Утро под Катовице. Книга 1

Глава 17

Утром я проснулся в шесть часов утра в соответствии с полученным ранее указанием, умылся, побрился, и прошел в столовую, где уже завтракали Соболев и незнакомый мне комот внутренних войск НКВД. После завтрака майор сказал, что будет ждать меня в машине на улице, а я пошёл в комнату собираться. Тут обнаружилась проблема: у меня не было никакой тары для моих бумаг и футляра. Чертыхнувшись, я положил сержантскую книжку и паспорт в нагрудный карман, а все остальное взял в руки и вышел во двор. Соболев, увидев меня с бумагами в руках, поморщился и посмотрел как на идиота: мол, раньше додуматься не мог? Пожав плечами, я сел в машину на заднее сиденье. За рулём сидел тот самый незнакомый комот. Майор с переднего кресла протянул мне полоску из черной ткани:

— Завяжи глаза, объект секретный, тебе знать, где он находится не нужно.

Я без лишних вопросов выполнил это указание и мы поехали. Настроение у меня было прекрасное, оппонент куда-то пропал и я надеялся, что навсегда. Поэтому я развалился на заднем сиденье в гордом одиночестве и мурлыкал про себя песни двадцать первого века. Почти через час движения по кочкам да колдобинам с разрешения Соболева я снял повязку, сразу посмотрев в окно, за которым проплывал непрерывный ряд одноэтажных частных домов. По всей видимости, это уже были московские пригороды. Действительно, вскоре появились и многоэтажные дома. Москву я знал плохо, поэтому не мог даже определить, с какой стороны мы въезжаем. Но хоть и не понимая, по каким улицам мы едем, я всё же с огромным интересом смотрел в окно, интересуясь, как выглядят москвичи осенью 1939 года. Ведь скоро мне тоже надо будет покупать гражданскую одежду в соответствии с нынешней модой.

В это время пробок ещё не было, поэтому до центра столицы мы добрались довольно быстро, остановившись во дворе хорошо знакомого мне по многочисленным телерепортажам здания на Лубянке. Здесь Соболев приказал выходить со всеми вещами, и я направился за ним, прекрасно осознавая, что выгляжу по идиотски, неся в руках кипу бумаг и футляр с бритвой. Сразу за входной дверью мы свернули в гардероб, где я оставил шинель и буденовку. Далее вместе с майором мы поднялись на второй этаж, где Соболев у меня потребовал:

— Давай двадцать рублей! — я, немного напрягшись, всё же отсчитал ему две десятки, после чего он без стука вошёл в дверь с номером 29 и, пробыв там не более пяти минут, вышел, держа в правой руке тёмно-коричневый портфель, который протянул мне со словами:

— Не новый, но за такую цену вполне нормально. Или не надо? — для проформы спросил он, когда я уже взял покупку в руки.

— Надо, спасибо! — заверил его я, рассматривая приобретение.

Не новый — это мягко сказано, судя по бросающимся в глаза потертостям, я бы оценил его возраст лет в десять интенсивной эксплуатации, но всё же несмотря на это, он выглядел ещё вполне прилично, поэтому, радуясь удачному решению проблемы, я сложил в портфель бумаги и футляр с бритвой. После чего двинулся вслед за майором, который, поднявшись по лестнице на третий этаж, завел меня в небольшой зал с обтянутыми зелёным бархатом стенами и двумя рядами стульев, напротив которых стоял длинный стол. Здесь уже находились три командира: два лейтенанта внутренних войск НКВД и капитан погранвойск, молча поднявшиеся со своих стульев при нашем появлении. Очевидно, так они отреагировали на майора госбезопасности. Войдя, мы с Соболевым также заняли места в первом ряду, после чего тот вытащил из кармана перочинный нож и ловко проковырял дырочку у меня на гимнастёрке. В течении последующих получаса подошли ещё восемь командиров НКВД в различных званиях и при появлении каждого из них, мне приходилось вставать, как положено по Уставу. Все награждаемые были обмундированы во френчи защитного цвета, синие галифе и сапоги, и лишь я, самый младший по званию, был одет в гимнастёрку и шаровары. Затем появился лейтенант госбезопасности и предложил присутствующим предъявить документы и зарегистрироваться. Соболев, как самый старший по званию из присутствующих, подошёл первым, показал мою служебную книжку, отдал лейтенанту какую-то бумагу, после чего пожал мне руку, сообщил, что на этом его забота обо мне закончена, пожелал удачи и удалился.

