В огонь и в воду

V Воспитание молодого графа де Монтестрюка

Под вечер телега, поднявшись на склон горы, по которому граф де Монтестрюк проезжал за три дня до этого, остановилась у дверей того самого особняка, в который и он тогда постучался. Герцог де Мирпуа был дома.

Взяв в руки запечатанное гербом графа письмо с адресом уважаемого старика, графиня вошла в ту самую большую комнату, где он принимал графа Гедеона. При виде женщины в трауре и при ней ребенка герцог де Мирпуа подошел к графине и серьезным и ласковым голосом пригласил ее сесть.

— Прочтите прежде это письмо, герцог, — сказала Луиза.

Она подала письмо, герцог де Мирпуа распечатал его и громко прочел следующее:

— «Герцог! Я убил барона де Саккаро и сдержал свою клятву; не стану напоминать об обещании человеку вашего рода. Умираю, оставляя под вашим покровительством графиню де Монтестрюк, жену мою, и моего сына, Гуго. Гедеон Поль де Монтестрюк, граф де Шаржполь».

Тогда графиня подняла свою вуаль и сказала:

— Я та, о ком пишет граф де Монтестрюк, а это сын мой, Гуго.

— Графиня, не угодно ли вам сесть? — ответил герцог. — Мой дом, к вашим услугам.

Она погладила сына по голове и, указывая ему на лужайку, видневшуюся через большие стеклянные двери, сказала:

— Ступай, сын мой, мы с герцогом будем говорить о таких вещах, о которых ты узнаешь со временем.

Гуго поцеловал руку матери и вышел. Он был мальчик крепкий и ловкий; лицо его дышало откровенностью и решительностью.

Когда графиня де Монтестрюк села на большое почетное кресло, герцог поместился напротив нее и, поклонившись, сказал:

— Говорите, графиня; чего бы вы ни пожелали, все будет исполнено. Если бы даже я и не дал слова вашему мужу, если бы он и не погиб из-за меня, — вы одиноки, и я в полном вашем распоряжении.

— Что мне нужно, герцог, так незначительно, что, я уверена, вы мне не откажете.

— У меня несколько замков; выберите любой и поселитесь в нем. У меня нет больше дочери, и я брожу в одиночестве по своим обширным владениям. Что касается лошадей и экипажей молодого графа — это уже мое дело.

— Нет-нет… Все это совершенно излишне. Мне нужно только пристанище, где я могла бы жить в уединении с двумя-тремя слугами, и скромные средства.

Герцог де Мирпуа посмотрел на нее с удивлением.

— Я объяснюсь, — продолжала графиня. — Вы знаете, как умер граф де Монтестрюк; вы знаете, как он жил. Когда он просил моей руки, он уже был вдовцом после первой жены, не оставившей ему детей; репутация его была уже известна. Меня хотели отдать в монастырь, а монастырь меня пугал. Мой отец, маркиз де Новель, был небогат. Он сказал мне о сватовстве графа де Шаржполя. Я приняла предложение, граф увез меня в Монтестрюк, и через год у меня родился сын. Я готова была посвятить себя человеку, имя которого носила, но не могла сладить с его неукротимым нравом. Богатство, полученное им еще в колыбели, свело его с ума. Вечно в разъездах, вечно на праздниках, он переезжал из Бордо в Тулузу, из Монтестрюка ко двору, воевал с наслаждением, когда представлялся случай, а сложив оружие, играл с таким же жаром; едва ли сотню раз я его видела за все десять лет. Ах! Сколько несчастий можно было бы предотвратить, если бы только он сам пожелал! — прибавила она, глубоко вздохнув, затем оправилась и продолжила: — Я не хотела бы, чтобы сын мой испытал страсти, владевшие отцом. У Гуго те же инстинкты, тот же огонь в крови. Что погубило отца, может погубить и сына. Одним только воспитанием можно победить и смирить его. Вот почему я хочу воспитать своего сына в бедности, в нужде, чтобы он сделался человеком.

— Вы, вероятно, правы, графиня.

