В горах Тянь-Шаня

Озеро красной лягушки

Один мой знакомый — большой любитель природы и путешествий — рассказал о красных лягушках; живут они, якобы, у высокогорного озера Тюзкуль^[2] и их организмы обладают целебными свойствами. Рассказ меня удивил, так как во время многолетних экспедиций по Казахстану я о них никогда не слышал. Это меня заинтересовало. Вспомнил об известном семиреченском тритоне, издавна применяемом в тибетской медицине. Но тритон обитает только на небольшом участке Джунгарского Алатау и более нигде. К тому же, он с хвостом, окрашен в темный цвет, никаких красных пятен не имеет. Да и озеро Тюзкуль находится в другой стороне, между хребтами Кетмень и Терскей, и к системе Джунгарского Алатау не относится. Про лечебную красную лягушку я расспрашивал зоологов, медиков, но никто не мог мне сообщить что-либо определенное. Я не имел оснований не доверять моему знакомому и поэтому, склонный думать, что многое в природе еще не известно ученым, записал в свою книжечку предстоящих путешествий задание побывать на этом озере.

Прошел почти год. И вот, наконец, мой «газик» карабкается на перевал, ведущий к далекому горному селению Сарыджас. У селения Сарыджас мы сворачиваем с шоссе на гравийный тракт. Дорога идет по обширной равнине между горами. Она тоже занята посевами хлебов. На ней кое-где сохранились кусочки горной степи. Равнина безлюдна, лишь далеко под горами видны два селения. Здесь очень красиво: с севера высятся серые громады хребта Шалхуди, с юга — пологие горы Сарыджас с редкими темными куртинами еловых лесов.

Мы увлеклись разговором и не заметили, что близко от нашего пути тянется большое озеро. Все получилось как-то неожиданно: сухие, почти голые горы и вдруг среди них — прелестное озеро. В форме подковы, полуразделенное мыском, окруженное со всех сторон горами, оно сияло в красных, зеленых и синеватых берегах.

Несколько минут мы рассматривали неожиданно открывшуюся перед нами картину удивительного сочетания простора, синего неба, воды, степи и гор. Отсюда, с гор, хорошо видно, что озеро обязано своему существованию впадине, не имеющей стока. Чаша, на дне которой оно покоилось, питалась талыми и дождевыми водами, стекавшими с гор. С севера оно ограничивалось хребетиком Ылайли, с юга — Байпаккезень, с запада подходил хребет Сарыджас. Мы свернули с дороги и по холмам, а затем по зеленому лугу поехали к озеру. До воды оставалось еще далеко, как путь нам перегородила широкая полоса топкого солончака, окаймленная ярко-красными солянками. Рядом, возле скалистой горочки, по камням струился мелкий родничок в обрамлении зеленого хвоща и розового щавеля. Зеленый луг был расцвечен цветущим клевером, светло-лиловыми цветками герани, и всюду в траве красовались колючие розетки бодяга съедобного со светло-розовыми цветками. Распластав в стороны листья, они, подобно звездочкам с лучами, раздвигали в стороны густую траву, освобождая для себя место под солнцем в неугасимой борьбе за свет среди растений. Еще всюду светились пушистые головки каких-то мелких одуванчиков вместе с цветками.

После длительной езды в машине особенно отчетливо почувствовалась царящая над озером тишина. Лишь иногда налетал легкий ветер, колыхал траву и покрывал озеро синей рябью.

Недалеко от нас, у самой кромки воды, на илистой и топкой почве берег озера покрыт какими-то красными и черно-белыми камнями. Вдруг они ожили, и в воздух поднялась большая стая пегих уток, уток огарей и засверкала крыльями. В этом безлюдии наше появление нарушило птичий покой. Время воспитания потомства у этих крупных полууток, полугусей закончилось, и они собрались в стаи. Еще снялись с воды забавные длинноногие и длинноклювые ходулочники и с криками стали носиться над озером.

Утки улетели, ходулочники угомонились и вновь наступила тишина. Но ненадолго. Раздалось знакомое и очень далекое курлыканье журавлей. С противоположного берега, обеспокоенная поднятой тревогой, поднялась большая стая этих крупных птиц и медленно стала завиваться спиралью в небо. Вскоре она исчезла за горами в направлении Иссык-Куля.

Озеро опустело. Лишь стремительные стрижи сосредоточенно носились в воздухе, да откуда-то издалека с гор прилетели три ворона и прозвенели флейтовыми голосами. Потом один из них, играя в воздухе, будто невзначай помчался за нашей машиной, ловко перевернулся боком, почти спиною книзу и, выпрямившись, исчез.