Ещё через пятнадцать минут в зал вошёл капитан госбезопасности, отдавший приказ:

— В одну шеренгу становись! Равняйсь! Смирно!

Когда все построились, в сопровождении незнакомого мне майора вошёл невысокий грузин в форме комиссара госбезопасности первого ранга и пенсне, которого я сразу опознал по ранее виденным мною документальным фильмам. Приняв доклад от построившего нас капитана, он по бумаге стал зачитывать звания, фамилии и лично прикручивать ордена на грудь. Награждение производилось от старшего звания к меньшему, поэтому я получил орден последним. Заученно развернувшись, я гаркнул: «Служу Советскому Союзу!» — и встал в строй. На этом награждение закончилось, Берия ещё раз всех поздравил и удалился. Капитан госбезопасности дал команду:

— Вольно! Разойтись! — по этой команде награждённые командиры в порядке старшинства потянулись к выходу, а последним из зала вышел я с орденом на груди и портфелем в руке.

По окончании процедуры награждения оказалось, что уже половина двенадцатого, а желудок лёгким посасыванием намекнул, что пора бы пообедать. Первой мыслью было найти столовую здесь, но, представив себя в окружении дядек со шпалами и звёздами в петлицах, решил, что гораздо спокойнее я поем за пределами этого мрачноватого здания. Далее я спустился на первый этаж, оделся в гардеробе и вышел во двор, после чего, пройдя через КПП, очутился на улице Кирова и двинулся прямо по ней, предположив, что непременно наткнусь на какую-нибудь точку общепита.

Логика меня не обманула, и через двадцать минут движения в плотном потоке пешеходов, я заметил обнадеживающую вывеску «Кафе». Зайдя внутрь, я обнаружил, что реальность несколько хуже моих ожиданий — в зале накурено, да ещё и все столы заняты. Однако, оценив обстановку, я пришел к выводу, что здесь не возбраняется садиться за занятый стол, если есть свободные стулья. Поэтому, решив, что в других заведениях может быть нисколько не лучше, я сдал шинель в гардероб и прошел на раздачу, где полная женщина в белом халате, увидев орден, одарила меня радушной улыбкой, всем своим видом показывая желание обслужить меня по первому разряду и вежливо поздоровалась. Взяв суп харчо, бифштекс с картофельным пюре и расплатившись, я направился к заранее присмотренному столу, за которым сидел полный мужчина лет сорока в мешковатом сером костюме. При моём приближении он бросил на меня неприязненный взор, явно намереваясь что-то сказать, но увидев на моей груди награду, принял нейтральный вид и опустил глаза.

— Здравствуйте! Надеюсь, не помешаю! — проявив, таким образом, необходимый минимум вежливости, я поставил свои тарелки на стол и приступил к трапезе. Качество блюд полностью соответствовало первому впечатлению от кафе — съедобно, но, по возможности, такой местной пищи лучше избегать.

Управившись с обедом, я покинул данное гостеприимное заведение и пошел по улице дальше, раздумывая о том, как бы добраться до Курского вокзала, и отдавая честь встречным командирам. На ближайшем перекрестке я увидел постового в звании сержанта и спросил дорогу, после чего сел на трамвай, на котором за полчаса добрался до нужного места.

