Утро под Катовице. Книга 1

Глава 10

Сказав Болеславе, что скоро уезжаем, я прошёл к шалашу, где забрал обе шинели, затем, внимательно осматриваясь, прогулялся по месту стоянки, чтобы ничего нужного не оставить, после чего положил вещи в танк и сел на ставшее уже привычным место за рычагами. Затем запустив двигатель, я оставил его прогреваться на холостых оборотах, а сам, включив освещение, углубился в изучение карты, выбирая подходящий маршрут, запоминая ориентиры и контрольные точки. Закончив подготовку, я направил панцер по сельским проселкам. Двигался не спеша, останавливаясь в заранее запланированных контрольных точках чтобы осмотреться по сторонам. Используя эту методику, я старался максимально обезопасить себя от нежелательной встречи с фашистами. Ведь где в первую очередь выставляются посты? На перекрестках, въездах и выездах из населенных пунктов, у мостов, рядом с важными административными и промышленными объектами. Поэтому при составлении маршрута, я старался избежать движения через такие опасные места, а где это невозможно, отметил для себя те самые контрольные точки.

Несмотря на то, что танк ехал медленно и осторожно, уже в восемь часов вечера я остановил панцер в небольшой рощице за полкилометра от костела, выбранного мной для посещения по причине его удобного расположения на окраине села. Затем я забрался на растущий на опушке рощи кряжистый дуб и внимательно осмотрелся — вроде все спокойно — во дворах лениво перегавкиваются собаки, позволяя надеяться, что в селе нет немцев, не видно и не слышно ничего подозрительного. Закончив рекогносцировку, я позвал Болеславу и мы пошли к дому священника, расположенному рядом с католическим храмом. Затаившись у забора, я пару минут наблюдал за тускло светящимися окнами, а затем бесшумно, одним опорным прыжком, перемахнул через ограду, тихонько скользнул к дому, где замер у кирпичной стены, прислушиваясь к тишине, затем, выждав полминуты, постучал в дверь и отошел в сторону. Вскоре в доме раздались шаркающие шаги и на крыльце появилась сгорбленная старуха со свечой в руке. Увидев меня в полном обмундировании, она тревожно посмотрела по сторонам, и неприветливо спросила:

— Зачем припёрся?

Слегка ошеломленный такой невежливой встречей, я всё же сообщил о цели посещения:

— Мне бы с падре увидеться.

— А, так этот бездельник в храме! Стучите и Вам отворят! — после этих слов она уже собиралась вернуться в дом, но я спросил:

— Немцы есть рядом?

Старуха молча смерила меня с головы до ног презрительным взглядом и иронично произнесла:

— Неужто воевать собрался? — а потом злобно закончила, — Нету их тут, ближе Дольно немцев нет! — и захлопнула дверь.

Хм, если это правда, то все просто здорово! До Дольно пять километров по прямой, а значит можно слегка расслабиться, но только слегка. Вернувшись к девушке, я сообщил, что ксендз должен ещё быть в костёле, после чего мы, сохраняя бдительность, направились к храму. Там я сначала обошёл вокруг средневекового строения, потом подёргал дверь главного входа, а, убедившись, что она заперта, постучал и отошёл от двери назад и в сторону. Ждать пришлось около пяти минут. Когда я уже решил, что надо повторить стук погромче, то послышался скрип засова и из дверей появился ксендз в черной сутане и свечой в руке. Увидев меня, он тревожно огляделся по сторонам, бросил взгляд на мою спутницу, и, быстро взяв себя в руки, участливо-добродушно спросил:

— Какая нужда привела вас в храм божий?

— Пани нужно исповедаться и причаститься, — ответил я, кивнув в сторону Болеславы.

Вместо ответа ксендз, не задавая более никаких вопросов, сделал приглашающий жест рукой и исчез в здании, девушка молчаливой тенью вошла за ним, а я прикрыл дверь и остался снаружи, скрывшись в тени забора. Через час томительного ожидания дверь вновь открылась и увидев вышедшую Болеславу, я подошёл к ней и заглянул в глаза, сразу заметив улучшение её состояния, девушка ответила спокойным, каким-то одухотворённым взглядом. В это время из храма появился священник и спросил:

— А может и пан желает исповедаться и причаститься?

