Уравнение со всеми известными

Глава VI. ЗАМАНЧИВОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

«Ну, молодец, Тимка, — пронеслось у меня в голове. — Четко отмазался. И сразу снял все вопросы». У нас постоянно кто-нибудь на что-нибудь спорит. Например, этой зимой Винокур на спор прыгал из окна второго этажа. Правда, Серега хитрый. Он сперва сугроб внизу углядел, а потом уж поспорил. И, естественно, выиграл у Лешки Ключникова. А спорили они на плакат с личным автографом какого-то известного американского баскетболиста. Откуда он взялся у Лехи, не знаю. Но Винокур как увидел, прямо с ума сходить начал, до того ему это получить захотелось. Правда, потом нам признался, что летом даже из-за такого классного плаката не стал бы прыгать. Ему, Сереге, еще жить охота. А зимой, если надо, пожалуйста. Лехе с плакатом пришлось расстаться. А у Винокурова он теперь дома в рамке под стеклом висит. И он никого близко к своей реликвии не подпускает. Опасается, что сопрут.

В общем, сделать что-то на спор — в нашей школе вполне обычно. Но Адаскина не отставала. Все ей знать надо.

— И на что же вы поспорили?

— Секрет! — рявкнул на нее Сидоров. — Много будешь знать, скоро состаришься.

— Се-екрет? — протянула Зойка.

Они с Агатой переглянулись и по-идиотски захихикали. Хотя, если вдуматься, чего смешного-то? Но, по моим многолетним наблюдениям, девчонки часто хихикают совершенно на пустом месте. Наверное, это у них в природе заложено.

— И с кем же вы поспорили? — отхихикавшись, задала новый вопрос Адаскина.

— Секрет! — снова рявкнул Сидор. — Говорю же тебе, Адаскина, не будь такой любопытной. Учти: одной любопытной Варваре на базаре нос оторвали. А если с тобой, Адаскина, такое случится, тебя без носа замуж никто не возьмет.

Ох, и лицо у Зойки сделалось!

— Какой же ты, Сидоров, все-таки хам, — сказала она. — Пошли от них, Агата, они недостойны нашего общества. Пусть остаются наедине со своими тайнами.

И обе, задрав носы, удалились.

— Чего это с ними? — проводил их изумленным взглядом Тимур. — Ребята, разве я Адаскиной что-то новенькое сказал?

— Да нет, — пожал я плечами. — По-моему, как обычно.

Сидор с Адаскиной постоянно грызутся. Как собака с кошкой. Да я уже говорил: мы Зойку терпим только из-за Агаты. Потому что она подруга Клима.

— Удачно с Макаркой В.В. вышло, — сказал Круглый.

— Это бабушка надвое сказала, вышло или не вышло, — возразил я. — А если вышло, то каким боком. Все зависит от того, насколько Макарке В.В. важны и нужны эти тетенька с дяденькой. В общем, нам еще запросто могут вломить.

— Нет. Уже не вломят, — отмахнулся Тимка. — И тетеньке с дяденькой, наоборот, понравилось.

— А вот Макарке В.В., по-моему, не очень, — покачал головой я.

— И даже очень... не очень, — поддержал меня Клим.

— Ладно вам нагнетать, — в отличие от нас почему-то совсем не волновался Тимур. Видимо, откукарекавшись, он скинул гору с плеч и успокоился.

Хотя чего успокаиваться. Ну, откукарекались, а дальше? Какие Доброжелатель новые требования выдвинет? И когда? Сидор будто читал мои мысли:

— Интересно, Доброжелатель-то был в столовой?

— Там многие были, — откликнулся Клим.

— А вы не заметили, на нас кто-нибудь по-особому не смотрел? — задал новый вопрос Тимур.

— Вот уж чего-чего, а особых взглядов было более чем достаточно, — заверил его Круглый. — Теперь нас полшколы за психов будет считать.