Далее, отстояв очередь в вокзальную кассу, я приобрёл билет в купейный вагон на вечерний поезд, после чего купил газет и, устроившись на скамье в зале ожидания, погрузился в изучение. Мне ведь необходимо было не только прочитать, но и проникнуться тем образом мысли, который пытались навязать советскому обществу журналисты советских газет. Поэтому идеологические статьи я перечитывал по несколько раз, запоминая ключевые фразы. Однако всему есть предел, и через три часа голова у меня реально заболела голова от зубодробительных пропагандистских конструкций. Не зря оппонент от этого прячется, я бы на его месте тоже забурился бы куда подальше. «Каждый день, каждый час мы чувствуем отеческую заботу нашей партии и правительства и нашего вождя товарища Сталина о всех, кто честно выполняет долг советского гражданина». Придётся тщательно тренироваться, чтобы не заржать, когда на каком-нибудь торжественном собрании ляпнут такое. Хотя, надо признать, что часть статей была написана вполне вменяемо и относилась к обсуждению практических и производственных вопросов. Поняв, что эта «правда» в голову больше не лезет, я перекусил в вокзальном буфете и немного прогулялся по улице, а вскоре подошло и время отъезда.

Поезд, на который у меня был билет, имел очень удобное расписание: отправляясь около десяти вечера, он прибывал в Горький к семи утра. Собственно, именно поэтому я и купил на него билет.

Прекрасно выспавшись под стук колес, утром двадцать третьего октября я попрощался с соседями по купе — семейной парой лет тридцати, любезно поделившейся со мной информацией об общественном транспорте города — и, выйдя из вагона, отправился в направлении трамвайной остановки, чтобы добраться до Автотранспортного техникума. До нужного мне учебного заведения я добрался аккурат к восьми часам утра — началу учебного дня. Спросив у юной студентки, как найти кабинет директора, я поднялся на второй этаж и вошёл в приемную. Здесь за печатной машинкой сидела симпатичная молодая женщина, которая увидев входящего в дверь красноармейца на пяток секунд подзависла, но быстро перезапустилась и задала вполне логичный вопрос:

— Вы к кому?

— К директору.

— Он сейчас очень занят. А по какому вопросу?

— По поводу поступления.

Она состроила круглые глаза, посмотрев на меня как идиота и, стараясь говорить корректно, сообщила:

— Прием в техникум производится летом. А сейчас октябрь кончается, приходите в следующем году.

Услышав вполне ожидаемый ответ, я поставил свой потёртый портфель на стол перед дамой, покопался в нем и выложил ходатайство, подписанное заместителем начальника ГУГБ НКВД. Дамочка молниеносно пробежала глазами текст, мигом посерьезнела, произнесла:

— Я сейчас! — и скрылась за дубовой дверью директорского кабинета.

Через пять минут она показалась из двери и позвала меня. Войдя, я увидел за столом, заваленном бумагами сорокалетнего мужчину в сером костюме, который с нескрываемым удивлением вчитывался в ходатайство. Далее, оторвавшись от документа, он некоторое время внимательно рассматривал меня, а потом указал на стул:

— Садитесь! — затем, дождавшись, пока я расположусь с другой стороны его стола, продолжил, — Андрей Иванович, у Вас какое образование?

Семь классов, — ответил я и протянул ему свидетельство об окончании неполной средней школы, — Но, проходя службу в армии, я много работал с различными машинами и механизмами, а также читал техническую литературу, поэтому уверен, что легко нагоню текущее отставание и, возможно, смогу летом сдать экзамены за два курса экстерном.

Услышав мой столь убедительный и оптимистичный ответ, директор перевел взгляд на стоявшую у двери секретаршу и, тяжело вздохнув, сказал:

— Анна Ивановна, отложите пока другие вопросы и займитесь оформлением товарища Ковалева, чтобы уже с завтрашнего дня он приступил к занятиям, — потом снова посмотрел на меня и твердо произнес, — Однако сразу Вас предупреждаю, что на ближайшей сессии никаких поблажек не будет!