Я подошёл к нему вплотную и коротко ответил:

— Я ортодокс, — потом протянул ксендзу пять тысяч марок и продолжил, — Возьмите на богоугодные дела.

Он принял деньги и благостным голосом ответил:

— Я всё равно буду за Вас молиться. А девушке надо бы пообщаться с пани Ядвигой, которая живёт в Чарно, это здесь недалеко. У неё божий дар словом и молитвой лечить души страдающих женщин. Я объяснил пани, — он показал взглядом на мою спутницу, — Как найти её дом. Только Ядвиге не давайте марки, лучше продуктами, кстати, здесь недалеко, — ксендз рукой показал направление, — Через пять дворов стоит дом лавочника Войцеха Дробо, у него можно многое купить из продуктов.

— Спасибо падре! — я с искренней благодарностью попрощался со священником, после чего вместе с девушкой направился к указанному ксендзом дому торговца.

Хоть у нас и оставался запас продуктов дня на два (без учёта крупы и тушёнки), но наведаться к этому Войцеху не помешает — а вдруг у него кофе есть?

Визит к лавочнику оказался весьма успешным и уже через полчаса я нес к танку объёмистый мешок с продовольствием. Болеслава тоже несла относительно небольшую, но весьма ценную сумку, в которой была банка молотого кофе, чай, сахар, соль, перец, и — трудно поверить — три килограмма по моему заказу нарезанной и замаринованной в винном уксусе свинины для шашлыков! Закинув в танк добычу, за которую я отдал, не торгуясь, шестьдесят марок, я вновь уселся за рычаги и широко улыбнулся, предвкушая, как в скором времени налопаюсь истекающих жиром, тающих во рту шашлыков — а жизнь-то налаживается! Если ещё от визита к пани Ядвиге будет толк, то можно будет сказать, что несмотря на утренние и дневные проблемы, сутки прошли в целом удачно, с позитивным результатом. С этими мыслями, преисполненный оптимизма, я нажал на газ. Дальнейшее движение мною осуществлялось с применением прежнего алгоритма в режиме максимальной осторожности.

Доехав до Чарно за полчаса, я ещё долго искал место для парковки, отвечающее требованиям безопасности, потом полтора километра пришлось идти пешком до нужного дома под звуковое сопровождение в виде собачьего лая. Как бы то ни было, но за час до полуночи мы с девушкой остановились у аккуратного дощатого забора, за которым виднелась крытая соломой мазанка с темными окнами.

— Это здесь, — сказала Болеслава, глядя на дом, — но тебе туда нельзя, во дворе злой пёс, который только на мужчин кидается, а женщин не трогает.

— Ну тогда я подожду тебя здесь, особо не спеши, но часа в четыре нам уже нужно выехать.

— Я помню, — она взяла из моих рук корзину с продуктами, предназначенными для пани Ядвиги и вошла в незапертую калитку.

Около дома к ней подошёл крупный серый пёс, понюхал корзину, кивнул лохматой головой, угрожающе рыкнул в мою сторону и исчез в будке. Тем временем девушка постучала в дверь, которая через минуту открылась, и Болеслава, обменявшись парой фраз с хозяйкой дома, вошла. Я же, сев на землю под забором, приготовился к долгому ожиданию. Время тянулось медленно, а я все думал и думал о Болеславе, задавая себе вопросы, на которые не мог найти ответа. Какие чувства у меня к ней? При попытке найти ответ на этот, казалось бы, простой вопрос, передо мной вставали новые вопросы, требовавшие ответа. Я даже не мог сказать, есть ли у меня к ней сексуальное влечение. Да, организм однозначно реагировал на её близость, но ведь это только физиологическая реакция на молодого мужчины на красивую девушку. А вот на психоэмоциональном уровне хочу ли я её? Не знаю. Я ведь не зря тогда отбивался от её откровенных домогательств. После потери Катаржины я тщательно избегал долговременных отношений, которые стали отождествляться для меня с невыносимой болью от её утраты. Чего нет, того не потеряешь и страдать от потери не придется. А с Болеславой короткой интрижки не получится, именно понимание этого и заставило меня оттолкнуть её тогда. Тут до кучи ещё начавшаяся война, мои довольно туманные перспективы легализации в СССР… Да и вообще вопрос, насколько моя приязнь к Болеславе является симпатией именно к ней, а не воспроизведением моей любви к Катаржине? Вопросы, вопросы, вопросы на которые нет ответов, да и нужны ли они сейчас?

