Зажав под мышкой несколько мотков проволоки, дядюшка Титус вышел из своей лаборатории и направился в сад. Там он поставил под развилистой старой вишней железный садовый стул, взобрался на него и стал натягивать проволоку между двумя толстыми сучьями — где чаще, где реже.
— Что это такое? — спросила из окна верхнего этажа Генриетта.
— Арфа, — пояснил дядюшка Титус.
Обмахнув сиденье носовым платком, он уселся на садовый стул, положил ногу на ногу, скрестил руки и закрыл глаза.
— А чего ты ждешь? — опять спросила Генриетта.
— Ветра, — ответил дядюшка.
— И я жду ветра, — сказала Генриетта. — Я мо́ю голову.
Тут налетел легкий северный ветерок, и дерево зашумело. Это были удивительные звуки, будто отдаленный нежный лепет.
— Ветер играет на арфе, — пояснил дядюшка Титус.
— Хорошо играет, — должна была признать Генриетта. — Только фантазии у него маловато. Заладил одно и то же.
Генриетта высунулась из окна, чтобы ветер просушил волосы, и в тот же миг раздалась чудесная музыка. Струны пели и бушевали. Они исполнили настоящую мелодию — хоть иди танцевать.
— Как это получается? — спросила Генриетта.
— Это северный ветер! — взволнованно крикнул снизу дядюшка Титус. — Я на своем веку много арф смастерил, но ничего подобного никогда не слышал.
В следующие дни в газете появились сообщения о невероятных событиях в северных районах. Там пронесся ураган, не предсказанный ни одним ученым. На Балтийском море он засыпал снегом экскурсионные пароходы с отпускниками, выкинул в Одер взрослого кита, а в Ро́стоке поменял крышу ратуши на крышу городского театра. По всем данным получалось, что ураган движется в направлении Шварцы. Он уже достиг районного центра Шварцвассера и остудил разлитый по тарелкам суп у жителей городка Шварценталя.
— Ему бы уже давно пора быть здесь, — заключил дядюшка Титус, — но я не слышу рева.
— Разве ураган ревет? — удивилась Генриетта.
— Громче тигра, — подтвердил дядюшка Титус.
— А ты когда-нибудь слышал, как он ревет? — спросила Генриетта.
— И не раз, — сказал дядюшка Титус. — В зверинце.
— Вот как! — подивилась Генриетта. — Так у них и ураган в зверинце?
— Да нет же, тигр, разумеется! — с досадой бросил дядюшка Титус.
Едва они разобрались в этом вопросе, окно с шумом распахнулось, и в комнату, больно стукнув дядюшку Титуса по темени, влетела пара серебряных туфель на каблучках-шпильках.
— Кто это кидается туфлями? — возмутился дядюшка.
— Ураган, — сказала Генриетта. — Хоть бы еще чего-нибудь подкинул.
Снова хлопнула рама, и по воздуху проплыло чудесное белое парчовое платье. Прежде чем они успели изумиться, окно хлопнуло в третий раз, и Генриетте на колени упало золотое колечко с молочно-белой жемчужиной, как раз под стать ее жемчужной нитке.
Генриетта нарядилась в парчовое платье, обула туфельки, надела на пальчик кольцо, и все ей так шло, что она сразу стала прехорошенькой.
— Вот это ураган! — сказал дядюшка Титус. — Даже туфли у людей с ног срывает.
Но никакого урагана не было. Когда они выглянули в сад, ни один листочек не шевелился на дереве. Лишь арфа играла, играла громко и торжественно, и не что-нибудь, а знаменитый «Обручальный вальс» композитора Бассмейера.
На следующее утро кто-то забарабанил в парадную дверь. Дядюшка Титус спустился вниз и отпер: на пороге стоял иссохший человек с бледным, почти прозрачным лицом. Незнакомец поклонился и сказал:
— Борей. Пришел жаловаться на свою невесту.
— А я тут при чем? — удивился дядюшка Титус.
— Как-никак вы ее дядя.
— Никакой я не дядя вашей невесты! — запротестовал дядюшка Титус.
Тут, съехав вниз по перилам, появилась Генриетта.
— Послушать его, милая невеста, — обратился к Генриетте Борей, — он тебе вовсе не дядя.
— Я вовсе не ваша невеста! — воскликнула Генриетта.
— А кольцо? Ведь мое кольцо у нее на пальце, — повернулся Борей к дядюшке Титусу. — Но когда я сегодня заглянул к ней в комнату и поцеловал ее в щеку, вместо ласковых слов я услышал: «Как здесь дует!»
Дядюшка с серьезной миной попросил Борея войти в дом, чтобы спокойно все обсудить.
— Будьте же благоразумны, — сказал он, — Генриетта слишком молода для вас.
— Нисколько, — ответил Борей. — Мне самому лишь семь миллионов лет.
— Но это недоразумение, — сказал дядюшка Титус. — У Генриетты и в мыслях не было выходить за вас замуж.
— Зачем же она со мной обручилась? — холодно возразил Борей. — Я люблю Генриетту и добьюсь ее, хотя бы мне ради этого пришлось разнести ваш дурацкий домик в щепки.
— Я должен сообщить племяннице об исходе наших переговоров, — со вздохом произнес дядюшка Титус. — А вы тем временем посидите в печи.
— Мерси, — сказал Борей.
Дядюшка Титус открыл дверцу, и Борей скользнул в печь. Тут дядюшка Титус поспешно схватил заслонку, кинулся на крышу и накрыл трубу.
— Попались! — крикнул он.
— Чувствую, — сказал Борей.
— И я вас выпущу, только если вы поклянетесь никогда больше не искать встреч с Генриеттой.
— Ничего другого не остается, — сказал Борей, — но я всю жизнь буду ее любить.
Дядюшка Титус отодвинул заслонку. Из трубы потянуло холодом. Арфа издавала жалобные стоны, и тяжелые капли дождя окропили землю, обозначая путь удалявшегося Борея.
— Он плачет! — воскликнула Генриетта и готова была расхохотаться.
— Не смейся, — сказал дядюшка Титус, — а запомни хорошенько: если тот, кому ты мила, тебе не мил, он жестоко страдает, пусть даже сама ты ничего не чувствуешь.
— Удивительная история, — должен был признать Пиль.
— Все истории о Генриетте и дядюшке Титусе удивительные, — сказал мальчик, — а все потому, что Генриетта большая выдумщица, а дядюшка Титус — самый великий изобретатель из всех дядюшек.
— А ведь верно изобретатель! — хлопнул себя по лбу Пиль. — Чуть не забыл, ведь Трест ждет.
— Что ты наделал, сынок! — воскликнул Пошка.
— Например, когда дядюшка Титус изобрел новый экскаватор, — невозмутимо продолжал Пошка-младший, — тут приключилось…
— Что? — спросил Пиль.
— Да сядьте же, — сказал хитрец, — вы все ходите взад и вперед, а это действует мне на нервы.
Пиль уселся возле решетки на камень, и Пошка-младший с готовностью рассказал историю