В ответ я кивнул, всем своим видом давая понять, что и не рассчитывал на преференции, после чего, попрощавшись, вышел из кабинета вслед за секретаршей. В приемной я отдал Анне Ивановне все необходимые документы, заполнил анкету, написал заявление и автобиографию. Далее работала уже секретарша: напечатав несколько бумаг на печатной машинке, она подписала их у директора, потом ушла куда-то на целый час, а вернувшись, протянула мне студенческий билет, зачетную книжку и направление в общежитие.

— Идите, устраивайтесь в общежитие, а завтра к восьми часам приходите на занятия!

— Спасибо большое! — искренне поблагодарив женщину, я покинул приемную, а затем и здание техникума.

Общежитие располагалось сравнительно недалеко и с помощью подсказок прохожих, у меня получилось добраться до него за четверть часа.

Антонина Яковлевна Розенблюм, типичная еврейка в возрасте около сорока лет, служившая комендантом общежития, даже и не пыталась скрыть своего удивления от моего появления с документами о заселении, и при мне позвонила Анне Ивановне. Однако убедившись, что никакой ошибки нет, быстро все оформила, забрав у меня паспорт для прописки и служебную книжку для постановки на воинский учёт. Затем, выдав со склада постельные принадлежности, отвела в комнату, где стояло в ряд изголовьями к стене пять панцирных кроватей и указала на ближнюю к двери:

— Занимай!

Я быстро застелил кровать, после чего, расспросив коменданта о кафе и столовых находящихся поблизости, покинул общежитие. Надо было ещё посетить управление НКВД в соответствии с инструкциями, полученными от Соболева. Но сначала обед, а то желудок уже настойчиво напоминал, что со вчерашнего вечера я ничего не ел. Благодаря подробному описанию пути, полученному от Антонины Яковлевны, удалось довольно быстро найти ближайшую столовую и, прижав к ногтю свою кулинарную привередливость, пообедать безвкусной пищей. Выйдя из этого заведения, я прислушался к желудку и решил, что так питаться нельзя, даже перловка с мясом от Болеславы была намного вкуснее и полезнее, чем это безобразие, которое здесь впаривают под видом обеда. Мысли сами собой скользнули в сторону любимой девушки. Я ведь, когда сдавался энкавэдэшникам под Львовом, надеялся, что меня через некоторое время там же и отпустят, после чего я найду Болеславу и мы будем жить вместе долго и счастливо. А теперь получается, что я секретоноситель, находящийся под надзором госбезопасности и могу попытаться попасть во Львов только нелегально. Ведь между Западной и Восточной частями Украины так и осталась граница со всеми атрибутами, и для её пересечения необходимо получать разрешение в НКВД. А кто мне это разрешение даст? Пытаться же пересечь границу нелегально… конечно можно попробовать, но… скоро зима и выпадет снег, что заметно усложнит переход границы, к тому же здесь я должен встать на учёт в НКВД и моё исчезновение из города повлечет за собой весьма неприятные последствия, да и в насыщенном войсками и спецслужбами Львове без местных документов долго на нелегальном положении не продержаться. Поэтому надо быть реалистом…

— Поэтому надо быть реалистом, — согласился со мной оппонент, внезапно появившийся из глубин бессознательного, стоило только мне подумать о Болеславе, — И забыть об этой шлюшке! Да, не спорю, она красива и в сексе хороша, но не жениться же на ней, в самом деле! Видишь, судьба поворачивается так, что тебе даже винить себя не в чем. Отношения прервались, по независящим от партнёров обстоятельствам. Финита ля комедия! Так что надо устраивать дела тут. Девки здесь красивые, сам видишь, а ты герой, орденоносец, да тебе стоит только пальцем помнить…

— Мля, а я ведь сегодня «Правду» не читал, вот он и разошёлся!

