В боях за Украину

Битва за Донбасс

7 июля, в разгар боев на Курско-Орловской дуге, меня и командующего соседней 1-й гвардейской армией генерал-полковника В. И. Кузнецова вызвали в штаб фронта. Мы поняли, что настал и наш час действовать.

Командующий фронтом Родион Яковлевич Малиновский объяснил замысел Ставки Верховного Главнокомандования: воспользовавшись боями под Курском, тем, что в эти бои втянуты основные ударные силы гитлеровской армии, начать наступление на Донбасс силами Юго-Западного фронта, имея задачу или опрокинуть противника, или, на крайний случай, сковать его силы на участке, противостоящем Юго-Западному фронту.

Задача для 1-й и 8-й гвардейских армий формулировалась таким образом: вводом в бой двух армий форсировать Северный (Северский) Донец, прорвать оборону противника в районе города Изюма и, развивая наступление, в общем направлении через Барвенково на Красноармейское совместно с войсками Южного фронта, наступающего от реки Миус на Сталино, разгромить донбасскую группировку противника и выйти на Днепр.

Задача эта формулировалась пока что в общих чертах. Она скорее выглядела задачей на всю летнюю кампанию, ибо средств на обеспечение такого широкого и глубокого наступления фронту выделено не было.

Должен отметить, что этот общий стратегический план имел под собой достаточное основание. Войска Юго-Западного фронта фактически нависали над немецко-фашистскими войсками, занимающими Донбасс. Представлялось соблазнительным одним общим ударом из района Изюма в направлении на Барвенково, Запорожье, Мелитополь рассечь и разгромить всю южную группу немецко-фашистских войск при активной поддержке Южного фронта, которым в то время командовал Ф. И. Толбухин. Таким образом, эта задача могла выглядеть и как конечная цель наступательных операций нескольких фронтов.

1-я и 8-я гвардейские армии должны были наступать каждая в составе трех корпусов, или, иначе говоря, в составе девяти дивизий. В качестве средств усиления армиям придавались по одной артиллерийской дивизии прорыва, по одному смешанному корпусу авиации и по два-три танковых или самоходных полка. Решением командующего фронтом 8-й гвардейской армии был передан 33-й стрелковый корпус в составе 50, 230, 243-й стрелковых дивизий и 253-й отдельной стрелковой бригады. Во втором эшелоне фронта были поставлены 1-й гвардейский механизированный корпус генерала И. Н. Руссиянова и 23-й танковый корпус под командованием генерала Е. Г. Пушкина.

В соответствии с общей задачей командование фронта определило три основных участка прорыва для 1-й и 8-й гвардейских армий.

33-му стрелковому корпусу предстояло наносить удар и прорывать оборону противника в направлении на Пришиб, Сидорово с ближайшей задачей в районе этих населенных пунктов форсировать Северный Донец и к исходу дня овладеть рубежом Адамовка — Хрестище — Соболевка — Райгородок.

29-й гвардейский стрелковый корпус нашей армии, а также 6-й гвардейский корпус 1-й гвардейской армии нацеливались на прорыв обороны противника на участке Еремовка — Синичино — южная окраина Изюма, с выходом на рубеж Малая Камышеваха — Перемога — Красный Яр.

4-й гвардейский, стрелковый корпус 1-й гвардейской армии должен был прорвать оборону противника на реке Северный Донец на участке Петровское — Червоный Шахтер и развивать наступление в общем направлении Великая Камышеваха — станция Лозовая.

Срок готовности к наступлению устанавливался 15 июля. На подготовку отводилось, стало быть, восемь суток. Для выполнения поставленных задач 8-я гвардейская армия имела в то время три полностью укомплектованных стрелковых корпуса: 28-й гвардейский, 29-й гвардейский и 33-й стрелковый. 33-й стрелковый корпус уже занимал позиции для наступления, находясь на переднем крае.

Необходимо было уточнить разведывательные данные о противнике и как можно полнее представить себе расположение его артиллерийских позиций и огневых точек. Обычно эти данные выясняются разведкой боем. Но это означало бы отказ от внезапности удара. Начальник разведки армии полковник М. З. Герман нашел творческое решение этой задачи. Он предложил создать единую карту оборонительных укреплений противника на основе всех, даже самых мелких, данных о противнике, накопившихся к этому моменту в армейских частях. Соприкосновение с противником всегда что-то подсказывает даже рядовому бойцу.

Сначала был составлен предварительный вариант карты по данным, накопленным в частях и соединениях армии. Карта была размножена и разослана для уточнения и дополнений в оперативный отдел, командующему артиллерией, в штабы корпусов и дивизий, а также нашим летчикам.

Наши летчики, имея на руках карту с отметками разведки армии, получили возможность не только откорректировать ее, но и провести аэрофотосъемку в тех местах, где не сумела разобраться наземная разведка.

Мы выдвинули к передовой линии рекогносцировочные группы, выбросили вперед наблюдательные пункты — наблюдение за оборонительной линией противника велось и днем и ночью. Местами разведчики завязывали активную перестрелку с противником, чтобы выявить точнее его огневые точки.

В армейской разведке тщательно были изучены все разведсводки, протоколы допроса пленных, учетные карточки на части противника, имевшиеся в разведорганах дивизий; было проанализировано все, что касалось не только количества войск противника, их вооружения, но также и их морального состояния.

Дважды или трижды уточнялась карта, наконец все было готово. Я пригласил на совещание командующих и начальников родов войск, начальников отделов штаба, выслушал их доклады о готовности к наступлению, о противнике, объехал с ними участки, выбранные для наступления, изучая правый берег и передний край немецкой обороны.

Оборонительный рубеж на реке Северный Донец противник начал сооружать со второй половины марта, и к началу нашего наступления им было подготовлено две позиции, по две траншеи в каждой. Траншеи были оборудованы подбрустверными блиндажами с различными по степени сопротивляемости покрытиями, были связаны развитой сетью ходов сообщения и прикрывались с фронта многочисленными противотанковыми и противопехотными минными полями.

В глубине, на командных высотах, в населенных пунктах и на опушках лесов имелись опорные пункты и узлы сопротивления, приспособленные к круговой обороне и находящиеся между собой в огневой связи.

