В боях за Украину

1

Итак, Сталинградское сражение, начавшееся 17 июля 1942 года, пройдя этапы обороны на дальних подступах к городу, в городе, на северном и южном фасах, этапы контрнаступления, завершившегося окружением и разгромом ударных группировок немецко-фашистских войск в Сталинграде, этапы наступления, в котором были разгромлены пять вражеских армий на огромных полях сражений на юге страны, закончилось. Красная Армия, развернув наступление от Воронежа и до Кавказских гор, взломала оборону противника, отбросила его на сотни километров на запад, создала предпосылки для новых успешных наступательных операций по всему фронту, предпосылки для полного изгнания врага с советской территории.

В конце марта 1943 года фронт стабилизировался. Линия фронта на юге страны, находившаяся до этого в непрестанном движении, установилась по линии Севск — Рыльск — Белгород — Волчанск, по реке Северный Донец до Ворошиловграда, а далее на юг по реке Миус до Азовского моря. На Северном Кавказе противник закреплялся на Таманском полуострове.

Весенняя распутица сковала действия сторон, началась перегруппировка сил по обе линии фронта, наступила оперативная пауза, после которой возобновление наступательных действий было бы началом летне-осенней кампании 1943 года.

Обе стороны получили возможность подвести некоторые итоги ожесточенных восьмимесячных боев — итоги величайшей битвы, получили возможность оценить сложившуюся обстановку на фронте, взвесить перспективы надвигающейся летне-осенней кампании третьего года войны. Каждая из сторон должна была рассмотреть и стратегические задачи всей кампании, и оперативные задачи, вытекающие из установившейся линии фронта с ее выступами, с ее рельефами, с ее местными условиями на каждом отдельном участке.

Естественно, что и перед 62-й армией встали новые задачи. Ставка Верховного Главнокомандования передала 62-ю армию в состав войск Юго-Западного фронта с передислокацией ее из-под Сталинграда в район Купянска и Сватово, на Северный Донец.

Наступил час прощания со сталинградской землей. Армия перед отправкой на Северный Донец была дислоцирована в селах, расположенных вдоль Ахтубы. Армия отдыхала. Мы принимали пополнение в сильно поредевшие части, принимали технические средства усиления, осваивали новую технику.

Уходили от нас командиры, уходили целиком некоторые соединения. Верховное Главнокомандование рассредоточивало сталинградцев по различным объединениям, чтобы шире распространить в Красной Армии их боевой опыт. К нам пришли на пополнение новые дивизии, новые воинские соединения.

Бойцы 62-й армии покидали Сталинград, город, за который они сражались около двухсот дней и ночей. Это была изнурительная, смертельная борьба. В те дни и ночи, поглощенные этой борьбой, мы не могли до конца объяснить самим себе, какую роль играла наша борьба в большом стратегическом замысле, в общем ходе войны. Мы лишь догадывались, что, чем труднее нам в городе, чем больше вражеских сил мы оттянем на себя, перемолотим их, тем скорее придет наша общая победа.

Мы уходили из города, который только символично мог быть назван городом. Все было до основания разрушено, ни одного целого остова дома, ни одного заводского корпуса. Снежные сугробы прикрывали обломки.

Мы оставляли руины Сталинграда.

Над этим белым мертвым пространством ветер разносил тошнотворный трупный запах. Трупы не успевали убирать. Они лежали рядами, как бы разбивая на этапы немецкие попытки взять город штурмом.

Какие же, думалось, нужны будут силы и средства, чтобы восстановить город в его былой красе, чтобы вернуть к жизни его опустевшие, мертвые здания и улицы?

Даже Волга-матушка, вечно живая, вечно животворная, и та под покровом льда и снега, застыла словно бы покрытая белым саваном. И только огромная полынья против Красной Слободы напоминала, что Волга течет, как течет и время…

Мы уезжали из города и прощались с родными и любимыми, прощались с теми, кто навсегда остался на этой земле.

Мы отправлялись в дальний и трудный путь и не знали, кому из нас суждено будет еще раз увидеть этот город, пощадит ли кого из нас судьба — нам предстояли битвы с жестоким и сильным врагом. Никто не обольщался надеждой, что полная победа достанется быстро и легко.

Мы поклялись памятью наших погибших друзей, что будем сражаться до последней капли крови.

Приближался час отъезда. Я обхожу эшелоны, в которые грузится армия. Сосредоточены лица бойцов, на глазах ветеранов слезы.

Гудок паровоза — без огней, без световых сигналов поезд тронулся в темноту, в неизвестность, в новое…

Нелегким тогда было передвижение эшелонов по железным дорогам. Враг, уходя с советской земли, пытался все разрушить до основания. Взрывались мосты, подрывалось полотно железной дороги, увозились на запад рельсы. Наши славные железнодорожники в невероятно сложных условиях, в удивительно сжатые сроки умудрялись восстанавливать железнодорожные пути буквально по развороченным насыпям.

Направление — Купянск и Сватово. Украинские города, узлы железных и шоссейных дорог, только что освобожденные нашими войсками.

Военный совет армии разместился в двухосном старом пассажирском вагоне. Его так же мотало, как и товарный вагон. Но если бы только мотало. Это обозначало бы движение. Мы, право, больше простаивали.

Мне вспомнился переезд 43-го стрелкового полка из Кургана в Великие Луки в 1920 году, в годы разрухи и гражданской войны. Нас тогда везли по железной дороге около тридцати суток. Расстояние от Сталинграда до Сватово — Купянска в пять-шесть раз короче, чем от Кургана до Великих Лук. Однако перегон эшелонов занял больше недели.

