В ожидании каникул

Пролог

*ВНИМАНИЕ! ПРОЛОГ СОДЕРЖИТ НЕПРИЯТНЫЕ СЦЕНЫ!*

Войдя в летнюю кухню, увидел Аджамбо. Как обычно, ее тощее иссохшее тело было укутано в драную грязную тряпку. Коричневую кожу покрывала блестящая сальная корка, недавно бритую голову (это от вшей) покрывал короткий ежик волос. На фоне темного, уродливо деформированного лица выделялся торчащий изо рта длинный клык. На руках у нее сидел годовалого возраста безрукий негритенок с раздувшимся животом и странно вытянутой головой и смотрел на меня пустыми глазами.

— Я родила его вчера, господин, — обдав меня вонью гниющих зубов, забубнила Аджамбо.

— Тем хуже для вас обоих. Сколько уродов ты уже родила? — презрительно фыркнул я.

— Троих, господин. Но у старшенького обе руки на месте! — ответила она.

— Повезло, конечно, — покивал я, — Жаль, что он такой же убогий овощ, как и другие двое!

— Это твоя вина! Твое проклятие! — злобно зашипела она.

— Заткнись, мразь! — потерял я терпение, — Держи свое вуду-дерьмо при себе!

— Сегодня! — прошипела она. Что сегодня? Да плевать, пошла она.

Покинув летнюю кухню, вышел в свой деревенский двор, с наслаждением продышался сибирским воздухом, прогоняя из носа вонь Аджамбо. Во дворе было людно — мои родственники из обеих жизней весело переговаривались, дядя Витя в компании с Аоки Ринтаро нанизывал на шампуры шашлык. Аджамбо со своими выродками сегодня неплохо полакомятся объедками.

Приветливо кивая встречным, подошел к велосипедам. Тут уже была Чико, что-то весело обсуждающая с моими русскими племянниками и племянницами. Полуденное солнце словно стало светить ярче.

— Ну что, дети, готовы? — спросил я у них.

— Готовы, дядя! — дружно ответили они и разобрали свои велосипеды, двинувшись в сторону калитки. Услышал сзади полубезумное мычание, обернулся. С содроганием увидел старшего, 12-тилетнего сына Аджамбо — одетый в джинсовую жилетку с символом анархии на голое, покрытое струпьями грязное тело и драные серые шорты, он слонялся от гостя к гостю и пытался обнимать их короткими деформированными трехпалыми ручонками, издавая мычание и роняя из слабоумно открытого рта слюни. Мерзкий урод! Как ты смеешь портить праздник? Если тебе разрешают иногда покидать подвал, это не значит, что ты можешь слоняться где угодно!

Подойдя к нему, сильно пнул в печень. Уродец согнулся, завыл, обдав меня вонью.

— Слюнявая тварь! Не смей портить праздник! — подсрачниками придавая ублюдку нужное направление — трогать ЭТО руками не хочу — погнал его в нужном направлении. На лестнице в подвал неподвижно стоял, глядя на меня такими же пустыми как у младшего брата глазами, безрукий средний сын Аджамбо. Мощным ударом придал старшему ускорение, тот влетел в брата, и они кубарем полетели вниз по лестнице. Довольно хохотнув, захлопнул дверь подвала и запер ее на мощный амбарный замок. Теперь не вылезете.

Вернувшись к велику, выкатил его из калитки. Снаружи меня уже ждали нетерпеливо переминающиеся с ног на ногу деточки. Люблю детей. Ко мне подошел старик, я узнал в нем своего японского дедушку.

— Куда это вы собрались?! Не позволю! — заорал он на меня. Взбесившись, схватил велосипед и изо всех сил ударил им деда по голове. Череп треснул со смачным звуком, дед упал на землю лицом вниз, роняя кусочки мозгов из раскроенной макушки. Потекла кровь, дети весело засмеялись.

— Братик крутой! — сказала Чико.

— Ну что, поехали? — тепло улыбнулся я им.

— Поехали! — дружно ответили они.

Взгромоздившись на велик, выехал на дорогу, ведя за собой вело колонну. Дорога, пропетляв между домов, вывела нас к лесному проселку. Тут было хорошо и тихо, но лес — не сегодняшняя наша цель. Слушая за спиной милый детский щебет, я улыбался, продолжая налегать на педали. Вскоре лес закончился, и мы въехали в ближайший к нашей родной деревне район города, застроенный аккуратными двухэтажными кирпичными домиками еще сталинских времен. Широкие дворы были обильно засажены зеленью. Люблю это место.

Проехав пару дворов, заметил, что что-то не так. На обычно чистых газонах стал попадаться мусор, часть окон была разбита, в воздухе запахло гарью. Солнце уже клонилось к закату, мы проехали мимо горящей машины. Наконец-то я заметил кого-то из местных. Им оказалась бабушка-«божий одуванчик», она бодро куда-то ковыляла, опираясь на клюку.

— Бабушка, а что у вас тут случилось? — подъехав к ней, спросил я.

— Так праздник же! — ласково улыбнулась она.

— Точно, как я об этом не подумал? — дошло до меня, — Спасибо, бабушка!

Дружно помахав старушке руками, мы с детьми поехали дальше. Совсем стемнело, но немногочисленные уцелевшие уличные фонари и зарево многочисленных пожаров давали достаточно света. Мы приехали к единственной пятиэтажке в этом районе. Остановившись, посмотрели на зияющие тьмой оконные проемы. Стекол здесь уже давно не было.

— Дядя, отсюда мы ничего не увидим! — раздался недовольный голосок одной из племяшек.

— Ты права, давайте поднимемся вон туда! — указал я рукой в сторону пригорка напротив пятиэтажки, высотой примерно до второго этажа дома.

Забравшись на него, мы посмотрели на дом. Внезапно я понял, что к каждом оконном проеме видны темные неподвижные силуэты.

— Они… видят нас? — спросила Чико.

— Видят! А мы их нет! Это нечестно! — ответила племяшка.

— Пойдемте к ним? Я тоже хочу видеть! — предложил один из племянников.

Дети вприпрыжку бросились к выбитой двери подъезда. «Стойте!» — хотел крикнуть я, но меня словно парализовало, поэтому я мог лишь беспомощно наблюдать, как дети вбегают в темный зев подъезда. Почему-то я был уверен, что оттуда они уже не вернутся. Паралич прошел, меня забила дрожь.

«Не идет» «Сопротивляется» «Бесполезен» «Не нужен» «Не спасет» «Не помешает» «Все равно надо» «Да, надо» «Амбаджо сказала, что младший…» — едва слышно пронеслись по двору шепотки со стороны дома. Силуэты в окнах зашевелились, и я понял, что надо бежать. Прыгнув на велик, изо всех сил налег на педали, мучительно медленно набирая скорость. Даже не оборачиваясь, я знал, что из подъезда повалили черные тени. Сзади послышались тяжелые шаги, накатило зловоние. Поморщившись, постарался выжать из велика остатки скорости. Внезапно передо мной в свете фонаря возник ехидно улыбающийся безрукий, рожденный вчера годовалый младший сын Аджамбо, смотрящий на меня пустыми глазами, высасывающими всю волю сопротивляться. «Ты не уйдешь…» — этот зловещий шепот оказался последним, что я услышал.