В горах Тянь-Шаня

В лесах Тургеня

Заилийский Алатау — самая северная оконечность Тянь-Шаня, далее к югу, не считая небольших отрогов Джунгарского Алатау, простирается обширнейшая Балхаш-Илийская равнина, переходящая в полупустыни и степи мелкосопочников Центрального Казахстана. Северные склоны Заилийского Алатау прорезаны многочисленными ущельями. Об одном из них, ведущем на перевал Кара-Кастек, мы рассказали. К востоку идут ущелья Каскеленское, Большой и Малой Алматинок, на междуречье которых расположен город Алма-Ата. К востоку от города из крупных ущелий остается только три — Талгарское, Иссыкское и Тургеньское. Через последнее животноводы прогоняют скот на одно из самых обширных летних пастбищ Ассы. Когда-то через него проходил караванный путь к Иссыккульской котловине, а также в далекий Восточный Туркестан.

Ущелье Тургень, по которому идет дорога на Ассы, начинается перед большим селом Тургень. Здесь крупные холмы предгорий или, как их называют местные жители, «прилавки» широко расступаются в стороны, образуя долину горной речки Тургень. Небольшой кирпичный завод у входа в ущелье обнажил монолитную лёссовую почву склона холма.

Ущелье идет на юг к сверкающим ледникам, слегка отклоняясь к востоку. Его склоны резко отличаются друг от друга: если солнечный покрыт лугами, а леса и кустарники на нем ютятся только по северной стороне (уж очень жарко греет там солнце), то теневой весь в лесистых зарослях. Реки не видно — она в стороне. Но вот небольшой подъем — и открывается широкая долина, домики лесников, дорожных мастеров, крутые склоны ущелья, поросшие дикими абрикосами, яблоней, грушей; далее простираются горы с синими еловыми лесами, а на самом горизонте виднеются вершины гор с белыми шапками снегов и ледников. Величественная картина горного раздолья поражает после жарких бескрайних пустынь.

В широкой долине, где река расходится на несколько рукавов, построено форелевое хозяйство. Здесь выращивают мальков этой ценной рыбы и расселяют в другие районы. Справа и слева на высоких холмах видны светлые провалы, обрывы с обнаженной почвой. Они, как и горная оплывина, — следы очень давнего землетрясения и расположены вдоль предгорий Заилийского Алатау, отмечая глубоко расположенный разлом земной коры.

Дорога подходит вплотную к шумному горному потоку. Он мчится вниз через валуны, пенится, грохочет камнями, передвигая их по дну. Вокруг же на холмах лесостепное раздолье. Цветут шиповники, желтыми пятнами виднеется зверобой, горят свечками красавцы-коровяки. Среди густых роскошных трав высится мальва, разукрашенная крупными белыми или лиловыми цветами. Иногда вдоль дороги выстраивается целое войско колючего татарника. Он тоже цветет, привлекая массу различных насекомых. Счастливая пора начала лета! Скоро наступит жара, и все пожелтеет, высохнет, покроется пылью.

Вот и первая красавица елка. На солнечном склоне у самой реки высится причудливо изрезанный небольшой красный утес, сложенный из древних позднетретичных озерных отложений. Вблизи нет подобных отложений, они исчезли, когда горы росли и по ним бушевали дождевые потоки. Этот же чудом уцелевший утес — остаток от когда-то большого водоема — поднялся на высоту вместе с горами.

Ущелье сближается, становится совсем узким, и дорога, петляя между зарослями яблонь, рябины, ив и урюка, переходит с одной его стороны на другую. Здесь запрещен прогон скота. Отары кочуют по южному солнечному склону и кое-где уже видны двигающиеся лавины овец к далекому и высокогорному урочищу Ассы. В одном месте на крошечном участке возле горного потока располагается небольшой курорт с горячими целебными радоновыми источниками. Потом опять небольшая долина с несколькими домиками лесников и дорожных мастеров, за нею, наконец, мы видим съезд в небольшое ущелье Чонькеминской дачи. После изрядной тряски по камням среди высоких елей и больших гранитных валунов вдоль горного ручья «Левый Тургень» мы добираемся до небольшой, ранее мне знакомой полянки. Она расположена в месте слияния двух ручьев, образующих Левый Тургень — Чон-Кеминь и Бузгуль. С северной теневой ее стороны — высокие горы, поросшие еловыми лесами, с южной — солнечные горные степи с роскошными травами. Прозрачен и душист воздух, шумит поток. Внезапно взлетела стайка куропаток. Птицы расселись по скалам и стали звонко перекликаться. На вершину ели уселась кедровка и зычными криками возвестила всех обитателей леса о нашем прибытии. Весело и жизнерадостно перекликаются чечевицы. Их бесконечная песенка удивительно разнообразна. Впрочем, легко можно заметить, что в каждом ущелье, урочище птички поют немножко по-другому, иначе говоря, их язык богат множеством местных диалектов.

Я издавна люблю пение чечевиц. Им очень легко подражать, тем более, что певуньи, с которыми я завел разговор, охотно и без устали отвечают, то ли всерьез принимая подражание за перекличку, то ли по инерции, а быть может, по привычке безумолчного пения.