— По этому поводу как раз можете не беспокоиться, — ничуть не смутился Сидор. — Думаете, зря я Адаскиной впарил, что мы поспорили? Теперь засекайте время. К концу следующего урока вся школа уже будет знать, что мы кукарекали не просто так, а на спор. У нее ведь язык без костей. Думаете, они ушли от нас, потому что и впрямь обиделись? Фигли! Просто торопились скорее новость всем сообщить. И сейчас вместе сплетню разносят.

Клим поморщился, но ничего не сказал. На Адаскину-то ему плевать. А вот за Агату, кажется, стало обидно. Но Сидору и Агата до фени. Поэтому он бодренько добавил:

— Зашибительно, мужики, вышло. Адаскина с Дольниковой сейчас в нашу пользу работают.

По возвращении в класс мы были встречены хоровым троекратным «ура». Наше показательное выступление имело огромный успех. Народ остался в восторге.

— Ребята, вы чего, на спор? — тут же поинтересовался Винокур.

— Ну, — кивнув на нас выразительный взгляд, подтвердил Тимка.

— А на что спорили? — осведомился Леха Ключников.

— Пока секрет, — с таинственным видом произнес Клим.

— Видно, на что-то крутое, — с уважением изрек Ключников и, мстительно поглядев на Винокура, добавил: — По сравнению с этим сугроб твой, Серега, туфта.

Это он на нем отыгрывался за плакат. Потом посыпались новые вопросы. Народ интересовался, входило ли в условие спора появление Макарки В.В., или он просто так, случайно возник?

К этому времени Сидоров уже полностью вошел в роль и с наглым видом ответил:

— Конечно, входило. Это самая фишка и есть. А без Макарки В.В. каждый дурак в нашей столовой прокукарекать может.

Его заявление вызвало новую бурю восторга. Я ловил на себе и ребятах восхищенные взгляды. Даже Танька Мити́чкина на меня посмотрела. Так что вместо позора мы получили настоящую славу. Даже удивительно. Ведь иногда стараешься что-то сделать, и никакого результата. А тут совершенно случайно, и нате вам.

К началу второй большой перемены наша популярность перелилась за пределы родного восьмого «Б». К нам повалили ребята из других классов. Одни ограничивались молчаливыми рукопожатиями. Другие задавали все те же вопросы по поводу спора. Народ, естественно, интересовали две вещи: с кем? и на что? К концу перемены нам уже отвечать надоело. Сидор даже решил к следующей перемене изготовить листок с осточертевшими вопросами и ответами, повесить его себе на грудь и так ходить.

Между тем желающих с нами поговорить набиралось все больше и больше. Даже учителя перед каждым уроком считали необходимым высказаться по поводу нашего выступления. И в конце концов я понял, что слава хоть и приятна, но утомительна.

После уроков медные трубы наконец умолкли, и мы трое вновь очутились один на один с неприглядной действительностью. Тимка спросил:

— Ну, чего, будем снова пассивно ждать следующего послания?

А я говорю:

— Ты что-нибудь другое предлагаешь?

— Предлагаю, — откликнулся он. — В отличие от вас у меня мозги постоянно работают, и теперь у меня есть новый план.

— Какой? — заинтересовались мы с Климом.

— Подкараулить Доброжелателя возле наших почтовых ящиков, — принялся объяснять Сидор. — Он же ведь письма нам не по почте шлет...

— Все равно не подкараулим, — перебил я. — Это же надо целый день от ящика не отходить. А у меня сегодня времени мало.

— Чем же это ты так у нас занят? — повернулся ко мне Тимур.

— Дела, — отрывисто бросил я и умолк. Так я и расскажу про свою работу.

— Ясно, — не стал дальше расспрашивать Тимка.

Хорошо все-таки, что он не Адаскина. Эта бы не успокоилась. В печенки бы влезла и все вытянула. А Тимка только спросил:

— Ты, значит, весь вечер занят?