Правый берег Северного Донца на участке, намечавшемся для форсирования, господствовал над левым берегом, что значительно затрудняло наблюдение с нашей стороны. Мы должны были так подготовить наблюдательные пункты, чтобы во время форсирования реки не потерять управления боем. Наши разведчики и саперы излазили весь берег в поисках удобных позиций для наблюдательных пунктов, откуда можно было бы просматривать местность в глубине обороны противника во время боя…

В общем, к началу наступления, к началу форсирования Северного Донца система обороны противника была изучена нами неплохо. Мы установили с полной достоверностью, что войскам Юго-Западного фронта в Донбассе противостоят 6-я полевая и 1-я танковая армии из группы армий «Юг».

Читатель, незнакомый со структурой вермахта и исходящий в своих сравнениях из структуры Красной Армии военных лет, наверное, спросит: как же так, двум фронтам противостояли всего лишь несколько гитлеровских армий, потребовалось и время и усилия, чтобы сбить их с позиций, прорвать их оборону и погнать с нашей земли! Чем это объяснить? Объясняется это различным насыщением армейских единиц. Так, 6-я полевая армия Паулюса подходила к Сталинграду, имея в своем составе около 20 дивизий, в том числе три танковые и две моторизованные, в то время как 62-я армия, оборонявшая город, имела лишь восемь стрелковых дивизий и три бригады очень слабого состава. Корпус вермахта доходил, как правило, до шести пехотных дивизий, что равнялось нашим двум корпусам, да и то по формальному признаку. Численность укомплектованной дивизии противника была намного выше численности нашей полностью укомплектованной дивизии.

Исходя из установок Военного совета армии, штаб армии разработал подробный план операции, разбив ее на подготовительный этап — в шесть суток и на этап форсирования Северного Донца и прорыва обороны противника — в двое суток. Третий этап планировался на трое суток. На третьем этапе перед армией ставилась задача выйти главными силами на рубеж Красноармейское — Константиновка и совместно с войсками Южного фронта окружить донбасскую группировку противника в районе Сталино (Донецк).

Для того чтобы скрыть наши намерения, слово «наступление» в оперативных документах, в радиопереговорах, в устных указаниях командиров всех подразделений не употреблялось. Только оборона, оборона…

Войска фронта в основном были укомплектованы. Предстояла только передислокация сил в оперативных целях, незаметное сосредоточение частей на исходных рубежах для атаки. В районе дислокации 8-й гвардейской армии природные условия были благоприятны для скрытых передвижений. Наш левый берег Северного Донца, его поймы были покрыты густым лесом. Леса эти рассекались грунтовыми дорогами. В ночное время мы имели возможность совершать незаметные для врага перегруппировки.

В старых районах расквартирования оставались войска вторых эшелонов и тыловые части, перед ними была поставлена задача имитировать подготовку крупных войсковых соединений к обороне.

И вот совсем как будто бы незначительный фронтовой эпизод смял наш прицел на внезапность.

В расположении 74-й гвардейской дивизии два бойца ночью пошли купаться. Заблудились и вышли не к старице, как собирались, а к берегу Северного Донца. Полезли в воду и были схвачены разведкой противника.

Обстановка была крайне напряженной. Враг опасался нашего наступления. Два наших солдата были для них находкой. В отчете разведывательной группы немецкого батальона (он попал в наши руки в первые часы наступления) говорилось:

Нам удалось установить, что наши бойцы и под пытками не назвали час начала нашего наступления. Предупреждение командованию противника, как мы видим, поступило за несколько минут до начала артиллерийской подготовки. И все же это было предупреждением. Противник получил ориентировку.

На рассвете 17 июля началась авиационная и артиллерийская подготовка на участках 1-й гвардейской и 8-й гвардейской армий. Артиллерийская подготовка длилась 1 час 30 минут. Мы сосредоточили для стрельбы прямой наводкой до 19 орудий на один километр фронта и 75–90 стволов с закрытых позиций.

В начале артиллерийской подготовки на мой наблюдательный пункт армии прибыли командующий фронтом генерал армии Р. Я. Малиновский и член Военного совета генерал-лейтенант А. С. Желтов.

Солнце еще не всходило. Светлела, разгоралась над степью знойная июльская заря с ее яркими оранжевыми красками. Били слепящими залпами гвардейские минометы. Над рекой, над камышом, над кустарником по ее берегам потянулась густым туманом и окутала все непроницаемая дымовая завеса.

Из зарослей, из прибрежных лесов по-пластунски или бегом, пригибаясь к земле, спускались к берегам передовые батальоны пехоты. Под дымовой защитой отчаливали одна за другой весельные лодки.

Ветер минутами срывал дымовую завесу с реки. На том берегу сейчас же оживали огневые точки. Но они тут же гасились прицельным артиллерийским огнем.

Первые лодки причалили к противоположному берегу. Гвардейцы коротким броском достигли первого ряда траншей. В траншеях завязался жестокий рукопашный бой. Артиллерия перенесла огонь в глубину обороны противника, а от нашего берега отчалила новая партия весельных лодок.

К 8 часам утра наши батальоны захватили первую и вторую траншеи, закрепились там, под их прикрытием мы подвели к берегу понтонные парки и приступили к наведению переправы для артиллерии и танков.

Переправившиеся войска получили приказ продвигаться вперед, расширяя плацдарм на вражеском берегу. Но результаты атак на удалении от берега не были столь успешными, как переправа. Нарастало сопротивление противника. Сказывался и недостаток в боеприпасах. Активизировала свои действия вражеская авиация, нанося удары по нашей переправе. Поминутно над рекой вспыхивали ожесточенные воздушные бои. Противник располагал здесь значительными воздушными силами.

План операции начал нарушаться по срокам.

К наступлению темноты 17 июля части 8-й гвардейской армии лишь закрепились на правом берегу Северного Донца, в глубину развить наступление не удалось.

Армейские танковые части и части 1-го гвардейского механизированного корпуса в бой введены не были: они запоздали с переправой.

Наступила поздняя и короткая июльская ночь. Тревожная ночь. Местами, как доносили из батальонов, еще не утихли бои. Начали обработку позиций противника ночные бомбардировщики. Штабы корпусов и дивизий готовились к новому бою на рассвете. Для меня лично это были трудные часы: первое наступление нашей армии после сталинградских боев, и ни одна из поставленных задач не решена.

Задуматься было над чем. Что случилось? Почему к середине дня наши атаки повсеместно захлебнулись, несмотря на то, что враг нес большие потери? В донесениях, которые проверялись и перепроверялись, указывалось, какие потери он понес. Над полем боя дымились танки противника, на нашу сторону наносило смрад от горящей краски на броне.

