В фиордах, где не заходит солнце

11

Каждое утро, едва проснувшись, вслушиваемся — визжит, черт его побери! Визжат растяжки антенны, гудит и завывает в печной трубе. Неизвестно только, какой силы ветер и с какой стороны дует. Сможем ли идти на «Казанке» или опять не получится?

Кому первому вылезать и определять направление ветра? Сергей с недовольным кряхтеньем выбирается из спального мешка, подбитого волчьим мехом, высовывается наружу и сообщает:

— По заливу барашки. И марсиане снова проводят свои эксперименты по изучению поверхности Земли — на небе «летающие тарелки»…

Значит, дела снова плохи. Коли «бараны», следовательно, не меньше четырех баллов, гребни волн заламываются и пенятся. Для лодчонки нашей это слишком много. Что же до «летающих тарелок», то одному богу известно, откуда они и зачем. Может, к ветру? Второй раз сталкиваюсь с ними, и оба раза на Шпицбергене. Встаешь утром и видишь — повисло над проливом, над островом Датским какое-то непонятное образование. А дальше, может, над следующим островком, еще три, в строгом порядке расположенные одно над другим: внизу самое большое, повыше — поменьше, а выше всех — совсем маленькое «летающее чайное блюдечко». Это какие-то странные облака особой формы. Серо-синие. Кажется даже, что они твердые, выточенные из дерева, если не из металла. Ни малейших хлопьев тумана, как полагалось бы облаку, гладкие, резко очерченные. И форма правильная: круглая тарелка. И что самое странное — стоят на месте. Специально наблюдал: за день дважды менялось направление ветра, под «тарелками» и над ними плыли то в одну, то в другую сторону несомые ветром облака, а эти штуки ни с места! Точно привязанные, проторчали на одном месте тринадцать с половиною часов, пока не стали как бы разжижаться, таять и не исчезли совсем.

Вот и нынче висит над Датским, по выражению Сергея, «марсианское чудо-юдо». Надо посмотреть. Выбираюсь из спального мешка. Действительно «тарелка». А ветер — чистый норд, сиверко, чего доброго, с самого Северного полюса. Он ведь от нас совсем недалеко, куда ближе Мурманска или, скажем, берегов Норвегии. Тысяча с небольшим километров.

В печурке уже гудит огонь. Мы долго и основательно завтракаем, пытаясь продлить сию приятную процедуру. До вечера-то еще ой-ой как далеко. Надо же как-то убить время, пока пасутся в проливе белые бараны. День холодный. Почти ясный. К радости нашей, небо все больше очищается, ветер меняет галс, вот-вот задует с востока.

Ждем не дождемся, когда же успокоятся волны.

— Рискнем!

Это Анатолий. А раз он, главный механик, а тем самым, значит, и капитан нашего суденышка, говорит «рискнем» — нам, остальным членам экипажа, не остается ничего другого, как соглашаться. Дело ясное — спускай «Казанку» на воду!

А маршрут неблизкий: по нашей Соленой улице, потом по фиорду Смеренбург, вокруг острова Датского, обойти его с севера, посетить памятник Андре, добраться до острова Амстердам.

Ветер, кажется, совсем стихает. Настроение наше, как и небо, проясняется. Правда, внушают опасения эти «летающие тарелки»: что сулят они? Вдруг ветер?

Мотор долгонько заставил себя упрашивать. Дергали и дергали за шнур, пока он соблаговолил зафырчать. Уселись. Вышли из своей бухты.

По проливу и фиорду, направляясь в море, путешествуют айсберги и айсбержата — обломки глетчера Смеренбург. Он упирается в одноименный фиорд, спускаясь с высоких гор прямо в воду. Если есть терпение и время, можешь дождаться и увидеть своими глазами рождение айсбергов.

После того как вошли мы в фиорд, вновь поднимается ветер. Восточный. Но тянет он теперь бодро — словно в дымовой трубе. Скорлупка наша начинает пританцовывать, вилять, кланяться острым волнам. Хорошо еще, небольшим…

Только разве вернешься, раз уж поплыли?

Благополучно минуем прибрежные камни, часть которых скрыта водой. За милую душу можно раздробить о них винт и остаться с одними веслами. А от весел что проку? Кое-как доковылять до ближайшего берега, и все.