— Ты меня газетой не запугаешь, я скоро к этим глупостям адаптируюсь, вот тогда я тебе всё-всё выскажу! — оппонент перешёл на визг.

Осмотревшись по сторонам, я увидел киоск «Союзпечать» и решительно направился к нему.

— Не ходи туда, там ничего хорошего нет! Я ведь о твоём психическом здоровье забочусь!

— Охотно верю, шиза заботится о моём психическом здоровье!

— Я не шиза, я голос разума, который пытается пробиться через любовный дурман!

Ага, вот и киоск! Взяв «Правду», я немедленно углубился в чтение передовицы и результат не заставил себя ждать — навязчивый голос исчез. Я ещё раз осмотрел витрину киоска и остановил взор на открытке с видом на Нижегородский Кремль. Немного подумав, купил её и спрятал в портфель.

Далее мой путь лежал в Управление НКВД, где, войдя в холл, отдал дежурному лейтенанту направление, взяв которое, он потребовал паспорт, на что получил ответ, что документы сданы на прописку, и у меня осталась только орденская книжка, которую я ему и протянул. Взяв и пробежав её глазами, лейтенант дал указание ожидать вызова. Заняв место на скамейке слева от входа, я достал из портфеля недавно купленную газету и углубился в чтение. Так, изучая одну статью за другой, я провел в холле более часа и начал было думать, что про меня забыли. Однако подошедший ко мне сержант прекратил, наконец, столь длительное ожидание, вернув орденскую книжку с направлением и выдав пропуск, после чего он сказал, что мне необходимо пройти на второй этаж, в двести четырнадцатый кабинет, и проводил к лестнице. Подойдя к нужной мне двери, я постучал и, не дожидаясь приглашения, вошёл. Внутри вдоль стен узкого кабинета сплошняком стояли железные сейфы с нанесенными на них номерами. Метрах в трёх от входной двери, за столом, заваленным папками, спиной к зашторенному окну, сидел капитан госбезопасности, поднявший на меня усталый взгляд.

— Разрешите войти? — начал я с уставной фразы и представился — Ковалев Андрей Иванович, по направлению.

— Давай, что там у тебя? — он протянул руку за бумагами, положил их перед собой, и, приступив к изучению, махнул рукой, — Садись!

Я, сев на качающийся стул, немного поднял взгляд и упёрся взглядом в одну точку, дожидаясь, когда он вновь обратит на меня внимание.

— Ага, вот значит, кто ты! — задумчиво произнес странную фразу капитан, прочитав бумаги.

Затем он встал, вышел из-за стола, открыл сейф с номером восемь и вынул оттуда тощую папку в новой обложке. Далее, вернувшись на свое место, капитан пролистал подшитые бумаги и вложил в папку взятое у меня направление. Потом он записал адрес моего проживания, место учебы и достав из стола лист бумаги с машинописным текстом, протянул его мне:

— Читай и расписывайся!

Пробежав глазами незатейливую «Инструкцию по обеспечению сохранности государственной тайны», весь смысл которой сводился к двум действиям: молчи, а если что — стучи, и, убедившись, что тут нет каких подводных камней, я поставил внизу свою подпись, дату и вернул бумагу.

— Ну, Андрей Иванович, думаю, что Вы обо всем уже подробно предупреждены, — я кивнул в ответ на вопросительный взгляд, — Всем интересующимся обстоятельствами совершения подвига, за который Вы получили орден, отвечаете, что это военная тайна, если кто-то будет выказывать излишне глубокий интерес, прошу сообщать мне по телефону, да, кстати, забыл представиться — Куропаткин Иван Ильич, — далее он черкнул листке два ряда цифр и протянул мне, — Смотрите не потеряйте! Здесь же написан номер Вашего дела, если будете звонить, то его надо называть. Можете идти!