Изумительна природа Тянь-Шаня. На южных склонах, обогреваемых жарким южным солнцем, горные степи, а местами участки почти настоящей пустыни. Северные же склоны заняты тайгой. В мозаичном переплетении степи и леса уживается многообразный мир растений и животных, отчасти родственный лесам и степям и полупустыням Европы и Азии, отчасти же свойственный только этой горной стране. Для ботаника, зоолога горы Тянь-Шаня — интересное поле исследований, для любителя природы — неисчерпаемый источник наслаждения.

Мне живо вспомнилась поездка на эту полянку около десяти лет назад и одно из интересных наблюдений из жизни насекомых.

…Сколько трудов стоило нам пробраться в этот уголок леса по скверной дороге на маленьком «Запорожце». Переваливаясь с боку на бок, он полз по камням, надрываясь мотором, забирался на крутые подъемы. Когда дорога кончалась и упиралась в громадный, величиной с избу камень, немало сил приходилось тратить, на то, чтобы развернуть машину в обратную сторону.

Близился вечер, на устройство бивака оставалось мало времени. Утром, когда в глубокое ущелье заглянуло солнце и засверкало на пышной зелени, а лес зазвенел от птичьих голосов, мы услышали отчаянный лай. Наш маленький друг отважно сражался со стадом коров. Животные шли без пастуха снизу вверх, упрямо и настойчиво, и сколько мы их не прогоняли, не желали возвращаться обратно. Видимо, по этому глухому ущелью проходил их хорошо освоенный маршрут. Одной остророгой корове даже будто понравился поединок с нашей собакой, она смело бросилась на нее и, описав полукруг, упрямо полезла к палаткам.

Со стадом коров появилось множество назойливых мух и слепней. Мухи бесцеремонно лезли в глаза, щекотали лицо, пытались забраться в уши, за ворот рубахи. Слепни, как всегда, незаметно присев на уязвимое местечко, неожиданно вонзали в кожу свой массивный острый хоботок.

Все очарование природы исчезло вместе со стадом коров, мухами и слепнями: и шумная речка, и стройные красавицы тянь-шанские ели, и лесные цветы, усыпавшие лесную полянку, уже не казались такими милыми, как прежде. Вскоре мы сдались, прекратили сопротивление, и стадо медленно и величественно прошло гурьбой мимо нашего бивака вверх по ущелью по узкой полоске земли между рекой и крутым склоном горы. Сразу стало легче на душе, исчезли и назойливые мухи и кусучие слепни. Зря мы воевали с животными. Надо было уступить им дорогу.

Впрочем, как мы сразу не заметили! Наш «Запорожец», стоявший немного в стороне от палаток, кишел от великого множества роившихся вокруг него насекомых. Казалось, все мухи и слепни, сопровождавшие стадо, набросились на маленькую голубую машину. Крупные слепни гибонитра туркестана бесновались вокруг нее, с налета стукались о металл, усаживались на него на секунду, чтобы снова взмыть в воздух. Рои мух крутились вместе со слепнями, образовав что-то подобное многочисленной и шумной свите.

Что привлекало всю эту жаждущую крови, слез и пота компанию к бездушному сочетанию металла и пластмассы? Нашли себе «голубую корову!»

Удивительно было и то, что эта компания назойливых кровососов забыла о нас. Ни одна муха уже не надоедала, ни один слепень не досаждал. Все они, будто зачарованные, не могли оторваться от своей странной добычи, были околдованы этим необычным существом.

Я давно замечал, как слепни преследуют мчащуюся автомашину, охотно садятся на нее, но такое массовое и дружное нападение увидел впервые в жизни. Здесь таилась какая-то загадка. По всей вероятности, есть в машине что-то особенное. Возможно, согретый солнцем металл излучает инфракрасные лучи, и они сыграли свою провокационную роль, сбили с толку любителей теплокровных животных. Этому помогла яркая окраска и резко очерченная форма машины.

Пока я раздумываю над происходящим, рой насекомых постепенно уменьшается. Наверное, обман обнаружен и слепни вместе с мухами бросились на поиски далеко забредших коров. Но я ошибся. Рой попросту переместился через открытые окна в машину, и теперь все стекла посерели от множества пленников.

Некоторые слепни, усевшись на фланелевый потолок кузова, пытаются вонзить в него свой хоботок. Вокруг каждого из них тотчас же собирается суетливая стайка мух. В спешке расталкивая друг друга, будто одержимые, они лезут к голове слепня, подбираются под его тело. Слепень вздрагивает крыльями, недовольно жужжит и пересаживается на другое место, куда тотчас же гурьбой снова мчится вся компания его соглядатаев.

Я забираюсь с фотоаппаратом в машину, погружаюсь в рой мечущихся насекомых, и никто из них не обращает на меня ни малейшего внимания, я никому не нужен!

Что же мухам надо от слепней?

Мне понятен этот прием, я его не раз наблюдал раньше на лошадях и коровах. Как только слепень принимается сосать кровь, мухи-захребетники спешат к его голове, рассчитывая поживиться капелькой вытекающей из ранки крови и сукровицы. Ну а если к тому же слепня удалось согнать с места, то добычи хватит многим.