— Да, я права, сердце говорит мне, что я права. Куда бы я ни поехала, в какой бы нужде я ни жила, у меня есть два преданных существа, которые меня не покинут: женщина, которая меня выкормила, и старый солдат, который сопровождал графа в походах. Он любит Гуго, как своего собственного ребенка. К этим двум преданным слугам прибавьте бедного малого, которого я приютила и который выполняет черную работу, — вот и весь мой штат. Если вам угодно будет указать мне дом, где никто бы меня не знал и где бы я могла поселиться с сыном, я буду вам вечно благодарна.

— Что вы говорите о благодарности!.. Граф де Монтестрюк омыл в крови мерзавца обиду, нанесенную моему имени… Я ваш должник… Все ли вы сказали?

— Мне нужно помещение для пяти человек; дайте мне еще средства, достаточные для скромной жизни, без нужды, но и без роскоши.

— У меня есть именно такой дом, графиня, и вы хоть завтра можете туда поехать, если вам угодно. Но на эту ночь я попрошу вас остаться здесь, в особняке.

Графиня де Монтестрюк поклонилась.

— Этот дом называется Тестера, — продолжал герцог. — Это маленькое имение, доставшееся мне по наследству. Там приличная мебель, есть двор, башенка, ров. Не возражайте! Это каменная раковина, которую граф де Монтестрюк запросто разломал бы локтями. При доме есть клочок земли и небольшой лес, приносящие полторы тысячи ливров дохода в год, и, кроме того, кое-какие сборы вином, хлебом, сеном и овощами.

— Да это великолепно!

— Семье мелких дворянчиков этого показалось бы мало! Я пошлю слугу в Тестеру с приказанием вычистить дом и удостовериться в том, что там есть все необходимое, и, если вам угодно, завтра же вечером вы сможете туда переехать. Само собой разумеется, что с той минуты, как вы войдете в Тестеру, имение будет вашим. Если я приеду когда-нибудь туда узнать о вашем здоровье, вы, в свою очередь, приютите меня на ночку.

— Я согласна, — сказала графиня, подавая руку герцогу де Мирпуа.

На следующий день герцог сам захотел проводить графиню в ее новое жилище, в нескольких милях от Лектура. Когда они подъехали к аллее, ведущей к дому, герцог снял шляпу и, поклонившись, произнес:

— Здесь вы у себя, графиня. Через месяц, если позволите, я проведаю вас.

На крепких стенах Тестерского замка стояла башня с бойницами, и издали здание походило на феодальное укрепление. Службы соединялись с главным корпусом амбарами и сараями, а посередине был двор, в котором бил фонтан. Другая башня обрушилась. Низкая и широкая зала со сводом служила погребом. Окна были крепкие, двери исправные, камины в порядке.

Графиня де Монтестрюк осмотрела дом от погреба до чердака и нашла в столовой шкафы, полные посуды, а в спальне — богатые запасы белья. В кухне блестели медные кастрюли. Обо всем подумали, обо всем позаботились. На кроватях были занавески, чистые одеяла, простыни, подушки.

Скоро пришел старик Агриппа и, потирая руки, объявил:

— В погребе стоит десять бочек с вином — мы столько и за десять лет не выпьем, — радовался он. — В дровяном сарае сложено столько дров и хворосту, что нам будет чем согреться в самые суровые зимы; в амбарах столько хлеба, что мы смело можем есть, не считая кусков, а овса хватило бы на десяток лошадей, если бы они у нас были: повсюду полные мешки с провизией; я услышал крик петуха и обнаружил в углу птичий двор с курами и утками, которыми молодой господин наверняка останется доволен; жирные гуси и индейки гуляют там же, а в сундуке я нашел толстый мешочек графине для милостыни — так и написано вот здесь на бумажке… Да! Всего, всего у нас вдоволь.

Графиня де Монтестрюк поняла теперь, зачем герцог де Мирпуа посылал накануне своего слугу в Тестеру.

— Все ли ты рассказал? — спросила она, улыбаясь.