— Да не совсем весь, — опять уклончиво отозвался я.

— Ты понимаешь, — снова заговорил Сидор, — весь вечер у ящиков торчать и не нужно. Смысла нет. Тут ведь простая логика. Письма наверняка подбрасывают или попозже вечером, или рано утром перед уроками. Иначе ведь Доброжелатель рискует нам или нашим предкам на глаза попасться. И потом ему нужно время, чтобы после школы сочинить новое послание и напечатать.

— Совершенно верно, — согласился Клим. — Причем Доброжелатель предпочитает раскладывать письма по ящикам либо не слишком поздно вечером, либо не слишком рано утром. У него тоже какие-нибудь предки имеются. А если так, то он наверняка под контролем. Во всяком случае, по-моему, из нашего класса никому не разрешают по ночам шляться.

— Правильно мыслишь, Круглый, — хлопнул его по плечу Тимур. — Вот, значит, нам и следует последить за своими ящиками где-нибудь с семи до одиннадцати.

— Почему именно с семи? — полюбопытствовал я.

— На всякий случай и чтобы не прошляпить, — откликнулся Сидор.

— С семи-то ладно, — вмешался Клим, — а в одиннадцать будет уже тяжелее.

— Ты скажешь, что пошел ко мне, а я — к тебе, — посоветовал Тимка. — Вот и подежурим каждый у своего ящика. А если дотянем до двенадцати, еще лучше. Будка, ты-то чего молчишь?

— С семи у меня получится, — поторопился заверить я. — И предкам найду что сказать. Но я вот о другом подумал. Если, к примеру, я его засеку, чего мне с ним делать, хватать или просто...

— Просто, — перебил Тимка. — Нам главное установить личность. А остальное потом решим.

Потом так потом. Мне чего, больше всех надо с ним связываться? Тем более если это и впрямь Филипп. Не то чтобы я боюсь, но, по-моему, с такими типами, которые анонимные письма приносят, надо разбираться вместе. Это ведь не мое частное дело. Мы с Климом и Тимкой, так сказать, скованы одной цепью. Или вместе победим, или все трое из школы вылетим.

По дороге домой мысли мои переключились на работу. Следовало распределить обязанности таким образом, чтобы осталось время на дежурство. С Рэем-то, интересно, попросят сегодня вечером гулять или Кочетковы нормально вернутся? С одной стороны, гулять с ним два раза в день тяжело для здоровья. Однако сегодня вечерний выход с собакой был бы мне очень на руку. Великолепная отмазка для предков. Даже если я до полуночи проторчу на улице. Потом можно сказать, что Рэй не хотел домой возвращаться, или вырвался и за кем-то погнался, и я искал его, или еще что-нибудь...

«Так, — снова переключился я на ближайшие дела, — значит, сейчас первым делом выведу Рэя, потом — к флоре и фауне, потом быстро пообедаю... На уроки опять не остается времени. Но, к счастью, нам задали еще меньше, чем вчера. И вызывать меня вроде уже никто не должен. По всем предметам оценки набраны».

Забросив домой сумку, я поднялся к бабушке Кочетковых. Она мне очень обрадовалась, и Рэй — тоже.

— Молодец, — говорит, конечно, не он, а бабушка. — Хорошо с Рэюшкой гуляешь. У него теперь такой аппетит. А раньше мне всегда его уговаривать приходилось.

Во, бабке нечего делать. Мне бы ее заботы. Собаку есть уговаривала! Но это я, естественно, про себя подумал. А вслух, как бы невзначай, спрашиваю:

— Мы с ним сегодня один раз гуляем или два?

— Два, — обрадовала меня бабушка. — Они сегодня совсем поздно вернутся. У них какая-то там демонстрация или презентация. В общем, надо тебе еще за продуктами сбегать. Дочка сегодня уже не успеет.