Вечерело. С запада поползли серые тучи, подул ветер, заметно похолодало, по озеру побежали мелкие волны. Набегая на низкий берег, они оставляли на нем большой валик белой пены. Всю ночь ветер трепал палатку, изредка накрапывал дождик.

Утро встретило нас хмурым небом, холодом и непогодой. Тучи шли вереницей, друг за другом, цепляясь за вершины гор, громоздились по ущельям, низко опускаясь, застывали на месте. Иногда накрапывал редкий дождик. Здесь, на высоте в две тысячи метров над уровнем моря, было холодно и неуютно и как-то не верилось, что, судя по прогнозу погоды, переданному по радио, сейчас в низинах царит жара до 35 градусов.

Скучно сидеть в палатке без дела и я, надев на себя теплую одежду, отправляюсь бродить вокруг озера. Первое, что я вижу, это следы старинной, давно заросшей растениями и покрытой дерном, дороги. Она широка для каравана, но и узка для автомашин. Края ее округлены и она походит на широкий овальный желоб. Дорога идет вдоль северного берега озера и вдали от него, в одном месте прерывается заливом. Еще меня удивил валик, возвышающийся по краям дороги. Он типичен для дорог, покрытых глубокой пылью. Поднимаемая в воздух при движении, она оседает сбоку. Нельзя ли эту дорогу считать немым свидетелем когда-то засушливого периода климата, когда и озеро было меньше, чем сейчас? И куда шел этот древний путь? Быть может, в далекий Восточный Туркестан, в Кашгарию, куда под видом торговца путешествовал первый казахский ученый Чокан Валиханов.

Я забираюсь на скалистую горку. Отсюда особенно хорошо видна дорога. Огибая озеро, она уходит к востоку. На горке высятся несколько старинных курганов, сложенных из крупных камней. Озеро окружено топким солончаком. От него исходит тяжелый запах сероводорода. Затем идет полоска растений пионеров — красной солянки, потом зеленые луга, украшенные цветами и, наконец, вдали и повыше тянется сухая степь, поросшая куртинками чия. Здесь же, на горке, южный склон покрыт серой полынью, и полуобнаженная земля так похожа на жаркую пустыню.

Иду вдоль озера то по степи, то по лугу, то по топкому солончаку. В одном месте вдали от берегов виден остров. Он совсем голый, без единого кустика. Возможно, ранней весной после таяния снегов он покрывается водой, наверное, весной и летом птицы на нем выводят потомство.

Тучи разошлись. Временами проглядывает солнце, но ненадолго. Заметно потеплело. Пробудились насекомые.

На зеленом лугу множество норок тарантулов. В темных их жилищах поблескивают искорками и переливаются цветами радуги большие глаза их обитателей. Ранее мне нигде не встречалось такое изобилие этих самых крупных в нашей стране пауков. Влажная однородная почва, множество насекомых способствуют их размножению. Тарантул мало ядовит, его укус слабее ужаления домашней пчелы. Тем не менее этого паука очень боятся, чему, видимо, способствует его внушительная внешность и крупные размеры.

Самки все сидят по норкам. Но самцы тихо перебегают с места на место. Они хорошо отличаются от самок поджарым брюшком. Чаще всего незадачливые бродяги встречают решительный отпор от своих неблагосклонных подруг, почему-либо не подготовленных к приему ухажеров. Им достается и от ядоносных челюстей. Но предусмотрительная природа наделила самцов иммунитетом к яду своенравной половины своего рода.

С травинки на травинку перелетает черная с широкой ярко-красной каймой на брюшке, оса-аноплиус — заклятый враг тарантула. Парализуя пауков, она откладывает на них яички. На них и развиваются ее детки.

Местами на лугах видны скопления белых маленьких бабочек. Взлетая, они вспыхивают светлым пятнышком, а сев, походят на серые незаметные палочки. Бабочки держатся скоплениями. Так, видимо, полагается в брачный период. Немало на лугу и разных кобылочек, но сегодня прохладно и им не до песен. Иногда раздается громкое гудение шмеля. Над озером гул его крыльев кажется особенно громким.

На красных солянках сидят такие же красные гусеницы какой-то бабочки-совки. Им нельзя в другой одежде жить на этом растении, сразу же заметят птицы. Даже крошечный клопик нарядился в красный цвет. Если прилечь на землю и присмотреться, то немало увидишь всяких, тоже красных, насекомых, связавших свою жизнь с этой прибрежной солянкой необычной окраски.