Поняв, что самокопание совершенно не помогает мне определиться в своих чувствах, я забросил это дело, постаравшись переключиться на свои ближайшие планы — прогнал перед мысленным взором карту окружающей местности, обдумал свои действия при возникновении проблемных ситуаций. Но вот, наконец, Болеслава вышла из дома, вследствие чего моё вынужденное безделье закончилось. Посмотрев на часы, я определил, что её не было около часа с четвертью, и у меня остаётся вполне достаточно времени для реализации планов, намеченных на текущую ночь. Когда девушка подошла, я заметил, что её настроение значительно улучшилось, взгляд стал ещё спокойнее, а ее движения кажутся несколько заторможенными по сравнению с тем, что я видел раньше. Ну вот и хорошо, буду надеяться, что эффект деревенской психотерапии будет длительным. Затем мы без приключений добрались до стоянки панцера и я взял направление на брод, до которого вскоре и добрался без всяких приключений. На берегу реки я залез на башню и, встав в полный рост, внимательно огляделся. Убедившись в пустынности обоих берегов, я срезал длинную ветвь прибрежного ивняка и сделал из неё двухметровый шест, очистив от листьев и мелких веток, затем разулся, снял с себя штаны и вошёл в холодную воду, ощупывая палкой дно реки.

Пройдя так до противоположного берега и вернувшись, я убедился, что брод вполне проходим для танка, после чего, вновь одевшись и обувшись, сел на свое место и тихонько двинул панцер в реку. Аккуратно и без происшествий форсировав водную преграду, я осмотрел оставленный след, и мне стало понятно, что план необходимо менять. Первоначально я предполагал остаться здесь (точнее — в раскинувшемся вдоль восточного берега реки лесном массиве) на два — три дня, а затем, ночью примкнув на шоссе к механизированной немецкой колонне, выдвинуться в направлении Перемышля. Но сейчас, разглядывая глубокие следы, оставленные панцером на обоих берегах речушки, я осознал, что тут оставаться никак нельзя — слишком высок шанс, что могут вычислить и обложить, мне ведь неизвестно, к какой степени важности захватчики отнесли вопрос о моей поимке? Исходя из этих соображений, я направился не в лес, а на север по проселочной дороге, идущей вдоль берега. Справа от меня вставала густая стена широколиственного леса, слева несла свои быстрые воды Вислока, а в трёх километрах впереди должен быть перекресток, возле которого с высокой степенью вероятности будет немецкий пост. Что же, будем прорываться, так как объехать по лесу не получится — на карте обозначены препятствующие этому овраги. Не доезжая до перекрестка порядка пятисот метров, я остановил танк так, чтобы его не было видно от поста, и прошел пешком немного вперёд, чтобы хорошо изучить обстановку впереди с помощью монокуляра.

Как выяснилось, здесь действительно была охрана — пехотное отделение споро занимало боевые позиции, вероятно, таким образом реагируя на шум моего панцера. Ну, они мне не соперники! Можно просто проскочить вражеские позиции на скорости, но в любом случае, обо мне врагу станет известно, а их ликвидация не займет много времени, хотя и будет сопровождена шумом, указывающим на мое местонахождение. Задумчиво почесав затылок, я решил немного повоевать и, вернувшись в танк, направил его к немецкому блок-посту, не доезжая которого сотню метров, остановился и, перебравшись на место стрелка радиста, посмотрел в прицел пулемета, изучая расположение целей и распределяя очередность их поражения. Вражеский блок-пост представлял из себя шлагбаум, справа от него расположилось обложенное мешками с песком пулеметное гнездо, из которого в мою сторону напряжённо смотрели три пары глаз, а остальные шесть фрицев заняли позиции в положении для стрельбы лёжа, рассредоточившись на обочинах дороги. Ничтоже сумняшеся я дал первую очередь по пулеметному гнезду, а потом, успев удовлетворённо отметить поражение всех трёх целей, перенес огонь на лежащих постовых, потратив на каждого по два-три патрона. Как в тире, даже не вспотел!