Наши войска взяли много пленных. Начинала слегка приоткрываться загадка столь сильного и активного сопротивления врага.

Противник создал на участках прорыва фронта глубокоэшелонированную оборону. Подбросил новые части. Наутро, как теперь явствовало из показаний пленных, нас ожидали крупные силы противника. Пленные показали, что к частям, расположенным на нашем участке фронта, подходили на подмогу соединения двух немецких танковых дивизий: 17-й и «Викинг».

Этой же ночью нам передали через командование фронта, что наступление противника на Курской дуге потерпело полный провал, что наступление войск Западного, Брянского и Центрального фронтов успешно развивается — наши войска взломали оборону противника, и в прорыв вводятся значительные силы. Враг, отчаянно обороняясь, начал отступление…

Должен сказать, что в те дни получить полную информацию о битве на Курской дуге было трудно. Кое о чем мы могли только догадываться. В те дни мы не могли получить и достоверного представления о масштабах выигранного нами сражения. Теперь, зная весь ход операций наших фронтов в июле сорок третьего года после оборонительных сражений на Курской дуге, можно сказать с уверенностью: нашим наступлением в Донбассе мы ослабляли вражеский фронт под Курском и под Харьковом. Стало быть, уже одно то, что противник из-за удара на нашем участке фронта вынужден был распылять свои силы, оправдывало наши действия. Вместе с тем, когда фронт в одном месте тронулся и враг потерпел значительное поражение от наших соседей, надо было наступать, чтобы лишить его возможности маневрировать войсками.

Мы досадовали, что не удается расширить наступление, между тем, самый факт наступления нашего Юго-Западного фронта и захват нами оперативной инициативы у противника были уже немалым успехом в стратегическом замысле огромного масштаба.

Стало быть, наступать, давить на противника по всему фронту — и ни на минуту не ослаблять этого давления!

Поздно вечером я принял решение: с утра 18 июля, на второй день наступления, ввести в бой второй эшелон армии и танковую группу М. Г. Вайнруба в составе двух танковых и самоходно-артиллерийского полков. В ночь с 17 на 18 июля танки М. Г. Вайнруба были переправлены на правый берег Северного Донца.

Всю ночь напряженно работали переправы. Надо было пропустить не только войска, но и перевезти массу грузов, артиллерию, танки, боеприпасы, кухни. Но даже и ночью не прекращались удары авиации противника по переправам. Было ясно, что на нашем участке фронта наращиваются авиационные силы противника. К рассвету начали поступать в штаб армии сообщения авиаразведки о массовом движении гитлеровских войск к нашему участку фронта. По дорогам двигались немецкие танки, артиллерия, самоходные орудия. Самолеты, вылетавшие на бомбежку, встречали мощное воздушное прикрытие противника. Эти данные авиаразведки совпадали с показаниями пленных гитлеровских офицеров. Таким образом, вырисовывалось, что командующий группой армий «Юг» Эрих фон Манштейн перебросил две танковые дивизии 24-го танкового корпуса из-под Харькова и вводил их в бой против нашей армии. Вслед за 17-й танковой дивизией и танковой дивизией СС «Викинг» против войск Юго-Западного фронта перебрасывался 3-й танковый корпус со средствами усиления. В районе Макеевки на прикрытие Донбасса от ударов Южного фронта немецко-фашистским командованием были также сосредоточены танковые дивизии СС «Адольф Гитлер», «Райх» и «Мертвая голова», переброшенные из района Белгород — Харьков.

В разные времена по-разному человек воспринимает те или иные известия. Прямо скажу, когда меня ознакомили с донесениями летчиков о широком передвижении вражеских войск, о подходе крупных их резервов, мне стало не по себе. Наши силы в наступлении таяли, противостоящие нам на правом берегу Северного Донца силы противника возрастали. Мы отчетливо сознавали, что такое дивизии 24-го танкового корпуса, какой они обладают маневренностью, как значительна их огневая мощь.

Пытаясь удержать за собой Донбасс, Гитлер и Манштейн шли на огромный риск, ослабляя свой фронт под Харьковом, там где на них надвигались силы двух фронтов — Воронежского и Степного.

В те часы, когда против армий Юго-Западного фронта появились немецкие танковые дивизии, переброшенные из-под Харькова, мы понимали, что это облегчит наступление Воронежского и Степного фронтов — Н. Ф. Ватутина и И. С. Конева. Об этом мне не один раз говорил Маршал Советского Союза А. М. Василевский.

Наступление фронтов под командованием Н. Ф. Ватутина и И. С. Конева началось 3 августа, когда удары Юго-Западного фронта уже начали ослабевать, когда мы убедились, что развить наступление здесь не удастся.

Для нас наступление Воронежского и Степного фронтов как бы затянулось, но для противника оно началось в какой-то мере внезапно. Он еще не успел вновь укрепить ослабленный фронт. Уже развернулось наше наступление под Харьковом, когда гитлеровское командование в спешном порядке вынуждено было перебрасывать из Донбасса на белгородско-харьковское направление (переброска шла с 3 по 9 августа) пять танковых дивизий — 3-ю и 7-ю, дивизии СС «Викинг», «Райх», «Мертвая голова» и управления 24-го и 47-го танковых корпусов.

Да, нам предстоял трудный день. Сталинградцам предстояло новое и трудное испытание: опять неравные бои.

Прежде всего значительно усилилось воздействие авиации противника. Группы «юнкерсов», по 20–30 самолетов, под прикрытием истребителей непрестанно бомбили переправы; многие части, получив приказ переправиться на южный, правый берег Северного Донца, приказ выполнили с запозданием.

Части 29-го гвардейского стрелкового корпуса поднимались несколько раз в атаки, но их встречал массированный огонь, они смогли продвинуться лишь на один-два километра, неся большие потери. Повсеместно противник вводил в бой танки. Заметно усилилась его артиллерия. По нашим предварительным данным, этот участок фронта оборонялся 333-й пехотной дивизией противника. Но еще 17 июля она понесла большие потери. Из этого мы обязаны были сделать вывод, что 333-я дивизия получила очень сильное подкрепление.

Решительно и напористо действовал в этот день 33-й стрелковый корпус. Его части овладели Богородичным, балкой Висла, населенным пунктом Сидорово. Возросшее в течение дня сопротивление 387-й пехотной дивизии противника утвердило нас в предположении, что и эта дивизия получила усиление.

