В клетке у зверя

23. ♀

Валерия

Я заметила, что на втором этаже есть лоджия, но не думала, что она такая уютная. И уж подавно не думала, что мне доведется на ней побывать. Она отгорожена стеклянной перегородкой от холла на втором этаже и имеет стеклянную наружную стену с дверью-купе и балконом снаружи.

По центру просторной почти квадратной комнаты накрытый к ужину стол под белоснежной скатертью. Вино, аппетитные кушанья — мясо, овощи, салат, все с пылу с жару. Бокалы.

Сбоку диван, у противоположной стены — два кресла. Это место, наверное, чаще используется для ведения светских бесед. В углу у наружного окна — декоративный камин, но с живым пламенем.

Стол накрыт, но я тут одна, поэтому подхожу к окну, смотрю в ночь. Черное небо затянуто тучами, звезд не видно. Они не хотят быть свидетелями того, что со мной происходит.

Делаю шаг и оказываюсь у камина. От него исходит ощутимое тепло. Гипсокартонный кожух, закрывающий пространство над стеклянным каминным модулем, нагрет. На лоджии не холодно, но тут, в живом тепле огня все равно приятно.

Сзади щелкает дверь — входит Волжский. Он неизменно статно выглядит, но переоделся в домашнюю одежду. На нем темно-синяя шелковая рубашка и черные такие же брюки.

— Почему не начала есть? Ты по-прежнему не голодная? — спрашивает по-свойски, будто ему есть дело.

Я не стала есть, потому что нет хозяина дома, нехорошо так делать. Это невежливо. Но смысл ему это говорить, если он задает такой глупый вопрос.

— Не позволили манеры приличия, — отвечаю, вставая спиной к камину. — Недостатки воспитания.

Волжский усмехается и садится за стол. Жестом указывает мне место напротив.

— Обычно обитатели этого дома едят в столовой, но я захотел провести время с тобой наедине, — бархатисто произносит он и вынимает нож с вилкой из мягкой салфетки.

Я и правда голодная. Ароматы и вид еды растравили аппетит, желудок вот-вот заурчит и выдаст меня с потрохами. Все же подчиняюсь и опускаюсь на стул напротив Волжского. Он отрезает ломтик мяса и кладет в рот. Очень эротично. Неприлично эротично он ест. Хотя, уверена, сам он ничего такого не вкладывает, и это вообще только в моем воспаленном мозгу. Тем не менее я не могу оторвать взгляд от его вилки, которая направляется наколоть новый кусок мяса.

— Ты так и не ответила на вопрос, что ты получишь за эту самоубийственную миссию, — ушей касается голос Волжского. Суть вопроса доходит не сразу. — За что же ты продала свою жизнь?

По коже пробегает дрожь.

— Вы нарочно пугаете меня, — произношу утвердительно. — Я думаю, вы меня отпустите, когда выясните, что нужно полковнику.

— С чего такая уверенность? — он искренне удивляется и поднимает уголки губ.

Никакой уверенности нет, конечно. И мне до дрожи страшно.

— Глаза у вас добрые, Вадим Романович, — вытягиваю губы в линию. Никак не могу взяться за вилку.

— Это я тебе зубы не показывал, куколка, — посмеивается Волжский в ответ. — Как покажу, сразу поймешь, что дело пахнет керосином. Что он тебе пообещал? — на этих словах он резко повышает голос, так что я подпрыгиваю на стуле. Руки дрожат, и я их прячу под попу.

— Не кричите на меня, — взвизгиваю больше от страха, но ещё и от обиды. — Я не продажная тварь, не потаскуха и не проститутка! Он обещал меня посадить, если я не выполню задачу!

Волжский удивляется так, что брови подлетают. Откидывается на стуле, отложив приборы, сцепляет пальцы на груди.

— И за что же? — выглядит заинтересованным.

— За торговлю наркотиками, — сдуваюсь. Мне стыдно это даже произносить. — Я не знаю, кто в моей клинике этим занимается и занимается ли, но он пришел с обыском в мою смену и…

Слезы душат. Больно вспоминать тот вечер и все дальнейшее, что привело меня к этому разговору. К человеку, который меня в бетон закатает и забудет.

— А ты сама… не банчишь? — тянет Волжский.

— Бан… что? — переспрашиваю. Слово незнакомое.

— Проехали. Ешь, остывает, — приказывает он и, вынув телефон, что-то набирает.

Ем. Лучше есть, чем говорить. Еда вкусная, но я не могу насладиться ни нежностью мяса, ни свежестью овощей, ни пикантностью соуса. Краски жизни вдруг поблекли и омертвели. Жую и глотаю, смотрю в одну точку мимо плеча Волжского.

Когда на тарелке почти ничего не остается, он снова спрашивает:

— А теперь говори, как все было, — складывает руки на груди. — Уж больно интересные небылицы ты рассказываешь.

— Это не небылицы! — вскидываюсь возмущенно. — Он сказал, что уголовное дело завел, что я первая в списке подозреваемых, и он даст делу ход, если я не пойду к вам под видом специалиста из министерства.

Смотрю на Волжского и вижу, что не верит. Душу захлестывает отчаяние.

— Ну почему вы мне не верите?! — в переносице саднит. Это бесчестно, что один меня оболгал, а другой и вовсе записал в проститутки.

— Я тебе верю, — он кровожадно улыбается. — И мне нравится знать, что вариантов у тебя нет.

Что-то меня пугает его взгляд.

Волжский поднимается из-за стола, задергивает длинную плотную штору, отгораживая веранду от остального дома и с хозяйским видом поворачивается ко мне. Произносит кровожадно:

— На этот раз нам никто не помешает.