Из окна вагона видны пристанционные постройки. Ни одной уцелевшей станции. Полуразрушенные, с зияющими провалами окон, кирпичные остовы вокзалов, пепелища, обгоревшие печные трубы там, где когда-то стояли жилые дома.

Вокзальчики сколочены из шпал, из досок от разбитых вагонов. Чем только их отапливали?

На платформах безлюдье. Изредка увидишь женщину с ведром соленых огурцов. Это единственное, что можно было купить по дороге в разоренном крае. Люди голодали.

Мы с начальником штаба армии Николаем Ивановичем Крыловым не выдержали этой езды. На одной из станций выгрузили «виллис» и пустились в поиски штаба Юго-Западного фронта по пробитым в снегах дорогам! Несколько раз пришлось останавливаться на ночлег в почти опустевших селениях, в случайно уцелевших хатах. Мы имели возможность воочию убедиться, что такое мародерство гитлеровской армии. Отступая, гитлеровцы вывозили все, что можно было вывезти, а что нельзя было вывезти — сжигали и уничтожали.

Купянск и Сватово — места новой дислокации армии.

Никто еще тогда не ставил перед нами конкретных задач, но всем было ясно, что в самом скором времени нашей армий придется принять активное участие в боях за полное освобождение украинской земли от немецко-фашистских захватчиков, что армии, имеющей богатейший опыт ведения оборонительных боев, придется осваивать тактику боев наступательных.

Что же к этому времени представляла собой 62-я армия?

Из дивизий, входивших в армию во время боев в Сталинграде, осталось после переформирования только три. Это были прославленные сталинградские боевые соединения: 39-я гвардейская дивизия под командованием генерала С. С. Гурьева, 74-я гвардейская дивизия под командованием генерала В. П. Соколова, и 79-я гвардейская дивизия под командованием генерала Н. Ф. Батюка. Остались с нами и некоторые армейские части.

В 62-ю армию влились новые дивизии: 27-я гвардейская стрелковая дивизия под командованием генерала В. С. Глебова, 88-я гвардейская стрелковая дивизия под командованием генерала В. Я. Владимирова, 82-я гвардейская дивизия под командованием генерала И. А. Макаренко. Эти дивизии участвовали в Сталинградской наступательной операции в составе других армий.

Кроме того, армии были приданы специальные части усиления. Так, к нам влились два пушечных полка — 99-й, 671-й, три истребительных противотанковых полка — 536-й, 565-й и 184-й, а также 212-й танковый полк.

Новые дивизии и полки были полностью укомплектованы, имели отличные боевые традиции и опыт, приобретенный во время наступательных боев в Сталинградском сражении.

В 62-й армии как бы воедино переплавлялись части, имеющие опыт боев оборонительных и наступательных; одна часть армии как бы дополняла другую, все тактические приемы и обороны и наступления сосредоточивались в одном войсковом объединении.

Мы знакомились с новыми боевыми товарищами, с которыми предстояло идти в новые бои, и прощались со старыми боевыми товарищами, ибо время шло и требовало новых перемещений. Уходил от нас на большую самостоятельную работу начальник штаба армии Николай Иванович Крылов. Его сначала вызвали в Москву, в Ставку Верховного Главнокомандования, на беседу. Разговор с ним, конечно, был короткий. В армии его хорошо знали. Он показал себя истинным большевиком-ленинцем, человеком несгибаемой воли и при обороне Одессы, и в Севастополе, и в Сталинграде. Его назначили командующим армией.

Весть об его уходе мгновенно облетела все отделы штаба, дивизии и полки. Николая Ивановича знали очень многие, любили его, относились к нему с высочайшим уважением. Конечно, все жалели, что он уходит, но вместе с тем и радовались признанию его воинского таланта. Отпускать его без проводов было немыслимо. Как сейчас помню разбитое здание сельской школы в Кисловке, километрах в тридцати восточнее Купянска. В наскоро расчищенном зале сдвинули уцелевшие учительские столы и ученические парты. Накрыли стол. Провожала Николая Ивановича, можно сказать, вся сталинградская гвардия.

Бывают в жизни минуты, когда хочешь что-то сказать, идущее из глубины души, но слов для этого не находится. Беден язык, что ли, или волнение глушит слова, и кажется их смысл притупленным, невыразительным? Так было и со мной в ту минуту.

Я понимал, что так надо, что решение о назначении моего друга командармом — правильное решение! Но что поделать с чувствами? Слезы душили меня. Мне хотелось продлить минуты расставания, но я ушел после короткой прощальной речи. Мне надо было остаться одному. Как это поняли и приняли мои товарищи — я не знаю. Николай Иванович понял меня. Перед самым отъездом он зашел ко мне в хату, и мы с ним простились…

Вслед за Крыловым ушел от нас начальник политотдела армии генерал-майор И. В. Васильев. Он тоже уходил с повышением — членом Военного совета армии.

Можно было гордиться, что сталинградцы идут нарасхват, но расставаться с ними было нелегко. Товарищ Васильев недолго прожил вне 62-й армии, не уберегла его судьба. Он был убит немецким снайпером. Память о нем как об организаторе партийно-политической работы в труднейшие времена сталинградской обороны навсегда останется у сталинградцев, у всех, кто с ним соприкасался в те дни, а его знали и командиры, и солдаты, все сталинградцы знали, ибо он, не робея, шел всегда туда, где было всего опаснее и тяжелее. Он был «крестным отцом» многих сталинградцев, в боевой обстановке вступивших в партию и затем с честью носящих звание коммунистов. Они выстояли в жестокой борьбе и покрыли себя неувядаемой славой. Многие из них захоронены на земле, которую стойко обороняли…

Вместо Н. И. Крылова начальником штаба армии был назначен генерал-майор В. Я. Владимиров.