Забираемся за небольшой островок, прячемся в шхере от ветра. Определяюсь по карте — островок именуется островом Альберта. По ту сторону фиорда, на острове Амстердам, когда-то стоял знаменитый поселок голландских китобоев Смеренбург. Теперь там остались лишь жалкие развалины салотопен, где вываривали ворвань — китовый жир.

Из проливчика Анатолий ловко выходит на широкую водную дорогу, и мы плывем к северной оконечности острова Датского. Там когда-то был поселок Виргохамна — тоже знаменитый, но не китобойным промыслом, а тем, что с него стартовал к Северному полюсу на аэростате швед Соломон Аугуст Андре.

— Обойди остров подальше. Незачем гаг пугать, — просит Сергей Анатолия. — Пусть спокойно птенцов своих выводят.

Он строго следует своим принципам: мне рассказывали, что как-то, когда геологи приплыли к месту работ, Сергей попросил высадить группу далеко не в самом удобном заливе. Потом пришлось перегружать имущество на лодку и возить его к базе. Зато не «мучили» гаг, которые, как было известно Сергею, сидели тогда на яйцах близ удобной бухты.

И мы осторожно, на малых оборотах, огибаем островок, где на всех уступах полно птиц. Я понимаю Сергея, и Анатолий всегда с нами соглашается. Короче говоря, отлично ладим.

Ледник по ту сторону фиорда поднимает свою белую шапку над вершинами гор. Она сияет над черными пиками. У берега каменный постамент, на нем якорь. И надпись: «В память экспедиции Андре 1897 года».

Хоть и пустынен архипелаг, а сколько здесь мест, свидетельствующих о великом героизме человека!

Андре, поднявшийся отсюда на воздушном шаре с двумя спутниками, чтобы достичь полюса, погиб, как многие другие и до и после него, выходившие на единоборство с Севером.

Неподалеку от памятника — каменные блоки с вмурованными в них кольцами для привязывания аэростата. Хотя они заржавели, но и сегодня удержали бы любой воздушный шар. И каждый такой камень тоже свое образный памятник героям.

Осматриваем остатки какой-то деревянной эстакады. Тут множество ржавых бочек и металлической стружки, черепки большущих керамических сосудов, труб, на которых можно рассмотреть торговый знак лондонской фирмы. В сосудах этих, по-видимому, получали водород — заливали стружки кислотой и наполняли легчайшим газом оболочку шара.

Остатки ли это экспедиции Андре или готовился здесь повторить его попытку американский журналист Уэлмен — сказать трудно. И спросить не у кого. Правда, Уэлмен не полетел.

— А ведь, кажется, братцы, ветерок поднимается — тянет.

Обратное плавание тоже не скоро забудешь. Смерен-бург-фьорд ведет себя самым беспардонным образом. Под свежим ветром пошли бодаться бараны, норовя захлестнуть алюминиевую лодчонку, осмелившуюся забраться в их стадо.

Анатолий ведет «Казанку» галсами, режет волны наискосок, стараясь не подставлять им ни бортов, ни носа. Капитан наш, сгорбившийся у мотора на корме, весь внимание. Подкатывает волна, слышу, как он набирает в легкие воздух, задерживает дыхание, только тогда переводит дух, когда моторка благополучно перескочит через седой ее загривок. Мы сползаем с банок и усаживаемся на рыбине, на дне лодки, чтобы центр тяжести переместился ниже и она стала возможно устойчивее. Волны обдают нас пеной и ледяными брызгами. Течет за воротник. Куртки промокли насквозь.

Скорей бы очутиться в нашем милом медвежьем ушке!

Нет, что ни говорите, а бог действительно дураков любит — дошли!

Выволакиваем «Казанку» повыше, чтобы не снес ее прилив, развешиваем для просушки наши промокшие ризы…

Глянул я на себя в зеркало, оставленное на стене доктором Ота. Черт возьми! Неужели внезапно поседела борода? Провожу по ней ладонью. Осыпается белесая пыль морской соли…

А над островом Датским, видно даже сквозь полиэтиленовую пленку, все торчат эти злосчастные «летающие тарелки». И в проливе уже не барашки, а белые быки мечутся. Словно их слепни жалят.