— О нет! Есть еще комнатка, полная игрушек, для графа Гуго и другая, побольше, со всяким оружием: с кинжалами, шпагами, мушкетами, самострелами, копьями, рогатинами, алебардами, с разным огнестрельным оружием, от пистолетов до фальконетов; будет с чем приучать его к ремеслу солдата… Это уж мое дело, и я беру его на себя… А потом, в высокой светлой комнате с окнами на восток прекрасная библиотека, набитая сверху донизу книгами. Среди них есть книги о сражениях с картинками и портретами военачальников. Это придаст графу охоты учиться чтению.

Две большие собаки вошли в эту минуту и стали ласкаться к Агриппе.

— И эти собаки принадлежат графине, — продолжал он, лаская их. — Я встретил их во дворе, на солнышке, дал им по куску хлеба, и с тех пор мы стали друзьями. Садовник здешний сказал мне их клички: вот это Дракон, а это Фебея, брат и сестра, отличные собаки! С такими сторожами можно спать спокойно.

Было уже поздно, и осмотр окрестностей Тестеры отложили на завтра.

Дом был построен на берегу широкого озера, из которого наполнялись водой рвы. К нему вела неплохая дорога. Вокруг простирались луга. Неподалеку виднелся шпиль колокольни на фоне голубого неба, указывая место нахождения деревни, скрывавшей свои смиренные крыши в зелени груш и яблонь. При доме были также огород и фруктовый сад.

Обойдя свое новое имение и отдав полную справедливость предусмотрительности и доброте герцога, графиня позвала Гуго в свою комнату, посадила его к себе на колени и сказала:

— Ты осмотрел теперь, сын мой, те места, где ты будешь жить, пока не вырастешь.

— Хорошо! Мне здесь нравится. Я останусь тут, пока вам будет угодно, матушка.

— А я здесь дождусь, пока Господь Бог призовет меня к себе дать отчет в том, на что я употребила дни свои.

— Не говорите этого; вы знаете — я не хочу разлучаться с вами.

Мать нагнулась к нему и поцеловала.

— Ты не увидишь больше замка Монтестрюк, милый Гуго.

— Почему? Он мне тоже нравился со своими высокими башнями, куда я забирался с Агриппой.

— Замок уже не наш, и у тебя нет больше ни лошадей, ни пажей, ни шелкового и бархатного платья, а у меня — ни карет, ни конюших. Мы разорились.

— Разорились? — повторил маленький Гуго с удивлением.

— Ты не можешь понять этого слова теперь, но поймешь со временем.

— Если так, то что же у меня остается?

— У тебя остается твое имя, сын мой.

— Славное имя! — воскликнул ребенок, оживившись. — Гуго Поль де Монтестрюк, граф де Шаржполь!

— Да, славное, сын мой, но ты должен возвратить ему прежний блеск и сохранить его чистым и незапятнанным.

— А что нужно для этого делать, матушка?

— Надо трудиться без отдыха, чтобы сделаться человеком и солдатом.

— Ну, я и стану трудиться и сделаюсь человеком и солдатом.

— Поклянись! Твой отец никогда не изменял клятве и отдал жизнь свою, чтобы сдержать данное слово.

Маленький Гуго задумался, потом, подавая матери обе руки, сказал:

— Клянусь вам, матушка.

Можно сказать, что воспитание маленького Гуго, ставшего графом де Монтестрюком, началось на другой же день после того, как он приехал в Тестеру. Дом этот был так далеко от замка, в котором он родился, что окрестные жители, которые вообще мало разъезжали в те далекие времена, а жили больше в тени своей колокольни, не знали графини. Она могла гулять по окрестностям, не опасаясь быть узнанной. Она выдавала себя за вдову убитого на королевской службе капитана, искавшую уединения и покоя. Все любили ее за молодость и задумчивую красоту, за проказы и миловидность сына и за добро, которое она делала. По воскресеньям в церкви ей уступали особое место.

Однако же бывали и у графини часы, когда она вспоминала о прошлом. Из чувства собственного достоинства она не захотела позвать тогда графа де Колиньи, но неужели он сам не отыщет ее из любви? Возможно ли, что он забыл ее, что уже вовсе о ней не думает? А как, однако же, он любил ее! Как клялся навсегда сохранить эту любовь! Не он ли в час разлуки предлагал ей уехать с ним в далекие страны? Тогда он был готов на любые жертвы.