Закончив бойню и перебравшись за рычаги, я уже собирался дать газу, но увидел в трёх сотнях метров за постом ещё… раз, два… восемь! Точно, восемь фрицев, грамотно, перебежками приближающихся к своей смерти, поэтому вновь перебрался за пулемет, и, дождавшись удобного расположения противников, быстро покончил с ними короткими очередями. Надеюсь, поблизости больше нет желающих отправиться в ад? Тогда вперёд! Я дал газу и танк стал медленно набирать скорость, но вскоре опять был вынужден резко затормозить. Прямо передо мной на дорогу выскочил поляк и застыл посреди дороги с расставленными в стороны руками. Что за нахрен? Для прояснения ситуации я скользнул в башню, там пересадил ничего не понимающую Болеславу на место заряжающего и осмотрелся в смотровые щели командирской башенки. Вроде ничего подозрительного. Только непонятный мужик лет пятидесяти в ничем не примечательной сельской одежде на дороге. Подняв люк, я высунул голову наружу и громко, чтобы перекрыть гул работающего на холостых оборотах двигателя спросил:

— Чего надо?

Мужик вместо ответа спросил с надеждой в голосе:

— Пан — поляк?

— Допустим.

Услышав мой ответ, он грохнулся на колени и заголосил:

— Спаси пан офицер! Не дай кровиночке моей погибнуть!

Мля, только новых спасательных операций мне для полного счастья не хватало! Ещё раз опасливо осмотревшись по сторонам, я позвал поляка:

— Залезай сюда! — услышав приглашение, он бегом вскочил на крыло и приблизился к башне.

— Пан офицер, там душегубы, хотят дочку, кровиночку мою с детками ейными погубить!

— Тебя как звать?

— Лешек, пан офицер! — я был в танковом комбинезоне и моих знаков различия не было видно.

— Ну так скажи мне Лешек, где они? Сколько немцев и где? Поблизости есть крупные подразделения немцев?

— Так вон в том дворе! Душегубы в самом доме, а доча с детишками в амбаре заперты!

— И за что они её?..

— А за то, что раненого офицера нашего прятали… В Дольне вчера целую семью с детишками за это повесили прямо посередине села, а сегодня те душегубы сюда приехали, уже всех предупредили, чтобы с утра собрались, — Лешек сбивчиво вывалил на меня ворох информации.

— Ты не сказал, есть ли ещё немцы поблизости?

— А, так в Пильзно сотни две с броневиками… — Наморщив лоб начал перечислять мой собеседник, — в Дембице полтыщи с танками… в Братице с полсотни с пулеметами, ну и тут вот… были, — повел он рукой вокруг.

Ещё раз оглянувшись по сторонам, я выбрался из люка и встал в полный рост на башне, разглядывая в монокуляр нужный двор, находящийся от меня в двух сотнях метров. Сразу видно, не бедные люди здесь живут: одноэтажный кирпичный дом квадратов примерно на сто двадцать, основательные бревенчатые хозяйственные постройки, большой двор, на котором стоит немецкий грузовик (бензин мне бы очень пригодился!).

— А где, говоришь, арестованные?

— Так в амбаре, что с левого краю!

— А в доме только немцы?

— Они, окаянные, если только потом не убегли. Тут как стрельба началась, солдаты ихние сразу на подмогу побежали, а душегубы в доме остались. Я-то к амбару хотел сунуться, думал освободить получится, только калитку открыл, так те сразу из окна стрелять стали, но в меня не попали, вот я и побежал к Вам.

— Ладно, делаем так, сейчас встанешь за танк, я сделаю два выстрела по дому, потом ты бежишь к амбару, освобождаешь родных, а я за тобой, прикрывать буду, если немцы стрелять будут, сразу падай. Понял? Тогда спускайся и за танк!