И бабушка Кочетковых протянула мне список километра на два. «Ну, ни фига себе! — пронеслось у меня в башке. — Я им что, домработница? Мы совсем о другом договаривались. Может, мне еще этой бабке обед готовить? Ладно. Если так будет продолжаться, выставлю им за походы в магазин отдельный счет».

— Знаете, бабушка, — обращаюсь я к ней. — Я, пожалуй, сперва Рэя выгуляю, а уж потом за продуктами. В магазин ведь с собаками не пускают.

— Как хочешь, — не стала спорить она. — Мне главное, чтобы все было сделано.

С Рэем я справился быстренько. Лучше вечером погулять подольше. А вот с продуктами все оказалось еще хуже, чем я думал. Мне не только надо было уйму всего купить, но еще и делать это не просто где-нибудь, а в конкретно указанных магазинах. Вредная бабка Кочетковых все расписала. Например, «Колбаса «Докторская» Черкизовского мясокомбината только в магазине «Колбасы» на Кольце». Или: «Молоко «Домик в деревне», только в магазине «Весы» на Сретенке». Можно подумать, в другом магазине это будет другой «Домик в деревне». Хотя, может, и его подделывают?

В общем, не список, а полный улет. Вот я и начал летать. И сам удивился, что мне всего часа хватило. Я думал, на этот список неделя понадобится. Зато сумки еле допер. Неужели бабушка Кочетковых раньше такое сама таскала? А с виду-то божий одуванчик. Дунь, плюнь — и рассыплется.

Рыбкам, птичкам, хомячку и цветам я на сей раз уделил еще меньше времени, чем раньше. Видно, опыт — великая вещь. Кстати, надо бы с мамой по поводу ковра посоветоваться. Вчера я так и не успел. А на нем все-таки слишком явные попугайские следы остались. Хозяевам может не понравиться.

С этими мыслями я вернулся домой и даже позволил себе немного расслабиться перед дежурством. То есть разогрел обед, прежде чем его слопать, а после еды вытянулся на диване в большой комнате. В лежачем положении меня вдруг и тюкнуло: а ящик-то я не проверил! Вдруг письмо от Доброжелателя уже там лежит? Тогда чего зря дежурить? Надо было, конечно, раньше туда залезть. Но лучше поздно, чем никогда.

Схватив ключ от ящика, я понесся вниз. Даже не открывая, я понял, что письмо есть. Сквозь дырки белел конверт. Я трясущимися руками вынул его. Ни смотреть, ни читать не хотелось. Ибо надежда изловить сегодня Доброжелателя рухнула, а значит, в письме содержится какое-то новое гнусное требование, которое, вероятно, завтра же придется исполнить. Главное, чтобы это были не деньги. Потому что их у меня сейчас совсем нет. То есть, вернее, конечно, есть, но не такие, которыми платят за молчание.

Стараясь не смотреть на мерзкое послание, я разорвал конверт. Там оказались листок бумаги и... десять рублей. Я прямо рот раскрыл. Интересное дело. Значит, он сам решил нам платить? Ну, полный бред.

Засунув в карман десятку, я начал читать письмо. Оно было написано от руки и начиналось словами: «Дорогой друг!» Я обомлел. С каких это пор мы стали Доброжелателю «дорогими друзьями»? Совесть его, что ли, замучила? И почему он перестал писать на машинке?

Я посмотрел на конверт. Адрес тоже написан от руки. Крупным размашистым почерком. Адрес и индекс наши, но фамилии никакой не проставлено. Зато есть марки и печати почтовых отделений. Выходит, Доброжелатель полностью поменял тактику? Я принялся читать письмо и совсем очумел. До такой степени очумел, что еще раз перечитал весь текст с начала и до конца. Автором был явно не Доброжелатель. Ну, прямо на ловца, то есть на меня, и зверь бежит. Я, правда, так и не врубился, кто мне умудрился это послать. А главный смысл письма заключался в том, чтобы, почти ничего не делая, я мог всего за месяц заработать тысячу рублей. А может, даже и больше. Штука вся заключалась вот в чем. Объясняю своими словами, чтобы попроще.