Когда эти мысли приходили Луизе в голову во время прогулок по окрестностям Тестеры, она медленным шагом со слезами на глазах шла по тропинке от дома до ближайшей дороги, на которой каждый день появлялись проезжие. Дорога эта пролегала по забытой местности, куда не доходило даже эхо событий, волновавших Париж. Когда задумчивая прогулка приводила ее к тому месту, откуда видна была длинная желтая лента дороги, она садилась на камень и жадно всматривалась в горизонт. Когда вдали поднималось облако пыли, сердце ее начинало биться чаще, она привставала и старалась разглядеть фигуру всадника. Но то был не Жан де Колиньи, и она грустно опускалась опять на свой камень.

Прошли дни и недели, месяцы и годы. Графиня де Монтестрюк по-прежнему оставалась одна. Настало время, когда она совсем уже перестала надеяться. «Я знала, — сказала она себе, — что он забудет меня». С этой минуты между ней и Богом остался только сын.

Первые годы прошли в глубокой тишине. Внешние события не отзывались в Тестере ни малейшим шумом. Гуго рос и укреплялся. В его характере было что-то твердое и честное, располагавшее всех в его пользу.

День его проходил в играх и в учении, в прогулках и в работах, развивавших его силы. Он любил ходить с крестьянами в поле, любил работать с ними серпом и топором в лесу. Как-то раз мать застала его за плугом; он покраснел и бросил палку с острым концом, которой погонял быков.

— Продолжай, — сказала графиня, — пахать не унизительно ни для кого.

Трижды в неделю добрый священник, полюбивший вдову и сироту, являлся в Тестеру и учил Гуго истории, географии, словесности, латинскому языку и кое-каким обрывкам других наук. Ребенок любил читать: длинными зимними вечерами, когда ветер бушевал во дворе и дождь стучал по крышам, он, сидя вместе с матерью в низкой комнате перед камином, читал книги о путешествиях или о жизни славных людей. Ему нравились рассказы о дальних экспедициях и о боевых подвигах, но что он любил особенно — это уроки Агриппы. Гуго еще не дорос ему до плеча, а уже порядочно бился на шпагах.

— Вам недостает только силы и привычки, граф, — говорил старый солдат, гордясь своим учеником.

— Это придет, — отвечал Гуго, отирая пот с лица.

В пятнадцать лет Гуго был другом и, можно сказать, командиром всех детей своего возраста. По воскресеньям он собирал целую толпу, проводил большие смотры на окрестных лугах, строил с товарищами крепости и окопы, окружал их палисадами из кольев, потом делил войско на два отряда, отдавал один под команду смышленого товарища, сам становился во главе другого, и начиналось большое сражение, оканчивавшееся закуской, которую доставляла графиня. Ни снег, ни холод, ни дождь, ни ветер ничего не значили для здорового мальчика.

Гуго учился верховой езде без седла на лошадях, возвращавшихся с пахоты, и на жеребятах, которых ловил на пастбище. Никакая бешеная скачка его не пугала, никакая преграда его не останавливала.

Агриппа думал только, как приучить молодого графа к фехтованию, и ему пришла на ум оригинальная мысль. Всякого солдата, всякого рубаку, какой ни попадался ему на дороге к Тестере, он зазывал в дом и кормил — с одним только условием: чтобы час-другой солдат провел с Гуго в фехтовальной зале. Агриппа сам был знатоком в этом деле и, когда видел, что урок прошел отлично, давал учителю маленькую плату.

В то время было много разных искателей приключений и дезертиров, так что юноша Гуго имел дело и с испанцами, и с итальянцами, и со швейцарцами, и с фламандцами, и с португальцами, которые учили его особым приемам каждой нации. Поседевшие бойцы усердно хвалили мальчика.

Случалось иногда и раскаиваться в этих гостеприимных встречах. Пропадали кое-какие вещи. Гуго не смел подозревать своих учителей. Напротив, доверчивый настолько же, насколько и храбрый, он безусловно верил всем рассказам об их подвигах и походах. Раз пять он даже высыпал им в руку все, что было в его скромном кошельке, а они клялись ему, что скоро принесут назад занятые деньги. Получив деньги, они, разумеется, исчезали навеки.