Дождавшись выполнения приказа, я спустился в панцер, загнал фугасный унитар в казенник, одновременно бросив Болеславе, которая так и сидела на месте заряжающего, банальную фразу:

— Зажми уши, сейчас стрелять буду, — затем, наведя прицел на окно с левой стороны дома, произвел выстрел.

Как я и рассчитывал, снаряд взорвался внутри дома, разметав крышу и обвалив часть стены. После второго попадания от дома остались только полуразрушенные стены, что давало весомые основания надяться, что живых там не осталось. Проследив за мужиком, который в соответствии с моим приказом резво бежал к амбару, я также двинул панцер в сторону разрушенного дома. Остановившись у грузовика с разбитыми стеклами и спущенными шинами, я сначала огляделся через смотровые щели командирской башенки, потом открыл люк, высунул голову и ещё раз осмотрелся. Вроде безопасно. Мужик уже открыл амбар и оттуда доносился женский плач. Я вылез из танка и, подойдя к машине, увидел нарисованные на двери две молнии с характерными изломами. СС. Теперь хоть понятно, кого Лешек душегубами называл. Затем осторожно заглянул в кузов грузовика — пусто. То есть людей или объемных грузов нет, а вот пара канистр — есть.

Поднявшись в кузов, я убедился, что ёмкости под завязку наполнены бензином. Превосходно! Подхватив их, я вернулся к танку и стал пополнять бак, посматривая в сторону ангара, из которого стали появляться узники. Первыми вышли как и ожидалось, довольно молодая женщина с двумя мальчиками лет десяти-двенадцати, потом появился гражданский поляк лет сорока, который помогал идти раненому, грудь которого была густо замотана бинтами, видимо это был тот офицер, про которого мне говорил Лешек, за ними появилось ещё пять польских солдат. «Что-то многовато народу, в танк все не поместятся», — подумалось мне, но я решил, что дальше не моя проблема и продолжил заливать бензин. Закончив, бросил канистры на землю и сказал подошедшим мужику с офицером:

— Вам уходить надо, из Пильзно в любой момент немцы могут подойти, да и Дембице недалеко. Ко мне все не войдут.

— Так может, мы на машине? — кивнув в сторону грузовика спросил офицер.

— Колеса спущены, стекла выбиты… стал я объяснять ему то, что и так было очевидно, хотя, о чем это я? Это у меня ночью зрение почти как днём, а они-то таких деталей с десяти метров могут и не разглядеть.

Мою речь прервал молодой парень в звании рядового, приблизившийся к танку. Сказав:

— Так я сейчас гляну! — он направился к автомобилю.

Там солдат залез в кабину, завел двигатель, обошел машину вокруг, заглянул под кузов и вынес вердикт:

— Спущены только передние колёса, но я за пять минут перекину вторые колеса с заднего моста, а без стекол вполне можно ехать.

Тут в разговор вступил ранее молчавший офицер:

— А куда ехать? Где мы можем спрятаться? Наших уже, наверное, до Перемышля оттеснили.

— Нет, наших мы вряд ли сможем догнать, но я думаю, можно укрыться в лесах к северу от Оцеки. Поэтому, — решив взять командование на себя, а то будем тут до утра дискутировать, продолжил я, — Ты, — обратился я к солдату, стоящему у машины, — срочно занимаешься колесами!

Потом, подойдя к полякам, стоящим у амбара, продолжил раздавать указания:

— Рядовые, вы вчетвером срочно идете вон туда, — я показал направление рукой, — там в трёхстах метров лежит восемь трупов немцев, забираете у них оружие, аммуницию, часы, все содержимое карманов, снимаете сапоги. Потом идете дальше, к посту, где был шлагбаум, там тоже всё собираете, ждёте когда подъедет грузовик, потом грузите трофеи и садитесь сами! Понятно? Бегом!

Солдаты бросились в указанном мной направлении, а я продолжил раздавать указания, обращаясь уже к гражданским, в том числе мужику, вернувшемуся от танка (как я понял это был муж дочери Лешека, про которого тот почему то «забыл» упомянуть, впрочем, глядя на то, какие злобные взгляды на него бросал Лешек, причина «забывчивости» была понятна).

— Складывайте в грузовик всё, что необходимо для жизни в лесу: одежду, инструменты, металлическую посуду, продукты, но учитывайте, что объём кузова ограничен. Скот придется оставить.