Глупые голодные мухи и слепни! Все шло, как и полагалось в природе: слепни сопровождали коров, мухи слепней, коровы усиленно отмахивались от своих преследователей хвостами, но кое-кому все же удавалось напиться долгожданной порции горячей крови. Теперь же вся милая компания неожиданно оказалась по каким-то причинам в западне.

Слово «западня» приходит на ум не случайно. Как мало мы, энтомологи, в своей исследовательской работе уделяем внимания поведению насекомых в их естественной обстановке, их образу жизни, подменяя зоркость глаза, наблюдательность и пытливость ума безотчетным коллекционированием, всяческими искусственными лабораторными экспериментами и многодневной, многотрудной, так называемой кабинетно-музейной обработкой собранного материала.

Вот и в этом случае, почему бы энтомологам-паразитологам не заняться расшифровкой странного поведения насекомых, изнуряющих животных. Когда-нибудь это будет сделано, и тогда, быть может, на пастбищах будут выставляться специальные ловушки особенных форм, цвета, излучающие лучи и провоцирующие кровососов. Они будут неотразимо привлекательны для этих насекомых и окажут добрую помощь животноводам.

В стороне от нашей полянки лесная дорога идет дальше вверх. Сейчас по ней не ездят машины, но, судя по следам, здесь недавно возили лес с верховьев речки. По крутым склонам гор много не налазаешься, поэтому самый выгодный маршрут — по дороге.

Возле старого пня, оставшегося от большой рябины, виднелись опилки. Я обрадовался: в пне обязательно должны жить муравьи-древоточцы. Какое хорошее место для бивака, когда рядом муравейник: будет за кем наблюдать в свободное время.

Но жилье древоточцев озадачило. Опилки возле него были старые и никто не выносил новых. Такое обязательное занятие, как строительство камер, остановилось. Почему?

На следующий день я поймал на себе крылатую самку древоточца, а взглянув на пень рябины, заметил несколько собирающихся в полет крылатых самок и самцов. Сейчас, в начале августа, на высоте двух с половиной тысяч метров над уровнем моря, когда показались уже первые признаки осени, совсем не время брачных полетов. У этого вида крылатые муравьи выходят из коконов в разгар лета, проводят в гнезде осень, зиму и только весной покидают родительский кров. Почему они собрались в полет прежде времени?

Рано утром, поеживаясь от холода, мы терпеливо ждем, когда солнечные лучи доберутся до нашего бивака и, отогревшись, усаживаемся завтракать. В это время к разостланному на земле тенту приползают древоточцы. Они подбирают крошки еды и волокут их в муравейник.

Однажды четверка муравьев пробиралась друг за другом к нашему столу. Десять метров пути они ползли вместе, не отставая друг от друга ни на шаг. К несчастью, трех из них раздавили прошедшие мимо туристы. Погибших собратьев тотчас унесли в гнездо на съедение. Ни разу я не видел древоточцев, подбирающих крошки. Никогда они не были и каннибалами и всегда выбрасывали трупы собратьев далеко в сторону от муравейника. Что стало с муравьями?

Внимательно осматриваю местность вокруг рябинового пня. Одна сторона за небольшой и голой каменистой осыпью по направлению к ручью и еловому лесу занята гнездами кроваво-красного муравья — формика сангвинея. Юркие и ловкие разбойники не терпят никого постороннего на своей территории. С другой стороны к пню примыкает большая полянка в гранитных валунах, вросших в землю. Растительность на ней съедена овцами. Здесь нет насекомых. Так вот в чем дело! Древоточцы голодают. Им нечем кормить крылатых самцов и самок, их пришлось отправлять в полет. Маленькие труженики леса прекратили строительство, мобилизовались на поиски пищи, стали питаться трупами своих товарищей и даже не прочь поживиться крохами с нашего стола. Бедные муравьи! Мы жалеем наших соседей, терпящих бедствие, и организуем помощь голодающим.

Плохо древоточцам среди множества врагов, немало муравьев в поисках добычи не возвращаются обратно. Борьба древоточцев с кроваво-красными муравьями идет давняя, беспрерывная. Интересно узнать о взаимоотношениях этих муравьев побольше, и я решаюсь на эксперимент.

Укладываю в ведро часть насыпи большого гнезда кроваво-красного муравья вместе с многочисленными обитателями: муравьями, яичками, личинками, куколками. Затем спешу к рябиновому пню. Там на расчищенной площадке подготовлено место для переселенцев. Гнездо новоселов устраивается холмиком и обкладывается камнями. Пока одни, возбужденные переноской, спешно сносят свое потомство в укромные местечки, прячут их под камни, другие отправились в разведку, рыщут вокруг, настроены очень воинственно и, наткнувшись на несколько древоточцев, мгновенно с ними разделываются. Удачные подвиги еще больше возбуждают смелых вояк, они добираются до пня, до щелки у его основания и проникают внутрь чужого жилища.

В гнезде древоточцев тревога. Муравьи трясут головами, стукают ими друг о друга, с размаху бьют челюстями о дерево. Вскоре из выходов появляются жители пня. С каждой минутой их все больше. Разгорается схватка с кроваво-красными муравьями. Площадка возле пня пестреет черными телами древоточцев. Между ними мечутся шустрые кроваво-красные муравьи.