К вечеру бои начали затихать. Армия испытывала недостаток в боеприпасах. Штаб армии получал в течение дня сообщения о нарастающих перебросках войск противника из-под Харькова.

Наступила вторая ночь…

Ставка Верховного Главнокомандования требовала наступления. Мы в армейских звеньях ощущали, что наступление идет медленно, противник подбрасывает новые силы. В то же время не было возможности ослабить давление на противника хотя бы на одно мгновение. Севернее шли напряженнейшие сражения войск Западного, Брянского, Центрального фронтов. Они ломали тщательно продуманную и построенную по всем правилам фортификационного искусства оборону противника. Войска Воронежского фронта в середине июля начали его преследование на белгородском направлении. Поэтому и на 19 июля штаб армии ставил задачи перед войсками на наступление.

Приказ есть приказ, но главное во всех сражениях решалось солдатом. Если солдат был внутренне убежден, что те или иные действия, предписываемые ему командованием, правильны, если они соответствовали велению его сердца, то он мужественно действовал в труднейших условиях.

Здесь я должен сказать о большой роли политработников, партийных и комсомольских организаций армии.

Агитировать солдата, чтобы он бил врага, не нужно было, тем более сталинградца, гвардейца. Ненависть к врагу достигала в то время огромного накала. На политработников выпала задача — разъяснить смысл и значение тех боев, которые развернулись по берегам реки Северный Донец, на нашем участке фронта. Надо было разъяснить в частях, что наши удары по противнику оттягивают крупные силы противника с других участков фронта, где развивается успешное наступление других фронтов, что каждый метр отвоеванной здесь земли оборачивается километрами продвижения наших войск на направлении главного удара.

19 июля, с утра, бои приобрели встречный характер. Противник непрерывно переходил в контратаки, поддерживаемые десятками танков. В 10 часов он бросил в контратаку против правого фланга 82-й гвардейской стрелковой дивизии со стороны Каменки пехотный полк в сопровождении 48 танков, а со стороны Сухой Каменки — полк пехоты с 50 танками. Враг пытался расчленить дивизию и уничтожить ее, прижав к берегу Северного Донца.

Сначала последовал хотя и короткий, но мощный артиллерийский удар по позициям, занятым частями дивизии. Затем налетели вражеские бомбардировщики, на боевые порядки дивизии устремились танковые клинья. Впереди шли тяжелые «тигры». За ними следовали легкие танки и самоходные орудия. Под прикрытием этих броневых щитов поднялась в рост и пошла пехота противника. Сотня танков двигалась на боевые порядки одной нашей дивизии.

На первый взгляд могло показаться, что таким ударом гитлеровцы смогут протаранить и более значительные силы обороны.

Танки рвались вперед, к основному рубежу обороны, пропуская под гусеницами мелкие траншеи, считая, что там, где прошли танки, ничего не могло уцелеть. А им вслед полетели гранаты, бутылки с горючей смесью, били в борт, в боковую броню противотанковые ружья. Строй сломался, клин притупился. Передовые танки достигли траншей основной линии нашей обороны. Здесь их встретил орудийный огонь. Артиллеристы били прямой наводкой. Авиация противника висела над полем сражения, но ближний бой, навязанный нашими гвардейцами, лишал ее возможности сбрасывать бомбы и выходить на обстрел наших боевых порядков.

Автоматчики и пулеметчики открыли огонь по пехоте противника и отсекли ее от танков. Танки развернулись, чтобы выручить свою пехоту. Но они имели дело со сталинградцами, которые не боялись ни огня, ни стали. Опять перед танками чистое поле, пустое, казалось бы, вымершее. Танки подтянули за собой пехоту. Опять двинулись вперед. Но все эти маневры происходили под воздействием нашего артиллерийского огня.

Сталинградцы пропустили танки еще раз и опять открыли отсечной огонь по пехоте. Сказывалась сталинградская выучка.

Два полка немецкой пехоты, поддержанных сотней танков, смяли и потеснили лишь батальон стрелковой дивизии. И захлебнулись… Устилая поле трупами, отхлынули назад. На поле осталось 16 подбитых и сожженных танков.

Не менее ожесточенные бои разгорелись в полосе 79-й гвардейской стрелковой дивизии. 20 июля дивизия овладела поселком Голая Долина. В тот же день к поселку подошли и были с ходу введены в бой части 17-й танковой дивизии и танковой дивизии «Викинг».

В уличных боях сталинградцы не имели себе равных. По нескольку раз одни и те же дома переходили из рук в руки. Впрочем, какие там дома! Не дома. Домов в поселке не осталось. Под ударами танков рушились глинобитные стены, те, что не могли сгореть в огне пожаров. Переходили из рук в руки подвалы, печные остовы, груды кирпича. Горела вражеская техника, гибли солдаты.

Последний удар в тот день по частям 79-й гвардейской дивизии в поселке Голая Долина последовал вечером. В атаку ринулась мотопехота противника и до 60 танков. Они потеснили гвардейцев, но выбить полностью из поселка не смогли. Гвардейцы обосновались на высоте с отметкой 199,5 и на северной окраине поселка.

И 20 и 21 июля Голая Долина оставалась полем ожесточенного сражения.

20 июля наша разведка отметила поблизости подразделения танковой дивизии СС «Мертвая голова». Гитлеровское командование явно спешило усилить те участки фронта, где наступление Красной Армии создавало угрозу прорыва на всю тактическую глубину и выхода ее резервов на оперативный простор.

Вспоминается мне эпизод боя 20 июля — история с сержантом Александром Ивановичем Чижиковым, одним из тех подлинных героев, о которых не написано громких реляций.

Сержант Чижиков командовал расчетом противотанкового орудия. Его расчет подбил три танка противника. Орудие было отлично замаскировано, но немцы почему-то настойчиво вели по нему прицельный огонь из минометов. Это насторожило сержанта. В короткую паузу между атаками противника он тщательно осмотрел окрестность и вдруг заметил на крыше сарая странно торчащую проволоку, которая никак не могла быть связана ни с крышей, ни со строением. Чижиков доложил об этом своему командиру — старшему лейтенанту С. Титову. Они вдвоем через кустарник и высокую траву подползли к сараю. Конец проволоки оказался антенной полевой рации.

