Однажды девушки пошли в горы. Вооружившись толстыми палками, надели сапоги с гвоздями в подошвах и смело, без проводника, пустились по дороге, которую знала одна Ванда.
Было раннее утро. Солнце в пол-лица выглядывало из-за вершины, и большим расплывшимся в широкой добродушной улыбке, затаившим какую-то коварную и веселую мысль казался медленно ползущий огненный бог. И представлялось, что вот-вот он расхохочется, сразу выскочит на самую верхушку неба и крикнет той высокой, гордой вершине, которая теперь не пропускает его: "А ну-ка, достань!.." Ярким светом была залита верхушка горы, на которую поднимались девушки. И в тени, сжатая со сторон великанами, спала деревушка со старинным причудливым замком, с овальным зеркалом озера, с игрушечными белыми домиками...
-- Красиво, -- вздохнула Надя, играя лорнетом.
Девушки оглянулись и тронулись вперед по узкой, крутой дорожке, цепляясь за ветви, спотыкаясь о корни, держась друг за дружку у обрывов, не зная, куда приведет их дорога через минуту, чувствуя сеть западней и препятствий и зная, с какой-то таинственной уверенностью, что они минуют эти препятствия. Ванда по пути рассказывала, что с того обрыва сорвалась недавно молодая англичанка, а в том дивном уголку были убиты молнией двое туристов. Но они беззаботно шли вперед.
Усталые, достигли они площадки, где в плетеной палатке поместился маленький горный ресторанчик. За столиками сидела группа англичан. Мужчины в куртках и больших сапогах, женщины в серых парусиновых платьях. Лица были загорелые и жизнерадостные. На столе стояло вино. Громко смеялись. Один из туристов с фотографическим аппаратом, а компания позировала в самых причудливых позах, лежа, карабкаясь на скалу, повиснув на ветвях... Было весело смотреть на группу.
-- Какие здоровые люди! Завидно, право! -- тихо сказала Маша.
-- Проклятие! -- выругалась Ванда. -- Давайте пить вино!
Привыкший ко всяким неожиданностям лакей с неподвижным лицом кретина подал им шампанское.
Девушки пили бокал за бокалом. Ванда пыталась бравурно смеяться, вызывающе держаться по отношению к англичанам, но, не встретив ни поддержки со стороны подруг, ни протеста со стороны англичан, замолчала. Тихо и угрюмо пили они бокал за бокалом. Было странно и досадно, что никто, ни англичане, ни хозяин таверны, ни даже узколобый лакей, не обращали на них никакого внимания, как будто это совершенно нормально, что четыре девушки, без мужчин, без проводника, добрались сюда, к самому подножью вечных снегов, и пьют вино в глубоком молчании, как заправские пьяницы... От этого равнодушия окружающих то, что они делали, потеряло красоту и смысл. Но они пили.
-- Проклятие! -- выругалась Ванда. -- Даже опьянеть не удается!
Они встали и пошли дальше.
И почему-то здесь, почти на вершине горы, далеко от зеленого домика, от "колонии", особенно бесцельной, ненужной и безвыходной показалась девушкам их жизнь. Всех четверых сразу, без видимой причины, охватило одно настроение.
-- Ну, а дальше? Потом! Когда мы спустимся вниз?.. Что тогда? Как будем жить? Для чего?
Это произнесла Надя. Начала так, как будто разговор об их жизни уже завязался давно.
И ни одной из ее подруг не показались неожиданными эти слова. Напротив, они были встречены так, как будто по молчаливому соглашению эта прогулка в горы затем и была предпринята, чтобы обсудить вопрос о жизни и будущем.
-- Как!.. Для чего!.. Проклятие!.. -- отозвалась Ванда. -- Никак и ни для чего!.. Не удалась жизнь, и ну ее к свиньям! Не нравится? Чего там! Деликатничать!.. Проклятие!
-- Значит...
-- Страшно, Машенька?.. Наивная ты, вот что!
Буся молчала. Шла впереди всех, строгая, гордая. Брови сдвинулись. В глазах сверкала острая, жуткая мысль.
-- Мне страшно за тебя, Буся! -- сказала Маша.
Но Буся не отозвалась.