В этом гнезде древоточцы почти все одинаковы: нет ни лилипутов, ни великанов. Это говорит о том, что муравейник молодой, специализация его жителей еще не наступила.

Древоточцы бросаются на врага. Но как они плохо видят, как неповоротливы и неловки по сравнению со своими противниками. Зато выручают крупные размеры и сила. Один за другим гибнут рыжие разбойники, и поле битвы устилают их неподвижные трупы и корчащиеся в конвульсиях тела. Удар мощными челюстями по груди, по голове, порция яда и бросок в сторону, чтобы не заполучить ответной отравы от противника, — таков почти неизменный прием черных воинов.

Но у кроваво-красных муравьев отлично развита взаимопомощь и кислоты у каждого немало. И древоточцам тоже достается: к кому прицепились мертвой хваткой, спешат с поля сражения в гнездо искать там помощи, отравленные ожесточенно трутся об опилки, опустив головы, взрыхляя перед собой пыль, землю. И это помогает. Один воин вот уже пятый раз идет в атаку.

Силы кроваво-красных муравьев тают. Черная лавина древоточцев продвигается все дальше и дальше к гнезду поселенцев. Вот передовые воины окружают со всех сторон земляной холмик и кое-кто уже забрался на него. Но что стало с кроваво-красными муравьями! Где отчаянные драчуны, смело бросавшиеся на своих противников? Кругом паника. Все, кто смог, забрались в укромные местечки. Многие покидают холмик, как тонущий корабль, а под полевой сумкой, положенной мною на землю, собралась целая куча. Немало муравьев забираются под одежду, в ботинки и, очутившись на голой коже, не впиваются, как всегда в нее челюстями, а покорно замирают, не шелохнувшись. Такого никогда не бывало!

Теперь армия черных «рыцарей» в блестящих латах штурмует холмик поселенцев, и вот уже появились первые добытчики с нежными белыми куколками. Враг сломлен, опасность миновала и пошла заготовка провианта. Личинки, куколки, павшие противники один за другим исчезают в темном ходе у основания пня.

Проходит час с начала опыта. Кроваво-красные муравьи почти все истреблены, остатки рассеяны, обращены в бегство. Тех, кто засел в земляном холмике, медленно выуживают.

Постепенно древоточцы исчезают в пне, но некоторые толпятся возле него, чем-то заняты. Я беру бинокль и всюду вижу удивительную картину. Муравьи разбились на группы, в каждой по нескольку рабочих; окружив избранника, они гладят его усиками, постукивают челюстями, особенно шею и грудь, угодливо изогнув головы, предлагают ему отрыжку. Кто эти избранники, удостоившиеся внимания, чем они заслужили ласку? Как найти ответы на такую интригующую загадку?..

Долго муравьи холят своих избранников. Но вот и они постепенно исчезают. Возбуждение стихает. Появляются строители с охапками опилок. Жизнь входит в прежнее русло. Лишь у земляного холмика деловито трудится кучка воинов, постепенно уничтожая осажденных противников.

Изумительны верховья ущелья Левого Тургеня. Громадные скалы нависли над горными ручьями, каменистые осыпи опускаются к берегам, большие гранитные валуны преграждают путь воде и она пенится, бурлит, не прекращая своего стремительного бега. Вдали виден еловый лес, за ним — нежно-розовые, зубчатые вершины с большими полосами улегшегося в расщелинах снега.

Когда-то красивый и стройный, с лиловыми цветками, иван-чай распустился белыми летучками. Легкое дуновение ветра, и семена-парашютики поднимаются в воздух и тихо плывут вверх по ущелью к розовым скалам, сверкая на солнце на фоне темного елового леса. В воздухе поблескивают крыльями какие-то мелкие насекомые.

Когда-то здесь возили на лошадях лес. Кое-где сохранились давно заброшенные тропинки да спиленные стволы елей. На одно из бревен, толстое, в два обхвата, я уселся отдохнуть. Оно лежало продольно ручью, опираясь на тонкие ветки. Брызги бурлящей воды обдавали его снизу. Я отодрал большой кусок уже давно отставшей от ствола коры. Под ней оказались крупные «солдаты» красногрудого муравья-древоточца. Среди них всеобщее смятение, сигналы опасности, тревоги, настороженность. Вскоре все древоточцы убежали во входы, и бревно опустело. Здесь, оказывается, жила их большая семья. Как же они среди горного, вечно бурлящего ручья ходят на охоту, чем питаются, если бревно лежит над водой и мелкие бревнышки и камни, служащие для него опорой, погружены в воду. Никаких следов сообщения муравьев с берегом не видно. Древоточцы живут в плену и как-то приспособились к этой необычной обстановке.

Поднимаясь дальше вверх по ущелью, я думаю о положении древоточцев. Примерно около трех лет назад, когда пилили дерево, в его стволе уже жили древоточцы. Зимой их жилище оказалось над ручьем… Различные насекомые и плесневые грибки, обосновавшиеся в бревне, видимо, и служили пищей невольным пленникам. Кроме того, и это, вероятно, главное, насекомые обитатели леса на день прятались под кору бревна. За ними и охотились древоточцы: не поэтому ли под корой оказалось так много «солдат»? Наверное, они здесь караулили добычу.