Он командовал 99-й стрелковой дивизией в 66-й армии, которая вела бои на северном фланге Сталинградского фронта, участвовала в упоминавшемся ранее наступлении группы армий с севера в сентябре. Позже дивизия получила почетное наименование 88-й гвардейской, под этим номером она и влилась в 62-ю армию. Командуя дивизией, В. Я. Владимиров прошел довольно быстро путь от полковника до генерала. Это был обстрелянный человек, боевой командир. Он имел высшее военное образование, знал штабную оперативную работу. Но разница в масштабах руководства дивизией и армией, на первых порах, конечно, не могла не сказаться. Выручал В. Я. Владимирова отлично подготовленный Н. И. Крыловым аппарат штаба армии, талантливые офицеры.

Первым членом Военного совета армии был назначен полковник Ф. Ф. Чернышев, бывший комиссар 39-й гвардейской стрелковой дивизии, сталинградец, которого я хорошо знал и уважал за его спокойный характер и храбрость.

Время между тем ставило в порядок дня новые задачи. Нам надо было не покладая рук готовиться к грядущим боям, осваивать тактику наступательных боев. Тяжело в учении — легко в бою. Этот давний армейский принцип известен всем. К сожалению, мы частенько о нем забывали. Особенно важна боевая выучка войск при наступлении. При прорыве обороны наступающий обычно несет очень большие потери. Военный совет армии много размышлял над тем, как, каким образом в предстоящих ожесточенных боях снизить возможные потери.

Самые большие надежды мы возлагали на артиллерию. Артиллерией армии командовал генерал Н. М. Пожарский. В Сталинграде он показал себя большим мастером организации артиллерийского огня и в обороне, и в наступлении.

Но наступление, к которому мы готовились на Северном Донце, во многом отличалось от наступления, в котором участвовала 62-я армия в Сталинграде.

Перед артиллерией армии вырисовывались очень разнообразные задачи. Ясно, что прежде всего наши артиллеристы должны были подготовиться к массированному огню по обороне противника. Это означало: доставка огромного количества боеприпасов, синхронная работа артиллеристов с транспортными частями. Это означало: организация армейских артиллерийских складов в боевой обстановке, их маскировка, их расположение… Расположить армейские артиллерийские склады — это сложная наука. Надо рассчитать на большую глубину продвижение наших войск и возможности переброски снарядов от складов, выверить коммуникации и прочее.

Но прорыв обороны противника возлагал на артиллеристов еще и иные задачи: сопровождение наступающей пехоты колесами, стрельба прямой наводкой по танкам противника, по скоплению его пехоты, оперативное, своевременное отражение контратак противника во время наступления.

Вели учение артиллеристы, осваивали все компоненты боя, шло обучение стрелковых частей.

Нам предстояло форсировать под огнем противника Северный Донец; преодолев эту водную преграду, развернуть бои, взламывая оборону, в которую входили составными частями и проволочные заграждения, и минные поля, и противотанковые рвы, и эскарпы по берегу реки, и траншеи, и огневые точки всех категорий.

Простейшее перечисление тех препятствий, которые нам предстояло преодолеть, уже говорит о том, сколь разностороннюю подготовку должны были иметь солдаты, младшие командиры и офицеры.

Вливались в армию необстрелянные люди, и с каждым приходилось начинать все сначала. Учить окапываться, учить зарываться в землю, воспитывать уважительное отношение к лопате, к каске, учить ползти по земле, не поднимая головы, слившись с землей, сравнявшись с травой.

А как кинуть гранату? Это тоже своеобразное искусство, и дело не только в том, чтобы бросить гранату как можно дальше. Бросок должен быть точным. Точным по месту, точным по времени. Она должна взорваться именно в тот момент, когда ее взрыв окажется наиболее действенным…

Словом, во всех частях, во всех подразделениях шли упорные занятия…

Работали командирские курсы. Для офицеров устраивались штабные учения, по многу раз проводились игры на ящиках с песком, в которых точно копировался рельеф местности, где должно было развертываться наступление.

Пришел апрель. Под жаркими лучами солнца оголялись поля. Проливные дожди смывали снег. Бурлили балки, разлились ручейки и речки, вышел из берегов Северный Донец. Вчера гуляла по полям метель — сегодня томится над полями синеватое марево, и из теплой земли пробивается трава, а вот уже курчавятся редкие озими.

В районе сосредоточения армии день сменялся днем, не внося существенных перемен в нашу жизнь. Война словно бы забыла о нас.

Но вот 16 апреля 1943 года свершилось событие, сыгравшее значительную роль в истории армии. Ставка Верховного Главнокомандования переименовала 62-ю армию в 8-ю гвардейскую.

К началу сорок третьего года гвардейские части и гвардейские армии стали играть большую роль в действиях фронтов. Наше высшее военное командование научилось пользоваться гвардией, и порой перевес на том или ином участке фронта создавался вводом в бой гвардейских частей.

Присвоение армии гвардейского звания, несомненно, накладывало на нас особую ответственность.

Это приятное известие привез нам командующий фронтом генерал-полковник Р. Я. Малиновский.