В мелких заливчиках и лужицах все черно от мушек-береговушек. С легким шумом крыльев они взлетают, напуганные моим приближением, и тут же садятся. Представляю, сколько птиц кормит эта орава насекомых!

Опять скрылось за тучами солнце и похолодало, упали редкие капли дождя. Над лугом собрались ласточки-береговушки. В такую погоду им нелегко, вся пожива сидит в траве, и птицы без устали летают над самой землей, трепещут крылышками, слегка задевая ими за верхушки растений и сгоняя с них мелких насекомых. Иногда появляются серенькие скальные ласточки. Они прилетели с гор, видимо, там тоже нечего есть в такую погоду.

Я пересекаю крошечные ручейки, бегущие с гор в озеро. Вода в них пресная, не то что в озере. Та настолько солона, что обжигает рот. Многие ручейки высохли, оставив после себя заметные ложбинки. Рады пресной воде голуби, каменки-плясуньи. Стайки уток, чибисов, куличков и журавлей садятся на берег озера в те места, куда впадают пресные источники.

Возле ручейков земля заболочена и образовалось множество невысоких кочек. А один из них, не найдя стока, образовал болотце с заросшими травой топкими берегами.

Иногда зеленый луг покрывается светло-зелеными пятнами, слегка возвышающимися над поверхностью. Копни такое пятно-бугорок, и наружу мгновенно выскакивает ватага обеспокоенных черных муравьев лазиус алиепус. Этот вид живет в разнообразной обстановке, но любит влажную землю. Здесь же, в земляных холмиках, он образовал настоящее государство из отдельных семей. Слегка бугристая поверхность луга отчасти объясняется многовековой деятельностью этих крохотных тружеников, без устали возводящих свои сооружения. Сейчас в холмиках появились крылатые воспитанники — маленькие юркие самцы и крупные солидные самки. Скоро покинут родительский дом и отправятся в брачный полет.

Разорвались облака, засияло солнце и застрекотали кобылки, от травинки к травинке помчался небольшой, почти совершенно черный жук-скакун. На такой высоте в прохладном климате черная одежда кстати, в ней скорее согреешься на солнце. Жуки-скакуны — хищники, они подвижны, быстры, взлетают в воздух мгновенно, подобно мухам. Вскоре я нахожу и жилище личинок этого жука. Обычно они строят строго вертикальные норки, в которых каждая личинка поджидает добычу. Здесь же потомство черного скакуна применяет своеобразное строительство дома-ловушки. Вначале они роют широкую яму диаметром около двух сантиметров, слегка наклонную на юго-восток, а потом уже с ее дна ведут обычную норку, но слегка изогнутую в первой ее трети. Мне кажется, эта особенность строительства вызвана тем, чтобы легче прогревалась поверхность ловушки.

С появлением солнца ласточки перестали летать над травой и сгонять с нее трепетанием крыльев насекомых, а дружно поднялись высоко в небо. Оживились и стайки мушек-береговушек, зашелестели тысячами крыльев, перелетая с места на место. Илистые берега озера нагрелись, пробудились кишащие в них бактерии, начали разлагаться органические вещества — и повисли над озером тяжелые испарения. Дышать становилось трудно, и я прибавляю шаг, чтобы уйти поскорее с подветренной стороны.

Но что за белый и круглый предмет у самой воды? А дальше еще такой же. Слегка проваливаясь в грязи, подбираюсь к ним. Оказывается, это крупные, как куриные, яйца, оброненные утками-огарями.

На сухих участках берега, поросших кустиками чия, я встречаю типичного жителя жаркой пустыни — муравья-бегунка. Живется ему здесь не особенно привольно: семьи маленькие. Кое-где вижу и небольшие колонии какой-то мелкой полевки. Зато слепушонка благоденствует на лугах: холмики выброшенной им наружу земли виднеются повсюду.

У основания скалистого мыска, вдающегося в озеро, я вижу старый курган из больших камней. Кто-то выкопал часть из них и сложил типичную охотничью засидку. Рассматриваю ее и на сердце становится больно. Здесь были браконьеры. Они убивали пролетающих птиц. Их незаконная охота, видимо, была успешной (в Казахстане уже много лет запрещена весенняя охота на водоплавающую дичь), так как вокруг валяется множество бумажных гильз от охотничьего ружья и медных — от малокалиберной винтовки. Озеро среди гор — редкое и замечательное место для отдыха и кормежки птиц, летящих на родину из далеких стран.