Что бы это могло быть? Неужели радист-лазутчик? Осторожно открыли дверь, в сарае — груда прошлогодней соломы, в беспорядке разбросана всякая рухлядь. Ни души. И все же сержант и старший лейтенант не успокоились, осмотрели завал и в рассохшейся бочке нашли немецкую рацию, соединенную с антенной.

Всяко могло быть. Можно было предположить, что здесь размещалась рация, когда оккупанты владели поселком, и, отступая, не успели прихватить ее с собой. Но могло быть и иначе. Старший лейтенант Титов оставил сержанта в засаде. Изготовившись к бою, с двумя ручными гранатами и автоматом Чижиков затаился в темном углу.

Бой шел, не умолкая, стены сарая содрогались от взрывов. Чижиков терпеливо ждал, когда придет к рации ее радист. Не отсюда ли корректировался огонь и по его батарее? Такой разведчик в иных случаях опаснее танковой роты противника.

Прошло около двух часов. И вдруг солома зашевелилась. Сначала высунулась рука. Из кучи вылез человек лет тридцати, в красноармейской форме с кавалерийскими петлицами, в синих шароварах. Огляделся, направился к бочке с рацией.

Чижиков скомандовал:

— Руки вверх!

Незнакомец резко обернулся и, выхватив из-за голенища нож, кинулся на Чижикова. Сержант оглушил его автоматом, связал руки и ноги, вызвал Титова и двух солдат-артиллеристов на подмогу. Радиста допросили.

Он был заслан в расположение наших войск с задачей — вести наблюдение за передвижением наших частей и корректировать огонь немецкой артиллерии. Изменник оказался жителем этих мест, той самой Голой Долины, за которую шли бои. В сорок первом году он сдался в плен. Этот предатель, пробравшийся в расположение советских частей, использовавший знание местной обстановки, действительно был опаснее целой танковой роты противника.

Наступило 21 июля. Это был исключительно тяжелый день, в особенности для 220-го гвардейского стрелкового полка. Противник контратаковал с раннего утра, он стремился во что бы то ни стало вернуть поселок Голая Долина. Ничего нового в тактике: сначала короткий артиллерийский налет, вслед за ним — налет авиации и танковый клин, под прикрытием танков — пехота.

Первая контратака, со стороны села Долгонького захлебнулась, встреченная артиллерийским огнем.

Тут же гитлеровцы, пытаясь отыскать в нашей обороне слабое место, предприняли контратаку с другой стороны, на этот раз из Хрестищ. На наши позиции в селе Голая Долина устремились вражеские танки, поддержанные штурмовыми действиями авиации и самоходными орудиями. Атака была жестокой и развивалась в благоприятной для противника обстановке: вражеская авиация внесла беспорядок на наших переправах, прервался подвоз боеприпасов. Да и от переправы доставить боеприпасы в Голую Долину было не так-то просто. Подъездные пути подвергались воздействию авиации противника и простреливались его артиллерией.

Противник понес тяжелые потери, но и у нас более половины орудий и орудийных расчетов вышли из строя.

В расчете противотанкового орудия сержанта А. И. Чижикова осталось три человека. Сам Чижиков был ранен в руку осколком снаряда. Санинструктор Н. К. Редькина перевязала ему рану, попыталась отправить его в тыл, в медсанбат, но Чижиков категорически отказался.

Через два часа атака противника повторилась. Расчет Чижикова сразу же подбил два танка. Соседние батареи подбили пять. Танки остановились, пехота залегла.

Противник не унимался. Все новые и новые подразделения кидал он в пекло. Стояла июльская жара. Раскалились орудийные стволы, раскалились стволы пулеметов и автоматов. Гвардейцы навязывали танкистам противника ближний бой. В ход пошли противотанковые гранаты и бутылки с горючей смесью. Догорали последние строения в поселке, горели сады и степь за околицей. Черным дымом и смрадом заволокло поле боя. (Голая Долина в войсках получила название «Мертвая Долина»).

Все настолько смешалось, что к концу дня на этом участке ни мы, ни противник не могли применить авиацию.

Мы видели вражеских солдат в наступлении, когда, не считаясь с огромными потерями в живой силе и технике, они рвались к Сталинграду. Я видел агонию трехсоттридцатитысячной армии Паулюса в Сталинграде. Ее солдаты сражались в окружении с ожесточенностью обреченных. Кое-кто из западногерманских мемуаристов и историков пытается сегодня представить их героями, сражавшимися до последнего патрона. Да, гитлеровские вояки не сразу капитулировали, но героями они не были.

Я понимал солдат 6-й армии — они боялись возмездия. Но когда каждому здравомыслящему становилось ясно, что война проиграна, что рассчитывать после Сталинградской битвы и поражения на Курской дуге уже не на что, что же здесь, на Северном Донце, под сокрушительными ударами советских войск заставляет немецкого солдата проливать кровь? Этого, я понять не мог.

Наступает вечер. В который уже раз офицеры поднимают своих солдат в контратаку, бросая с ходу в бой прибывающие из-под Харькова резервы. Стало быть, еще не сбита инерция вражеской армии. Стало быть, еще бить и бить нам врага, пока он осознает, что победы не будет, что надо уходить с чужой земли.

Советские войска не отошли ни на одном участке фронта.

Наступила недолгая летняя ночь. Короткая передышка. Мне сообщили из штаба армии, что опять весь день авиаразведка наблюдала переброску крупных вражеских соединений из-под Харькова.

С восходом солнца бой опять разгорелся по всему фронту. И опять центром самых ожесточенных контратак противника становится Голая Долина. Но на этот раз он не торопился штурмовать наши позиции. Видимо, накануне и ночью подошли к фронту из-под Харькова новые значительные артиллерийские резервы. Они обрушивают на поселок Голая Долина и на наши позиции ураганный артиллерийский и минометный огонь. Неся немалые потери, к поселку прорываются сквозь строй наших истребителей самолеты врага. Они бомбят наши боевые порядки, по 30–40 самолетов за раз заходят на бомбежку наших переправ.

Положение становится сложным. В середине дня подразделения 220-го гвардейского стрелкового полка, оборонявшие поселок Голая Долина, подверглись атаке сразу с трех сторон: с юго-востока, с юга и с запада. Пришлось начать отход на Богородичное во второй эшелон дивизии.

Из этого боя не вышли и сержант А. Чижиков, и старший лейтенант С. Титов. Как мне рассказывала санинструктор Н. К. Редькина, сталинградцы С. Титов и А. Чижиков похоронены в братской могиле в поселке Голая Долина.