Он остановился на квартире командира танкового корпуса генерал-лейтенанта Е. Г. Пушкина. Узнав о приезде командующего фронтом в расположение армии, мы с Н. И. Крыловым поехали к нему на доклад. О директиве Ставки я еще ничего не знал.

Р. Я. Малиновский и Е. Г. Пушкин обедали. Мы сейчас же были приглашены к столу. Хитро улыбаясь, Малиновский разлил водку по рюмкам, затем провозгласил тост за гвардейцев 8-й армии, за теперь уже бывшую 62-ю.

Ну что же! Шестьдесят вторая славно послужила Отчизне. Она была сформирована в сорок втором году в районе Сталинграда. В нее влились некоторые части, уже побывавшие в бою, ее пополнили новичками очередного призыва. По существу, необстрелянной, не имея серьезного боевого опыта, она была брошена в июне месяце в донское и сталинградское пекло. Если сегодня, восстанавливая ее боевой путь, мы присмотримся к картам, на которых расчерчены схемы боев на дальних и ближних подступах к Сталинграду, то без труда обнаружим, что 62-я армия вместе с 64-й при поддержке всех фронтов несли главные тяготы по защите города. Черные стрелы рассекают карту. Под их ударами гнется, прогибается и рвется линия фронта. Веером разбросаны наши отходящие войска. 62-я неуклонно склоняется к Сталинграду под давлением превосходящих сил противника, контратакуя, задерживая его и сдерживая его напор. Она отходит, враг как бы вдавливает ее в Сталинград. В Сталинграде, выполняя веление Родины, она встала насмерть. Последний рубеж обороны не сдан ею. Армия сумела выстоять.

Отныне начинается новая ее жизнь, жизнь гвардейской армии, подготовленной и предназначенной для наступления.

И все же звание «гвардейская» — это не только признание заслуг. Ставка, создавая гвардейские армии, нацеливала их на решение наиболее важных задач.

18 апреля 1943 года командующим фронтов и начальнику Главного Политического управления Красной Армии была направлена директива Ставки за подписью И. В. Сталина и Г. К. Жукова.

И далее директива развертывала целую программу подготовки гвардейских соединений для наступательных операций. Программа эта была и краткой, и простой, и четкой.

В мае месяце все дивизии, входящие в состав армии, получили правительственные награды: гвардейские знамена и ордена. Мне как командующему армией в Сталинградском сражении, а также члену Военного совета армии выпала высокая честь вручить эти знамена.

79-й гвардейской дивизии Военный совет вручил гвардейское знамя в селе Шевченково, расположенном неподалеку от Купянска в районе дислокации нашей армии.

Стоял яркий солнечный день. На яблонях, на вишнях, на черешнях набухали почки, березы выкинули мелкие клейкие листочки.

В поле, за околицей села, командир дивизии Н. Ф. Батюк выстроил в полном составе дивизию. 79-я гвардейская! В Сталинграде она была известна как 284-я стрелковая Краснознаменная дивизия. Она сражалась у Мамаева кургана, не раз под немилосердным огнем противника ее солдаты штурмовали Мамаев курган, выбивая с него немецко-фашистских захватчиков. В самые трудные дни 284-я стрелковая дивизия была опорой для защитников города, за ее плечами 150 сталинградских дней и ночей непрерывных боев, без единой минуты отдыха или просто фронтового затишья. Это одна из тех стальных дивизий, которые перемалывали вражескую силу, обеспечивая возможность для наших войск подготовить контрнаступление. Четырежды орденоносная — с такой славой закончила поход от Волги до Берлина эта дивизия.

Развернулось алое знамя с портретом Ильича. По полю прокатилось многократное «ура!».

Во время торжественного марша завыли сирены воздушной тревоги, на горизонте показались три самолета противника. Но ни один боец прославленной дивизии не дрогнул. Над землей завязался воздушный бой. Наши истребители встретили врага, повернули его назад и прогнали. Да, изменилась обстановка! Это уже не Сталинград, где вначале безраздельно господствовала в воздухе вражеская авиация. Наш праздник был надежно прикрыт с воздуха.

2

Армия готовилась к предстоящим сражениям. Оперативная пауза затягивалась, несмотря на то, что в воздухе уже накапливалась тревога, как перед большой очистительной грозой.

В начале мая над расположением наших войск развернулись ожесточенные воздушные бои.

Нам с начала войны еще не приходилось видеть в воздухе столько наших самолетов.

Волна за волной уходили с тыловых аэродромов бомбардировщики и штурмовики. В глубине расположения войск противника раздавались тяжкие взрывы. Затем появлялись фашистские истребители. Но их перехватывали наши истребители.

Вот оно, наглядное изменение соотношения сил. Редеют на глазах ряды геринговских воздушных асов. В плен попадают безусые мальчишки. Петушатся, но нет в них той фанатичной веры в свое превосходство, в свою правоту и в свою победу, как у летчиков, что помнили еще небо Испании, высаживали десант в Роттердаме, пытались жестокими бомбежками сломить сопротивление английского народа. Нет, этих ждали не реляции о подвигах и не рыцарские кресты.

Короткая схватка в воздухе, черный шлейф за хвостом и глухой взрыв при падении на землю. А наши бомбардировщики и штурмовики новыми и новыми волнами прорывались к тыловым аэродромам противника в районах Краснодара, Днепропетровска, Чаплино, Запорожья, Красноармейского, обрушивались на железнодорожные станции, на крупные железнодорожные узлы.