Мужчина, переглянувшись с женщиной, кивнул и исчез в соседнем амбаре, а женщина пошла в дальний сарай. Оставшийся стоять около меня Лешек с горестным вздохом произнес:

— Пойду и я свою старуху «обрадую», что надо собираться и бежать. Заедете за мной? Дочка дорогу знает.

— Вы там только не копайтесь долго. Жизнь дороже барахла!

Проводив взглядом удаляющегося поляка, я повернулся к оставшимся нераспределенными пацанам:

— А вы, юные бойцы, идёмте со мной! — и сопроводил их к танку. Там позвал Болеславу, которая сидела на башне, опустив ноги в люк и попросил её присмотреть за мальчишками.

Она, одним, ставшим уже привычным для неё движением соскочила с башни, а я, увидев, как задралось при этом платье, одновременно подумал о трёх вещах: какие же у неё красивые ноги!!! Хорошо что сейчас ночь и никто кроме меня этого не видит! Надо дать ей танковый комбинезон! Тем временем моя спутница подошла к мальчишкам и стала знакомиться. Услышав её имя, раненный офицер, сидевший в одиночестве на стоявшей неподалеку колоде, воскликнул:

— Болеслава!? Сокольская!?

Девушка, вздрогнула, обернулась, и, подойдя к нему изумлённо произнесла:

— Милош! — первым её порывом было броситься обнять его, но, увидев на раненом бинты, успела остановиться и, подойдя к вставшему ей навстречу офицеру, бережно обхватив его голову руками, поцеловала в щеку.

«Ну, хорошо хоть не Казимир, и не в губы!» — ревниво подумал я, наблюдая за этой сентиментальной сценой.

— Анджей! обернувшись, позвала меня Болеслава, — это Милош, друг Казимира, их вместе из Львова в на службу в Краков тогда отправили! Мы в одном вагоне ехали.

— Я очень рад! — постарался сказать как можно искреннее, но получилось как-то суховато. Ну а что, мне сальто-мортале от радости сделать?

Решив пока не заморачиваться, я подошёл к руинам дома и через пустые глазницы окон стал осматривать его внутренности. Так как снаряды взорвались в доме, то части крыши и стен вынесло наружу, а на месте комнат теперь были только обломки перегородок и мебели, ещё должны быть трупы, но их как-то сразу и не видно. Аккуратно обходя вокруг развалин, я последовательно заглядывал в провалы, внимательно всё осматривая. Судя по объему и степени разрушений, уцелеть в доме никто не мог, разве что, если кто в погреб сообразил сигануть. Через пару минут мои поиски увенчались успехом. Увидев торчащий из под завала сапог, я забрался внутрь и стал раскидывать обломки. Вскоре я обнаружил, что тут в одной комнате находятся трупы всех четырех эсэсовцев одетых в легкоузнаваемую черную форму. Я забрал их документы, оружие, часы и два портфеля с бумагами. По окончании мародерки, мне сообщили, что колеса на грузовике переставлены, вещи погружены и можно ехать. Поэтому, вернувшись к танку, я сказал своим новым спутникам:

— Вы на грузовике сначала заедете за Лешеком, а я сейчас сразу еду на пост и жду вас там. Прошу не задерживаться.

После этих слов народ стал рассаживаться: парень-водитель помог раненному офицеру сесть в кабину, мужик помог жене и детям забраться в кузов, но сам залезать не стал, а подошёл ко мне и спросил:

— Можно мне с Вами, пан офицер? Я здешние места хорошо знаю, проедем до Оцеки мимо немецких постов.

— Ну раз так, забирайся! — я открыл люк пулеметчика-радиста и спросил, — А звать тебя как?

— Тадеуш.

— В дороге зови меня просто Анджей.