Вокруг поселка Голая Долина было сожжено 30 танков противника, поле было устлано сотнями немецких трупов.

Но наши войска тоже понесли тяжелые потери. Много полегло бойцов, закаленных огнем сталинградских боев. Потеряли мы и славного боевого товарища, командира дивизии генерала Николая Филипповича Батюка.

Вот оно, переменчивое фронтовое счастье! Все выдержал, все прошел. Мужественно отстаивал вместе со своими солдатами Мамаев курган в Сталинграде. Какие позади бои!

Похоронили Николая Филипповича Батюка, генерала, сталинградского героя, на донецкой земле, возле памятника Артему на Северном Донце.

Мы, ветераны 62-й армии, вспоминая своего боевого товарища, не раз предлагали перенести его прах в Сталинград, на Мамаев курган, к памятнику защитникам Сталинграда, к общей братской могиле сталинградцев. Наши желания сбылись. Вечным сном спит Н. Ф. Батюк среди своих бойцов на Мамаевом кургане, у подножья величественной статуи Матери-Родины.

Бои не прекращались ни на один час, но уже было очевидно, что наступление наше захлебнулось.

1-й гвардейский механизированный корпус генерала И. Н. Руссиянова в бой не вводился. Я был склонен считать это решение командующего фронтом Р. Я. Малиновского правильным, оправданным оперативно-тактическими соображениями. Противодействие противника, подбросившего значительные резервы, не дало возможности 8-й гвардейской армии создать условия для ввода в прорыв механизированных соединений.

Силы и средства 8-й гвардейской армии были на исходе, особенно ощущался недостаток в боеприпасах из-за расстроенных вражеской авиацией переправ. Командующий фронтом с одобрения представителя Ставки Верховного Главнокомандования А. М. Василевского приказал 8-й гвардейской армии временно прекратить наступление и закрепиться на достигнутых рубежах. Первый этап сражений за плацдарм на западном берегу реки Северный Донец закончился.

Можно было подвести и некоторые итоги, проанализировать, что помешало по-настоящему развить успех в наступлении, что достигнуто за эти несколько дней упорных боев.

8-я гвардейская армия перешла к обороне на захваченном ею плацдарме шириной по фронту до 30 километров и глубиной до 8 километров.

Частная задача по созданию плацдарма на правом берегу реки Северный Донец, который мог быть в дальнейшем использован для наступления, была выполнена.

В ходе боев из опроса военнопленных, из данных фронтовой разведки нам стало известно, что из-под Харькова противник с 17 по 23 июля перебросил для защиты Донбасса пять танковых и одну пехотную дивизию; шесть дивизий снял с белгородско-харьковского направления накануне наступления Воронежского и Степного фронтов! Это, конечно, разрядило обстановку и под Белгородом, и под Харьковом.

Теперь мы располагаем и признанием Манштейна, который сетует на то, что попал в ловушку, расставленную Советским командованием, предпринявшим наступление силами Юго-Западного и Южного фронтов на Донбасс.

Все это, конечно, можно занести в актив нашему Юго-Западному фронту.

А могли бы войска Юго-Западного фронта в той обстановке, со средствами, им приданными, добиться более серьезных успехов и не только захватить плацдарм на правом берегу Северного Донца, но и развить наступление? (Этот вопрос также относится и к усилиям наших соседей на юге).

Думаю, что для этого Юго-Западный фронт в ту пору не располагал достаточными средствами. Одно дело — операция, отвлекающая часть сил противника с других участков, другое дело — разгром и тех сил, что стояли в обороне, и тех, что прибывали во время сражения, особенно танковых дивизий противника. Опыт наступательных операций уже подсказывал нам, что для решающего удара надо использовать большую концентрацию войск, особенно механизированных и артиллерийских средств. В масштабе нашего фронта, конечно, можно было добиться лучших результатов, если бы удар наносился не распыленно, если бы командование фронтом имело возможность более мобильно маневрировать даже теми средствами, которыми мы располагали.

Командующий фронтом Родион Яковлевич Малиновский вскоре поставил перед 8-й гвардейской армией задачу. Директива была подписана 29 июля в 14 часов 50 минут. Частная операция должна была сковать силы противника в Донбассе и пресечь его маневр.

Мы начали атаки на противника 3 августа. Они были приурочены к переходу войск Воронежского и Степного фронтов в решительное наступление против белгородско-харьковской группировки после того, как была восстановлена линия фронта после июльских боев.

5 августа, когда 8-я гвардейская армия вела бои на правобережном плацдарме Северного Донца, войска Брянского фронта освободили Орел, а войска Степного — Белгород, продемонстрировав полное взаимодействие.

Впервые в истории Великой Отечественной войны столица нашей Родины — Москва — салютовала войскам Красной Армии.

Отныне уже ни разу и ни на одном участке фронта вплоть до своего конца гитлеровские войска не смогли ни подготовить, ни развернуть стратегического наступления. Все их контратаки и контрудары носили лишь местный характер.

И 5, и 6, и 7 августа войска 8-й гвардейской армии вели изнурительные бои, не ослабляя давления на позиции противника, не давая ему передышки и возможности снять с этого участка фронта хотя бы одно соединение для переброски под Белгород и Харьков. Мы опять отметили появление новых подразделений танковой дивизии «Викинг». Противник метался, растаскивая свои боевые соединения по частям.

10 августа наша армия — она понесла в этих боях большие потери — приступила к сдаче позиций 6-й и 12-й армиям. 12 августа мы ушли в районы расположения второго эшелона фронта, на северный берег реки Северный Донец, как резерв в целях развития предстоящей операции.

Наступление 6-й и 12-й армий началось 17 августа на рассвете.

Я и генералы Н. М. Пожарский, С. С. Гурьев и Я. С. Фоканов находились на командно-наблюдательном пункте, в центре наступления 6-й армии генерала И. Т. Шлемина. Со стороны, как говорится, виднее, чем командарму, которому в этот момент приходилось туговато. Управление боем требовало от него крайне обостренного внимания.

Я не устаю повторять мудрейшее изречение Александра Васильевича Суворова — классика русского военного искусства: «Удивить — значит победить». Внезапность — это главное при такого рода сражениях. А что же происходило на поле боя?

Войска встали и сделали рывок к позициям противника. Еще гремела наша артиллерия, рвались снаряды во второй линии обороны, а по нашим войскам из надежных укрытий враг открыл уничтожающий пулеметный и орудийный огонь. Наша артиллерия не подавила его огневых средств. Наше наступление не было неожиданным для противника.