В те дни наша солдатская «разведка» доносила, что воздушные бои развернулись на всем протяжении Южного, Юго-Западного, Воронежского, Центрального, Брянского, Западного и Калининского фронтов. Не трудно было догадаться в чем тут дело.

Верховное Главнокомандование этими массированными авиационными ударами препятствовало свободной переброске противником воинских частей с одного участка на другой, создавая помехи для сосредоточения крупных ударных формирований.

Если каждую значительную операцию рассматривать в диалектической взаимосвязи, то эти майские воздушные сражения справедливо будет считать преддверием нашей победы на Курской дуге.

Теперь мы знаем, что гитлеровский воздушный флот в майских боях, в особенности на юге, над Краснодаром и в Донбассе, понес невосполнимые потери и окончательно утратил свое превосходство в воздухе. Воздушное прикрытие подготавливаемого германским командованием решающего наступления сорок третьего года было утрачено.

В ходе войны определилась группа советских военачальников, которым Ставка доверяла командование фронтами, посылала в войска своими представителями, направляя с одного фронта на другой в зависимости от рода задач, которые приходилось решать на том или ином участке фронта. Из этой группы генералов и маршалов на наших глазах выковывалась плеяда советских полководцев, которая разрушила миф о непобедимости прусской военной школы.

Командующий фронтом генерал армии Р. Я. Малиновский ориентировал нас в мае на серьезные оборонительные бои. Армия, как указывалось выше, сосредоточивалась в районах Купянска и Сватово. Малиновский привез мне карту, на ней была нанесена операторами штаба фронта линия, по которой мы должны были подготовить оборонительные рубежи, прочно и глубоко закопавшись в землю. Линия шла по реке Оскол на участке Двуречная — Купянск — Сеньково — Горохватка фронтом на запад и юго-запад.

Приказав нам развернуть армию для обороны сравнительно узкого участка, Р. Я. Малиновский требовал также, чтобы мы были готовы, если противник перейдет в наступление, нанести сильный контрудар в направлениях Купянск — Волчанск, Купянск — Чугуев вдоль правого берега реки Оскол на город Изюм и по возможным переправам через реку Северный Донец.

Опять оборона…

А нам, и красноармейцам, и командирам всех рангов во всех звеньях армии, нам не терпелось померяться с противником силами в наступлении, испытать, что это такое гнать врага, громить его боевые порядки на оперативном просторе.

Военный совет армии чувствовал, что армия переживает сложное настроение.

Я видел отступление сорок второго года. Это отступление, как и в 1941 г., было вынужденным, оно шло с упорными боями за каждый оборонительный рубеж, сопровождалось ожесточенными контратаками. Но отступали, хотя в сознании солдата уже свершался тот психологический перелом, который и создал предпосылки для беспримерной обороны Сталинграда. Теперь свершался новый психологический переворот. Теперь солдат рвался в наступление, он был уверен в своих силах. Огромна роль наших политработников в укреплении в сознании каждого солдата твердой уверенности в том, что час полного изгнания врага с родной земли близок.

Чем были вызваны столь осторожные распоряжения фронта, мы, конечно, не знали. На уровне командования армии общие стратегические планы целой кампании не обсуждались. Но глядя на установившуюся линию фронта, можно было сразу определить, что наш курский выступ — Курская дуга, вдавшаяся в сторону противника, будет ареной жесточайших боев. Мы не знали тогда доподлинно, с какими планами встречает третью военную весну гитлеровское командование. Ставке же были известны эти планы, о чем свидетельствуют последующие ее действия. Я предполагал, что Гитлер готовит на Курской дуге генеральное наступление 1943 года и на нас падет задача оборонять фланги нашего фронта.

Однако, передавая установки на оборону, Родион Яковлевич Малиновский нацеливал командование армии и на наступление. Он отлично понимал, что мы будем готовиться к наступлению и отрабатывать на учениях все элементы взаимодействия войсковых частей для широкого маневрирования в наступательных операциях.

Я присматривался, как в новой обстановке, в свете новых задач можно было бы использовать сталинградский опыт.

Итак, командованием фронта была поставлена задача — закрепиться на левом берегу реки Оскол. При первом же взгляде на карту решение построить оборону по левому берегу, имея впереди водный рубеж, напрашивалось само собой. Но на месте открывались иные возможности, с многообещающими перспективами.

Если действительно перед армией ставились бы только оборонительные задачи, то левый берег должен был бы стать линией обороны. Но время и весь ход войны ставили оборонительные задачи в прямой связи с задачами наступательными. В этих условиях левый берег Оскола не подходил.

Западный, то есть правый берег реки был выше левого и господствовал над местностью. Это и предопределило возможность для нас представить командованию фронта свой встречный план.

Учитывая опыт сталинградцев, которые вели оборону, имея сзади себя водный рубеж, мы предложили укрепиться на западном берегу реки Оскол, более высоком, чем восточный, зарыться там в землю, оставляя себе развязанными руки для контрударов в любой благоприятный момент, не будучи зависимыми от переправы и от действия авиации противника при переправе.

Р. Я. Малиновский сам приехал на рекогносцировку. Почти целый день мы ездили на его «оппель-адмирале» по западному берегу, на месте уточняя все детали организации обороны, В результате этой рекогносцировки на месте было принято решение, которое затем было оформлено директивой фронта от 6 апреля 1943 года.

Это решение обеспечивало активность обороны, возможность маневра для армейских соединений на северо-запад, на запад и юго-запад, своевременную поддержку войскам, обороняющим Северный Донец от Волчанска и до Изюма.