Продолжая обходить водоем, на скалистом мыске я вижу необычное: на берегу лежит железная, изъеденная солью, дырявая, как решето, бочка. Рядом с ней стоит другая, наполненная водой, и под ней горит костер. В недоумении я оглядываюсь вокруг: озеро дикое, безлюдное, не видно здесь ни человека, ни домашних животных. Лишь далеко под горами белеет несколько ныне пустующих зимовок скота, да одна юрта виднеется маленькой темной точкой. Пока я раздумываю, из-за бугра появляются два человека. Это им, наверное, принадлежит бочка, они зачем-то греют в ней воду. Мне неловко стоять возле чужого сооружения, и я поспешно иду навстречу незнакомцам.

Оказывается, здесь местное население лечится от ревматизма. Сегодня выдалась холодная погода. Поэтому приходится после приема грязевых ванн забираться в бочку с водой. Вода в ней озерная и очень полезная. В июле в самую жару сюда в отдельные годы съезжается много людей.

— Вот видишь этот берег, — показывает широким жестом мой собеседник, — это место называется Тогузбулак. Самое хорошее место! Люди приезжают, палатки ставят, юрты ставят. Вчера был один даже из Семипалатинска.

Потом осторожно осведомился о цели моего посещения. Да, о красных лягушках он знает, слышал. Лечатся ими от тяжелых болезней. Где их искать? Надо спросить стариков. Они знают!

Красные лягушки мне кажутся небылицей. Сколько не пытался я искать, нет их негде. Может быть, они были, но их уничтожили почитатели народной медицины. Один ручеек вытекает будто из глубокой норы. Я засовываю в нее палку и ворочаю там. Вдруг оттуда выскакивает небольшая лягушка.

Так вот ты какая, красная лягушка! Она мне кажется очень миловидной. Большие и черные глаза смотрят хотя и печально, но невозмутимо и спокойно, подбородок ритмично и тихо пульсирует в такт дыханию. На желтовато-зеленом теле темные полосы, а нижняя часть тела и задних ног сплошь ярко-красные. Да это она, бурая лягушка рана ченсинензис, широко распространенная в Азии, только очень красная с нижней стороны тела. Может быть, на этом высокогорном соленом и прохладном озере водится особая форма или подвид этого животного и обладает особенными целебными свойствами.

В Китае и Японии этот вид лягушки издавна употребляют в народной медицине. Китайцы особенно ценят так называемый «жир лягушек», то есть разбухшие яйцеводы. Японцы из сушеных лягушек готовят препараты против опухолей.

Лет пятнадцать назад сотрудники Уральского педагогического института в Западном Казахстане в одном кургане с сарматским захоронением II–IV веков нашей эры в бронзовом котле нашли вместе с остатками сухих растений жуков-чернотелок рода бляпс и засушенных бурых лягушек. Материал этот прислали мне на определение. В кургане было явное захоронение какого-то лекаря.

Видимо, не напрасно это животное издавна ценилось человеком — мне кажется, что эту лягушку следовало бы проверить фармакологам, биохимикам, клиницистам. Вдруг подтвердится народная молва, и это милое, совершенно безобидное создание станет служить человеку. Если это только так, то красную лягушку следует оградить от возможного полного уничтожения. А что ее сейчас не так уж и много — сомневаться не приходится, подтверждением тому — мои трудные и долгие поиски.

К вечеру небо на западе очистилось от туч, солнце отразилось золотистым закатом в соленом озере и опустилось за причудливые серые скалистые горы. В наступивших сумерках села на воду стая огарей. Ночь была тихой, холодной, яркие звезды сверкали на небе, отражаясь в воде. Едва слышно переговаривались между собой утки, где-то на далеком конце озера раздавались приглушенные крики журавлей.

Утро выдалось ясным, чистым, и далеко за горами показались снежные вершины хребтов, а над ними — острая, как пирамида, гора Хан-Тенгри.

Пробудились журавли и потянулись вереницами в горы. Поднялись и стаи огарей, пеганок, покружились в воздухе и, будто завершив утреннюю разминку, расселись по голым берегам и замерли.

Солнце быстро разогрело землю, затих ветер, озеро успокоилось и, как в зеркале, отразило окружающие его горы. В траве застрекотали кобылки, запорхали цветастые бабочки. Наступил какой-то удивительно умиротворяющий покой. Озеро в разноцветных берегах и цветах, глядящие в него горы, белые кучевые облака над ними застыли в глубокой тишине, и будто остановилось время.

Да, этот чудесный уголок природы давно следовало бы сделать заповедником, а на берегу озера, и такое возможно, построить здравницу.