Спрашивается: а можно ли было достигнуть внезапности при весьма широких средствах современной разведки? Этого можно было достичь выбором места удара, чтобы противник не ожидал активных действий на данном участке фронта. Этому могли помочь отвлекающие действия на других участках фронта, там, где мы не собирались наступать; тщательно организованная разведка, и обязательно на широком фронте, чтобы и сама разведка не давала повода противнику определить тот район, который нас особенно интересует; скрытой подготовкой и сосредоточением сил и средств для наступления при наличии дисциплины марша, особенно ночью; наступлением с ходу и т. п.; временем перехода в наступление, чтобы противник был ошеломлен ударом, не мог произвести контрподготовку и помешать плановому развитию наступления.

Это наступление велось с захваченного плацдарма. Противник ожидал нашего удара. 6-я и 12-я армии были, несомненно, обнаружены противником при подходе к Северному Донцу, а их переправа через реку и замена войск 8-й гвардейской армии указывали приблизительно и время наступления. Определение часа атаки при таких условиях существенной роли не играет. Здесь противника во многом выручал установившийся шаблон в артиллерийской подготовке.

18 августа командующий фронтом приказал мне вводить армию в стык 6-й и 12-й армий.

Александр Михайлович Василевский не мог не заметить моих сомнений. Он всячески пытался их развеять как представитель Ставки Верховного Главнокомандования. Он доверительно мне говорил, что обстановка на севере, в зоне действия Воронежского и Степного фронтов, наше наступление на Харьков требует, чтобы мы, не теряя времени, приложили все силы на оттяжку хотя бы нескольких дивизий из-под Харькова.

В пределах приказа командующего фронтом у меня оставалось право выработать тактику наступления по своему усмотрению.

Я прежде всего отказался от рассеивающих ударов по всей полосе фронта 8-й армии, считая, что важнее сосредоточить удар на узком участке, прорвать оборону противника километров на восемь-десять в глубину и создать предпосылку для ввода механизированного корпуса. В прорыв, если бы он нам удался, планировалось ввести 1-й гвардейский механизированный корпус И. Н. Руссиянова, который стоял наготове уже более месяца.

Итак, чем я мог располагать?

Количество артиллерийских стволов на участке прорыва было достаточным. Правда, для сокрушительной, подавляющей артподготовки недоставало снарядов. Однако тесное взаимодействие пехоты с артиллерией плюс действия авиации с вводом механизированного корпуса, такое общее взаимодействие могло восполнить многое из того, чего нам недоставало.

Я сообщил Р. Я. Малиновскому свои соображения. Он утвердил мои распоряжения. Я просил его со своей стороны дать указание Руссиянову быть готовым к вводу корпуса в прорыв.

29-й гвардейский стрелковый корпус получил задачу — одним броском овладеть населенными пунктами Сулиговка и Долгенькое, а 28-й гвардейский стрелковый корпус — овладеть лесистым районом южнее Долгенького.

По достижении этих рубежей было намечено ввести в бой 1-й гвардейский механизированный корпус.

В ночь с 21 на 22 августа перед наступлением мы с Р. Я. Малиновским проехали по всему расположению армии, навестили каждую из дивизий. Все готовились к бою. Проводились партийные собрания. Многие воины вступили в эту ночь в партию. На партийных собраниях говорилось о том, что гвардии топтаться на месте зазорно, что пора нам ответить делом на высокую честь называться гвардейцами.

— С такими людьми, — говорил мне Родион Яковлевич, — и не опрокинуть врага!

Я понимал его настроение.

Мы побывали на исходных позициях, откуда должно было начаться завтрашнее наступление.

Свой наблюдательный пункт мы выбрали на высоте — курган с отметкой 217,4 севернее Голой Долины, на северо-западной окраине большого лесного массива.

Заночевать пришлось в лесу.

Бессонная ночь. Хочется еще и еще раз проверить, все ли готово. Серьезно пришлось поработать командующему артиллерией армии генералу Н. М. Пожарскому. Он, как всегда, показал себя мастером, проявил находчивость, выдумку в распределении боеприпасов, сумел спланировать минометный огонь на три рубежа огневого вала, на глубину до 600 метров. Но снарядов, в особенности калибра 122, едва хватало на артиллерийскую подготовку. Еще раз проверили взаимодействие с авиацией. Командующий воздушной армией В. А. Судец находился с нами на наблюдательном пункте. Сюда же были подтянуты и его средства связи.

А как же с внезапностью?

И плацдарм обстрелянный, и на нем наступление за наступлением, и все же я старался, чтобы армия занимала свои исходные позиции скрытно. Расчет был лишь на то, что немецкое командование, отбивая с успехом атаки 6-й и 12-й армий, сочтет, что еще одну армию на этом плацдарме мы в бой не введем. Расчет, конечно, не ахти какой, но некоторые надежды он нам подавал.

И самое интересное: удар наш оказался для противника все же внезапным. Это позже подтвердили пленные немецкие офицеры, это подтвердили успехи наступления.

Рассвет 22 августа. Артиллерия открыла огонь.

В. А. Судец направил свои штурмующие звенья на позиции артиллерии противника. Было слышно, как он переговаривался с ведущими эскадрилий, нацеливая их удары на цели, обнаружившие себя в момент артиллерийской подготовки.

Вот огневой вал отодвинулся в глубину. Командиры полков и батальонов подняли солдат. Цепь за цепью уходила за артиллерийским валом в атаку. Пошли дружно. Уже гремел в первых траншеях противника огневой бой, рвались ручные гранаты, доносились до нас автоматные очереди. Прошло полчаса. Цепи ушли вперед. Только слышно, как разгорается бой во второй, а затем и в третьей траншеях. Бьют вражеские танки и самоходные орудия поддержки пехоты.

Вот уже поступают на командный пункт донесения, что гвардейцы завязали бои за село Долгенькое и Мазановку.

Успех! Успех! Впервые за месяц кровопролитных боев. Р. Я. Малиновский снимает трубку полевого телефона и дает команду генералу Руссиянову вводить 1-й гвардейский мехкорпус в бой без паузы, в общем направлении южнее Долгенького на Долгий Яр — Барвенково, придерживаясь грунтовых дорог. Тут же он соединяется с командующим бронетанковыми и механизированными войсками фронта генерал-лейтенантом П. В. Волохом и приказывает ему проконтролировать ввод корпуса И. Н. Руссиянова.