Было и еще одно преимущество в таком построении обороны. Дислокация войск в этом варианте более походила на подготавливаемое наступление, чем на оборону, что больше отвечало настроению войск в тот момент.

Мы заняли новые позиции, нисколько не меняя распорядка жизни в армии. По-прежнему шла работа по укреплению оборонительных рубежей, шли учения в войсках, отработка взаимодействия в наступательных операциях и в обороне, командиры дивизий обменивались между собой опытом, шли командно-штабные учения.

На партийных и комсомольских собраниях подводились итоги политической работы в боевой обстановке, обсуждался опыт прошлых боев, разъяснялись новые задачи, продиктованные временем и изменением общей обстановки на фронтах Отечественной войны.

Именно на партийных и комсомольских собраниях со всей остротой чувствовалась перемена настроения в войсках. Мы получили задачи на оборону и обсуждали их на собраниях. На них говорилось фактически о возможностях нашего наступления.

Менялось все. Менялось настроение в армии, приобретался командирами опыт, менялась техническая оснащенность. Промышленность, перебазированная на Урал и в Сибирь, наращивала свои мощности. Шли к нам новые танки, которые уже прекрасно зарекомендовали себя в бою. Наши самолеты не уступали теперь немецким, мы это воочию видели в воздушных боях, которые разыгрывались над расположением нашей армии.

Шло время. Ранняя украинская весна уже повернула на лето. Реки вошли в свои берега, подсохли дороги. Фронт все еще не приходил в движение. Шли бои лишь местного значения. Доходили до нас, однако, сведения, что в Брянских и Белорусских лесах усилили свою активность партизанские соединения, нанося ощутимые удары по коммуникациям противника. И все…

Мы использовали каждую свободную минуту для того, чтобы готовиться к наступлению. Я старался проконсультироваться и с командирами высоких рангов о методе наступательных операций, перенять у них опыт вождения войск во время маневренного наступления, старался выведать у них все, что им удалось узнать о поведении противника во время нашего наступления. Очень были для меня полезны встречи с генералом армии Николаем Федоровичем Ватутиным. Николай Федорович подробно рассказывал мне о прорыве немецкого фронта на Дону в ноябре 1942 года, о продвижении наших войск от Дона до Северного Донца. Его рассказы были крайне интересны. Он никогда не преуменьшал силы противника, не переоценивал и наши успехи, всегда с полной беспощадностью вскрывал недостатки, мешающие нашей армии.

Встречался я и с Василием Ивановичем Кузнецовым, командующим 63-й армией.

В. И. Кузнецова я знал еще до войны по совместной службе в Белорусском военном округе как разумного и волевого командира.

В. И. Кузнецов в Сталинградской битве показал себя выдающимся военачальником. 63-я армия в процессе наступательных боев на Дону была преобразована в 1-ю гвардейскую и решительно действовала на самых ответственных оперативных направлениях.

Генералы В. И. Кузнецов, П. С. Рыбалко и Ф. М. Харитонов обратили мое внимание на одно немаловажное обстоятельство. В сорок первом и в сорок втором годах, даже во время развития своего наступления гитлеровцы отнюдь не везде создавали окружение нашим войскам, а шли во многих случаях лишь на создание видимости окружения. После Сталинграда они сами стали панически бояться окружения и были очень чувствительными к воздействию на их фланги. Еще больше гитлеровцы боялись появления наших танков в своем тылу. Они тут же сворачивали оборону и стремительно отходили.

Павел Семенович Рыбалко приоткрыл мне и причины нашего отступления весной из Харькова. Его войска ворвались в этот важнейший промышленный центр Украины с ходу, на плечах растерянного противника овладели Харьковом. Если бы вовремя были подтянуты тылы, а войска были бы обеспечены горючим и боеприпасами, немецко-фашистские войска не овладели бы вновь Харьковом.

Именно там на Северном Донце, я столкнулся впервые с довольно странным обстоятельством, которое заставило меня задуматься над психологией противника.

Я изучал обстановку на участке фронта, который должна была оборонять 8-я гвардейская армия или на котором она должна была наступать. Наша армейская разведка в обычном порядке доставила «языка». Военнопленный показал, что он из 6-й полевой армии. Наши разведчики сначала не поверили ему. Ведь 6-я полевая армия прекратила свое существование в Сталинграде. Пленный разговорился и объяснил, что Гитлер особым распоряжением создал вновь 6-ю армию, назвав ее «армией мстителей». Командовал этой армией генерал-полковник Холлидт, стремившийся в какой-то степени заменить в немецко-фашистских войсках Паулюса и успевший заслужить доверие Гитлера. Мы попытались расспросить немецкого солдата, за что же он собирается мстить? За Сталинград? Одно слово «Сталинград» вызвало массу эмоций у солдата, который оказался смышленым. Он рассказал нам, что в вермахте опасно произносить это слово. Не потому опасно, что кто-либо скрывает историю его разгрома в Сталинграде. Нет! Для гитлеровцев Сталинград стал вообще синонимом поражения. Словом «Сталинград» обозначается теперь любая угроза поражения.

И еще одно рассказал словоохотливый пленный: солдаты уже не надеются на своих генералов. Вся надежда на Гитлера, потому что Гитлер обещал «чудо».

Что-то подобное мы слышали от пленных солдат и до этого. И не только от солдат, но и от офицеров. Люди трезвые, реалистичные этой «третьей силой» называли сверхмощное, секретное оружие, которое изготавливается в большой тайне.