Выйдя на улицу, я глубоко вдохнул морозный воздух и посмотрел на часы. Половина четвертого и почти все формальности, связанные с поступлением и заселением в общежитие улажены. Осталось только через пару дней получить паспорт со штампом прописки у коменданта. Теперь настало время заняться решением вопросов бытового характера: купить кое-чего из одежды и белья (ведь у меня даже запасных трусов нет) и снять часть денег со сберкнижки — уж очень они быстро испаряются.

В общежитие я пришел после восьми вечера с объемным баулом, забитым всякой всячиной. Все мои четыре соседа были в комнате — двое сидели за столом и что-то писали в тетрадях, один курил, стоя у распахнутого окна, четвертый лежал на кровати, закинув руки за голову. Всем им на вид было лет шестнадцать — семнадцать. «В детский сад заселили,» — сделал я закономерный вывод, окинув взглядом дружно повернувшихся ко мне пацанов.

— Добрый вечер! Позвольте представиться — ваш новый сосед Ковалев Андрей Иванович, — произнес я, снимая шинель.

Курящий, повернувшись ко мне, сморщился как от зубной боли. «Понятно! Местный заводила увидел неотвратимый конец своему лидерству,» — оценил я его недовольную гримасу. Остальные трое, напротив, судя по их восхищенным заинтересованным лицам были положительно впечатлены моей военной формой и орденом. Подойдя к столу, я положил на стол кулёк с печеньем.

— Можно здесь чаёк сообразить? Выпьем за знакомство!

— Я сейчас! — паренек, лежавший на кровати, резво подскочил, схватил чайник с полки и исчез в дверях.

— А чё, покрепче чаю ничего нет? — презрительно бросил курильщик.

«Эту зловредность надо на корню давить!» — решил я и, подойдя к пацану вплотную, глянул на него сверху вниз — тот был ниже меня почти на голову.

— Тебя как звать? — спросил я паренька, постаравшись добавить в голос как можно больше проникновенности.

— Иван Прохоров, — испуганно ответил пацан, потихоньку отодвигаясь от меня.

— Так вот Ваня… — я сделал паузу, взял из его руки окурок и демонстративно выбросил в окно, — Употребление алкоголя, равно как и курение запрещено правилами проживания в общежитии, а тебе ещё и по возрасту не положено, усёк? — закончил я, не сводя с него глаз.

Прохоров, насупившись, согласно кивнул, после чего я повернулся к столу и спросил уже нормальным тоном:

— Ну, а Вас как звать, бойцы?

— Владимир Григорьев, Сергей Плотников, — послышались бойкие ответы.

В ходе дальнейшей беседы я выяснил, что все они учатся на третьем курсе по специальности «Автомобили и автомобильное хозяйство». А вскоре появился и четвертый сосед — Игорь Смирнов — который принёс чайник с кипятком. Как оказалось, у пацанов даже заварки не было, но, благодаря моей предусмотрительности, чаёк с печеньками под задушевный разговор попить у нас получилось. Разумеется, в ходе беседы всплыл вопрос об ордене, на что мне пришлось ответить по инструкции:

— Я служил в войсках НКВД, и так получилось, что всё, связанное с моей службой засекречено, то есть является военной тайной. Так что, парни, ни слова больше, вы мне лучше вот о чем расскажите… — и разговор вновь сместился на обсуждение порядков в техникуме и общежитии.

На следующее утро я, в составе колонны студентов, уныло бредущей по заснеженным тротуарам, без десяти восемь прибыл в техникум. Запаса времени мне хватило, чтобы сдать шинель с буденовкой в гардероб, и пользуясь подсказками, полученными вчера от соседей по комнате, найти аудиторию, в которой было первое занятие моей группы. Вошёл я уже перед самым звонком и, встретив удивлённые взгляды студентов, поспешил представиться:

— Здравствуйте! Меня зовут Ковалев Андрей Иванович, и я не преподаватель, как, наверное, кое-кто успел подумать, а ваш новый одногруппник.