Вот-вот из леса, что виден нам с высотки, покажутся танковые колонны мехкорпуса, и бой оживет, удар наш обретет мощь и силу.

Идут ожесточенные бои в Долгеньком, враг выбит из Мазановки. Ворота для ввода мехкорпуса открываются. Танков нет! Р. Я. Малиновский опять вызывает по телефону И. Н. Руссиянова. Связь работает. Руссиянов отвечает, что сейчас, через несколько минут пойдут в бой танки. Малиновский кладет трубку, я вопросительно смотрю на него.

— Сейчас! — повторяет он слова Руссиянова. — Сейчас! Что ты на меня смотришь? — вдруг кричит он. — Я что, не понимаю, что дорога каждая секунда?!

Я действительно смотрю на Малиновского, смотрю и молчу. Да и разве тут выскажешь все что кипит в душе! Вчера же все проверяли вместе. Побывали во всех дивизиях 8-й армии, а в мехкорпус не поехали, считая, что там давно все готово.

Танков нет и нет!

Р. Я. Малиновский пытается соединиться с генерал-лейтенантом П. В. Волохом. Волох не берет трубки. Командующему фронтом отвечают, что генерал Волох у танкистов в лесу.

— Он с ними! — с надеждой восклицает Малиновский. — Он с ними, он сам вводит корпус в бой!

Руссиянов опять уверяет, что танки скоро двинутся в бой.

Я опять выразительно смотрю на командующего фронтом.

— Что смотришь? Что смотришь? — кричит он. — Иди и сам вводи! Заснули они, что ли?

Я не стал ждать повторения и помчался в лес на исходный рубеж ввода мехкорпуса.

Сначала я никак не мог понять, что случилось. Командующий бронетанковыми и механизированными войсками фронта генерал-лейтенант П. В. Волох был убит осколками снаряда. Руссиянов прямо мне заявил, что мехкорпус к вводу в бой не подготовлен, что он еще только сосредоточивается на исходных позициях. Естественно, что через голову командира корпуса я действовать не мог. На моих глазах танки выходили на исходные рубежи. Все, что я мог сказать Руссиянову о необходимости ввода в бой корпуса, было сказано.

Мне казалось, он не поверил, что мы прорвали оборону противника, что нами подготовлен ввод корпуса.

А время шло, противник подбросил новые силы за счет соседних участков фронта, пытаясь закрыть образовавшийся прорыв до десяти километров в глубину и восьми километров по фронту. Его дальнобойная артиллерия систематически обстреливала дороги, идущие с тыла к фронту.

Я доложил Р. Я. Малиновскому, что время для ввода корпуса в бой упущено… Противник, вероятно, подготовился к встрече наших вторых эшелонов. В воздухе к тому же появились вражеские бомбардировщики и штурмовики, вызванные, видимо, с дальних аэродромов для удара по танковым частям, появление которых предусмотрело вражеское командование.

В этот день 1-й гвардейский механизированный корпус не был введен в бой, хотя прорыв фронта обороны противника был осуществлен.

8-я гвардейская армия сменила огневые позиции артиллерии, подтянув ее ближе к наступающим войскам.

Командующий фронтом весь день провел на армейском наблюдательном пункте. Уезжая вечером в свой штаб, он приказал мне и соседним 6-й и 12-й армиям с утра 23 августа продолжать наступление с прежней задачей. Так же подтвердил задачу и генералу Руссиянову — вступить в сражение с раннего утра 23 августа.

На следующий день утром армия после короткой артиллерийской подготовки снова пошла в атаку, очистила полностью село Долгенькое и вышла на западную опушку леса южнее этого села. По приказу командующего фронтом механизированный корпус Руссиянова в густых боевых порядках пошел в атаку. Танки перевалили высоту с отметкой 242,9 южнее Долгенького и тут же внезапно попали под огонь танков противника, закопанных в землю и хорошо замаскированных в кустарнике. Запылали наши танки.

Здесь впервые я увидел, как противник применил противотанковые торпеды, которые запускались из окопов и управлялись по проводам. От удара торпеды танк разрывался на огромные куски металла, которые разлетались на 10–20 метров. Тяжело было нам смотреть на гибель танков, более десятка машин погибло, пока наша артиллерия не нанесла сильный огневой удар по танкам и окопам гитлеровцев.

Все было ясно. Противник за ночь подтянул к опасному участку свои резервы. Мы опять натолкнулись на возросшее сопротивление. Прорыв к Барвенкову враг закрывал трупами, бросая в бой все силы, которые были у него в Донбассе, ибо взятие Барвенкова означало бы для него в сложившейся обстановке катастрофу.

А обстановка для него была действительно катастрофической. Советские войска подходили к Харькову, начавшееся 17 августа наступление войск Южного фронта успешно развивалось. Части 5-й ударной армии под командованием генерала Н. Э. Берзарина прорвали оборону противника на участке Куйбышево — Дмитриевка, продвинулись вперед, за ними в прорыв устремились части 4-го гвардейского механизированного корпуса. Гитлеровское командование не знало, откуда брать резервы.

23 августа город Харьков был освобожден войсками Степного фронта при активном содействии войск Воронежского и Юго-Западного фронтов.

Нас, командиров, иногда спрашивают: какие части или соединения освободили тот или иной город? Я отвечаю, что не всегда части, которые первыми входят в город, являются его единственными освободителями.

Взаимодействие фронтов — сложное дело, и не всегда оно приметно для широкого обозрения.

Несомненно, наше наступление, хотя оно и не нашло развития в глубину, сковало значительные силы врага и дало возможность войскам Степного и Воронежского фронтов достичь успеха.

Могло случиться и иначе. Не перебросив дивизии из-под Харькова, противник мог приостановить наступление советских войск под Харьковом, но тогда части Юго-Западного фронта сражались бы с противником, лишенным резервов, тогда наши усилия на барвенковском направлении увенчались бы успехом, и разгром немецко-фашистских войск начался бы под Барвенковом, с выходом на Харьков и южнее, в направлении на Запорожье.

В основном задачи Ставки нашими войсками на Северном Донце были решены — мы лишили противника маневра, сковали его силы, притянули часть танковых сил на себя.

В августовских боях были созданы предпосылки не только для полного освобождения Донбасса, но и для дальнейшего освобождения всего юга страны.