В двадцатом веке надежда на чудо! Это обнадеживало. Но вместе с тем и настораживало. Враг будет действовать рассудку вопреки! Это было видно каждому, кто хотя бы мало-мальски имел возможность проанализировать создавшуюся обстановку на фронте.

3

Теперь многое окончательно прояснилось, несмотря на все усилия фальсификаторов истории. Тогда же, в сорок третьем году, Верховному Главнокомандованию приходилось решать задачу со многими неизвестными.

Самые простейшие расчеты, анализ настроения как наших войск, так и войск противника подсказывали, что война гитлеровской Германией проиграна, что никакого поворота в военной судьбе быть не может, никакое сверхсекретное оружие, никакие чудеса не способны и не властны изменить создавшееся соотношение в противостоящих силах.

Что же может в этой обстановке предпринять Гитлер? Сколько мы ни пытались представить себе, ничего логического не получалось. Все стояло вне логики.

По моему мнению, можно было даже ожидать решения об отводе всех войск противника с территории Советского Союза. Такое решение в начале 1943 года в какой-то степени было оправданным. Оправданным, хотя бы потому, что таким образом можно было бы избежать кровопролития, спасти жизни миллионам немцев, избавить нацию от невосполнимых потерь. Говоря о поражении гитлеровской Германии во второй мировой войне, историки обычно обращают внимание на ее потери чисто политического и экономического характера, на потери ее престижа. Мало кто из исследователей упоминает о том, что в Сталинградском сражении и в последующих сражениях на полях России Гитлер положил в могилу миллионы немцев, обескровил немецкую нацию.

Я не вдавался в анализ того, как Гитлер мог бы совершить отвод войск из России. Наверное, для этого ему и его сообщникам пришлось бы уйти с политической арены. Этого требовали интересы германской нации, интересы германского государства. Но этого не случилось. А ведь история знает, что Германия Вильгельма II в 1918 году, потерпев несколько поражений в сражениях на западе, капитулировала, не допустив англо-американские и французские войска в пределы страны. Теперь гитлеровские генералы пытаются надеть на себя венец мучеников, венец борцов за интересы германской нации.

Здесь английский военный историк бродит где-то около истины, но что-то ему мешает вымолвить последнее слово, которое дало бы правильную оценку сложившейся обстановки к началу летне-осенней кампании 1943 года.

Возможно, и Рундштедт, и Лееб советовали Гитлеру перейти к обороне, возможно, что такие советы Гитлер получал и от других генералов. Но советы давать легко, гораздо труднее их исполнять.

Кто разрешил бы Гитлеру закрепиться на советской земле, кто ему разрешил бы произвести планомерный отвод войск в Польшу?

Время работало на нас. Военная промышленность увеличивала выпуск танков, самолетов, артиллерийского вооружения, боеприпасов, автоматического оружия. Мы создавали, и довольно быстро, перевес в технике. Несколько месяцев передышки могли сыграть решающее значение. И Гитлер, выслушивая предложения своих генералов о переходе к обороне, видел, что оборона на захваченной территории — это блеф.

Еще наивнее выглядело предложение отвести войска в Польшу. Как бы это можно было сделать, не вступив в переговоры с антигитлеровской коалицией и не приняв тех условий, которые были бы продиктованы правительству «третьего рейха»? А одним из непременных условий всякого перемирия было бы условие о ликвидации фашистского режима в Германии. Если бы Гитлер попытался без заключения перемирия отвести войска в Польшу, то это привело бы его к немедленной катастрофе на Восточном фронте. Стоило ему лишь на одном участке фронта ослабить насыщенность обороны, как в этом направлении немедленно последовал бы сокрушительный удар советских войск. Отвод немецких войск был бы расстроен, началось бы беспорядочное бегство. Так что напрасно теперь гитлеровские генералы говорят о своих «советах» Гитлеру. Ни один их совет не был реальным, кроме одного: капитуляция, смена политического режима в Германии. Ни один из генералов не подал такого совета.

Да, время уже работало на нас. «Блицкриг» в войне против Советского Союза окончательно провалился еще в 1941 году, в сражениях под Смоленском, в грандиозной битве за Москву.

Но и после Сталинграда враг был еще силен.

Известно, что немецко-фашистские войска успешно наступали на Восточном фронте, лишь имея многократное превосходство над нашими войсками в живой силе, в технике, особенно в танках и самолетах, в артиллерии, располагая неограниченными накоплениями боеприпасов. К сорок третьему году они утратили это преимущество.

Ставка нацеливала советские войска на создание мощной обороны, дабы избежать каких-либо случайностей на юге страны, памятуя прошлогоднее поражение на Изюм-Барвенковском выступе.

Командующий Юго-Западным фронтом Родион Яковлевич Малиновский получил указание Генерального штаба Красной Армии, строжайше предписывающее укреплять оборонительные линии.

К этому времени наше Верховное Главнокомандование знало, что гитлеровское командование планирует наступление, что главный удар гитлеровских войск последует в районе Курска, знало и предварительные сроки этого удара, но, учитывая их возможности производить в стремительном темпе перегруппировки для изменения направления удара, Верховный Главнокомандующий требовал быть готовыми к отражению удара на любом участке фронта.

Напряжение между тем в оперативной паузе нарастало. И мы все это отчетливо чувствовали.

Прошел май. На исходе июнь. Мы по-прежнему занимались укреплением оборонительных рубежей, проводили учения в войсках и ждали. Фронт оставался недвижим. Шла местами перестрелка, совершались незначительные операции. В войсках накапливались силы для удара. Нарастало нетерпение и у наших солдат. Мне не раз в те дни приходилось беседовать с ними.