Я показал ему, как пользоваться переговорным устройством и, запустив не успевший ещё остыть двигатель, тронулся с места. За одну минуту доехав до поста, я обнаружил, что бойцы выполнили мой приказ и даже немного перевыполнили, собрав на посту все шинели с трупов, а теперь ожидают меня около груды оружия и иного снаряжения. Перебравшись в башню, я высунулся из люка и осмотрелся в монокуляр. Как я и предполагал, со стороны Пильзно на расстоянии километра двигалась небольшая механизированная колонна в составе двух легких бронеавтомобилей и трёх грузовиков с кузовами, набитыми солдатами. «Хорошо идут, как на параде, даже фары включены», — уважительно подумал я и крикнул полякам:

— Отойдите назад за танк и ложитесь, я сейчас стрелять буду, там немцы, — махнул я в сторону дороги и пересев на место наводчика, загнал унитар в казенник пушки.

«Тут парой снарядов не обойдешься, а их все меньше и меньше» — размышлял я, наводя пушку на грузовик. Бах! Есть попадание! Первая машина легла на бок, объятая пламенем. Другие грузовики моментально остановились, и оттуда посыпалась пехота, рассыпаясь по местности. Броневики же, выключив фары, резко съехали с дороги в поле, прыгая на кочках. «Вот так и лежите, немчура проклятая, а колеса мы у вас выбьем!» — мысленно обратился я к солдатам вермахта, наводя пушку на следующую цель. Экипажи бронемашин пытались их спрятать за редкими кустами, видимо надеясь, что в ночной тьме они будут не видны. Однако мне без особого труда удалось их разочаровать, потратив на уничтожение каждого по одному фугасу. Следующими выстрелами я выбил грузовики, после чего, с удовольствием глядя на дружно пламенеющую яркими кострами немецкую технику, коротко проанализировал бой и выделил две основных составляющих моего успеха: во-первых, это отличное ночное зрение, появившееся у меня в результате приема «Ареса», который, скорее всего, кроме этого и других даров, повышающих мою боевую эффективность, ещё и каким-то непонятным образом забросил меня сюда, то ли в прошлое, то ли в параллельное пространство. Вторым фактором успеха было мое регулярное посещение танкового симулятора, благодаря которому, я работал с пушкой практически не задумываясь — глаза видят цель, а руки сами крутят колеса наводки и нажимают на спуск. Так вот, возвращаясь к «Аресу», получается, что он поступил абсолютно рационально: если есть эффективный воин, то нечего ему скучать в мирном времени! Хотя, по здравому рассуждению, ту мою жизнь можно было назвать мирной лишь с большой натяжкой.

Из этих несвоевременных философских размышлений меня выдернул голос Болеславы, раздавшийся в наушниках переговорного устройства:

— Анджей, грузовик подъехал!

— Крикни солдатам, чтобы грузились с вещами и ехали за нами! Тадеуш, куда едем?

— Сейчас поворачиваем по дороге на восток, проедем по ней чуть больше километра, там смотри внимательнее, будет слева малозаметный съезд на просеку, поворачивай на неё.

— На карте нет просеки!

— А в лесу есть, её этим летом прорубили!

— О'кей, едем! — я, тронул панцер с места и, дав указание девушке следить, чтобы грузовик не отставал, выехал на лесную дорогу.

«И что это, за „о'кей“, позвольте вас спросить, старший лейтенант Климов? Твою мать! Разведчик хренов! Это провал! Ляпнешь такое в Союзе и добро пожаловать в застенки НКВД! Требую немедленно усилить контроль за речью и исключить использование англицизмов! Фильтруй базар, разведка!» — Проведя таким образом мысленно работу над ошибками, я доехал до просеки и свернул.

Благодаря указаниям Тадеуша, действительно превосходно знающего местность, к пяти часам утра мы добрались до опушки крупного лесного массива, а ещё через полчаса мы остановились в глухой чаще.

За время пути мне три раза пришлось брать грузовик на буксир и пять раз останавливаться, чтобы замести следы. Полностью стереть на всем пути след тяжёлого танка, разумеется, было невозможно, но до выезда на шоссе Дембице-Жехув маскировать следы не было необходимости, однако потом мы прицепили к танку с грузовиком срубленные деревца, а на критичных отрезках затирали следы вручную, так что я надеялся, что обнаружить наш маленький отряд немцам будет очень непросто. В крайнем случае, можно бросить технику и углубиться в обширные леса, для надёжного блокирования которых, не говоря даже о прочесывании, немцам потребуется не меньше дивизии.