Все выше и дальше идет лесная дорога, а снежные вершины кажутся далекими. Шумит и пенится рядом ручей, над ним летает озабоченная оляпка, ныряет в кипящую воду.

Внезапно мой спутник вскрикнул и, схватив меня за руку, попятился назад. У самого края дороги лежали две змеи. Это были обычные и довольно частые обитатели Тянь-Шаня — ядовитые щитомордники.

Одна из змей, темно-коричневая, подняла голову, посмотрела на нас и, сверкнув чешуей, бросилась в заросли. Я попытался перегородить дорогу и задержать ее, чтобы лучше рассмотреть. Но змея, ударив зубами по посоху, скрылась в траве. На конце посоха осталась капелька желтоватого яда. Вторая светло-серая змея (окраска щитомордников очень изменчива) лежала неподвижно. Она была мертва. Убитая змея была самка. Судя по всему, она погибла за день или два до нашего прихода.

Через три часа мы, усталые, возвращаемся назад. На том месте, где были змеи, застали ту же картину: коричневая лежала возле светло-серой убитой, свернув тело кольцом и прижав свою голову к голове другой. И, как прежде, при нашем приближении скользнула в заросли.

Странное поведение змеи меня поразило: почему-то живая не могла расстаться с мертвой.

Потом я останавливаюсь возле необычного жилища муравьев в бревне над ручьем. За несколько часов обстановка изменилась. Ручей стал меньше. Видимо, та вода, которая сбегает с ледников от жарких лучей солнца доходит сюда только к вечеру. Днем же паводок спадает. Бревнышки и камни, на которых лежал ствол дерева, сверху подсохли и под ним теперь ползали редкие «охотники». Но бревно не доходило до берега каких-нибудь 30 сантиметров и путь к нему шел через камень, слегка смачиваемый водой. Перед ним и толпилось около десятка растерянных древоточцев.

Некоторые, изрядно помучавшись, все же опускались на камень и преодолевали его. Но каких это стоило усилий! Трудный путь был у муравьев. Что будет с бедными древоточцами, как они переживут паводки, когда бревно совсем зальет водой? Зачем они так привязаны к своему жилищу? Не лучше ли было переселиться в какой-нибудь сухой ствол ели на склоне ущелья! Видимо, трудно отказаться от своего родного жилища.

Встреча со змеями не выходила у меня из головы.

Наш бивак находился неподалеку. Утром я поспешил проведать змей и опять застал их вместе. Еще через день я вновь пошел взглянуть на них. Светлая самка была расплющена колесом грузовика, водитель которого не поленился свернуть в сторону из колеи. Коричневый самец лежал рядом мертвый. Он не расстался со своей подругой и после того, как ее обезобразила машина. Его убили после, ударами нескольких острых камней…

Недавно в печати промелькнули выступления в защиту ядовитых змеи. К большому сожалению, их истребляют всюду, при всяком удобном случае. Уничтожают ядовитых и заодно неядовитых. В Средней Азии почти истребили крупную, очень миролюбивую и беззащитную безногую ящерицу — желтопузика лишь потому, что она похожа на змею. Это беспокоит не только специалистов-зоологов, но и тех, кому приходится добывать змеиный яд, из которого готовятся различные ценные и дефицитные лекарства.

Природа, населенная живыми существами, безвозвратно беднеет и оскудевает. Многие из нас отнимают у животных то, что больше всего ценят, — жизнь.

Окружающие людей «твари» не столь уж и примитивны: психика многих животных во много раз сложнее и богаче, чем принято об этом думать. В этом я имел возможность убедиться не раз за долгую жизнь натуралиста-зоолога. Об этом следует разъяснять тем, кто по черствости и темноте душевной лишает жизни животных.

В наблюдениях за жителями леса незаметно проходит время. Вокруг же всюду новости. Вот возле бивака я вижу сломанную бурей могучую ель. Интересно, что с ней?

Стволом ели, как и полагается, завладели короеды. А на больших корневых лапах пня уселось сразу пять рогохвостов.

Какое странное название: хвост, как рог, или рог на хвосте. Какое животное может обладать столь забавным органом: ящерица, птица или зверь? Ни то, ни другое, ни третье.

Рогохвостом прозвали крупную, ярко окрашенную, древесную осу. На кончике брюшка торчит длинный придаток, в нем, как в футляре, находится яйцеклад. А над ним вырост, он мало чем походит на рог, но таковы уж энтомологи: дают названия не иначе, как фантазируя. С нижней стороны выроста расположена ямка с каким-то неизвестного назначения органом.

Оса-рогохвост особенная. На старых, поваленных ветром деревьях она, просверливая своим чудодейственным яйцекладом дерево, откладывает в него яички. Личинки питаются древесиной и через пару лет, высверливая аккуратный круглый ход наружу, выходят взрослой осой. Соблюдая величайшую осторожность, я подкрадываюсь к рогохвостам и начинаю фотографировать. Но осы не обращают на меня никакого внимания, совсем не боятся. Вероятно, у них нет врагов. Кто решится напасть на такую большую особь со столь внушительной внешностью! Возможно, кроме того, рогохвосты еще и несъедобны.