Затем, осмотревшись, я приметил свободное место на первой парте и, под заинтересованными взглядами студентов, занял стул рядом с худощавым пареньком лет пятнадцати. Впрочем, большинство студентов имели аналогичный возраст и лишь семеро студентов из тридцати, занимавшие места на «камчатке», явно имели возраст более двадцати лет.

Вскоре появилась преподаватель литературы — Елена Викторовна, начинающая полнеть неухоженная женщина лет сорока, которая, проверив по журналу наличие студентов (моя фамилия уже была вписана последней строкой), начала сразу с места в карьер:

— Товарищ Ковалев, в порядке знакомства, скажите, нам пожалуйста, что вы думаете об отражении классового антагонизма в пьесе Горького «На дне»?

Во тётка даёт! Прямо с порога — и к ногтю! Но, хорошо ещё, что я это пьесу в школе проходил и при подготовке к ЕГЭ повторял, так что поехали:

— Эта пьеса была написана Горьким в одна тысяча девятьсот втором году, когда большая часть населения Российской Империи, да и сам Алексей Максимович не видели ясных перспектив ликвидации царского строя. Однако, уже тогда, будучи настоящим идейным революционером и марксистом, Горький со всем присущим ему мастерством… — и в том же духе ещё минут пять, хотя мог и все двадцать, но Елена Викторовна, видимо, сообразив, что я могу так разглагольствовать до конца урока, остановила меня.

— Прекрасно Андрей Иванович! У Вас какое образование?

— Закончил семилетку в Вологде, но я много читаю.

— Вот как? И какое же у Вас любимое произведение?

— Ну так сразу и не скажешь, — я задумался (не ляпнуть бы ничего лишнего), — вообще, «Хождение по мукам» Алексея Толстого нравится, его же «Петр Первый», ну и Конан Дойл ничего так, интересно читается.

Елена Викторовна как-то странно посмотрела на меня («Я что-то не то сказал?») и разрешила садиться. Далее урок прошёл уже без моего участия — преподаватель обсуждала с учениками каждого героя пьесы персонально, с классовых позиций. Местами было довольно смешно и мне приходилось прилагать силы чтобы не расхохотаться. Ничего, скоро привыкну.

По окончании занятия я подошёл к Елене Викторовне и спросил, нужно ли мне что-то сдавать дополнительно, чтобы не было отставания.

— Нет, ничего не нужно, литература у Вас предмет непрофильный, так что достаточно будет если будете хорошо готовиться к каждому занятию.

Поблагодарив и попрощавшись с преподавателем, я вышел из кабинета в коридор, где меня поджидал одногруппник.

— Павел Дроздов! — представившись, мне протянул руку светловолосый парень лет двадцати крепкого телосложения.

— Андрей Ковалёв, — ответил я, пожав крепкую мозолистую ладонь.

— Я комсорг группы, — сразу перешёл к делу собеседник, — Поэтому…

— Я не комсомолец, — расставил я точки над и, не дожидаясь вопроса, — Потому что верующий.

— Но, — Павел выглядел искренне изумлённым, — Это же мракобесие!

— Вот потому я и не комсомолец, — показывая, что говорить больше не о чем, я развел руками, и, развернувшись, направился на следующее занятие.