— Товарищ командующий, — спрашивали у меня, — когда же наступать?

Установка командования оставалась прежней — оборона.

— О каком наступлении речь? — отвечал я вопросом на вопрос. — Перед нами поставлена задача отразить возможное наступление врага.

— Оно возможное… — отвечали мне. — Но состоится ли оно? А если да, то мы перехватим его на ударе. У солдат твердое намерение прогнать врага! Хватит!

Наше Верховное Главнокомандование, наш Генеральный штаб правильно разгадали замысел противника. Курская дуга! И 2 июля безошибочно определили срок его перехода в наступление (3–6 июля). Были приняты все необходимые меры.

Гитлеровских генералов соблазнила кажущаяся легкость концентрированными ударами с юга и с севера срезать образовавшийся к весне 1943 года выступ на линии фронта между Орлом и Белгородом и, стиснув с двух сторон наши войска, обороняющие Курск, уничтожить их, создать глубокий прорыв в наши тылы и организовать удары на юг и на север, в зависимости от исхода операции. Так Гитлер собирался «при наличии ограниченных средств» добиться «больших результатов».

Силы и средства были у него ограничены, конечно, весьма относительно. Для удара в районе Белгорода и в направлении на Поныри он сконцентрировал огромные силы. Пожалуй, в таких масштабах германская армия никогда не начинала наступления на сравнительно небольшом участке фронта. Но мы тоже имели теперь возможность противопоставить и значительные силы, и материальные средства, и возросшее мастерство наших армий, и воодушевление войск осязаемой победой.

Гитлер при всех условиях понимал, так же, как понимали и его генералы, что это их последняя попытка взять реванш за поражение под Сталинградом, опять захватить стратегическую инициативу. Поэтому они и оттягивали до последней возможности начало наступательных операций, подбрасывая все новые и новые контингенты войск, новую технику, знаменитые танки «тигр», «пантера», а также самоходные орудия «фердинанд», готовя бросить в костер сражения все самое лучшее, что могла в то время дать фронту военная промышленность почти всей Европы.

Обе стороны готовились к решительному сражению на Курской дуге. Обе стороны, конечно, знали о сосредоточении противником сил и средств для этого сражения. Обе стороны усиленно закапывались в землю и под видом оборонительных сооружений готовили исходные позиции для наступления всех родов войск.

Стоял вопрос: кто начнет наступать?

А время работало на нас — оборона врага на нашей земле не могла быть длительной.

Наше Верховное Главнокомандование учло преимущество активной обороны с переходом в контрнаступление и решило принять удар противника на подготовленных рубежах, обескровить и обессилить наступающую группировку противника, чтобы затем перейти в решительное контрнаступление.

И вот в ночь с 4 на 5 июля фронт загрохотал. Однако первой заговорила артиллерия не наступающих, а обороняющихся.

Еще дочитывали в отдельных немецко-фашистских частях приказ Гитлера, как всегда составленный в восторженно-мистическом тоне:

Еще немецко-фашистские войска выходили на исходные рубежи для атаки, еще накапливались поблизости от передовой линии танковые соединения, на аэродромах летчики прогревали моторы.

Удар планировался на 3 часа утра 5 июля. В 2 часа 20 минут войска Центрального и в 3 часа Воронежского фронтов обрушили шквал артиллерийского огня на исходные позиции противника.

Что это? Артиллерийский налет разведывательного назначения? Бьют пять минут, десять… Следует залп за залпом реактивных минометов, рвутся тяжелые снаряды гаубичной артиллерии. Боевые порядки редеют, они расстроены. Командование торопливо и в панике отводит с исходных рубежей танки. Огонь — головы нельзя оторвать от земли.

Проходит десять минут, пятнадцать минут. В дело вступает авиация. Над полем боя нарастающий гул авиационных моторов. Самолеты пикируют на позиции, расстреливают на бреющем полете сосредоточившиеся для броска соединения пехоты. Проходит еще десять минут. Артиллерийский огонь не прекращается. Можно подумать, что через несколько минут советские войска перейдут в наступление…

В глубине фронта, в армейских штабах, в штабах вражеских дивизий мечутся дежурные адъютанты, непрестанно звонят телефоны полевой связи. Командиры полков запрашивают, что делать, не отменяется ли наступление.

Позволительно спросить сегодня гитлеровских генералов, командовавших в те дни войсками на Курском направлении, под Орлом и под Белгородом, на что они рассчитывали, решив все-таки начать наступление почти на два часа позже запланированного срока. Мы не получим вразумительного ответа на этот вопрос. Их планы были нарушены, тщательно подготовленный удар был значительно ослаблен еще до его начала, развернулись воздушные бои, которых не знала вторая мировая война до Курской битвы. Господство в воздухе было противником утеряно. А с резервами?..

С резервами получилось совсем уж не по плану.

План Ставки Верховного Главнокомандования предусматривал — как только развернется Курская битва — переход в наступление нескольких соседствующих фронтов, чтобы гитлеровское командование не могло усилить войска на Курском направлении.

Юго-Западный фронт должен был начать наступление на Барвенково; Южный фронт — из района Матвеев курган прямо на запад, на Сталино и далее на Мелитополь; Брянский фронт — на Орел, Западный фронт — на Карачев.

В такой обстановке немецко-фашистское командование лишалось всякой возможности маневрировать резервами.