Осмелев, с лупой в руках я едва ли не касаюсь носом осы, беззастенчиво веду за ней наблюдения. Вот она покачивается из стороны в сторону, будто отбивает ногами такт веселой песенки. Черный блестящий яйцеклад, длинный и тонкий, как иголочка, вынут из двустворчатого футляра, поставлен вертикально к стволу дерева и только что начал погружаться в древесину. Он состоит из плотно прилегающих друг к другу четырех стволиков, чтобы они не расходились в стороны, каждый из них входит в паз другого. На концах они заострены и снабжены расположенными косо, как на напильнике, острыми ребрышками. К концу стволика ребрышки чаще, к основанию — реже.

Яйцеклад-сверло погружается быстро. Прошло каких-нибудь три минуты, и половина его, около полутора сантиметров, уже в древесине. Оса напряженно двигает брюшком, кончик ее футляра яйцеклада мелко вздрагивает. Ноги для лучшей опоры широко расставлены в стороны. Усики вытянуты вперед, напряжены и натянуты, как струна. В лупу видно, как стволики правой и левой стороны один за другим поочередно то опускаются, то поднимаются. Иногда яйцеклад слегка поворачивается вокруг оси на двадцать-тридцать градусов. По-видимому, оса не столько сверлит, сколько состругивает и долбит материал. У нее, оказывается, оригинальный инструмент, совмещающий качества долота и сверла!

Через пять минут яйцеклад полностью погрузился в дерево. Его длина, примерно, равна длине тела осы.

Вот оса на мгновение замирает. Проходит еще несколько секунд, среди стволиков проскользнуло яичко, и оса, не мешкая, вытаскивает из дерева свое орудие.

Чудодейственным инструментом обладает оса-рогохвост. Неплохо бы им заняться физикам и бионикам, хотя бы детально изучить механизм и устройство яйцеклада, и его модель использовать, скажем, в работах по бурению скважин.

Утром на нашей полянке долго лежит тень, зябко. А противоположный южный склон ущелья ярко освещен солнцем, золотится и от него веет теплом и сухостью. Надо обследовать южные степные склоны гор.

Степной склон опускается вниз крутыми хребтиками. Стороны каждого из них непохожи друг на друга: одна — вроде как бы кусочек пустыни, затерявшейся в горах Тянь-Шаня, с серой терпкой и душистой полынью, другая — словно настоящая степь, разнотравная, пышная, с серебристыми ковылями. Наблюдать за насекомыми легче там, где растет полынь и земля слабо покрыта травами.

Вот голубеют кисти цветов змееголовника. Их венчики похожи на глубокие кувшинки, свесились вниз и не каждое насекомое может полакомиться сладким нектаром. Вход в цветок начинается маленькой посадочной площадкой, прикрытой небольшой крышей. Все это сооружение выглядит удобным и будто приглашает: «Пожалуйста, присаживайтесь, дорогие гости!» За узким входом в кувшинчик располагается просторное помещение и с потолка его, словно изящная люстра, свешивается пестик и четыре приросших к стенке пыльника. Отсюда идет узкий ход через коридор в богатую кладовую.

Среди голубых цветов змееголовника звучит оркестр звенящих крыльев мух-неместринид. Их плотное тело имеет форму дирижабля и прикрыто густыми волосками, большие глаза венчают голову, а длинный, как острая рапира, хоботок направлен вперед. Крылья мухи маленькие, узенькие и прикреплены к самой середине тела, совсем как у скоростного реактивного самолета.

Звуки неместринид различны. Вот поет самая крупная, серая и мохнатая. Тоном повыше ей вторит поменьше размером, золотистая, как огонек. Но чаще всех слышатся песни белоголовой мухи. Яркое серебристо-белое пятно на лбу, отороченное темным, хорошо отличает ее от других. Тело белоголовой неместриниды овальное, обтекаемой формы, похожее на торпеду, нежно-бархатистое, в густых сероватых поблескивающих волосках. Она подолгу висит в воздухе на одном месте, чуть-чуть сдвинется в сторону, опустится вниз, подскочит вверх или боком маленькими скачками постепенно приблизится к голубому цветку. Такой полет называется стоячим. Он гораздо сложнее обычного и требует быстрой работы крыльев. Крылья неместриниды, словно пропеллеры, — узкие и очень маленькие.

Белоголовые мухи перелетают с цветка на цветок, и звонкие песни их крыльев несутся со всех сторон. Часто песня слышится где-то рядом, но не сразу отыщешь глазами повисшее в воздухе насекомое. Останавливаясь в воздухе, муха один за другим обследует цветы, едва прикасаясь к венчику хоботком. Выбирает она подходящий цветок долго, пытаясь разведать, всюду ли выпит нектар и не пусты ли кладовые.

Но вот из кувшинчика, наверное, доносится аромат, песня крыльев повышается, маленький бросок вперед, ноги прикоснулись к посадочной площадке, мохнатое тельце исчезает в цветке. Только змееголовник заставил неместриниду прекратить полет. Открытые цветы она обычно посещает на лету, опускает в него хоботок и пьет нектар.