За день, кроме вышеупомянутой литературы, у меня были ещё уроки математики, истории, черчения и «устройство автомобиля». Наибольшие проблемы были с черчением. В ТОМ времени этот предмет закономерно исчез из всех образовательных программ на рубеже двадцатого и двадцать первого веков, вытесненный всеобщим переходом к компьютерной графике. Здесь же чертёжные навыки были необходимы техникам и инженерам абсолютно всех специальностей. А ведь, как оказалось, даже начертить простейший болт в трёх проекциях — это невероятно тяжёлый труд, во всяком случае для меня. С остальными предметами все было намного проще — устройство автомобилей я хорошо знал на практике и надо было только систематизировать имевшуюся в моей голове информацию, остальные предметы я изучал в школе и кое-какие знания у меня ещё сохранились. Так что, выглядело все довольно оптимистично и мой план по сдаче экстерном за два курса выглядел вполне выполнимым. Здесь надо упомянуть ещё об одной проблеме — это повсеместное использование перьевых ручек, и полное отсутствие навыков у меня по их использованию, но пока на занятиях допускалось пользоваться карандашами, однако на контрольных, зачётах и экзаменах, перья были обязательны к применению. Эту проблему я собирался решить путем покупки авторучки (ими пользовались некоторые преподаватели).

После занятий я сходил на главпочтамт, купил конверт и отправил на известный мне адрес Болеславы во Львов ранее купленную открытку и письмо следующего содержания: «Дорогая пани Болеслава, поздравляю Вас и всех Ваших родственников со вступлением прекрасного города Львова в состав СССР, а также с приближающимся праздником — Днём Великой Октябрьской Социалистической Революции. Желаю Вам в ближайшем будущем посетить старые территории Советского Союза и лично убедиться в успехах социалистического строительства. С письмом отправляю открытку с изображением Дмитриевой башни Нижегородского Кремля, которой я люблю любоваться по воскресеньям на закате. Ваш друг Андрей Варшавский.» На обратном адресе я указал «главпочтамт до востребования Варшавскому А.И.»

Теперь оставалось надеяться только на то, что у неё сохранилась любовь ко мне и она сделает правильные выводы по прочтении письма.

— Не хрен ждать и надеяться! — в голове опять проснулся оппонент, — Забудь, ты ей совсем не нужен и она тебе тоже, ты теперь с орденом можешь любую понравившуюся девку тащить смело в постель!

Ага, как хорошо, что на почтамте продаются газеты! Незамедлительно купив «Правду», я добился исчезновения пакостного голоса, при этом осознавая, что это не решение проблемы. Ведь фактически у меня шизофрения, которую пока получается скрывать от окружающих. Но это не вся проблема, так как я пока собрал два побочных эффекта «Ареса», а есть и другие, ещё более неприятные — лопнувшая голова и сгорание до тла. Вот будет номер… Да и борьба с шизофренией путем прочтения «Правды» выглядит как-то сомнительно, так можно вместо одного сдвига по фазе, получить два, да ещё и в разные стороны. Однако, как бы то ни было, жизнь пока продолжается и руки опускать рано. Поборемся! На этой оптимистической ноте я покинул почтамт и отправился на Алексеевский рынок, где, как мне стало известно от соседей по комнате, можно купить очень многое из того, что в магазинах найти почти невозможно. «Только за карманами надо следить, — предупредил меня вчера Игорь, рассказывая о рынке, — а то щипачей там тьма!» Что же, бдительность я никогда и не терял, а с предупреждением усилю вдвойне.

Первым делом на рынке я нашел ряд с обувью и купил за сорок рублей вполне приличные ботинки, а пройдя дальше, увидел в продаже унты и поинтересовался стоимостью. Мужик заломил триста рублей и я решил пока повременить — может получится найти что-то подешевле. Потом ожидаемо нарвался на атаку карманников — один жулик грубо толкнул меня плечом в спину, а когда я потерял равновесие и рефлексивно обернулся, второй воришка сунул руку мне в карман и упал, получив от меня удар локтем в шею. Убедившись, что мои денежные средства не пострадали, я продолжил покупки и до вечера сумел приобрести почти все что запланировал: пальто, костюм, кроличью шапку-ушанку. Так что теперь на учебу, как все нормальные люди в гражданке буду ходить. А вот найти авторучку не получилось, как оказалось это довольно редкий товар, видимо из-за низкого спроса, связанного с высокой ценой. Придется пока учиться пользоваться обычной перьевой.