, поэтому я этой весной буду, как в старой песне поется, «закаляться, как сталь», то есть, иными словами, обходиться совсем без куртки.

Мастер явился следующим вечером. Внимательно выслушав рассказ матери, он пристально оглядел меня с ног до головы и, хмыкнув: «Ну, деятель!» — полез в машину. Там он, судя по всему, ничего интересного не нашел.

— А порошочек тот, случайно, у вас не сохранился? — осведомился он у мамы.

— Сохранился, — кивнула она. — Хотела выбросить, но не успела. Может, себе возьмете?

— Дайте-ка мне сперва порошок и стеклянную баночку, — потребовал мастер.

Я приволок ему из кухни баночку, а мать достала порошок. Мастер налил в банку немного воды и посыпал чуть-чуть порошка. Раздалось шипение. Вода забурлила, как будто туда положили сразу три таблетки «Эффералгана-Упса». Мастер внимательно смотрел и качал головой. Вода побурлила и успокоилась. Мастер с задумчивым видом понюхал баночку. Затем, макнув в воду мизинец, лизнул его.

— Ядреная вещь. Вы точно уверены, что это средство именно для стирки?

— Я уже ни в чем не уверена, — простонала мать.

Но я объяснил:

— Дядя Петя сказал, что для стирки. Он военный. У них там именно этим стирают.

— Наверное, врагов, — усмехнулся мастер. — Ладно, если вам эта штука совсем не нужна, я, пожалуй, для интереса возьму. Пусть ребята на нашей фирме посмотрят.

— Сделайте одолжение, — ответила мать.

Мастер, запустив для проверки машину на полный цикл, отправился в кухню пить чай с пирогом. С машиной, на мое счастье, оказался полный порядок. Уже уходя, мастер сказал:

— Удачно, что ваш сынок на холодной и короткой программе свою куртку выстирал. Если бы на длинной да еще с кипячением, машинка бы ваша в решето от этого порошка превратилась. И вообще не советую расслабляться. Стирайте, да посматривайте. Если вода на полу появится или еще что-нибудь необычное, сразу меня вызывайте.

— У нас еще несколько месяцев гарантии осталось, — напомнила мать.

— В данном случае гарантия ни при чем, — посуровел мастер. — Стирка в серной кислоте фирмой не предусмотрена. А это ваше стратегическое оружие, — покосился он на мешок с военным порошком, — по убойной силе даст сто очков вперед любой кислоте. Так что, может, у вас в машине чего и проело. Только пока не до конца. Поэтому она до поры до времени еще поработает. А потом уже течь даст или мотор, к примеру, вырубится. Ну, всех благ.

И он, не забыв взять с собой военный порошок, удалился. Я вдруг понял, зачем он понадобился ему. Теперь он станет незаметно подсыпать эту штуку в чужие машины, а потом, когда их разъест, за деньги ремонтировать. Но с предками я делиться своими соображениями не стал. Они и так всю неделю на меня смотрели волками. А мать каждые полчаса бегала к стиральной машине. Но, к моему счастью, все обошлось. То ли я военного порошка недостаточно много насыпал, то ли он все-таки стиральные машины не разъедает.

«Закаляться, как сталь» мне не пришлось. Во-первых, новую куртку мне в конце-концов купили. А во-вторых, после того футбольного дня наступила жара. Так что могли бы не покупать. Я и майкой бы обошелся. Однако, учитывая, что история со стиркой еще не совсем забылась, дырка на штанах меня абсолютно не обрадовала. С предками ведь никогда точно не предугадаешь, что они воспримут нормально, а на чем зациклятся. Вдруг у них в связи с этими штанами какие-нибудь свои планы были, а я их теперь нарушил? Эх, не везет так не везет!

Наши ребята наконец оделись. Кстати, кроме меня, у всех обошлось без дырок. Но они и так обозлились. А особенно Тимка. Он просто шипел, как раскаленная сковорода. И Винокур тоже стоял очень мрачный. В общем-то, их понять было можно. Они ведь совершенно против воли друг другу морды набили. Теперь у Сереги под глазом созревал очень качественный фингал. А Тимка, не переставая, двигал челюстью. Видимо, после Винокуровского ответного удара она у него никак на место не становилась.

Тут еще Серега возьми да скажи:

— Тебе, чо, Сидор, больно? Может, в медпункт сходишь?

Ну, Тимка, сжав кулаки, заорал:

— Я вот тебя сейчас самого, Винокур, в медпункт отправлю!

Серега тоже завелся и на Тимура попер. Мы с Климом еле их растащили. Иначе не миновать бы им похода к врачу. И не в наш медпункт, а в травмпункт. Но они ничего, успокоились. Точнее, оставили друг друга в покое. Однако Сидоров продолжал бурлить, словно кратер вулкана.

— Я, — объявил он, — девчонкам этого так не оставлю. Проведем самостоятельное расследование, выясним, чья работа, и накажем. А вообще я почти уверен, что это Адаскина. Ее подлый почерк.

Я и сам практически был в этом уверен, однако смолчал. Зойка, конечно, вредная. Но все-таки тогда помогла мне. Без ее совета я крупно бы влип. И потом, я ведь дал ей обещание исполнить любое ее желание. Так она, может, об этом постепенно забудет. Но если ее сейчас наши ребята начнут выводить на чистую воду, она уж наверняка в целях самозащиты какую-нибудь подлянку для меня выдумает. Вот я и решил отвести от нее удар:

— Ну, почему обязательно Адаскина? Ты, Сидор, чересчур примитивно мыслишь.

— Я правильно мыслю, — злобно уставился на меня Тимка. — Кто у нас в классе лучше всех шьет? Адаскина. Значит, ее работа.

— Совершенно необязательно, — возразил Клим. — Чтобы проделать такое с нашими штанами, надо шить не лучше всех, а просто очень быстро и крепко.

— А это практически любая девчонка может, — вмешался Винокуров. — Хоть Зойка Адаскина, хоть Агата Дольникова, хоть Галька Попова...

— Только не Агата! — решительно перебил его Круглый.

— А почему нет? — заспорил Сидоров. — Чем твоя Агата лучше других?

Хорошо, в это время звонок на урок прозвенел, иначе бы Сидоров снова подрался. Только на сей раз не с Винокуром, а с Круглым. В редких случаях бывает полезно, что перемена кончается.

На литературе наши девчонки постоянно ерзали, хихикали, переглядывались и нагло таращились на нас всех. Очень, конечно, смешно. Особенно моя дыра. Кстати, едва я в кабинет русского вошел, Адаскина на мою дыру в штанах уставилась.

— Это ты правильно, — говорит, — Будченко. На улице жара, а у тебя вентиляция. Для здоровья полезно.

Во, вредина! Я бы, конечно, ответил ей, если бы не обещание. А так ведь молчу, и весь класс надо мной ржет. Причем не только девчонки, но и мужики. Я уже было рот раскрыл, чтобы все-таки Зойке сказать пару ласковых слов. Но она так на меня глянула своими голубыми глазками! Короче, я мигом врубился: если вякну, она с меня тут же свое обещание потребует. Главное, ничего теперь с ней не сделаешь. Только вот зря она весь урок внимание к себе привлекала. Ну, просто настоящая дура. Я-то ладно. Скован, можно сказать, по рукам и по ногам и бороться с ней не могу. Но Сидоров и так уже на грани. А ему в башку втемяшилось: виновата именно Адаскина. И теперь он в этом еще сильней убедился. «Ну, Зойка, — подумал я. — Тебе не жить».