Год назад какие-то друзья образовали «цепочку» . Они там, в письме, даже все по фамилиям перечислялись, однако я ни одного из них не знаю. Главное, эту «цепочку» ни под каким видом нельзя было нарушать. Каждый, кто получает письмо, должен отправить не менее десяти точно таких же посланий по адресам, которые указаны в конце текста. Но в своих письмах я в списке адресов вместо того, кому посылаю, пишу себя. Предлагался также вариант отправить больше писем. Для этого можно включить в цепочку своих друзей. А чем больше народу будет задействовано, тем больше писем станет приходить мне. А значит, и денег я получу больше. Потому что в каждое письмо нужно вложить десять рублей. Как и я сам сейчас получил от кого-то десятку. Там объяснялось: если все делать по правилам, то за месяц получишь не менее ста писем. Вот она, тысяча, и в кармане. Но если писем не отправить, то «цепочка» прервется. Там даже рассказывалось про некоего Николая Мордюкова, который поленился написать десять писем. И вот не прошло и месяца после этого, как он, вместо того чтобы получать кучу писем и богатеть, тяжело заболел. Потом у него еще пожар в квартире случился. Тут он осознал свою ошибку и быстренько накатал десять писем. На другой день Николай почувствовал себя лучше, а еще через неделю получил большое наследство от богатого дяди, который умер в Америке.

У меня прямо мысли в башке запульсировали. Это же редкостная удача! Хорошо, я вовремя к ящику спустился. А то письмо в руки предков бы попало, и неизвестно, как они бы среагировали. В любом случае счастье бы мимо меня просвистело. Тут, можно сказать, за сущие копейки надрываешься с чужой флорой и фауной, по магазинам в поте лица таскаешься, а здесь сидишь, письма себе переписываешь и в почтовый ящик опускаешь. Вот и весь бизнес. Интересно, мне теперь каждый месяц по тысяче присылать будут? Наверное, да. Иначе ведь у них «цепочка» прервется. А если каждый месяц, да с Рэем гулять и еще что-то подвернется, вот мне и компьютер. Покупай, Дмитрий, и пользуйся.

В квартиру я вернулся воодушевленный и тут же залез в свою копилку. Сто сорок рублей. Нормально. На десять писем хватит и даже еще останется. Может, четырнадцать отправить? Или, например, двенадцать, а двадцатку оставить на ксерокопии, чтобы не переписывать. Это ведь сколько времени зря уйдет.

Однако, еще чуть-чуть поразмыслив, я решил столь бездарно двадцатку не тратить. У нас же в школе есть ксерокс. Выжду завтра время, когда Макаркина секретарша куда-нибудь отлучится, и полный вперед. Делов-то, двенадцать экземпляров писем размножить. А пользоваться ксероксом я умею, много раз видел. Тут взгляд мой упал на часы. Господи, мне же дежурить пора у почтового ящика! А предки вот-вот нарисуются дома. Надо удрать до их прихода. Иначе чего-нибудь еще придумают, и вообще из дома не выберусь.

Я оставил им записку: «Ушел по делам. Потом погуляю с Рэем. Вернусь поздно. Дмитрий». Затем спустился к почтовому ящику. Естественно, первым делом заглянул внутрь. Пусто. Значит, Доброжелатель явится позже. Меня даже охватил охотничий азарт. Появился реальный шанс засечь этого типа. Только бы вот предки меня самого случайно не засекли. А то начнутся расспросы: «Чего стоишь? Почему стоишь?» И вообще, решат, будто я домой пришел. Придется тогда с ними возвращаться в квартиру.

Я отправился на улицу, пересек переулок и встал в арке дома напротив. Я тут почти совсем не заметен, если, конечно, не знать и не приглядываться. Но кому я нужен, чтобы ко мне приглядывались. Зато сам все отлично вижу. Во всяком случае, достаточно, чтобы знакомого парня из нашей школы засечь.