Насытившись, белоголовая неместринида висит в воздухе не перед цветками, а просто так и еще громче поет свою песню. Я навожу на нее лупу осторожно, чтобы не спугнуть. Длинный хоботок поднят кверху, а тело находится в небольшом наклоне. Для чего это? Быть может, ради подъемной силы встречного тока воздуха? Но для стоячего полета в этом нет необходимости и такое положение просто удобно для посещения цветов. Ведь они наклонены к земле и залететь в них можно только снизу. Разглядывая муху, я думаю о том, до чего она внешне схожа с маленькой тропической птичкой колибри! Такое же обтекаемой формы тело, длинный, загнутый по форме узкого коридора-кладовой цветка, хоботок-клюв, маленькие узкие крылья и изумительно быстрые взмахи ими. Это совпадение не случайно. Колибри тоже питаются нектаром цветов и долгое время проводят в стоячем полете.

У белоголовой неместриниды задние ноги вытянуты в стороны. В этом, видимо, кроется какой-то секрет аэродинамики полета. Остальные ноги невидимы, они, наверное, согнуты и тесно прижаты к телу. Как бы подобраться снизу к висящей в воздухе неместриниде и рассмотреть ее детальнее. Но голова с большими темно-коричневыми глазами поворачивается в мою сторону, высокие звуки крыльев меняются на низкие и муха исчезает.

Не попытаться ли по звуку измерить количество взмахов крыльев в секунду. Задача сложная, но ее, пожалуй, можно решить при помощи простого приема. Из полевой сумки я беру кусочек тонкой стальной ленты от карманной рулетки, один конец, зажимаю пинцетом и, оттягивая другой, заставляю звучать. Сантиметр ленты звучит слишком низко, на девяти миллиметрах звук уже близок, а на восьми — совсем как пенье крыльев. Потом по звучанию отрезка стальной ленты я определяю быстроту взмахов крыла в секунду. Неместринида не одинока в этом искусстве. Крылья многих насекомых работают с необыкновенной быстротой.

Пчела, например, делает около двухсот пятидесяти взмахов в секунду, а комар почти в два раза больше. Каковы же мышцы, что способны к такому быстрому сокращению! Организм позвоночных животных не имеет таких возможностей.

Пока я сравниваю песню крыльев со звучанием стальной ленты, открывается и маленький секрет сидящей на былинке мухи. К ней подлетает другая неместринида, такая же по окраске, только чуть меньше и более мохнатая. Это самец. Песня насекомого, сидевшего на травинке, оказывается, была призывом. Потом самка перестает обращать внимание на цветы и начинает крутиться между травинками, повисает над какой-то норкой, делает броски вверх, вниз, сопровождая их совсем другим тоном.

Норка, наконец, оставлена и неместринида повисает над какой-то ямочкой, потом еще долго и настойчиво чего-то ищет над землей.

У неместринид еще не раскрыт цикл развития. Предполагается, что самки откладывают яички в кубышки саранчовых. Наша белоголовая неместринида принялась за ответственное дело — устройство потомства и, наверное, ищет кладку яиц, возможно, кобылочки. Поэтому она теперь не обращает внимания на цветы и так настойчиво летает над землей.

Каждый день приносит разные новости из жизни насекомых. Вот и сейчас в муравейнике, что находится около тропинки, по которой мы ходим к ручью, царит необычное оживление. Вся поверхность усеяна рабочими красноголовыми муравьями. Они бегут в разных направлениях, беспрестанно шевеля усиками, и явно чем-то взволнованны. Некоторые муравьи тащат хвоинки, но не на вершину конуса, как обычно, а из входов наружу. Несколько из них заметно расширены. В чем же причина такого волнения?

В муравейнике происходит немаловажное событие. Вот из одного входа показалась черная голова, она кроме обычных фасеточных глаз увенчана на лбу небольшими глазками. Затем высунулась мощная грудь, продолговатое, чуть согнутое брюшко и наверх выполз самец — совсем черный, с роскошными блестящими крыльями. За первым вереницей выскакивают другие крылатые. Беспокойство и возбуждение рабочих муравьев еще больше возрастают. Размахивая усиками, они гладят своих крылатых братьев и суетятся возле каждого из них. Многие самцы, оказавшись на ярком дневном свете, нерешительно топчутся на одном месте и пытаются незаметно юркнуть обратно, в темноту своего родного жилища. Но беглецов быстро останавливают и, потихоньку подталкивая, помогают вновь выбраться наружу.

…Жаркий летний день в разгаре, по синему небу лишь кое-где плывут белые облачка. В лесу тишина, пахнет разогретой хвоей и луговыми цветами. Замолкли неугомонные чечевицы, прекратили свои мрачные песни горлицы. Еще выше поднялось солнце, его лучи упали на муравейник. Быстрее засуетились муравьи, а черные, с прозрачными крыльями, взбираясь на вершину пня, один за другим стали подниматься в воздух.

Потом в глубине расширенного выхода показалась самка — большой крылатый муравей с рыжей головой и грудью, темно-коричневым брюшком и ярко-оранжевым пятном на том месте, где от брюшка к груди отходит тонкий стебелек-перемычка. Другая самка, высунув голову наружу, собиралась вскарабкаться на залитую солнцем крышу жилища, но ее тотчас затолкали обратно вниз. Замелькали в глубине ходов и другие крылатые самки. Их черед покидать родительское гнездо еще не наступил, так как вначале полагалось отправить в путешествие самцов. Разлетевшись порознь, они, выходцы из одной семьи, уже больше не должны встретиться. Что ждет впереди крылатых пилотов? Сколько их погибнет от разных случайностей, от многочисленных врагов-поедателей насекомых и как мало окажется удачников!

Мне давно хотелось последить за брачным полетом красноголового муравья в здешних горах, но, несмотря на обилие муравейников, все как-то не удавалось. Где встречаются самцы и самки, я не знал.

И как часто бывает, когда настойчиво ищешь ответа, он приходит неожиданно, благодаря случайной догадке.

Вечером с далеких снежных вершин по ущелью начал дуть «верховой» ветер, и сразу становилось холодно. В это время мы теснились возле костра, а ложась спать, поглубже забирались в спальные мешки. Утром, когда всходило солнце, «верховой» ветер уступал «низовому». Прислушиваясь к шуму леса и глядя на качающиеся вершины елей, я подумал: «Самцы и самки вылетают из гнезд днем, поднимаются вверх. И, наверное, летят куда-то по „низовому“ ветру».

Утром я отправился вверх по ущелью искать ответ на догадку.

Для того, чтобы попасть в верховья ущелья, нужно перебраться на солнечный склон и пройти по его хребетику. Здесь тянется едва заметная тропинка, которой больше пользуются косули, чем человек.

Сверху совсем крошечными кажутся две палатки нашего бивака и как точечки — люди. Отсюда на горизонте видны угрюмые скалистые вершины, покрытые ледниками, пониже их — каменистые осыпи, чахлая, едва приметная зелень, перемежающаяся с серыми камнями. Потом — отдельные кустики арчи и редкие, почти темно-синие столбики ели, забравшиеся выше к горному северу. Ниже елочки встречаются чаще, а еще ниже, по склону, растет густой лес.

Здесь, на хребетике, особенно хорошо видно, как сильно различаются друг от друга склоны южный — солнечный, степной; северный — тенистый, лесной. На солнечном склоне растут травы, усеянные цветами, стрекочут кобылки, звенят мухи-жужжалы; теневой-же — в строгих высоких елях, раскидистой рябине и козьей иве. Другие здесь и обитатели: среди елей крутятся грузные рогохвосты, от пня к пню перелетают изящные наездники-риссы, над сырой травой реют комары-долгоножки. Так и существуют рядом эти два мира, разделенные едва заметной тропинкой.

На солнечной стороне хребетика, где он смыкается с высокими склонами основного хребта, пониже тропинки вьются какие-то насекомые, сверкая на солнце прозрачными крыльями. Их очень много, целые рои. Спускаюсь по крутому склону. Взмах сачком — и сквозь марлю видно, как несколько темных комочков бьются, пытаясь вырваться из плена.

Если бы сегодня утром перед походом мне сказали, что я увижу крылатых муравьев и не сразу их узнаю посчитал бы это за шутку. Но в сачке были самые настоящие черные, с большими крыльями самцы красноголового муравья. По всему солнечному склону у хребетика они беспорядочно носятся во все стороны, садятся на кустики, верхушки трав, облепили и меня со всех сторон, многие падают в траву. Там, на травинках, быстро перебирая ногами, ползают красноголовые самки, и около каждой из них — кучка черных кавалеров. Так вот куда вы слетелись со всех муравейников обширного ущелья!

Внимательно разглядываю один из копошащихся клубков и вижу совершенно невероятное. Раскрыв челюсти, самка хватает за тонкую перемычку, соединяющую грудь самца с брюшком и пытается ее перекусить. Тот извивается, старается избежать свирепой расправы. Защищаться другим путем он и не пытается, да и главное оружие муравья — челюсти — у самца едва развиты и ни на что не пригодны. Еще усилие — и откушенное брюшко повисает, затем падает на землю. Несуразный, без брюшка, самец поднимается в воздух и уносится вдаль. И таких покалеченных муравьев немало летает в воздухе, сидит на траве и моей одежде. В копошащемся клубке место неудачника занимает другой, и его постигает та же участь. Кто бы мог предполагать о существовании такой особенности биологии красноголового муравья, обитателя гор Тянь-Шаня!

Оплодотворенная самка впоследствии или сама основывает новый муравейник, или попадает в старый. Дальнейшая ее судьба довольно однообразна: всю жизнь, один-два десятка лет, ее холят и кормят рабочие, и она, никуда не отлучаясь, откладывает яйца. С течением времени становится матерью многочисленной семьи. Впрочем, в муравейнике нередко бывает по нескольку таких самок.

В наблюдениях быстро течет время. Солнце заходит за снежные вершины гор, оттуда начинает тянуть прохладный верховой ветер. И я вижу, как из травы одна за другой поднимаются в воздух отяжелевшие оплодотворенные самки и, трепеща крыльями, медленно плывут вниз, к синим еловым лесам и зеленым полянкам. Самцы прекращают беспорядочный полет и гроздьями повисают на растениях.

Жаль расставаться с нашей приветливой полянкой, с дремучим ущельем, покрытый еловыми лесами, со степным раздольем горных склонов. Но пора продолжать путь дальше, кверху к урочищу Ассы. Там, выше горных лесов, — обширная высокогорная равнина. Туда и лежит наш путь.