Время было такое: в подъезд постоянно кто-нибудь заходил, а иногда из него выходил. Но в основном это были жители нашего дома или какие-нибудь незнакомые взрослые. Потом пришли мои собственные родители. Вместе. Я на всякий пожарный спрятался поглубже в арку. Но эта предосторожность была напрасной. Предки, нагруженные сумками, даже по сторонам не смотрели. Отперли ключом подъезд и скрылись в нем.

После них наступило временное затишье. Видимо, в нашем доме все уже с работы вернулись. Стал накрапывать дождь. Я похвалил себя за предусмотрительность. Уж не знаю, как там у себя Сидор и Круглый справляются, но мне в арке дома, можно сказать, очень славно. Стою совершенно сухой и смотрю. Тем более после того, как предки вошли, мне уже и прятаться особенно не от кого.

Потом дождь усилился, арку стал продувать ледяной ветер, и мне стало уже не так хорошо. Выперся-то я из дома в одной маечке. А погода изрядно испортилась. И дождь никак не кончался. Главное, откуда он взялся? Целый день солнце пекло.

Еще через некоторое время я стал с тоской вспоминать о новой куртке, которая висела у меня дома. Сейчас бы она мне очень пригодилась. В особенности, учитывая, что мне с Рэем придется гулять. А я в записке предков предупредил, что домой заходить уже не буду. Да и не могу я надолго оставлять пост. Пока шастаешь туда-сюда, Доброжелатель сделает свое черное дело и уйдет. А мы опять завтра выполняй его требования.

Вдруг я сообразил: если он в следующем письме и впрямь денег потребует, то что же? Все заработанное придется ему отдать? Я, значит, из кожи вон лезу, а он на халяву это полнит? Ладно уж, Тимка. Он, в конце концов, с тараканами все и придумал. А я вообще ни при чем. Ну, нет, Доброжелатель! Фиг ты получишь. Лучше я тебя выслежу.

Я посмотрел на часы. Двадцать минут девятого. Может, прямо сейчас Рэя забрать? Хотя он долго на одном месте не выдержит. С ним ходить надо. И вообще, как мне одновременно и почтовый ящик не упускать из вида, и за Рэем подняться в квартиру? Что и говорить, трудная задача. Ладно, чего расстраиваться раньше времени. Может, Доброжелатель еще до девяти возникнет.

И он возник. В самом конце переулка. Ошибки быть не могло: это Филипп Антипов. Неужели Тимка прав? Или Филипп просто по нашему переулку куда-то мимо пилячит? Пилил он быстро. Ссутулившись под дождем, втянув голову в плечи и глубоко засунув руки в карманы куртки. Он подходил все ближе и ближе, пока наконец не остановился возле подъезда нашего дома.

Я вжался в стену арки. Не дай бог он оглянется и увидит меня. Но он не оглянулся, а, набрав номер домофона, что-то туда сказал. Затем, резко отворив подъезд, шагнул внутрь.

— Допрыгался, Доброжелатель, — тихо пробормотал я. — Засекли мы тебя. Неаккуратно работаешь.

По идее, мне полагалось радоваться и торжествовать. Однако совершенно почему-то не хотелось. На душе было пусто и противно. Теперь я лишь с нетерпением ждал, когда Филипп наконец выйдет. После этого можно забрать письмо и, взяв у Кочетковых Рэя, отправиться оповестить ребят.

Но Филипп почему-то не выходил. В результате я забеспокоился. Чего он так долго? За столько времени даже бомбу можно в почтовый ящик положить. Или его там засекли? Хотя что можно сделать человеку, который просто письмо опускает?

Наконец я не выдержал. Подойдя к подъезду, открыл его ключом и просунул в дверь голову. Никого. До самых лифтов абсолютно пусто.